Эпилог

Известие о победе и окончании войны Ирина встретила в Польше, где чуть менее года находилась среди польских партизан и подпольщиков. Не самые лучшие месяцы ее жизни. Она еще больше похудела, и желудок стал побаливать, чего бы она ни съела. Надо было срочно обращаться к врачам, что она и намеревалась сделать. И хоть ей не хотелось, а пришлось возвращаться в свою квартиру, где жил ее фиктивный супруг генерал Гандыбин: квартиру отца, после извещения о его гибели, отдали инвалиду-фронтовику. Еще в прошлом году, когда она приехала из Новочеркасска и появилась в своей квартире, поняла, что она не пустует. В холодильнике имелись довольно дефицитные в то время продовольственные припасы: колбаса, ветчина, рыбные консервы, филе осетрины и семги; бутылка дорогого коньяка. А в спальне – женские вещи. Значит, не один живет. Тем лучше, легче будет получить развод.

Она отдыхала после дороги, оказавшейся намного труднее и длительнее, чем рассчитывала. В разведуправление решила пойти утром следующего дня.

Вечером заявился Гандыбин, в генеральской форме, начищенный, наглаженный и под градусом – она от двери почувствовала коньячный перегар.

Он остановился в прихожей, удивленный и растерянный.

– Ты? – спросил после длительного молчания, словно увидел перед собой привидение.

– Не ожидал?

– Не ожидал, – признался он. – Узнал, что тебя выбросили к польским партизанам, но что ты останешься живой… Месяц прошел после войны, а о тебе ни слуху ни духу.

– Мы же еще в прошлый раз договорились о наших взаимоотношениях, – напомнила Ирина. – Теперь я буду здесь жить. Ты – большой начальник, и, думаю, проблем с жильем у тебя не будет.

– У тебя уже есть кто-то?

– Как и у тебя. Правда, у тебя по следам в квартире их не одна. А у меня один.

– Кто он?

– Летчик, Герой Советского Союза. Но главное не это – замечательный человек, добрый, порядочный.

– Ну, а мы, – Гандыбин ткнул себя пальцем в грудь, – легавые, как называют нас урки и им подобные, – непорядочные, недобрые. Что ж, каждому свое. Но насчет квартиры не обольщайся, пока буду жить здесь. И тебе советую с разводом не спешить.

Квартира состояла из трех комнат, и Ирина ушла в самую меньшую и подальше от спальни. Днем она немного прикорнула, и теперь не спалось. Многое передумала, решила любыми путями добиваться развода. Бывший муж пытался в прошлом году взять ее силой и отступил лишь после того, когда она сочинила, что больна серьезной, опасной болезнью. Она и по виду была похожа на больную. Понятно, что приехала в Москву лечиться…

Встала рано утром и, не завтракая, отправилась в военный госпиталь Бурденко. Там работал знакомый полковника Лушника, из разведуправления, который направил ее в разведшколу и с которым она созвонилась накануне, и тот посоветовал, куда и к кому ей обратиться.

Столица уже проснулась: стучали по стыкам рельсов трамваи, гудели машины и троллейбусы, в разные стороны спешили пешеходы. На фасадах домов, на витринах еще висели яркие плакаты и красочные панно о победе, радуя глаз и поднимая настроение. Ирина зашла в военторговское кафе и заказала чашку кофе с булочкой. Утолив голод, продолжила путь.

Рекомендованный Лушником врач, терапевт Шевцова, приняла ее приветливо и, расспросив о симптомах болезни, направила в гастроскопическую. Пройдя обследование и сдав анализы крови, Ирина отправилась домой, закупила по пути необходимое продовольствие. Она радовалась: врач сказал, что ничего страшного, боли от грубой пищи, коры, жестких трав и их корней. Выписал какие-то таблетки, рекомендовал диетическую пищу и отвары из ромашки и золототысячника.

Она торопилась домой. И не только из-за желания быстрее приготовить лекарства, где-то подспудно ее беспокоила мысль, что Гандыбин будет рыться в ее вещах, где хранится газета с портретом Александра и описанием его боевого вылета, в котором он потопил немецкий торпедный катер. Правда, она успокаивала себя: Гандыбин вырос до генерала и, наверное, не опустится до того, чтобы лазить по чужим вещам. Да и еще при ней он стал собираться в командировку.

К ее удивлению, Гандыбин находился в квартире, а на тумбочке лежала газета с портретом Александра.

– Ну и что твоя «опасная» болезнь? – со злой ехидцей спросил генерал, едва она вошла в комнату.

– Тебе-то какая забота? Твоей помощи не попрошу.

– Врешь ты все, сука. Темнила от меня. Узнал я твоего героя. Вспомнил, где видел эту рожу. Фамилию сменил, сынок врага народа. Ну, погоди, вернусь из командировки, развяжу этот клубочек. Не таких доводилось раскручивать.

У Ирины даже внутри все похолодело. Если Гандыбин откроет, кто такой Туманов, худо, очень худо будет Александру. Что же сделать, как ему помочь? Она готова была убить, прикончить этого мерзавца. У нее остался наградной дамский пистолет. Но убить человека… Она и в немцев стреляла с расстояния, когда жизни угрожала опасность… Пусть катит пока в свою командировку, может, она придумает что-то другое. В первую очередь сообщит о грозящей опасности Александру…

Гандыбин очень сожалел, что приходится уезжать в командировку, когда в руки попался такой ошеломляющий материал: сын врага народа сменил фамилию и пробрался в наши вооруженные силы, в ВВС, стал полковником, Героем Советского Союза. Разумеется, с чьей-то помощью. Целый клубок вражеских агентов! Вот это будет дело! Но не поехать в Минск, где его будет ждать начальник, сам заместитель министра внутренних дел генерал-лейтенант милиции Сурепкин, он никак не мог. Начальник возвращается из Германии, куда был направлен сразу после Дня Победы, для ведения какого-то серьезного дела. С собой Гандыбин взял капитана Сережкина, покладистого и услужливого милиционера, исполняющего должность адъютанта.

До Минска из Москвы при хорошем движении ехать не более десяти часов. Война научила наших железнодорожников строго придерживаться графика. Поезд отходил в 17.30. Значит, при любых непредвиденных задержках утром они будут в Минске.

Гандыбин не ошибся: в шесть утра на вокзале их встретил адъютант Сурепкина полковник Рыбкин и повел не в город, а по путям в отдаленный тупичок, где стояло около десятка товарных вагонов с одним прицепленным пассажирским; вдоль состава расхаживал часовой с автоматом. Вагоны не наши, немецкие. В пассажирском находился заместитель министра, ожидая Гандыбина. По-приятельски пожал руки прибывших, пригласил в купе, где уже был накрыт стол, с коньяком, дорогими закусками.

– Располагайтесь. Не завтракали еще? Подкрепляйтесь и отдыхайте. Отправят нас только вечером. Состав с секретной дорогостоящей аппаратурой. Потому и вызвал вас. В Москве, как мне доложили, до сих пор орудует банда «Черной кошки». Что о ней можете доложить?

– Ничего нового, – пожал плечами Гандыбин. – Разрабатываем варианты. Думаю, в скором времени покончим с ней.

– Ну-ну. – Генерал-лейтенант открыл бутылку коньяка, наполнил рюмки.

– За победу. В Берлине мы хорошо отметили. – Выпили. Прибывшие и капитан Сережкин предпочитали слушать начальника, молча закусывали. – Никаких изменений, пока я отсутствовал, в ведомстве не произошло?

– Все тихо и спокойно, – ответил Гандыбин. – Надо прийти в себя после Победы. А работы, конечно, непочатый край. Проблема не только с бандой «Черной кошки». Засланных врагов осталось после войны – пруд пруди. – Но о Пименове-Туманове умолчал – лично займется этим делом…

Специальный поезд из столицы Белоруссии, как и обещал Сурепкин, отправился в 17.30. Гандыбин со своим адъютантом разместились в соседнем купе. Другие купе, как случайно установил Гандыбин, тоже пустовали. Точнее, не имели пассажиров, – были заполнены «секретной аппаратурой»: бытовой техникой, радиоприемниками, стиральными машинами, пылесосами, всевозможными фарфоровыми статуэтками, коробками с посудой, носильными вещами. Победители пересылали родственникам подарки…

В пути сопроводителей «дорогой техники» никто не беспокоил. В городах, на узловых станциях долго не задерживали, и состав катил в советскую столицу без всяких задержек и приключений.

С вечера компания снова отмечала День Победы, изрядно зарядилась коньяком и крепко уснула. Гандыбин проснулся от настойчивого стука в дверь вагона. Светало. Их вагон стоял как раз напротив вокзала. В свете от плафона Гандыбин прочитал: «Вязьма». Совсем близко Москва! Кого же принесло в такую рань в их специальный поезд, сугубо конфиденциальный вагон? Что-то, может, срочное, важное?

Начальника решил не будить. Поднялся и вышел в тамбур. Глянул в стекло. Около двери стояли полковник, майор и лейтенант.

Гандыбин открыл дверь. Спросил строго:

– В чем дело?

– Полковник КГБ Шустров, – представился полковник. – Нам срочно приказано прибыть в Москву. Но ближайших пассажирских поездов нет, и нам дежурный порекомендовал ваш. Разрешите? – полковник уже готов был подняться на ступеньки.

– Но, – неуверенно возразил Гандыбин, прикрывая дверь. – Не положено. Не пассажирский вагон.

– Да вы что, не понимаете?! – возмутился полковник. – Срочное задание! Сейчас же откройте дверь!

Гандыбин, наоборот, захлопнул и закрыл замок.

– Сейчас доложу старшему.

Сурепкин долго протирал глаза, никак не соображая, чего от него хотят. Гандыбин повторил настойчивость полковника.

– Полковник КГБ, говоришь? – переспросил Сурепкин.

– Так точно. Ему, видите ли, дежурный по вокзалу рекомендовал. Говорит, по срочному делу вызывают в столицу.

Сурепкин почесал затылок.

– Пусти. Хрен с ним, не помешает, – принял решение генерал-лейтенант. – Определи им место в купе у туалета, там, кажется, пусто.

– Есть!

Гандыбин на всякий случай поверх спортивного костюма, в котором спал, накинул генеральский мундир и пошел открывать дверь.

У кагэбэшников, кроме портфелей, никаких вещей не было, они ловко и быстро вскочили на подножки и молча прошмыгнули мимо генерала, не обратив внимания ни на его погоны, ни на начальнический вид.

– В последнее купе, – сказал им вдогонку Гандыбин и тут только подумал, что надо было бы проверить документы. Теперь было как-то неловко останавливать их. Махнул рукой – кагэбэшники, лучше с ними не связываться. Закрыл дверь и ушел на свое место. Сосед его издавал громкие рулады, ничего не слыша и во сне не предвидя, какие события развернутся вскоре…

Гандыбин начал было дремать, когда услышал, как открывается дверь купе. Он удивился – на всякий случай он закрыл ее на запор. Как же так? В проеме стоял майор, тот самый коллега полковника КГБ, держа в руках пистолет, направленный на него.

– Тихо! – сказал негромко, но властно. За его спиной, увидел Гандыбин, лейтенант тащил к двери радиоприемник. Понял: ограбление. Не раздумывая, сунул руку под подушки, где лежал ТТ. Но выстрелить не успел – майор опередил.

Гандыбин не сразу потерял сознание. Он видел и слышал, как майор связывал капитана Сережкина, его адъютанта, и обещал оставить в живых, если тот будет «паинькой», как заходили потом полковник и лейтенант, согласовывали, какие вещи брать. «Черная кошка», – только теперь запоздало догадался Гандыбин. Как он просчитался! И Пименов-Туманов останется безнаказанным. Он явственно появился в воображении, на своем самолете, подхватил Гандыбина и понес его в черную бесконечную бездну.

Ирине удалось связаться по телефону с Александром (полк, которым он теперь командовал, базировался в Новозыбкове) и намеками объяснить, что Гандыбин узнал в нем «сына врага народа» и намерен после командировки – в настоящее время уехал в Минск – предпринять разоблачающие действия.

– Хорошо, – сказал Александр. – Я завтра постараюсь быть в Москве.

– Может, мне обратиться к Меньшикову, Омельченко, они в столице, приглашены на Парад Победы, и все им рассказать?

– Не надо. Я сам все расскажу Василию Сталину. Мы познакомились, когда я получал звезду Героя. Разговорились и выяснили, что участвовали вместе не в одном воздушном бою.

– В таком случае жду. Позвони, когда приедешь…

Василий Сталин – это тот, кто поможет восстановить Александру его безупречную фамилию и справедливость, размышляла Ирина. Вот тогда несдобровать самому Гандыбину. Василий, несомненно, доложит отцу, а Сталин и не таких за клевету ставил к стенке. Ежов вон каким монстром был, а не посчитались ни с его высоким положением, ни с прежними заслугами. И все-таки на душе было тревожно. Неопределенность всегда ее волновала, а тут судьба любимого. Без Александра она не представляла себе дальнейшую жизнь.

Разные мысли кружили ей голову, и чтобы успокоиться, она взялась за уборку квартиры. Телефонный звонок прервал ее занятие.

– Ирина Абдулловна Гандыбина, супруга Аркадия Семеновича? – спросил незнакомый мужской голос. Она растерялась и не знала, что ответить. Она уже не считала себя его супругой. Но не объяснять же незнакомому человеку.

– Да, – наконец неуверенно ответила она.

– Знаю, что вы мужественная женщина, и все-таки советую взять себя в руки. – Помолчал. – Я должен сообщить вам печальное известие, ваш супруг генерал Гандыбин погиб. Надо будет подъехать в госпиталь Бурденко, в морг, и опознать… тело.

Такое и во сне ей не снилось. Она чуть не воскликнула от радости: «Есть Бог на свете!»

– Хорошо, – поспешила она ответить. – Подъеду. – И опомнившись, что слово «хорошо» не к месту, положила трубку. Невольно глянула в окно. На улице светило яркое июньское солнце. Гомонили воробьи, а на подоконнике ворковали голубь и голубка, предвещая ей скорое свидание с любимым и безоблачную, счастливую жизнь.,

Она поехала в госпиталь. Чтобы самой убедиться, что нет больше тирана Гандыбина. И, увидев его холеную физиономию, – пуля попала в грудь, в самое сердце, – снова невольно порадовалась. К ней подошел капитан в милицейской форме, представился:

– Капитан Сережкин. Бывший адъютант Аркадия Семеновича. Мы вместе ездили в командировку. На обратном пути, в Вязьме, на нас напала банда «Черная кошка». Меня и генерала Сурепкина только избили. Не знаю, за что пощадили. Может, за то, что не успели выхватить оружие.

Ирине снова в голову пришла народная поговорка – «Есть правда на земле, а на небе Бог!»

Она ожидала, что генерал Сурепкин, начальник и, видимо, друг Аркадия, захочет с ней поговорить. Но на другой день, приехав в госпиталь Бурденко на процедуры, услышала еще одно потрясающее известие: генерал Сурепкин застрелился. Беспробудно пил в госпитале, а потом пустил себе пулю в лоб. То ли не выдержал своего ротозейства, то ли жадность погубила – такое богатство проворонил! Ирина и к этой нелепой гибели отнеслась без сочувствия – у каждого свой рок.

Примечания

1

Су-2 – одномоторный двухместный ближний бомбардировщик. Конструктор П.О. Сухой.

2

У-2 – учебный и самолет связи. Позднее По-2. Конструктор Н.Н. Поликарпов.

3

МЗА – малокалиберная зенитная артиллерия.

4

«Подвиг Москвы». – «Правда», 1975, 2 января.

5

Четырехмоторный тяжелый бомбардировщик.

6

Батальон аэродромного обеспечения.

7

Почти узаконенное разговорное название истребителя И-16.

8

ПВД – приемник воздушного давления, от которого работают указатели скорости и высоты полета самолета.

9

Пост ВНОС – пост воздушного наблюдения, оповещения, связи.

10

САБ – светящаяся авиационная бомба, спускающаяся на парашюте.

11

Зимник – зимняя дорога, чаще через болота и по замерзшим речкам.

12

Немецкий пикирующий бомбардировщик Ю-87 имел неубирающееся шасси.

13

Ага – старший брат (казах.).

14

Агай – почтительное обращение к старшему по возрасту (казах.).

15

Ю-52 – транспортный трехмоторный самолет.

16

АНО – аэронавигационные огни.

17

«Пешки» – самолет Пе-2, фронтовой двухмоторный, двухкилевой бомбардировщик. Конструктор В. М. Петляев.

18

«Дорнье» – немецкий двухмоторный двухкилевой бомбардировщик.

19

Славянский курс – курс полета около 90 градусов, то есть на восток. Противник, за редким исключением, был западнее аэродромов базирования советской авиации, поэтому в обиходе и появился этот термин, определяющий полет домой.

20

Охота лисицы на мышей со стороны выглядит странно: зверь бежит, петляет по полю, потом внезапно остановится, вернется назад и т. д.

21

Пеленг – строй (боевой порядок), когда самолеты занимают место с одной стороны от командира группы и, как правило, проектируются на одной линии.

22

– Мы придем еще раз.

– Хорошо (нем.).

23

– Это опять они (нем.).

24

Джаныбар (двойное значение) – конь или «имеющий душу» (кирг.).

25

ПТАБ – противотанковая авиационная бомба кумулятивного действия, то есть с направленным взрывом. Вес бомбы – 1,5 кг.

26

Азимут – угол, заключенный между северным меридианом и линией визирования на объект.

27

Стабилизатор – горизонтальное хвостовое оперение самолета.

28

Лонжерон – продольная силовая балка крыла.

29

Конструкторское бюро.

30

Так иногда называли «Мессершмитт-109». Слово было выбрано по двойному смыслу: отражало особенность силуэта вражеского самолета, легко произносилось и распознавалось по радио в период боя.

31

ВНОС – воздушное наблюдение, оповещение связью.

32

ШКАС – авиационный пулемет 7,62 мм.

33

Блистер – остекленная кабина стрелка.