Глава 21 Полет обреченных

Хауптман Дитрих Вильке вовсю орудовал штурвалом, порывы злого ветра бросали транспортный самолет, словно он был щепкой в бушующем океане. Тяжело нагруженный Ю-52 раскачивался и стонал. Они летели на восток.

– Проклятая страна! Проклятая зима! Проклятая война!!! Проклятый полковник Ферстер! Он приказал вылетать к Паулюсу! Дался им этот проклятый город кровожадного усатого азиата!

Истерика, которую закатил командир самолета на глазах у всего экипажа, была вполне понятна. Они участвовали в десантах в Голландии и Норвегии, прорывались сквозь кошмарный зенитный огонь англичан при высадке в Греции. Но война на Востоке, на необъятных пространствах России, была настоящим кошмаром для немецких солдат и их союзников. Кульминацией драмы стало окружение 6-й армии генерала Паулюса в Сталинграде. Был организован так называемый «воздушный мост», по которому самолеты доставляли боеприпасы, продовольствие и горючее окруженной армии.

Но русские отнюдь не были дураками. Они сосредоточили вдоль маршрута полетов огромное множество истребителей и зениток. Днем и ночью аэродромы базирования немецкой транспортной авиации обстреливали бомбардировщики и штурмовики. Даже грозные штурмовики Ил-2 привлекались для перехвата немецких транспортников.

И теперь воздушные стрелки таращились в свинцово-серое небо, боясь пропустить появление краснозвездных «яков», «лавочкиных» и «Аэрокобр». По слухам, здесь базировался целый гвардейский полк асов-«охотников».

Пилоты и штурман были на грани нервного срыва, стрелки нервно сжимали приклады своих пулеметов. Да и что могут сделать три огневые точки винтовочного калибра против скоростного и маневренного истребителя? Потери среди транспортников были ужасающими. На истребители прикрытия надежды было мало, да и они бросали своих подопечных при первом же появлении опасности.

«Юнкерс-52» не летел, а крался по небосводу, маскируясь облаками. Каждая минута полета прибавляла пилотам и стрелкам седины.

Наконец показались развалины города. Самолет лег на курс захода на посадку, они приближались к взлетной полосе аэродрома Питомник. Навстречу летела земля. Русские, увидев со своего переднего края, что на аэродром заходит самолет, открыли огонь из дальнобойных орудий и тяжелых минометов. Фонтаны разрывов встали по обе стороны укатанной полосы снега. С воем рвались мины и снаряды, свистели осколки. Ударные волны швыряли тяжелый транспортник. Внезапно Ю-52 содрогнулся от страшного удара, заглохли оба мотора, машину развернуло поперек полосы. Разом все стихло. С визгом разорвалась какая-то шальная мина.

– Все! Долетели! – весь экипаж дружно выдохнул.

– Шайзе!

Самолет мигом облепили солдаты и буквально на руках укатили его в капонир. Постепенно артиллерийская канонада стихла. Солдаты сноровисто стали разгружать транспортник. Каждый мешок с мукой или ящик с консервами они встречали радостными возгласами. Вместе с продовольствием и медикаментами прибыла и почта, теперь солдаты могут получить весточку из дома.

Пилоты и воздушные стрелки пошли в аэродромную землянку. На этой авиабазе вырос целый подземный городок: блиндажи, землянки, склады были соединены траншеями и крытыми переходами. Над заснеженной поверхностью только вились дымки буржуек. Летчики расселись вокруг пылающей печки и вытянули замерзшие, несмотря на теплые летные краги, руки.

В землянке было тепло и уютно. На сколоченном из снарядных ящиков столе стоял закопченный чайник, жестяные кружки с парящим чаем, который приготовил фельдфебель-ординарец начальника аэродрома. Рядом лежали упаковки галет и бисквитов. Летчики принялись за еду.

В землянку вошел обер-лейтенант с красными от недосыпа глазами.

– Здравствуйте, господа офицеры!

– Хайль! – Летчики вскочили на ноги.

– Сидите-сидите. Меня зовут Хельмут Венк, командир «Тетушки Ю». Мы приземлились в этом проклятом месте с хауптманом Миллером три дня назад. Из девяти машин до цели добрались лишь мы вдвоем. Проклятые русские истребители! Проклятые русские зенитки! Проклятые русские морозы! – Он подсел к столу и, выплеснув чай из кружки прямо на пол, налил что-то из фляжки. В землянке поплыл густой винный дух.

Летчики переглянулись. Сами они не очень-то налегали на спиртное. А обер-лейтенант был уже изрядно навеселе.

– Господа, не желаете? – Их недавний знакомец протянул фляжку.

– Данке, – поблагодарил его Дитрих. – Не перед вылетом.

– Зря. – Он положил фляжку на стол. – А я вот не летаю теперь трезвым. Принципиально. Все равно подыхать в этих проклятых снегах, так хоть веселее. Ну, за Фатерланд! – Он залпом влил в себя шнапс. – Вы давно летаете?

Землянку тряхнуло, громовой раскат взрыва ударил по ушам. Минут пять землянка ходила ходуном, потом все стихло.

– «Иваны» развлекаются, – ругнулся сквозь зубы Венк, отряхивая пыль с шинели.

– Да. Тут с сентября, а до этого – Голландия, Норвегия, Крит, – продолжил Дитрих, прихлебывая горячий чай. – Но такого, как тут… Это хуже, чем ад.

– Ты прав, старина. – Венк закурил, не забыв угостить папиросами недавних приятелей. – Поначалу было еще так-сяк. А сейчас! На истребительное прикрытие надежды мало. Эти чертовы любимчики Геринга делают «дранг нах хаузен» при первом намеке на русские истребители. Марсейль, Бакгорн, Хартманн [41] … Кавалеры Рыцарского креста. И где они? Захотел – сел в самолет, полетел на «свободную охоту», посбивал сколько хотел, и обратно. А обычные пилоты лямку тянут…

Я сам раньше на «штуке» летал. Так вот однажды нас эти сволочи из истребительного прикрытия попросту бросили. Это было еще в августе сорок первого. Русских истребителей в небе было мало, но дрались они отчаянно. Мы летели тремя тройками под прикрытием звена «Эмилей» [42] . И вот со стороны солнца на нас навалилась шестерка «Иванов». У них были новые скоростные истребители МиГ. Они сбили одного из четырех «Мессершмиттов», а остальные сразу же драпанули. Сволочи! После этого русские посбивали нас одного за другим, как в тире. Я выпрыгнул с парашютом и при приземлении повредил ноги. Моего стрелка убило, а из наших девяти экипажей выжило всего лишь четыре человека. Меня списали в транспортники.

А вообще, господа, – вздохнул Венк. – Вы знаете, мы сейчас сполна получаем то, что раньше щедро дарили остальным – боль, ненависть, страх.

Дитрих переглянулся со своими людьми. Этот офицер вел себя слишком необычно, но если честно, то они сами порой приходили к таким выводам. Сама жизнь доказывала правоту Хельмута. Хотя Дитрих и был летчиком, в нем не было высокомерия, присущего стервятникам Геринга. Всякий раз, видя разрушенные русские города и деревни, виселицы и трупы мирных жителей, он испытывал чувство жалости и непонимания.

Он не испытывал ненависти к русским, ни к гражданским, ни к военным. Воспринимал русских солдат как противника, не более. Он – солдат и должен выполнять приказ. Он так и делал. И не понимал, когда видел, как солдаты мучают местных жителей и издеваются над ними. Причем это были не солдаты айнзатцкоманд СС, а обычные пехотинцы.

Они как-то квартировали в селе. И он был свидетелем, как двое мотоциклистов повалили на землю и стали избивать старика со старухой, в доме которых они жили. Просто так, молодчикам не понравилось, как местные на них посмотрели. Вильке тогда бросился выручать ни в чем не повинных стариков и прекратил избиение. Но он понимал, что эти мотоциклисты с легкостью найдут себе другую жертву. Не понимал он другого: зачем нужна такая дикая, немотивированная жестокость? Ведь у многих в Фатерланде остались родители, братья и сестры, дети. Они ведь такие же люди, как и те, которые живут здесь, в России. Неудивительно, что многие местные жители уходили в партизанские отряды.

– Вы воевали в Польше? – продолжил Венк.

– Нет, нас отвели на переформирование.

– Я там летал на Ю-87. Так вот, Польшу мы буквально уничтожили, ничем особо не рискуя. Мне довелось сбить два их истребителя и один легкий бомбардировщик.

«Мессершмитты» и «Юнкерсы» охотились на одиночные автомобили, повозки и даже просто людей на дорогах. Танкисты и пехота тоже от Люфтваффе не отставали, добавляя свой щедрый взнос в эту симфонию жестокости.

– Ну а вы, герр Венк? – иронично спросил Дитрих.

– Я? Я выполнял приказ.

– Все мы выполняли приказ, и те, кто любит издеваться над беззащитными людьми, тоже.

– Я прекрасно вас понимаю, герр хауптман. Приказ можно выполнять по-разному. Я летал и сбивал своих противников в воздушных боях. И горжусь своими победами. Потому что они были одержаны над равными.

Плащ-палатка, служившая в землянке дверью, откинулась, и на пороге появился солдат с повязкой посыльного.

– Герр хауптман, – обратился он к Дитриху Вильке. – Ваш самолет готов к вылету. И ваш тоже, герр обер-лейтенант.

– Все, идемте, – поднялся из-за стола Дитрих.

Офицеры вышли из землянки и двинулись по траншее, ведущей к капонирам. Рядом было взлетное поле, на котором солдаты лопатами забрасывали свежие воронки. Горела подбитая машина. В капонирах под маскировочными сетями стояли самолеты, возле трех из них копошились механики.

Летчики обогнули позицию четырехствольной зенитной установки, обложенную заледеневшими мешками с песком. Чуть поодаль от нее у небольшого костерка грелись солдаты.

Летчики выбрались из траншеи и пошли к капонирам. Внезапно внимание Дитриха привлек едва заметный, на пределе слышимости, гул.

– Ложись!!!

Летчики мгновенно попадали на снег, закрывая головы руками.

Гул превратился в рев. Из низких туч вынырнула четверка штурмовиков с красными звездами на широких крыльях. К гулу двигателей прибавился раздирающий душу, воющий свист – штурмовики атаковали реактивными снарядами. По ушам ударил грохот, на аэродроме взметнулись столбы взрывов. Из разрушенных топливных цистерн плеснуло пламя, растекаясь, оно сжигало все на своем пути.

Вильке вжался в снег и молился, чтобы этот ад поскорее закончился. Каждую секунду он ждал, что его настигнет смерть. Он чувствовал свою полнейшую беспомощность, и это было сильнее страха смерти.

Вслед выходящим из атаки самолетам вразнобой ударили зенитки. Над ухом Дитриха рявкал четырьмя стволами «Флак-систем». Минуту назад гревшиеся у костерка зенитчики сейчас с какой-то одержимостью таскали все новые и новые снарядные кассеты, которые пожирали четыре спаренных автомата, отчаянно плюясь стреляными гильзами.

Штурмовики пошли во второй заход. Дитрих, вывернув голову, с болезненным любопытством наблюдал за приближающимися в пологом пикировании самолетами. На их бронированных фюзеляжах искрились росчерки рикошетов зенитных снарядов и пуль. Вот их крылья озарились вспышками, и по земле хлестнули плети пулеметно-пушечных очередей. Земля рядом с ним вздыбилась от пламени и взрывов, зенитная установка перестала существовать. Дитрих потерял сознание…

Очнулся он оттого, что кто-то влил ему в рот несколько глотков шнапса. Дитрих закашлялся и открыл глаза. Над ним склонился Хельмут.

– Все. Они улетели. Ты не ранен?

Дитрих слабо застонал и медленно поднялся на ноги.

– Да вроде нет…

– Пошли скорее. Я видел дым над капониром. Русские «Иль-цво»! Проклятые «цемент-бомберы», снаряды зениток отскакивают от них, словно горох! – Он погрозил свинцово-серому небу кулаком.

Дитрих огляделся: рядом, задрав кверху четыре ствола, стояла изувеченная зенитка, вокруг нее изломанными куклами валялись тела солдат расчета. Он помог подняться своим стрелкам, и они вместе побежали к капонирам.

Самолеты уцелели. Кроме одного «Юнкерса». Бомба попала прямо в капонир, превратив транспортник в обломки. Погибли техники и экипаж. Венк стащил с головы летный шлем, остальные тоже обнажили головы.

– Бедняга Миллер… – только и прошептал он.

Самолеты и взлетную полосу подготовили только через два часа. Дитрих, стоя у крыла своего Ю-52, наблюдал, как внутрь грузятся раненые, обмороженные и те немногие счастливчики, у которых было официальное разрешение покинуть Сталинградский «котел» за подписью начальника штаба 6-й армии. На них всех было страшно смотреть. Небритые, изможденные лица, грязная форма, превратившаяся в обноски, заскорузлые, бурые от крови бинты. И было еще одно, что их объединяло: обреченность и смертельная усталость в потускневших от постоянного ожидания смерти глазах. Это не была та пресловутая стойкость, о которой не переставая трубило Министерство пропаганды Геббельса. Это было равнодушие приговоренных, просто с покорностью ждущих своей участи.

Невдалеке маячили рослые угрюмые солдаты в серых шинелях с тяжелыми бляхами полевой жандармерии на груди.

К Дитриху подошел обер-лейтенант Венк.

– Обреченные. Они все обреченные. И мы с вами тоже, – сказал он. – Фюрер обрек нас в угоду своих политических страстей.

Вильке бросил предостерегающий взгляд на жандармов. Венк только рассмеялся и махнул рукой:

– Бросьте, герр хауптман. Плевать я хотел на все эти условности! Считайте это последним желанием приговоренного к смерти.

Дитриху стало не по себе от этих слов. Он поспешил забраться в кабину своего самолета, избегая даже встречаться взглядом с оберлейтенантом. Привычная процедура предстартовой подготовки успокаивала и придавала уверенности. К черту все эти глупые шуточки, они выберутся из этого заснеженного ада!

В салон битком набились пассажиры, в основном это были тяжелораненые. Особняком держались несколько штабных офицеров, по каким-то важным делам вылетавшие на Большую землю.

– Так, экипажу и бортстрелкам быть повнимательнее, доннерветер! – ругнулся он сквозь зубы.

Моторы натужно взвыли, разгоняя перегруженный транспортник. Раскачиваясь на ухабах и рытвинах, оставшихся после бомбежки, самолет покатился, все стремительнее набирая скорость. Еще несколько ударов шасси о мерзлую землю взлетного поля – и они уже были в воздухе. Чуть позади и слева пристроился Венк.

Из салона послышались облегченные возгласы, люди радовались, что ужасы Сталинградского «котла» остались позади. Хауптман горько усмехнулся: нет, все только начинается. В салоне стрелки нервно поводили стволами своих пулеметов, закрепленных в боковых проемах на месте иллюминаторов. Наверху крутился в своей прозрачной турели Фридрих, напряженно всматриваясь в свинцово-серые тучи.

Ровно гудели моторы, и казалось, что такое спокойствие будет всегда.

Они появились, как всегда, неожиданно. Пара остроносых «яков» вывалилась прямо на хвост Венку. Его стрелок успел дать только одну короткую очередь, прежде чем пулеметно-пушечный огонь русских истребителей разнес прозрачную плексигласовую полусферу. Окровавленное, изорванное пулями тело стрелка повисло на привязных ремнях, навалившись на пулемет, ствол которого под неестественным углом торчал в небо. Потом пара коротких очередей по моторам – и грузная туша «Тетушки Ю» поползла вниз, медленно теряя высоту.

Дитрих сорвал с головы шлемофон, чтобы не слышать криков экипажа и пассажиров. Оставалось только надеяться на то, что Венк сумеет посадить подбитую машину. Снег глубокий, может, и самортизирует удар. Да какие тут могут быть, к черту, домыслы! – остановил он себя. Раздавшийся чуть позже взрыв оборвал все его наивные надежды.

Тем временем оба «яка» уравняли свои скорости со скоростью «Юнкерса». Ведущий изобразил руками клещи и покачал крыльями. Дитриху оставалось только кивнуть. Он пилотировал осторожно, боясь излишне резким движением насторожить своих воздушных конвоиров.

Через четверть часа он уже приземлялся на русском аэродроме. Как только самолет остановился, к нему сразу же подъехали две санитарные машины. Раненых и обмороженных перекладывали на носилки и отправляли в госпиталь.

Последними выбрались стрелки и летчики. Их отконвоировали в лагерь для военнопленных. Наслушавшиеся рассказов о «страшных русских», они шарахались от конвоиров в добротных полушубках и меховых шапках, держащих в руках автоматы с круглыми магазинами и дырчатыми кожухами стволов. А те смотрели на пленных больше с жалостью, чем ненавистью.

Но Дитрих Вильке этого не видел. Он сидел в пилотском кресле, положив окровавленный лоб на приборную панель. А в голове звучало набатом: «Мы все здесь обречены!»