24
Падаю!.. Cердце бешено колотится… Я очнулся где-то совсем в другом мире.
Я парил, а не падал. Первое ощущение, что я в океане, очень соленом океане, плаваю, словно зародыш, в соленом море цвета сепии, затем – осознание, что я в невесомости, нет ни волн, ни течений, и это не вода. Корабль? Нет, я в огромном, пустом, темном, но омываемом светом пространстве – полое яйцо метров пятнадцати в поперечнике, с полупрозрачными стенками, сквозь которые просачивается яркий солнечный свет и виднеется сложная, уходящая вдаль органическая конструкция.
Я вяло шевельнул руками, чтобы потрогать свое лицо, голову, туловище, руки… Я плавал в невесомости, прикрепленный к стенке тоненькой лентой-липучкой. На ногах – никакой обуви, из одежды только мягкий хлопковый костюм странного покроя – больничная пижама, что ли?
Кожа на лице как после солнечного ожога… и еще какие-то незнакомые бугры – возможно, шрамы. Голова обрита наголо, саднящая кожа покрыта свежими рубцами, ухо вроде на месте, но дотрагиваться больно. В тусклом свете я разглядел на руках несколько шрамов. Подтянув брючину, осмотрел изувеченную в поединке ногу – цела и невредима. Пощупал ребра: ноют, но целы. Выходит, я побывал-таки в ячейке автохирурга.
Наверное, я произнес это вслух, потому что темная фигура, парившая неподалеку, откликнулась:
– В конечном счете можно считать и так, Рауль Эндимион. Правда, некоторые хирургические операции были сделаны по старинке… мной.
Я вздрогнул, отскочив от стены на всю длину привязи.
Темная фигура приблизилась, и я узнал силуэт, волосы и, наконец, голос.
– Рахиль… – с трудом выговорил я.
Подплыв, Рахиль протянула мне пластиковую бутылку. Первые капли шариками запрыгали в воздухе, но я быстро приспособился и выдавил содержимое в рот – восхитительный вкус. Что может быть вкуснее холодной воды?
– Ну разумеется, тебя две недели держали на внутривенных вливаниях, – сообщила Рахиль, – но пить самому – это совсем другое дело.
– Две недели?! – ошарашенно переспросил я. – А Энея? Она… они…
– Все в порядке. Энея сейчас занята. Эти две недели она почти все время была здесь, рядом с тобой… ухаживала за тобой… А когда ей необходимо было отлучиться, с тобой оставалась я.
Ничего не понимая, я уставился на полупрозрачную стену. Одна яркая звезда, совсем не такая, как гиперионское солнце. Странная конструкция простирается во все стороны.
– Где я? Как мы сюда попали?
– Сначала я отвечу на второй вопрос, – улыбнулась Рахиль. – Ответ на первый ты увидишь сам через пару минут. Это Энея заставила корабль прыгнуть сюда. Отец капитан де Сойя, сержант Грегориус и офицер Карел Шан знали координаты этой звездной системы. Они были без сознания, но их бывший пленник Хог Жабер знал, где спрятано это место.
Я снова устремил взгляд сквозь стену. Конструкция просто-таки чудовищна – свето-теневая пространственная решетка простирается во всех направлениях. Как можно спрятать такую громадину? И кто ее спрятал?
– А как мы добрались до точки перехода? – прохрипел я, проглотив еще пару шариков воды. – Мне казалось, что корабли Флота вот-вот нас настигнут.
– Так и было. Мы бы точно не успели добраться до точки перехода, они бы нас уничтожили. Кстати, тебе больше незачем висеть на привязи. – Она оторвала липучку, и я поплыл свободно. Даже в невесомости я чувствовал ужасную слабость.
Развернувшись так, чтобы видеть лицо Рахили, я спросил:
– Так как же мы проскочили?
– А мы просто не переходили. Энея направила корабль к той точке в космосе, из которой мы телепортировались прямо в эту систему.
– Телепортировались?! Там был действующий космический нуль-портал?! Вроде тех, через которые перемещались корабли Гегемонии? А я-то думал, после Падения им настал конец.
– Не было там никакого портала, – уточнила Рахиль. – Просто некая точка пространства в паре сотен тысяч километров от второй луны. Гонка была на славу… Имперские корабли вызывали нас и грозили открыть огонь. В конце концов они так и поступили. Лазерные пучки устремились к нам со всех сторон… От нас не осталось бы даже обломков – только газовое облако, – но тут мы достигли указанной точки и вдруг оказались… тут.
Я не стал снова спрашивать «Где этот тут?», а подплыл к вогнутой стене. На ощупь она оказалась теплой, шершавой и живой. Стенка поглощала изрядную часть спектра, и разглядеть что-либо сквозь нее было трудно – только сияющую звезду да намек да невероятную конструкцию.
– Готов увидеть «где»? – спросила Рахиль.
– Ага.
– Кокон, прозрачную поверхность, пожалуйста.
И вдруг преграда между мной и пространством исчезла. Я чуть не завопил от ужаса, дрыгая руками и ногами в попытке найти опору. Рахиль подлетела и твердой рукой остановила меня.
Мы в космосе. Окружающий кокон исчез. Мы парили в космосе – да-да, именно парили в космосе… вот только у нас был воздух для дыхания и находились мы на самом конце ветки…
«Дерево» – слово малоподходящее. Мне довелось повидать много деревьев на своем веку. Ничего похожего.
Я много слышал о деревьях тамплиеров, видел пень Мирового Древа на Роще Богов, слышал о километровых кораблях-деревьях, странствовавших среди звезд во времена Мартина Силена.
Но это не было ни Мировым Древом, ни кораблем-деревом.
Я слышал безумные легенды (вообще-то от Энеи, так что вряд ли это были легенды) о кольцевом дереве – фантастическом кольце живой материи вокруг звезды типа Солнца Старой Земли. Как-то раз я попытался прикинуть, сколько живой материи может быть в таком кольце, и решил, что все это чушь.
Но это было даже не кольцо.
Вогнутая поверхность была повсюду. Мой разум, привыкший к планетарным масштабам, отказывался осмыслить всю эту конструкцию – ветвящаяся, переплетающаяся сфера из живой растительной материи, поперечник стволов достигает десятков и даже сотен километров, ветви раскидываются на сотни километров, каждый листок размером со стадион, корни тянутся на сотни, нет… тысячи километров в космос – перевитые, сплетающиеся ветви протянулись во всех направлениях – и вовне, и внутрь сферы, стволы длиной с реку Миссисипи Старой Земли кажутся издали крохотными прутиками, деревья, сравниваемые с моим родным континентом Аквилой на Гиперионе, образуют сплошную зеленую массу, равномерное вогнутое поле – везде, и спереди, и сзади, и с боков, и даже над головой… Правда, кое-где – черные прорехи величиной с планету, но даже они заплетены сетью ветвей, корней и мириадов листьев, которые тянутся к звезде, полыхающей в центре…
Я прикрыл глаза:
– Так не бывает.
– Бывает, как видишь, – сказала Рахиль.
– Бродяги?
– Да, – ответила подруга Энеи, дитя из «Песней». – И тамплиеры. И эрги. И… иные. Оно живое, эта конструкция… наделена разумом.
– Невероятно… Такую… и за миллионы лет не вырастишь. Такую… сферу.
– Биосферу, – с улыбкой подсказала Рахиль.
– Биосфера – слишком устаревший термин, – покачал я головой. – Это просто замкнутая экосистема планеты.
– Это и есть биосфера. Только тут нет планет. Кометы есть, – указала Рахиль, – но ни одной планеты.
Далеко-далеко, наверное, в сотнях тысячах километров от нас, где живая сфера виднелась неясным маревом даже в абсолютной прозрачности вакуума, сквозь черную прореху в переплетении стволов мелькнул длинный белый росчерк.
– Комета, – тупо повторил я.
– Для полива. Им приходится использовать миллионы комет. К счастью, в здешнем облаке Оорта комет миллиарды. И миллиарды в поясе Койпера.
Теперь я разглядел и другие белые точки и за ними длинные сияющие хвосты. И вот некоторые из них пролетели среди ветвей и листьев, дав мне приблизительное представление о масштабах этой биосферы. Траектории комет проложены через дыры в растительной массе. Если это действительно сфера, кометы должны шнырять сквозь живой шар туда-сюда. Какая же нужна самонадеянность, чтобы отважиться создать подобное?!
– А что это за штука, в которой мы находимся? – спросил я.
– Атмосферный кокон, – пояснила Рахиль. – Жилой пузырь. Конкретно этот был сформирован для медицинских нужд и не только следил за внутривенными капельницами, твоей жизнедеятельностью и регенерацией тканей, но и заодно производил многие медикаменты и прочие препараты.
– А какой он толщины? – Я коснулся почти идеально прозрачного материала.
– Около миллиметра, но довольно прочный. Способен выдержать соударение с большинством микрометеоритов.
– И где только Бродяги раздобыли такой материал?
– Они модифицировали генный код, и он вырос сам. Ты не против повидаться с Энеей? Кстати, тут с тобой многие хотели познакомиться. Все с нетерпением ждут, когда ты придешь в себя.
– Я готов, – откликнулся я и тут же поспешно добавил: – Нет! Рахиль…
Она остановилась и выжидательно посмотрела на меня. Только тут я заметил, как сияют ее глаза в этом изумительном свете. Почти как у моей Энеи.
– Рахиль… – начал я неуклюже. Она терпеливо ждала, слегка придерживаясь за прозрачную стену. – Рахиль, мы с тобой толком ни разу не поговорили…
– Ты ведь меня недолюбливал, – усмехнулась она.
– Неправда… то есть правда, в каком-то смысле… но это потому, что я поначалу многого не понимал. Пока меня не было, для Энеи прошло пять лет… Мне не так-то просто было принять все как есть… Наверно, я просто ревновал.
– Ревновал? Как это, Рауль? Ты что, считал, что мы с Энеей… пять лет, пока тебя не было… были любовницами, так что ли?
– Ну-у, нет… То есть не знаю…
Рахиль жестом остановила меня, избавляя от дальнейших объяснений.
– Никогда этого не было. Энее подобное даже в голову бы не пришло. Может, Тео какое-то время и тешила себя подобной иллюзией, но она с самого начала знала, что и мне, и Энее предназначено любить определенных мужчин.
Я вытаращился на нее. «Предназначено?»
Рахиль снова улыбнулась. Я без труда вообразил эту улыбку на лице дочери Сола Вайнтрауба из «Песней».
– Не волнуйся, Рауль. Я знаю наверняка, что Энея никого не любила, кроме тебя. Даже когда была совсем маленькой. Даже до встречи с тобой. Ты всегда был ее избранником. – В ее улыбке чувствовалась горечь. – Мы все должны чувствовать себя просто счастливчиками.
Я открыл было рот, но так ничего и не сказал.
Улыбка Рахили погасла.
– А-а, она сказала тебе про год, одиннадцать месяцев, неделю и шесть часов?
– Да. И о том, что у нее есть… – Я прикусил язык: не хотелось показывать свою слабость.
– Ребенок? – подсказала Рахиль.
Я пристально вглядывался в ее лицо, словно надеялся прочесть ответ.
– Энея рассказала тебе об этом? – Я понимал, что, пытаясь выудить информацию, я совершаю что-то вроде предательства, но остановиться уже не мог. – Ты знала, что тогда…
– Где она была? – Рахиль ответила мне не менее пристальным взглядом. – Что с ней было? Что она вышла замуж?
У меня хватило сил только кивнуть.
– Да, – сказала Рахиль. – Мы знали.
– Ты была с ней там?
Рахиль помедлила, словно взвешивая ответ, и наконец сказала:
– Нет. А.Беттик, Тео и я дожидались ее возвращения почти два года. Мы несли ее… послание? Миссию?.. В общем, пока ее не было, мы распространяли ее учение, пересказывая людям некоторые ее уроки, находили желающих причаститься, чтобы они были готовы, когда она вернется.
– Значит, вы знали, когда она вернется?
– Да. С точностью до дня.
– Откуда?
– Именно тогда она и должна была вернуться. Она взяла все время до последней минуты, все, что удалось выкроить, не поставив под удар свою миссию. Еще день, и за нами пришли бы… и схватили бы всех, если б Энея не вернулась, как и обещала, и не телепортировала нас оттуда.
Я кивнул, но мысль о преследователях как-то не тронула меня.
– А ты встречала… его? – спросил я, пытаясь говорить небрежно. Но Рахиль сохраняла серьезность.
– То есть отца ее ребенка? Мужа Энеи?
Я понимал, что Рахиль не хочет сделать мне больно, но ее слова ранили меня больнее когтей Немез.
– Да. Его.
– Никто из нас не встречал его, когда она ушла, – покачала головой Рахиль.
– Но ты хоть знаешь, почему она избрала его отцом своего ребенка? – не унимался я, чувствуя, что вхожу в роль Великого Инквизитора, оставленного нами на Тянь-Шане.
– Да. – Рахиль попыталась что-то передать мне взглядом, но не добавила больше ничего.
– Это как-то связано с ее… ее миссией? – сдавленно пробормотал я. – Она должна была так поступить?.. У нее была причина, чтобы родить ребенка? Ну скажи хоть что-то, Рахиль!
Она сжала мне руку:
– Рауль, ты же знаешь, что Энея сама тебе все объяснит, когда настанет время.
Я вырвался:
– Когда настанет время!.. Господи Иисусе Христе, эта фраза у меня уже в печенках сидит! Мне тошно ждать.
– Тогда призови Энею к ответу, – пожала плечами Рахиль. – Пригрози отлупить ее, если не скажет. Ты же исколошматил эту тварь Немез… а уж Энею-то и подавно прибьешь. – Я зарычал. – Нет, Рауль, серьезно, это ваше личное дело с Энеей. Я знаю одно: она всегда говорила только о тебе, ни о ком другом, и, насколько мне известно, одного тебя и любила всю жизнь.
– Откуда тебе знать… – начал было я, но тут же осекся и неуклюже похлопал ее по руке, завертевшись от этого движения вокруг своей оси. В невесомости трудно оставаться рядом с человеком, не держась за него. – Спасибо тебе, Рахиль.
– Ты готов увидеться с остальными?
Я попробовал успокоиться.
– Почти. Нельзя ли сделать поверхность этого кокона зеркальной?
– Кокон, прозрачность девяносто процентов. Высокое альбедо внутри, – распорядилась Рахиль. – Хочешь прихорошиться перед свиданием?
Стена стала зеркальной, как спокойная гладь пруда – зеркало не идеальное, но вполне сносное. И в этом зеркале я увидел Рауля Эндимиона с багровыми шрамами на лице и голом черепе – розовом, как кожа младенца, – с поблекшими следами синяков и припухлостей под глазами и худого… Неимоверно худого. Скелет, обтянутый кожей. И взгляд какой-то другой.
– Господи Иисусе Христе! – повторил я.
– Автохирург хотел задержать тебя еще на неделю, – Рахиль сделала ладонью неопределенный жест, – но Энея не хотела ждать. Рубцы рассосутся – со временем. Внутривенные вливания кокона содержали стимулятор регенерации. Волосы отрастут недели через две-три стандартного времени.
Я потрогал свой череп. Все равно что шлепать по тугой розовой попке младенца.
– Две-три недели? Отлично. Ничего не скажешь – просто здорово.
– Да ты не переживай, – утешила меня Рахиль. – По-моему, так даже симпатичнее. На твоем месте, Рауль, я бы так и ходила. К тому же я слышала, что Энея питает слабость к старичкам. А сейчас ты явно выглядишь намного старше.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Кокон, открой диафрагму! Доступ в главный стволовый коридор.
Рахиль оттолкнулась от стены и проплыла сквозь круглое отверстие диафрагмы.
Как только я влетел в комнату – в кокон, – Энея обняла меня так крепко, что затрещали едва сросшиеся ребра. Я ответил ей таким же объятием.
Но сначала было долгое путешествие по стволовому коридору: если тебя не пугает полет по гибкой, прозрачной, двух метров в диаметре трубе со скоростью шестьдесят километров в час, разогнаться в струях кислорода, текущих в обе стороны, дело нехитрое. Мимо нас беззвучно проносились люди – почти все очень худые, лысые и слишком высокие. Потом пошли радиальные коконы – там нас разгоняло еще сильнее, и мы неслись как корпускулы, сквозь желудочки и предсердия колоссального сердца. Мы кувыркались, выравнивались, уклонялись от столкновения с встречными, ныряли в какие-то бесчисленные проемы, ведущие в новые стволовые коридоры. Очень скоро я полностью утратил всякую ориентацию, но Рахиль, видимо, ориентировалась прекрасно – как оказалось, по цветовым маркировкам.
Мы влетели в небольшой кокон, народу там было полно. Все устроились на сиденьях-липучках. Я увидел Энею, А.Беттика, Тео, Дорже Пхамо и Лхомо Дондруба. Отец капитан де Сойя уже оправился от страшных ожогов и был в подобающем священнику облачении, сержант Грегориус – в полевой форме швейцарских гвардейцев. Были тут и Бродяги, и тамплиеры в клобуках. А еще были те, о ком я много слышал и кого даже не думал увидеть здесь и сейчас, – Истинный Глас Древа Хет Мастин и Федман Кассад, полковник войск Гегемонии. Для меня эти люди были не просто герои «Песней», нет, скорее, я воспринял их как ожившую мифологему, ведь я был уверен, что они давно умерли – если вообще когда-то существовали.
И наконец, в этом коконе находились и те, кого уж никак не назовешь людьми – гибкие зеленые существа, – ЛЛееоонн и ООээалл – как их представила Энея, двое из немногих уцелевших эмпатов-сенешаи с Хеврона – разумная раса иных. Кожа у них была цвета молодой зелени, тела настолько тонкие, что запросто можно обхватить двумя пальцами, но симметрия вполне привычная – две руки, две ноги, голова, плавные, текучие линии конечностей, предполагающие полное отсутствие костей и суставов, между пальцами перепонки, совсем как у лягушки, голова – как у человеческого зародыша, а глаза – чуть более темные углубления на зеленом лице.
В первые годы Хиджры считали, что сенешаи вымерли. Они тоже были для меня легендой, еще более легендарной, чем Кассад или Хет Мастин.
Когда нас знакомили, одна из этих зеленых легенд провела своей трехпалой лапкой по моей ладони.
Но были там и другие – не люди, не Бродяги, не андроиды.
Возле прозрачной стены кокона парили некие подобия больших зеленовато-белых, мягких, желеобразных тарелок двух метров в поперечнике. А ведь я уже видел их – на облачной планете, где меня заглотила небесная каракатица.
Не заглотила, месье Эндимион, – запульсировало у меня в голове, – а доставила и транспортировала.
Телепатия? – подумал я, отчасти направив этот вопрос летающим тарелкам, вспомнив, как я впервые услышал мыслеречь облачной планеты и как гадал тогда, откуда она взялась.
Мне ответила Энея:
– Эта речь воспринимается как телепатия, но в этом нет никакой мистики. Акератели изучили наш язык старомодным способом – их симбиоты-цеппелины способны воспринимать наши звуковые вибрации, акератели накопили их и проанализировали. Они управляют цеппелинами с помощью направленных микроволновых импульсов…
– Это цеппелин проглотил меня на облачной планете? – перебил я.
– Да.
– Вроде цеппелинов на Вихре?
– Да, и в юпитерианской атмосфере тоже.
– А я-то думал, в самом начале Хиджры охотники перестреляли их всех до единого.
– На Вихре их истребили под корень, – сказала Энея. – И еще до Хиджры – на Юпитере. Но ты летел в каяке не на Юпитере и не на Вихре, а на газовой планете-гиганте с кислородной атмосферой в шестистах световых годах от Окраины.
– Извини, что перебил. Ты говорила о микроволновых импульсах…
Энея отмахнулась с грациозной небрежностью.
– Да просто они управляют действиями своих симбиотических партнеров-цеппелинов при помощи микроволновой стимуляции определенных нервных и мозговых центров. Мы позволили акератели стимулировать наши речевые центры, чтобы мы «слышали» их речи. По-моему, для них это все равно что играть на рояле…
Я понимающе кивнул, хотя, если честно, так ничего и не понял.
– Акератели тоже раса звездоплавателей, – подхватил отец капитан де Сойя. – Они уже освоили более десяти тысяч газовых гигантов с кислородной атмосферой.
– Десять тысяч! – выдохнул я. Тут есть чему удивляться – ведь за тысячу двести лет космических путешествий человечество исследовало и заселило в десять раз меньше планет, да и то – вряд ли.
– Акератели занимаются этим несколько дольше нас, – сказал де Сойя.
Я оглянулся на мягко вибрирующие тарелки, но не обнаружил на них ни глаз, ни ушей. Интересно, они нас слышат? Должно быть, слышат, ведь один из них откликнулся на мои мысли.
Пока я изучал тарелки, беседа, прерванная нашим появлением, возобновилась.
– Разведданные вполне надежны, – сказал Бродяга. Позже я узнал, что его зовут Навсон Хемним. – В системе Лакайль-9352 собралось не менее трехсот кораблей класса «архангел». На каждом – по рыцарю крестоносцу. Они наверняка затевают серьезный крестовый поход.
– Лакайль-9352… – задумчиво протянул де Сойя. – Горечь Сибиату. Знаю я это место. Когда собраны разведданные?
– Двадцать часов назад. Присланы на единственном уцелевшем у нас авизо с двигателем Гидеона. Из трех авизо, захваченных вами во время набегов, два подбиты. Мы уверены, что разведывательное судно, выславшее сведения, было обнаружено и уничтожено через несколько секунд после отправки курьера.
– Триста «архангелов»… – повторил де Сойя, потирая подбородок. – Если им известно, что мы всё знаем, они могут совершить гипер-скачок в нашу систему в самые ближайшие дни, даже часы. Допустим, на воскрешение два дня… Итого, у нас на приготовления менее трех суток. Оборону за время моей отлучки не усовершенствовали?
Другой Бродяга, Систинж Кордуэлл, беспомощно развел руками, и я заметил перепонки между его длинными пальцами.
– Большинство боевых кораблей вынуждены были совершить скачок к Великой Стене, чтобы дать отпор их оперативно-тактической группе «Конская голова». Там идут очень тяжелые бои. Видимо, вернуться сумеют немногие.
– А в разведданных не сказано, знает ли Церковь, что у вас здесь? – спросила Энея.
Теперь руками развел Навсон Хемним, почти в точности повторив жест Кордуэлла.
– Нам кажется, что нет. Но они знают, что здесь центр подготовки последних оборонительных мероприятий. Я бы рискнул предположить, что они рассчитывают обнаружить просто-напросто очередную базу… Скажем, с частично кольцевым орбитальным лесом.
– А мы никак не можем остановить крестовый поход, пока Флот еще не совершил сюда скачок? – Вопрос Энеи был обращен ко всем присутствующим.
– Нет, – резко произнес полковник Федман Кассад, высокий, поджарый и мускулистый, с тоненькими усиками и бородкой. В его стандартном английском отчетливо слышался какой-то непривычный акцент. В «Песнях» Кассад описан довольно молодым человеком, но сейчас ему было около шестидесяти стандартолет, вокруг тонкогубого рта и маленьких темных глаз залегли глубокие морщины, темная кожа загорела дочерна – то ли под жарким солнцем пустыни, то ли от космического ультрафиолета, – подстриженные бобриком волосы торчали как короткие серебряные гвозди.
– С уничтожением корабля де Сойи, – пояснил полковник, – мы лишились возможности устраивать короткие диверсионные набеги. Тем немногим боевым звездолетам с двигателем Хоукинга, которые у нас есть, потребуется не менее двух месяцев объективного времени для прыжка к Лакайлю-9352 и обратно. К тому времени «архангелы» крестоносцев уже успеют прилететь и улететь… а мы будем совершенно беззащитны.
Навсон Хамним оттолкнулся от стены кокона, подлетел к Кассаду и спокойно сказал:
– Эти несколько боевых кораблей все равно не смогут защитить нас. – В его речи слышалась скорее напевность, чем акцент. – Не лучше ли атаковать и погибнуть?
– По-моему, лучше не погибать, – усмехнулась Энея. – И не позволить погубить биосферу.
Положительные чувства, – прозвучал голос у меня в голове. – Но не все положительные чувства поддерживаются восходящим потоком возможных действий.
– Верно, – Энея посмотрела на тарелки, – но, может быть, на этот раз восходящий поток придет.
Попутного ветра, – произнес голос.
Тарелки переместились к стене, диафрагма перед ними открылась, и они исчезли.
Энея устало вздохнула:
– Может, встретимся через семь часов на «Иггдрасиле», вместе пообедаем и продолжим дискуссию? Вдруг кого-нибудь осенит.
Спорить никто не стал. Люди, Бродяги и сенешаи двинулись на выход через два десятка отверстий, которых еще мгновение назад и в помине не было.
И вот тогда-то Энея подплыла ко мне и сжала меня в объятиях. Я погладил ее по волосам.
– Милый, – тихонько позвала она. – Пойдем со мной.
Мы оказались в ее жилом коконе – нашем жилом коконе, – очень похожем на тот, в котором я очнулся, но оборудованном органическими полками, нишами, конторками, шкафчиками и разъемами для интерфейса комлога. Мои вещи с корабля были аккуратно сложены в шкафчике, а запасные ботинки ждали в фиберпластиковом ящике.
Энея вытащила из холодильника продукты и стала делать сандвичи.
– Ты, наверное, проголодался, милый. – Она быстро нарезала хлеб, на столике-липучке оказался овцекозий сыр, фасованные ростбифы (наверное, с корабля), пластиколбы с горчицей и несколько кружек тянь-шаньского рисового пива. И тут я понял, что голоден как волк.
Покончив с приготовлением сандвичей, Энея пристроила их на тарелки-ловушки из какой-то прочной древесины, взяла свою долю и колбу с пивом и толчком перенеслась к стене, где появился портал и диафрагма начала открываться.
– Э-э… – вскинулся я, собираясь сказать что-то вроде: «Прости, Энея, но там космос. Нам обоим грозит взрывная декомпрессия и жуткая смерть».
Но Энея уже вылетела наружу, и мне оставалось только последовать за ней…
…Галереи, подвесные мостики, лестницы-липучки, балконы и террасы, сделанные из крепкого, как сталь, растительного волокна, вьющиеся вокруг коконов, стеблей, веток и стволов, будто плющ. А еще воздух, напоенный ароматом леса после дождя.
– Силовые поля, – сказал я, подумав, что этого следовало ожидать. В конце концов у древнего звездолета Консула ведь есть балкон… Я огляделся. – А источник энергии? Солнечные батареи?
– В каком-то смысле. – Энея уже присмотрела для нас скамейку-липучку и циновку. Крохотный, затейливо свитый балкон был вообще без перил. Огромная, не меньше тридцати метров в диаметре ветвь оканчивалась над нами пышной лиственной кроной, а вязь стволов и ветвей под нами убеждала мой вестибулярный аппарат, что мы находимся на многокилометровой стене, сделанной из перекрещивающихся зеленых бревен. Я не без труда подавил желание броситься на липучую циновку и вцепиться в нее мертвой хваткой. Мимо пролетел радужный паутинник, за ним – какая-то мелкая птаха с раздвоенным хвостом.
– В каком это смысле? – пережевывая огромный кусок сандвича, поинтересовался я.
– Солнечный свет, то есть изрядная его часть, преобразуется эргами в силовые поля. – Энея отхлебнула пива, устремив взгляд на бескрайнее пространство листьев, окружавшее нас со всех сторон. Для голубых небес воздуха было маловато, но силовое поле поляризовало свет, ослабляя настолько, что можно было посмотреть на звезду, не боясь ослепнуть.
Я чуть не подавился:
– Эрги? Как в альдебаранских энергонакопителях? Эрги вроде того, что был в последнем гиперионском паломничестве?
– Да.
– А я думал, они вымерли.
– Не-а.
Сделав большой глоток пива из пластиколбы, я тряхнул головой.
– Ничего не понимаю.
– Это неудивительно, – улыбнулась Энея.
– Это место… Такое невозможно.
– Не совсем так. Тамплиеры и Бродяги трудились над этой биосферой – и другими такими же – тысячу лет.
Я с аппетитом жевал сандвич. Сыр и ростбиф – просто восхитительны.
– Так вот куда подевались тысячи и тысячи деревьев с Рощи Богов!
– Некоторые. Но тамплиеры вместе с Бродягами занимались созданием орбитальных кольцевых лесов и биосфер задолго до этого.
Я все смотрел и смотрел вдаль, пока у меня не закружилась голова. Такое ощущение, что мы висим на маленькой лиственной платформе над тысячами километров пустоты. Далеко внизу двигался какой-то крохотный зеленый прутик. Заметив радужную энергетическую оболочку, я понял, что вижу легендарный дерево-звездолет тамплиеров.
– Так она закончена? Это настоящая сфера Дисона? Шар вокруг звезды?
– До шара еще далеко, – покачала головой Энея, – хотя лет двадцать назад все это наконец-то связали в единую сеть. Технически – это сфера, но на данный момент она в основном состоит из дыр – некоторые диаметром в несколько миллионов километров.
– Фантастика! – Я потер щеку: щетина здорово уже отросла. – Значит, я был в отключке две недели?
– Пятнадцать стандартных дней.
– Обычно автохирург справляется быстрее. – Покончив с сандвичем, я прилепил тарелку к столику и взялся за пиво.
– Обычно – да, – согласилась Энея. – Рахиль, наверное, тебе сказала, что ты провел в автохирурге не так уж много времени. Почти все неотложные операции она сделала сама.
– Почему?
– В хирурге не было мест. Мы вывели тебя из фуги, как только прилетели, но трем пациентам автохирург был нужнее. Де Сойя целую неделю находился между жизнью и смертью. Сержант Грегориус был очень тяжело ранен… А третий офицер, Карел Шан, умер, не помогли все усилия автохирурга и врачей Бродяг.
– О черт… – Я опустил пиво. – Очень жаль.
Я как-то привык думать, что автохирург способен излечить все.
Энея посмотрела на меня так пристально, что я кожей ощутил тепло ее взгляда, словно лучи полуденного солнца.
– Как ты себя чувствуешь, Рауль?
– Великолепно. Кое-где немного побаливает. Ребра ноют. Шрамы зудят. И вообще, ощущение такое, будто я заспался на две недели… но чувствую себя хорошо.
Энея взяла меня за руку. В глазах ее блестели слезы.
– Для меня… твоя смерть… это было бы крушение всего, – помолчав, с трудом проговорила она.
– Для меня тоже. – Я пожал ей руку, поднял взгляд… И подскочил, послав пластиколбу в пространство и едва не последовав за ней. Удержали меня лишь липучие подошвы моих легких туфель. – Черти-дьяволы!
Издали существо напоминало каракатицу всего метров двух длиной, но я уже немного пообвыкся со здешними масштабами и знал, что это не так.
– Самый обыкновенный цеппелин, – объяснила Энея. – Для ухода за биосферой акератели используют десятки тысяч цеппелинов. Они не выходят за пределы воздушного купола.
– Он меня не съест?
– Вряд ли, – хмыкнула Энея. – Тот, что тебя заглотил, сообщил остальным, что ты малосъедобен.
Оглядевшись в поисках пива, я увидел колбу, кувыркающуюся метров на сто ниже, хотел было прыгнуть за ней, но вовремя одумался и сел на скамейку. Энея протянула мне свою колбу.
– Бери, там немного осталось. Еще вопросы?
– Ну, тут целая толпа вымерших, мифических и покойных личностей. Может, растолкуешь, как это получилось?
– Под вымершими ты подразумеваешь цеппелинов, сенешаи и тамплиеров?
– Ага. И эргов… хотя этих-то я пока ни одного не видел.
– Тамплиеры и Бродяги делали все возможное, чтобы спасти истребляемые разумные виды, как колонисты Мауи-Обетованной – дельфинов Старой Земли. Сначала от первых колонистов Хиджры, потом от Гегемонии, теперь – от Священной Империи.
– А мифические и покойные?
– Полковник Кассад?
– И Хет Мастин. А кстати – и Рахиль. Такое впечатление, что действующие лица чертовых гиперионских «Песней» заявились сюда всей толпой.
– Не совсем, – тихо и немного печально сказала Энея. – Консул мертв. Отцу Дюре даже не дали пожить. И мамы уже нет.
– Извини, детка…
Она снова погладила меня по руке.
– Ничего. Я понимаю, что ты имеешь в виду…
– А ты была раньше знакома с полковником Кассадом и Хетом Мастином?
Энея покачала головой:
– Конечно, мама мне о них рассказывала… Но они ушли еще до моего рождения.
– Ушли… – повторил я. – А разве не умерли?
Я принялся старательно вспоминать строфы «Песней». Согласно рассказу старого поэта, тамплиер Хет Мастин, Истинный Глас Древа, пропал во время путешествия через гиперионское Травяное море, вскоре после того как его звездолет-древо «Иггдрасиль» сгорел на орбите. Кровь в каюте тамплиера наводила на мысль, что это дело рук Шрайка. Он оставил эрга в кубе Мебиуса. Позже Хета Мастина нашли в Долине Гробниц Времени. Объяснить свое отсутствие он был не в состоянии – сказал лишь, что кровь в каюте принадлежала не ему, а потом еще что-то – про Древо Боли, – и умер.
Полковник Кассад исчез примерно в то же время, вскоре после вступления в Долину Гробниц Времени, но, согласно «Песням» Мартина Силена, полковник последовал за своей призрачной возлюбленной Монетой в далекое будущее, где и погиб в битве со Шрайком. Закрыв глаза, я начал неспешно декламировать:
Когда все кончилось,
Монета с горсткой уцелевших
Избранных Воинов
отыскала Кассада на кровавом жнивье.
Они осторожно извлекли его
из смертельных объятий
искореженного Шрайка,
омыли и обрядили истерзанное тело
и понесли сквозь расступающуюся толпу
к Хрустальному Монолиту.
Там тело полковника
опустили на возвышение из белого мрамора,
сложив оружие в ногах.
Перед Гробницей запылал огромный костер,
и во все уголки долины
двинулись мужчины и женщины
с факелами в руках.
Все новые и новые люди
спускались с лазурного неба —
на хрупких с виду летательных аппаратах,
напоминавших мыльные пузыри,
на энергетических крыльях,
на зеленых и золотых светящихся кольцах.
Позже, когда над озаренной кострами долиной
засверкали холодные звезды,
Монета простилась со всеми
и вошла в Сфинкс.
Люди запели.
На поле битвы
среди изорванных знамен
и изрубленных панцирей,
обломков клинков и оплавленных
кусков металла
шныряли мелкие грызуны.
К полуночи пение прекратилось.
Толпы провожающих, затаив дыхание, отпрянули назад.
Гробницы Времени засветились.
Яростный антиэнтропийный прилив
отбросил людей к воротам долины,
к сияющему в ночи городу.
А огромные Гробницы
Вдруг задрожали,
свежая позолота потемнела, стала бронзовой.
И они начали свой долгий путь в прошлое.
– Потрясающая память, – заметила Энея.
– Если я что-нибудь путал, то получал от бабушки оплеуху. Не уклоняйся от темы. Я полагал, что тамплиер и полковник умерли.
– Они умрут. Как и все мы, – ответила Энея. Я молча ждал, когда она выйдет из своей дельфийской фазы. – В «Песнях» говорится, что Шрайк унес Хета Мастина куда-то… в когда-то. Потом, после возвращения, он умер в Долине Гробниц Времени. В поэме не сказано, отсутствовал он один час или тридцать лет. Дядя Мартин просто не знал этого.
– А полковник Кассад, детка? – Я искоса поглядел на нее. – О нем в «Песнях» говорится довольно недвусмысленно. Полковник следует за Монетой в далекое будущее, вступает в битву со Шрайком…
– С легионами Шрайков, – поправила меня Энея.
– Ага. – Этого я никогда толком не понимал. – Но все происходит довольно связно… Он следует за ней, сражается, умирает, его тело кладут в Хрустальный Монолит, и оно вместе с Монетой отправляется в долгое обратное странствие сквозь время.
– Вместе со Шрайком, – кивнув, улыбнулась Энея.
Я пришел в замешательство. Шрайк вышел из Гробниц… Монета каким-то образом путешествовала вместе с ним… так что, хотя в «Песнях» ясно сказано, что Кассад уничтожил Шрайка в той великой последней битве, монстр каким-то образом остался в живых и вместе с Монетой и телом Кассада отправился обратно сквозь…
Проклятие! А на самом ли деле поэт говорит, что Кассад мертв?
– Понимаешь, дяде Мартину приходилось заимствовать некоторые части повествования, – сказала Энея. – Рахиль ему кое-что описала, но он счел допустимой поэтической вольностью по-своему трактовать то, чего не понял.
– Угу… – протянул я.
Рахиль. Монета. В «Песнях» ясно сказано, что девочка Рахиль, отправившаяся в будущее со своим отцом Солом, вернется женщиной Монетой. Призрачной возлюбленной полковника Кассада. И за этой женщиной он последует в будущее навстречу гибели…
А что мне сказала Рахиль несколько часов назад, когда я признался, что ревную Энею к ней? «Так уж получилось, что я влюблена в одного солдата… мужчину… Ты сегодня с ним познакомишься. То есть я буду в него влюблена. В общем… черт, это слишком запутанно».
Вот уж действительно. Сердце у меня мучительно сжалось.
– На самом деле все куда сложнее, – откликнулась Энея.
– Может, все-таки попробуешь объяснить?
– Да, но…
– Знаю. Как-нибудь в другой раз.
– Да. – Энея накрыла мою ладонь своей.
– А что, что-нибудь мешает нам поговорить сейчас?
– Нам пора уйти в свой кокон и сделать стены непрозрачными.
– В самом деле?
– Да.
– И что потом?
– А потом, – Энея воспарила над ковриком и потянула меня за собой, – мы долгие часы будем любить друг друга.
