Кендзо Исоздзаки мог честно сказать, что никогда в жизни ему не было страшно. Воспитанный в самурайских традициях на папоротниковых островах Фудзи, он с детства был приучен не ощущать страха и презирать тех, кто его испытывает. Допускалась лишь осторожность – и для Исодзаки она с годами стала второй натурой, но страх был ему чужд, абсолютно чужд.

До настоящего момента.

Когда открылся внутренний шлюз, Исодзаки встал. Тот, кто ожидал его, прибыл на этот безжизненный, лишенный воздуха астероид раньше. И даже без скафандра.

Исоздаки сознательно не взял с собой оружия и не стал вооружать хоппер. Но когда ледяные кристаллы толстым слоем осели на шлюзе и появилась человеческая фигура, Кендзо Исоздаки пожалел о своем решении.

Фигура была человеческой – по крайней мере внешне. Смуглая, загорелая кожа, аккуратно подстриженные седые волосы, безупречный серый костюм, серые глаза, глядевшие из-под обледенелых ресниц, приятная улыбка…

– Добрый день, месье Исодзаки, – поздоровался советник Альбедо.

Исодзаки поклонился. Он сумел обуздать рвавшееся в галоп сердце, дышал уже ровно, а теперь сосредоточился на том, чтобы не выдать своих чувств голосом.

– Спасибо, что отклинулись на мое приглашение, – произнес он ровным тоном.

Альбедо скрестил руки на груди. Он по-прежнему улыбался, однако эта улыбка не могла одурачить Исодзаки. В морях вокруг папоротниковых островов на Фудзи водилось множество акул, биомоделированных из древних ДНК и замороженных эмбрионов со старинных «ковчегов» Буссарда.

– Приглашение? – переспросил Альбедо со странной интонацией. – Или вызов?

Исодзаки слегка наклонил голову и опустил руки.

– Я бы никогда не осмелился, месье…

– По-моему, вы знаете, как меня зовут, – перебил Альбедо.

– Молва утверждает, что вы – тот же самый советник Альбедо, который почти триста лет назад сотрудничал с Мейной Гладстон, сэр, – сказал Исодзаки.

– Тогда я был… менее материален, – заметил Альбедо, в свою очередь опуская руки. – Но личность та же самая. И сэром меня называть не надо.

Исодзаки вновь поклонился.

Советник Альбедо прошел в кабину хоппера, провел рукой по панели управления, по спинке пилотского кресла и по топливному баку.

– Скромный корабль для столь могущественного человека, месье Исодзаки.

– Я решил, что лучше не привлекать внимания, советник. Могу я вас так называть?

Не отвечая, Альбедо стремительно подступил к Исодзаки. Тот не повел и бровью.

– А свой виртуальный зонд вы запустили в инфосферу Пасема тоже для того, чтобы не привлекать внимания? – Голос советника раскатился по кабине.

Исоздаки смело встретил пристальный взгляд серых глаз.

– Советник, я предположил, что… что, если Техно-Центр по-прежнему существует, мы… Гильдия… должны связаться с ним напрямую… установить личный контакт. Зонд был запрограммирован на самоуничтожение, если его обнаружат антивирусы. И реагировать он должен был только на запросы, исходящие непосредственно от Техно-Центра.

Советник Альбедо расхохотался.

– Ваш виртуальный зонд, Исодзаки-сан, был неуклюж, как легендарный слон в посудной лавке из знаменитой поговорки.

Председатель совета директоров Гильдии озадаченно и вместе с тем оскорбленно моргнул.

Альбедо уселся в кресло, потянулся и сказал:

– Присаживайтесь, друг мой. Вы многим рисковали, чтобы найти нас. Вы поставили на карту собственную жизнь и даже личную парковку для скиммера в ватиканском саду. Рассказывайте, для чего вам это понадобилось.

Лишившийся на какое-то время душевного равновесия, Кендзо Исодзаки огляделся, прикидывая, куда можно сесть. В конце концов он пристроился на панели управления. Исодзаки не любил невесомости, в кабине поддерживалась небольшая сила тяжести; впрочем, лучше бы ее не было – к горлу вдруг подкатила тошнота. Исоздаки вздохнул и попытался привести мысли в порядок.

– Вы служите Ватикану… – начал он.

– Техно-Центр никому не служит, – быстро перебил Альбедо.

Исодзаки опять вздохнул и начал снова:

– Ваши интересы и интересы Ватикана пересекаются настолько, что Техно-Центр снабжает Империю технологиями, необходимыми для ее существования…

Советник Альбедо улыбался и молчал.

«За то, что я скажу сейчас, – подумал Исодзаки, – Его Святейшество вполне может скормить меня Великому Инквизитору. И тогда я умру под пытками».

– Некоторые члены Исполнительного Совета Гильдии торговцев, – сказал он вслух, – полагают, что интересы Гильдии и интересы Техно-Центра могут совпадать сильнее, чем интересы Центра и Ватикана. Мы полагаем, что… э… изучение этих общих интересов будет выгодно обеим сторонам.

Советник Альбедо улыбнулся шире прежнего. Но промолчал.

Ощущая словно наяву веревочную петлю у себя на шее, Исодзаки продолжил:

– На протяжении почти трех столетий Церковь поддерживала в людях убеждение, что Техно-Центр был уничтожен во время Падения. Но миллионы близких к власть предержащим на планетах, входящих в пространство Священной Империи Пасема, не верят слухам о гибели Центра…

– Слухи о нашей смерти сильно преувеличены, – перебил советник Альбедо. – Что с того?

– Поэтому, понимая, что союз между ИскИнами Техно-Центра и Ватиканом был полезен обеим сторонам, Лига хотела бы предложить подобный союз с нашей торговой организацией – союз, который оказался бы более выгодным для вас, советник…

– Предлагайте, Исодзаки-сан, – сказал Альбедо, откидываясь на спинку кресла.

– Во-первых, – голос Исодзаки окреп, – Гильдия расширяет сферу своего влияния намного быстрее, нежели любая религиозная организация. Капитализм вновь набирает силу и вновь становится тем средством, которое объединяет сотни миров.

Во-вторых, Церковь продолжает вести бесконечную войну с Бродягами и с бунтовщиками в пространстве Империи. Гильдия относится к подобным конфликтам как к пустой трате энергии и драгоценных человеческих и материальных ресурсов. Что более важно, в человеческие конфликты оказывается втянутым и Техно-Центр, что никоим образом не может идти ему на пользу и приносить выгоду.

В-третьих, хотя Церковь и пользуется такими разработанными Техно-Центром технологиями, как двигатель Гидеона и саркофаги, Церковь никак не выделяет роль Центра в создании этих технологий. На самом деле Церковь до сих пор на словах рассматривает Техно-Центр как заклятого врага человечества и утверждает, что ИскИны были уничтожены из-за того, что объединились с дьяволом. Гильдия не испытывает необходимости в подобных предрассудках и измышлениях. Если Центр пожелает скрываться и далее, уже в союзе с нами, мы отнесемся к его желанию с уважением, но будем всегда готовы в открытую признать его заслуги, как только он того захочет. А на текущий момент Гильдия намерена раз и навсегда покончить с демонизацией Техно-Центра в истории и восстановить то отношение к нему, какого он заслуживает.

Советник Альбедо как будто задумался. Наконец, бросив взгляд в иллюминатор, он спросил:

– Значит, вы хотите видеть нас богатыми и уважаемыми?

Кендзо Исодзаки промолчал, чувствуя, что его собственное будущее и распределение власти в человеческом пространстве балансируют на острие ножа. Он не мог угадать мыслей Альбедо: вполне возможно, сарказм кибрида был своего рода прелюдией к отказу.

– А как нам тогда быть с Церковью? – поинтересовался Альбедо. – Как быть с почти тремя столетиями молчаливого партнерства?

Исодзаки усилием воли обуздал вновь пустившееся вскачь сердце.

– Мы не желаем вмешиваться в отношения Центра с другими, тем более в отношения, которые сам Центр считает для себя выгодными, – сказал он негромко. – Будучи деловыми людьми, мы в Гильдии отчетливо видим ограничения любого общества, основанного на религии. Для подобных обществ характерны догматизм и иерархичность; таковы отличительные черты теократии. Опять же как деловые люди, озабоченные прибылью как своей, так и наших партнеров, мы видим способы, которые позволят сделать сотрудничество между людьми и Техно-Центром более взаимовыгодным.

Советник Альбедо кивнул:

– Исодзаки-сан, вы помните тот день, когда в своем кабинете велели вашей помощнице, Анне Пелли Коньяни, раздеться?

Лишь огромным усилием воли Исодзаки удалось сохранить безразличное выражение лица. Но при мысли о том, что Центр проник в его кабинет, подсматривает и подслушивает, у него буквально застыла в жилах кровь.

– Вы тогда спросили, – продолжал Альбедо, – почему мы помогли Церкви «настроить» крестоформ. «С какой целью? – спросили вы. – В чем тут выгода для Центра?»

Исодзаки посмотрел на человека в сером; еще острее, чем прежде, ему почудилось, будто он заперт в хоппере наедине с готовой к броску коброй.

– У вас когда-нибудь была собака, Исодзаки-сан? – осведомился Альбедо.

По-прежнему думая о кобрах, председатель совета директоров Гильдии лишь непонимающе взглянул на собеседника.

– Собака? – переспросил он секунду спустя. – Нет, не было. На моей родной планете собак мало.

– Понятно, – улыбнулся Альбедо, – но ничего страшного. У вас там были акулы, верно? Кажется, вы пытались приручить акуленка, когда вам было шесть стандартных лет? Если не ошибаюсь, вы звали его Кейко.

Исодзаки не смог бы ответить, даже если от этого зависела бы его жизнь.

– И как вы выходили из положения, как отпугивали акулу, если она набрасывалась на вас, когда вы вместе плавали в лагуне Шиоко? – продолжал Альбедо.

– Ошейник, – выдавил Исодзаки после нескольких попыток.

– Прошу прощения? – Советник Альбедо наклонился к собеседнику.

– Ошейник, – прохрипел Исодзаки уже на грани обморока. – Шоковый ошейник. Приходилось всегда носить с собой диск с передатчиком. Такие диски были у всех рыбаков.

– Вот именно, – с улыбкой согласился Альбедо. – Если ваша любимица делала что-то не то, вы быстро учили ее уму-разуму. Одним движением пальца. – Он вытянул руку и сложил ее, словно обхватывая невидимый диск. Смуглый палец надавил на невидимую кнопку. Сквозь тело Кендзо Исодзаки прошел не то чтобы электрический разряд – скорее это были волны откровенной, ничем не замутненной боли, начинавшиеся в груди, в крестоформе, погруженном в плоть, и растекавшиеся, как телеграфные сигналы, по сотням метров волокна, пустившего корни во всем теле.

Вскрикнув, Исодзаки перегнулся пополам и рухнул на пол.

– Помнится, если ваш Кейко становился агрессивным, он получал несколько зарядов подряд? – справился советник Альбедо. – Кажется, сейчас как раз такой случай. – Его пальцы вновь пробежали по невидимому диску.

Боль усилилась. Исодзаки опорожнил мочевой пузырь прямо в скафандр и освободил бы кишечник, если бы тот уже не был пуст. Он попытался закричать, но челюсти были плотно сжаты, эмаль на зубах начала трескаться и отслаиваться. Он прикусил язык и ощутил на губах привкус крови.

– А ведь это еще цветочки, Исодзаки-сан, по сравнению с тем, как вы мучали Кейко. – Советник Альбедо встал, подошел к шлюзу и набрал код.

Корчась на полу, чувствуя, что его тело стало бесполезным придатком к крестоформу, от которого расходятся волны боли, Исодзаки тщетно силился закричать. Глаза норовили вылезти из орбит, из носа и ушей текла кровь.

Набрав код, советник Альбедо вновь надавил на невидимую кнопку.

Боль исчезла. Исодзаки стошнило. Каждая мышца болела по отдельности, а нервы просто пылали.

– Я передам ваше предложение трем элементам Техно-Центра, – торжественно произнес советник Альбедо. – Его обсудят и надлежащим образом рассмотрят. А пока, мой друг, мы вынуждены положиться на вашу скромность.

Исодзаки попытался произнести нечто членораздельное, но не сумел. Он не сумел даже подняться с пола. К его несказанному ужасу, ослабевший от пережитого кишечник с шумом выпустил газы.

– Надеюсь, никаких виртуальных зондов больше не будет, Исодзаки-сан? – Альбедо вошел в шлюз и захлопнул за собой люк.

Снаружи серая масса астероида вращалась в соответствии с законами, известными лишь богам математики хаоса.

Радаманте Немез и трем ее клонам потребовалось лишь несколько минут, чтобы долететь на катере от базы в Бомбасино до деревни Лок Чайлд-Ламонд. Впрочем, полет осложняло присутствие трех боевых скиммеров, которые отправил вдогонку этот недоумок генерал Солжников. Немез подключилась к «тайному» лучу, по которому велись переговоры между скиммерами и базой, и выяснила, что командует скиммерами адъютант Солжникова полковник Винара. Кроме того, она узнала, что на деле полковник ничего решать не будет – всеми его действиями станет руководить с помощью голо-симуляторов и тому подобной ерунды генерал Солжников.

Когда катер завис над искомой деревней – это слово не слишком подходило к кучке домов на западном берегу канала, отделенной лишь небольшим промежутком свободного пространства от тысяч других, протянувшихся вдоль канала в линию, – скиммеры нагнали его и стали заходить на посадку, пока Немез выискивала подходящее местечко, чтобы приземлиться.

Двери домов были раскрашены в яркие цвета. На людях – одежды той же самой расцветки. Немез знала, что означают эти цвета: она подключилась и к бортовому компьютеру, и к зашифрованным файлам базы, в которых хранились сведения о людях Спектральной Спирали. Данные заинтересовали ее только в одном: они показывали, что эти люди не торопятся принимать крещение и безо всякой охоты подчиняются имперским властям. Иными словами, от них вполне можно ожидать помощи бунтовщице-девчонке и ее спутникам – мужчине и однорукому андроиду.

Скиммеры приземлились на грунтовой дороге у канала. Немез посадила катер в парке, наполовину разрушив артезианский источник.

Гиес, сидевший в кресле второго пилота, вопросительно приподнял бровь.

– Скилла и Бриарей проведут официальное расследование, – сказала Немез. – Ты останешься со мной.

Без всякой гордости или тщеславия она отметила, что клоны давно и молчаливо признали ее право командовать, несмотря на то что Техно-Центр дал им разрешение убить ее в случае повторного провала.

Скилла и Бриарей спустились по трапу и двинулись сквозь толпу. Солдаты в боевых скафандрах с опущенными визорами устремились им навстречу. Наблюдая за происходящим по оптическому каналу, Немез узнала голос полковника Винары.

– Мэр, женщина по имени Сес Гиа, запрещает нам обыскивать дома.

Немез заметила презрительную усмешку на лице Бриарея, отразившуюся в визоре полковника. Лицо Бриарея выглядело отражением ее собственного, разве что чуть более мужественным.

– И вы допустите, чтобы эта… мэр… командовала вами? – спросил Бриарей.

Полковник Винара поднял руку в перчатке:

– Священная Империя признает местные власти… пока они являются частью протектората.

– Вы сказали, что доктор Молина оставила здесь охранника, – напомнила Скилла.

Винара кивнул. Наушники шлема многократно усиливали шум его дыхания.

– Пока мы его не нашли. Хотя пытаемся установить связь с тех пор, как вылетели из Бомбасино.

– Разве у этого солдата нет вживленного чипа? – поинтересовалась Скилла.

– Нет. Чип находится в его броне.

– И что?

– Броню мы нашли в колодце, в нескольких кварталах отсюда, – сообщил полковник.

– Полагаю, солдата в колодце не было. – Голос Скиллы оставался ровным.

– Нет, – подтвердил Винара. – Только броня и каска. Тела не обнаружено.

– Жаль. – Скилла отвернулась, но затем вновь посмотрела на полковника. – Только броня? Оружия не было?

– Нет, – мрачно ответил Винара. – Я приказал обыскать все улицы и допросить всех местных жителей. Возможно, кто-нибудь скажет, где находился тот беглец, арестованный доктором Молиной. Тогда мы окружим дом и потребуем, чтобы все, кто внутри, сдались. Я запросил у гражданского суда в Бомбасино… э… ордер на обыск.

– Отличный план, полковник, – заметил Бриарей. – Может быть, ордер вам выдадут все же раньше, чем эту деревню накроет ледник.

– Ледник? – переспросил Винара.

– Не обращайте внимания, – вмешалась Скилла. – Если не возражаете, мы присоединимся к вам. – Одновременно она связалась на тактической частоте с Немез и спросила: – Что теперь?

Оставайтесь с ним и делайте то, что собирались, – ответила Немез. – Соблюдайте законы, выполняйте приказы. Еще не хватало найти девчонку или Эндимиона с этими идиотами под боком. Мы с Гиесом отправляемся на поиски.

Удачной охоты, – пожелал Бриарей.

Гиес уже ждал в шлюзе. Немез сказала:

– Я проверю деревню, ты спустишься по реке до портала и будешь ждать там. Проверяй все, что движется. Когда будешь связываться со мной, переключайся. Я буду время от времени проверять и твой сигнал. Если найдешь его или девчонку, вызывай меня.

Переключившись в боевой режим, можно было по-прежнему общаться на общей частоте, но расход энергии в этом случае был чудовищным – намного превосходившим необходимый уровень. Посему было гораздо выгоднее периодически переключаться туда-обратно и выходить на связь. Но все равно даже расход энергии на сигнал тревоги был равноценен годовому бюджету этой планеты.

Гиес кивнул, и они оба переключились в боевой режим, превратившись в хромированные статуи. Снаружи шлюза воздух словно загустел, а свет стал сочнее. Звук иссяк. Всякое движение прекратилось. Человеческие фигуры превратились в неподвижные, слегка размытые скульптуры в развевающихся как на ветру одеждах с застывшими складками.

Немез не понимала физической природы переключения. Впрочем, чтобы пользоваться этим режимом, понимать его было совершенно не обязательно. Она знала, что это ни антиэнтропийная, ни гиперэнтропийная манипуляция со временем – хотя грядущий ВР имел в своем распоряжении обе эти почти магические возможности – и не своего рода «ускорение», связанное с выходом за пределы звука и восприятия; это было нечто вроде перехода к границе пространственно-временного континуума. «Вы станете – в самом прямом смысле – крысами, шуршащими в стенах времени», – так говорил ИскИн, создавший киборгов.

Это сравнение Радаманту Немез ничуть не обидело. Она знала о том, сколь чудовищное количество энергии передается ей и ее клонам от Техно-Центра через Связующую Бездну в момент переключения. Центр явно ценил свои собственные создания, иначе не стал бы расходовать на них столько энергии.

Две хромированные фигуры спустились по трапу и двинулись в противоположные стороны – Гиес устремился к порталу, а Немез миновала своих застывших клонов, имперских солдат и местных жителей и направилась в деревню.

Ей практически не потребовалось времени, чтобы отыскать дом, в котором спал прикованный к кровати охранник. Она покопалась в файлах военной базы, чтобы опознать спящего: лузианин по имени Геррин Паутц, тридцать восемь стандартных лет, анонимный алкоголик, два года до выхода на пенсию, шесть наказаний и три отсидки на гауптвахте за время службы, караульная служба и самые простые задания… и стерла загруженные в память файлы. Солдат ее не интересовал.

Убедившись, что выходивший окнами на канал дом пуст, Радаманта Немез переключилась обратно и на мгновение замерла в спальне. Звук и движение возвратились: храп охранника, пешеходы на улицах, легкий ветерок, шевеливший белые занавески на окнах, отдаленный шум уличного движения, даже лязг брони солдат, обыскивавших закоулки деревни.

Стоя над охранником, Немез протянула руку и коснулась пальцем шеи спящего. Из-под ногтя вынырнула игла, которая вонзилась в шею охранника на добрых десять сантиметров, оставив на коже лишь крохотное пятнышко крови. Солдат не проснулся.

Немез вынула иглу и проверила состав крови: опасный уровень С27H45OH – уровень холестерина в крови был недопустимо высок; кроме того, уровень тромбоцитов свидетельствовал о наличии тромбоцитопенной пурпуры, возможно, связанной с пребыванием в условиях жесткой радиации. Содержание алкоголя в крови составляло 122 мг на 100 мл – охранник был пьян, хотя по его виду это определить было затруднительно (алкоголик, привычен ко всему). А это еще что? Искусственное снотворное, ультраморф, в смеси с кофеином. Немез улыбнулась. Кто-то опоил охранника ультраморфом, подмешанным в чай или в кофе – но весьма осторожно, чтобы не допустить передозировки.

Немез принюхалась. Ее способность улавливать и определять органические молекулы в воздухе – то есть нюх – как минимум в три раза превосходила чувствительность масс-спектрометра; другими словами, приблизительно соответствовала нюху гончей со Старой Земли. В комнате отчетливо ощущались запахи многих людей. Некоторые были застарелыми, немногие – совсем свежими. Она определила запах пьяницы-охранника, несколько терпких, мускусных женских ароматов, молекулярные следы по крайней мере двоих детей – точнее, подростка и ребенка, страдающего раком и проходившего курс химиотерапии, а также запахи двух взрослых мужчин, один – явно местного жителя, а вот второй – одновременно знакомый и чужой. Чужой потому, что у него был запах планеты, на которой Немез никогда не бывала, а знакомый потому, что она прекрасно знала его: Рауля Эндимиона сопровождал запах Старой Земли.

Немез перешла в другую комнату, обыскала весь дом, но запаха девчонки, столь памятного, несмотря на минувшие четыре с половиной года, нигде не учуяла, равно как и антисептического запаха андроида, которого звали А.Беттиком. Тут был только Рауль Эндимион. Был – и куда-то исчез.

Ей не составило труда отыскать люк в полу. Вырвав его с петлями, Немез на мгновение задержалась, прежде чем спуститься по лестнице. Она передала сообщение Гиесу, ответа не получила – Гиес, по всей видимости, был в боевом режиме. В конце концов, с тех пор, как они покинули катер, прошло всего пятнадцать секунд. Немез усмехнулась. Ничего, она еще свяжется с Гиесом, и тот окажется здесь раньше, чем сердца Рауля Эндимиона и его спутников отобьют десять ударов.

Впрочем, Радаманта Немез собиралась лично отдать должок. Продолжая улыбаться, она спрыгнула в люк и пролетела восемь метров до пола.

Туннель был освещен. Немез вновь принюхалась, отделив богатый адреналином запах Рауля Эндимиона от прочих. Гиперионец явно нервничал. И он был то ли болен, то ли ранен – Немез уловила запах пота в сочетании с ультраморфом. Значит, именно Эндимиона лечила та самая доктор Молина, и кто-то подмешал прописанные ему лекарства в чай или кофе охранника-лузианина.

Немез переключилась и побежала по туннелю, освещенному мертвенно-бледными люм-шарами. Не важно, какая у Эндимиона фора по времени, – она его быстро догонит. Ей доставило бы удовольствие снести ему голову, не выходя из боевого режима – эта процедура показалась бы сторонним наблюдателям чем-то мистическим, произведенным невидимой рукой. Но от Рауля Эндимиона требовалась информация. Правда, для этого совершенно не нужно, чтобы он был в сознании. Проще всего разлучить его с приятелями, поместить внутрь того поля, которое окружает ее саму, всадить в мозг иглу, обездвижить, перенести на катер, сунуть в саркофаг, а потом рассыпаться в благодарностях перед полковником Винарой и генералом Солжниковым и пообещать, что они смогут допросить Рауля Эндимиона, когда корабль покинет орбиту планеты; а она пропустит в его мозг микроволокна, извлечет РНК и воспоминания. Эндимион больше не придет в себя – когда Немез узнает, что ей требуется, она убьет его и выкинет тело в космос. Ее цель – и цель ее клонов – найти девчонку по имени Энея.

Внезапно огни в туннеле погасли.

«Я же в боевом режиме, – подумала Немез. – Это невозможно». Ничто не могло произойти столь быстро.

Она резко затормозила. В туннеле стало темно, как беззвездной ночью, и даже максимальное увеличение не помогало. Немез переключилась на инфракрасный, обследовала туннель впереди и позади себя. Пусто. Раскрыв рот, она послала сонарный сигнал, сначала вперед, потом назад. Пусто… Ультразвук отразился от стен, не встретив других препятствий. Немез модифицировала силовое поле, чтобы послать сигнал радара в обоих направлениях. Туннель был пуст, вот только тянулся он на сотни километров во все стороны – настоящий лабиринт. В тридцати метрах впереди, за толстой металлической дверью, находился подземный гараж, где стояли какие-то машины и суетились люди.

Несколько озадаченная, Немез на мгновение вышла из боевого режима – проверить, почему погасли огни.

Прямо перед ней возникло нечто. У нее было меньше одной десятитысячной секунды, чтобы переключиться обратно. Четыре бронированных кулака ударили в нее с силой сотни тысяч копров. Ее отшвырнуло назад, к расколовшейся в щепки лестнице, она врезалась в каменную стену и вошла глубоко в камень.

Свет так и не зажегся.

За те двадцать стандартных дней, которые Великий Инквизитор провел на Марсе, он возненавидел красную планету сильнее, чем самый ад.

Каждый день над поверхностью планеты бушевали песчаные бури – самумы, как называли их местные. Несмотря на то что кардинал Мустафа и его спутники поселились в губернаторском дворце на окраине Сент-Малахи, несмотря на то что дворец был герметически ничем не хуже звездолета, а воздух в нем регулярно фильтровался, а в окнах стояли пятьдесят два слоя прочного пластика, а двери больше смахивали на шлюзы, песок все равно находил дорогу внутрь.

Принимая по утрам душ, Джон Доменико кардинал Мустафа с отвращением наблюдал, как стекают в слив красноватые от песка струи. Когда слуга помогал Великому Инквизитору одеваться – все одежды были свежевыстиранными и выглаженными, – на шелковых складках уже лежал слой песка. Во время завтрака – Мустафа завтракал в одиночестве в столовой губернатора – у него на зубах скрипел песок. Когда он вел допросы в просторной дворцовой зале для приемов, песок забирался под клобук Великого Инквизитора и под воротник, проникал в волосы и под аккуратно наманикюренные ногти.

Снаружи все было еще хуже. Скиммеры и наземные машины стояли без движения. Космопорт работал лишь несколько часов в день, в краткие промежутки затишья между бурями. Наземные машины скоро превратились в песчаные дюны, и даже хваленые фильтры не справлялись с песком, проникавшим в двигатели и – казалось бы – цельные модули. Связь со столицей поддерживалась лишь благодаря нескольким древним краулерам и роверам да термоядерным челнокам, доставлявшим провизию и свежую информацию, но, несмотря на все усилия, работа правительственной комиссии и военных зашла в тупик.

На пятый день самума пришло сообщение о нападении палестинцев на армейские базы на плато Фарсида. Майор Пиет, немногословный командир гарнизона, приказал своим солдатам и бойцам сил самообороны грузиться в краулеры и бронетранспортеры. На них напали в сотне километров от плато, и лишь половине отряда во главе с Пиетом удалось вернуться в Сент-Малахи.

В начале второй недели сообщили об атаках палестинцев на различные посты в обоих полушариях. С гарнизоном на Элладе была потеряна всякая связь, а гарнизон на Южном полюсе сообщил на «Джебраил», что не выдерживает натиска и собирается сдаться.

Губернатор Клэр Пало – она трудилась в крохотном кабинете, который раньше принадлежал одному из ее помощников, – после разговора с архиепископом Робсоном и Великим Инквизитором отправила в осажденный гарнизон термоядерное и плазменное оружие. Кардинал Мустафа также разрешил использовать огневую мощь «Джебраила», и лагерь палестинцев на Южном полюсе был уничтожен с орбиты. Силы самообороны, гарнизон Ордена, морпехи, швейцарские гвардйецы и коммандос Священной Канцелярии обороняли Сент-Малахи, в особенности – кафедральный собор и дворец губернатора. В условиях непрекращающейся бури любой местный житель, подходивший к городскому периметру ближе чем на восемь километров, если у него не было специального радиомаяка, уничтожался на месте, и лишь потом выяснялось, кто он такой и чего хотел. Некоторые оказались палестинскими партизанами.

– Самум не может длиться вечно, – проворчал командор Браунинг, глава личной охраны Великого Инквизитора.

– Он может дуть еще три или четыре стандартных месяца, – возразил майор Пиет, грудь которого была забинтована. – Или даже дольше.

Расследование Священной Канцелярии пока ни к чему не привело: полицейских, обнаруживших трупы в Арафат-каффиех, допросили вновь, с применением «правдосказа» и нейропроб, но они лишь подтвердили уже сказанное; судмедэксперты Канцелярии, трудившиеся бок о бок с коронерами из Сент-Малахи, сообщили, что ни один из трупов не подлежит воскрешению – Шрайк с корнем вырвал крестоформы; было решено с помощью автоматических зондов связаться с Пасемом, чтобы установить личности жертв и – что гораздо важнее – суть операции, которую проводил на Марсе «Опус Деи», используя сверхсовременный космопорт. Зонд вернулся через две недели по местному времени и доставил лишь сведения о мертвецах; никаких объяснений по поводу действий «Опус Деи» дано не было.

На пятнадцатый день самума, когда стали поступать сообщения о новых нападениях палестинцев на конвои и гарнизоны, после множества бессмысленных допросов, Великий Инквизитор с громадным облегчением узнал от капитана Уолмака, связавшегося с ним по тактическому каналу, что обстоятельства требуют его немедленного возвращения на орбиту.

«Джебраил» относился к новейшему типу «архангелов» и с борта катера, который доставил кардинала Мустафу на орбиту, казался весьма эффективным и устрашающим. Великий Инквизитор слабо разбирался в боевых звездолетах, но даже он заметил, что капитан Уолмак привел корабль в полную боеготовность: звездолет втянул в корпус многочисленные антенны и датчики, двигатель Гидеона облекли сверкавшей на солнце броней, из портов торчали стволы орудий. За «архангелом» вращался Марс – окутанный пыльным саваном диск цвета запекшейся крови. Кардинал Мустафа искренне надеялся, что видит эту планету в последний раз.

Отец Фаррелл заметил, что все восемь факельщиков марсианской эскадры находятся в пределах пятисот километров от «Джебраила» – по космическим стандартам, едва ли не рядом. Великий Инквизитор сообразил, что случилось и впрямь что-то очень серьезное.

Катер Мустафы пристыковался первым. Уолмак лично встретил Великого Инквизитора в шлюзе, где внутреннее силовое поле поддерживало привычную силу тяжести.

– Прошу прощения за вмешательство в ваши дела, ваше преосвященство… – начал капитан.

– Ерунда, – отмахнулся кардинал Мустафа, отряхивая сутану. – Что стряслось, капитан?

Уолмак подмигнул – из шлюза как раз появилась свита Великого Инквизитора: естественно, отец Фаррелл, командор Браунинг, трое чиновников Священной Канцелярии, сержант морской пехоты Нелл Каснер, специалист по воскрешениям епископ Эрдль и майор Пиет, бывший начальник марсианского гарнизона, – Великий Инквизитор забрал его у губернатора.

Кардинал Мустафа заметил нерешительность капитана.

– Можете говорить свободно, капитан. Все эти люди нами проверены.

Уолмак кивнул:

– Ваше преосвященоство, мы нашли корабль.

Взгляд кардинала Мустафы выразил полнейшее недоумение.

– Тяжелый транспорт, который покинул орбиту Марса в день бойни, – пояснил капитан. – Мы знали, что челноки должны были куда-то лететь…

– А-а-а, – проговорил Великий Инквизитор. – Но мы предполагали, что его давно здесь нет, что он совершил прыжок в неизвестном направлении…

– Так точно, сэр. Но я на всякий случай приказал обследовать систему, предположив, что он мог и не успеть совершить прыжок. Мы обнаружили его в поясе астероидов.

– Он туда и направлялся? – спросил Мустафа.

Капитан покачал головой:

– Не думаю, ваше преосвященство. Он вращается сам по себе, двигатели заглушены… Наши приборы показывают, что корабль мертв…

– Но это транспорт? – уточнил отец Фаррелл.

Капитан Уолмак повернулся к помощнику Великого Инквизитора:

– Да, святой отец. Это транспорт «Сайгон-мару». Грузоподъемность три миллиона тонн, в составе торгового флота еще со времен Гегемонии.

– Гильдия, – негромко произнес Великий Инквизитор.

– По принадлежности – да, ваше преосвященство, – мрачно признал Уолмак. – Но наши данные свидетельствуют о том, что «Сайгон-мару» был снят со службы и разрезан на металлолом восемь стандартных лет назад.

Кардинал Мустафа и отец Фаррелл переглянулись.

– Вы уже побывали на борту, капитан? – спросил командор Браунинг.

– Нет, – ответил Уолмак. – Учитывая возможные политические осложнения, я хотел получить разрешение его преосвященства.

– Отлично, – одобрил Великий Инквизитор.

– Кроме того, – продолжал Уолмак, – мне требовался полный комплект швейцарских гвардейцев и морских пехотинцев.

– Почему, сэр? – спросил майор Пиет, форма которого топорщилась на забинтованной груди.

– Что-то здесь не так, сэр. – Уолмак перевел взгляд с майора на кардинала Мустафу. – Что-то очень и очень не так.

Более чем в двухстах световых годах от Марса эскадра «Гидеон» завершала поставленную задачу – уничтожала систему Люцифера.

С седьмой и последней из систем, к которым была отправлена карательная экспедиция, справиться оказалось труднее всего. Система желтой звезды класса G с шестью планетами, две из которых были пригодны для жизни и без терраформирования, буквально кишела Бродягами – военными базами за поясом астероидов, родильными домами в этом поясе, «ангельскими» обиталищами вокруг самой внутренней из планет, заправочными станциями на орбите газового гиганта и орбитальным лесом между планетами, которые в Солнечной системе могли бы сойти за Венеру и Старую Землю. Эскадре понадобилось десять стандартных дней, чтобы отыскать и уничтожить эти жизненно важные узлы Бродяг.

Когда с ними было покончено, адмирал Алдикакти созвала совещание на борту флагманского корабля и сообщила, что планы изменились: рейд оказался столь успешным, что они получили приказ разыскать новые цели и продолжить наступление. Алдикакти отправила на Пасем автоматический зонд и получила разрешение на продолжение самостоятельных действий. Семи «архангелам» предстояло прыгнуть к ближайшей системе в пространстве Священной Империи, к Тау Кита, где их должны были перевооружить, переоснастить и заправить; туда же должны были подойти и пять новых кораблей. Зонды уже обнаружили дюжину новых вражеских систем, ни одна из которых еще не получила сведений об учиненной бойне. Учитывая время на воскрешение, следующая атака планировалась через десять стандартных дней.

Семь капитанов вернулись на свои корабли и стали готовиться к прыжку от Люцифера к базе ТКЦ.

Командор Хоган Жабер – Жаба – нервничал. Помимо официальных обязанностей старшего помощника на борту «Рафаила», второго по старшинству после капитана де Сойи, у Жабера были еще обязанности шпиона, которому платили за слежку за капитаном и за сообщения обо всем подозрительном – сначала главе представительства Священной Канцелярии на борту «Уриила», а затем, насколько он мог судить, по цепочке вверх вплоть до легендарного кардинала Лурдзамийского. Проблема в данный момент заключалась в том, что Жабер что-то подозревал, но не мог определить источник своих подозрений.

Вряд ли стоило сообщать по направленному лучу на «Уриил», что отец капитан де Сойя слишком уж часто принимает исповедь у своих подчиненных, хотя на деле именно это было одной из причин беспокойства Жабера. Разумеется, Жаба Жабер стал шпионом не по призванию: оказавшись в положении джентльмена в стесненных обстоятельствах, он сначала поступил на военную службу, еще на Возрождении Малом, а затем, храня верность Империи и Церкви, как убеждал сам себя, возжелал постоянного притока денег, дабы вернуть утраченные владения, и стал шпионить за своим командиром.

Исповедь не то чтобы выбивалась из общего ряда – в конце концов вся команда состояла из христиан, переживших уже не одно воскрешение, и обстоятельства, в которых они оказались – угроза истинной, вечной смерти (если лучевой залп Бродяг прорвется сквозь силовой экран), – явно способствовали повышению религиозности. Но Жабер ощущал присутствие некоего дополнительного фактора – пожалуй, начиная с Маммоны. В промежутках между яростными сражениями в системе Люцифера весь экипаж и отделение швейцарских гвардейцев на борту «Рафаила» – двадцать семь человек, не считая сбитого с толку старшего помощника, – посещали конфессионал столь же регулярно, сколь космолетчики посещают публичные дома на Окраине.

А конфессионал – единственное место на корабле, где нельзя задержаться, чтобы подслушать.

Жабер не мог предположить, какой вызревает заговор. Бунт? Во-первых, это немыслимо – на протяжении трех столетий ни один корабль на Флоте даже близко не подходил к мятежу; во-вторых, нелепо – бунтовщики не ходят на исповедь, чтобы обсудить свои грехи с капитаном корабля.

Может, капитан де Сойя набирает себе помощников для каких-нибудь неблаговидных делишек? Но вряд ли он может предложить экипажу что-то такое, что заставит матросов и солдат нарушить присягу. Команда не любила Хогана Жабера – его не любили еще с детства, это было врожденное проклятие его аристократичности, он знал, – но невозможно, чтобы они в конфессионале договаривались учинить ему какую-нибудь пакость. Если капитан де Сойя каким-то образом обольстил экипаж и склонил к измене, худшее, на что они способны, – украсть «архангел» (Жабер подозревал, что его назначили на «Рафаил» с учетом этого маловероятного события). Но зачем? «Рафаил» постоянно поддерживал связь с другими кораблями, не считая моментов самого прыжка и двух дней воскрешения после оного, и если команда попытается похитить звездолет, остальные корабли эскадры мгновенно уничтожат его.

При этой мысли Хоган Жабер вздрогнул. Он не любил умирать и не желал делать это чаще, чем необходимо. Кроме того, если о нем будут помнить как о члене экипажа взбунтовавшегося корабля, это вряд ли поможет ему вернуть титул полновластного лорда на Малом Возрождении. А что, если кардинал Лурдзамийский – или кто там стоит на верху шпионской цепочки? – прикажет его пытать, отлучит от Церкви и казнит вместе с остальными, чтобы скрыть тот факт, что на борту «Рафаила» был ватиканский шпион?

Эта мысль ввергла Жабера в пучину отчаяния.

Он утешился тем, что подобная измена не просто маловероятна – она безумна. Сейчас не те времена, о которых он читал в книгах, когда моря Старой Земли бороздили корабли, экипажи которых устраивали бунты, становились пиратами, грабили торговые суда и терроризировали порты. Украденному «архангелу» просто будет некуда деться, негде спрятаться, негде пополнить боезапас, негде заправиться. Флот разделается с ним как нечего делать.

Несмотря на все свои логические построения, командор Хоган Жабер по-прежнему чувствовал себя неуверенно.

Он провел на вахте в рубке четыре часа во время разгона к точке прыжка, когда с «Уриила» поступило срочное сообщение: пять вражеских факельщиков-эсминцев прятались в пылевом торе у внутренней луны внешнего газового гиганта и теперь пытаются уйти в С-плюс, прикрываясь светилом системы как щитом. «Гавриилу» и «Рафаилу» предписывалось отклониться от курса, выпустить оставшиеся гиперкинетические ракеты, уничтожить факельщики, а затем вернуться на прежнюю траекторию. Флагман считал, что два «архангела» смогут прыгнуть через восемь часов после остальных.

Отец капитан де Сойя отрапортовал о получении приказа и распорядился изменить курс; командор Жабер по тактическому каналу увидел, что капитан Стоун на «Гаврииле» сделала то же самое. «Адмирал не оставляет нас одних, – подумал старший помощник. – Не только мое начальство не доверяет де Сойе».

Это была не то чтобы восхитительная погоня – не погоня вообще, если уж на то пошло. Учитывая гравитационную динамику системы, древним факельщикам Бродяг потребовалось бы четырнадцать часов для достижения релятивистской скорости, необходимой для прыжка. «Архангелы» же заняли нужные позиции всего через четыре часа после получения приказа. У Бродяг не было оружия, эффективного на таком расстоянии; что касается «Рафаила» и «Гавриила», они могли уничтожить факельщики добрый десяток раз. Если ракеты пройдут мимо цели, есть ведь еще нейродеструкторы.

Командор Жабер находился на мостике – капитан отправился в свою каюту вздремнуть, – когда «архангелы» вышли на дистанцию поражения. Остальные корабли эскадры уже давно совершили квантовый прыжок. Жабер повернулся в кресле, чтобы вызвать капитана, и тут внезапно створки люка разошлись, и на мостике появился де Сойя в сопровождении других офицеров. На мгновение Жабер забыл о своих подозрениях – забыл, что ему платят за подозрительность, – уставившись на диковинную группу. Кроме капитана, здесь были сержант швейцарских гвардейцев – Грегориус – и двое его подчиненных. А также артиллерийский офицер командор Карел Шан, энергетик лейтенант Пол Дениш, эколог командор Беттц Аргайл и механик лейтенант Элия Гуссейн Меир.

– Какого черта… – начал старший помощник Жабер и замолчал. Сержант Грегориус держал в руках парализатор, дуло которого смотрело в лицо Жаберу.

У Жабера в голенище сапога был игольник, который он носил несколько недель, но о котором совсем забыл. На него еще никогда не направляли оружие – даже парализатор, – и он испытывал сейчас ощущение, от которого немедленно захотелось намочить штаны. Он сосредоточился на том, чтобы совладать со своим мочевым пузырем. На то, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом, его уже не хватило.

Женщина в мундире швейцарского гвардейца подошла к нему и вытащила из сапога игольник. Жабер смотрел на оружие так, будто никогда раньше его не видел.

– Хоган, – проговорил капитан де Сойя, – мне очень жаль, но мы проголосовали и решили, что не можем терять время, уговаривая вас присоединиться к нам. Поэтому вам придется посидеть под замком.

Призвав на память все диалоги из виденных мелодрам, Жабер отважился на блеф:

– У вас ничего не выйдет! «Гавриил» уничтожит вас. Вас арестуют и казнят. Они вырвут крестоформы из ваших…

Парализатор в руке сержанта тихо загудел. Если бы его не удержали и не усадили на пол, Хоган Жабер наверняка рухнул бы навзничь.

Капитан де Сойя занял освободившееся кресло.

– Смените курс, – приказал он лейтенанту Меиру. – Введите координаты для прыжка. Полное аварийное ускорение. Полная боеготовность. – Он повернулся и посмотрел на Жабера. – А этого засуньте в саркофаг.

Гвардейцы вынесли крепко спящего шпиона.

Прежде чем приказать, чтобы убрали внутреннее силовое поле, прежде чем наступила невесомость, капитан де Сойя позволил себе насладиться мимолетным, но восхитительным чувством полета – такое испытывает человек, прыгнувший с утеса, до того, как сила тяжести устанавливает свой категорический императив. На деле корабль всем корпусом содрогался под ускорением более чем в шестьсот g, что почти на 180 процентов превышало стандартное. Любая флуктуация силового поля мгновенно убила бы экипаж. Но до точки прыжка оставалось уже меньше сорока минут.

Де Сойя не был уверен, что поступает правильно. Мысль о том, что он изменяет Государству и Церкви, была для него ужаснейшей мыслью на свете. Но он знал, что, если у него и вправду бессмертная душа, выбора попросту не остается.

Надеяться на чудо – или по крайней мере на то, что удача повернется к ним лицом, – заставляло капитана де Сойю то обстоятельство, что к нему присоединились еще семь человек. Восемь, считая его самого, из двадцати восьми членов экипажа. Остальных парализовали, и теперь они спали в своих саркофагах. Де Сойя знал, что и ввосьмером можно прекрасно справиться с управлением «Рафаилом» практически в любой ситуации: ему повезло – или то было милостью небес, – что к нему присоединились несколько офицеров. Поначалу капитан полагал, что может рассчитывать только на Грегориуса и двух его гвардейцев.

Первыми отважились нарушить присягу трое швейцарских гвардейцев – после «зачистки» второго родильного астероида в системе Люцифера. Несмотря на присягу Священной Империи, Церкви и швейцарской гвардии, эти молодые люди восприняли избиение младенцев как откровенное убийство. Дона Фу и Энос Делрино обратились сперва к своему сержанту, а затем вместе с ним пришли в исповедальню и поделились своими сомнениями с де Сойей. Сначала они хотели попросту сбежать. Но де Сойя предложил другой план.

Лейтенант Меир пришел на исповедь с теми же проблемами. Безжалостное истребление невыразимо прекрасных «ангелов», которое он наблюдал в тактическом пространстве, отравило ему душу и едва не заставило вернуться к религиям предков – иудаизму и исламу. Вместо этого он отправился на исповедь и признал свою психическую неуравновешенность. Капитан де Сойя изумил Меира, сообщив лейтенанту, что его проблемы не вступают в конфликт с христианством.

В последующие дни угрызения совести привели на исповедь эколога командора Беттц Аргайл и энергетика лейтенанта Пола Дениша. Убедить Дениша оказалось сложнее всего, но долгие разговоры с соседом по каюте, лейтенантом Меиром, сделали свое дело.

Последним к заговору присоединился артиллерийский офицер Карел Шан: он больше не мог направлять смертоносные лучи нейродеструкторов и не спал уже три недели.

В последний день пребывания в системе Люцифера де Сойя осознал, что больше рассчитывать не на кого. Остальные члены экипажа рассматривали происходящее как грязную, но необходимую работу. Когда дойдет до стычки, большинство офицеров, матросов и швейцарских гвардейцев на борту окажутся на стороне старшего помощника Хогана. Поэтому капитан вместе с сержантом Грегориусом решили не давать им такой возможности.

– Нас вызывает «Гавриил», капитан, – сообщил лейтенант Дениш. Он подключился не только к пульту управления огнем, но и к передатчику.

Де Сойя кивнул.

– Убедитесь, что все саркофаги включены. – Впрочем, он знал, что в проверке необходимости нет, что каждый бодрствующий член экипажа занял место согласно боевому расписанию, а остальные лежат в саркофагах, пристегнутые ремнями безопасности.

Прежде чем выйти в тактический режим, де Сойя проверил траекторию на центральном дисплее. Они уходили от «Гавриила», несмотря на то что тот шел с ускорением в триста g и изменил курс с тем расчетом, чтобы перехватить «Рафаил». Вдалеке виднелись факельщики Бродяг, медленно ползущие к своей точке перехода. Де Сойя мысленно пожелал им удачи; единственная причина, по которой они еще существуют, – внезапная смена курса «Рафаилом». Он включил тактический дисплей.

В следующий миг он сам себе показался великаном, стоящим в космосе. Шесть планет, несчетное количество лун, горящие орбитальные леса системы Люцифера простирались на уровне его талии. Далеко за пылающим солнцем балансировали на крошечных плазменных выхлопах мотыльки – факельщики Бродяг. Выхлоп «Гавриила» был гораздо длиннее, а ослепительно сверкающий выхлоп «Рафаила» затмевал сияние звезд. Капитан Стоун ожидала де Сойю.

– Федерико, – проговорила она, стоя в нескольких шагах от него. – Что ты творишь, во имя всего святого?

Де Сойя думал о том, чтобы не отвечать на вызов. Если бы это позволило им выиграть несколько драгоценных минут, он бы и не отозвался. Однако он хорошо знал Стоун. Она бы не стала медлить. Капитан бросил взгляд на дисплей. До момента перехода оставалось тридцать шесть минут.

«Капитан! – раздался в наушниках взволнованный голос командора Шана. – Обнаружены четыре ракеты! Я их засек!»

Капитан де Сойя был уверен, что ничем – ни мимикой, ни непроизвольным жестом – не выдал своих чувств перед капитаном Стоун. Связавшись с Шаном, он проговорил:

– Все в порядке, Карел. Я их вижу. Они движутся к факельщикам. – Затем на тактической частоте обратился к Стоун: – Кажется, вы атаковали Бродяг?

Лицо Стоун оставалось суровым даже на симуляторе.

– Разумеется. А почему ты не сделал этого, Федерико?

Вместо ответа де Сойя шагнул ближе к солнцу. На его глазах ракеты вынырнули прямо перед факельщиками. Они взорвались через несколько секунд: две термоядерные, затем две плазменные. У всех факельщиков защитные силовые экраны были на максимуме (на тактическом дисплее это выглядело так, словно корабли окружены оранжевыми коконами), но взрывы смели всякую защиту. Изображение сделалось красным, потом белым, а потом три факельщика просто-напросто исчезли, перестали существовать как материальные объекты. Еще два превратились в кучу обломков, по-прежнему двигавшихся к теперь уже никому не нужной точке перехода. Последний уцелел, но его силовой экран рухнул, а выхлоп исчез. Если кто и выжил во время взрыва, теперь они все были мертвы, ибо корабль пронизывала жесткая смертоносная радиация.

– Что ты делаешь, Федерико? – повторила капитан Стоун.

Де Сойя помнил, что капитана Стоун зовут Хален. Но предпочел не переходить на личности.

– Выполняю приказ, капитан.

Даже на симуляторе лицо Стоун выразило сомнение.

– Какой приказ, капитан де Сойя? О чем вы говорите? – Оба знали, что их разговор записывается. И тот, кто выживет, будет обладать записью беседы.

Де Сойя постарался, чтобы его голос прозвучал твердо:

– Нам передали приказ с корабля адмирала Алдикакти, за десять минут до прыжка. Мы выполняем этот приказ.

Лицо Стоун оставалось бесстрастным, но де Сойя догадывался, что она уточняет у своего старшего помощника, выходил ли «Уриил» на связь с «Рафаилом». На самом деле выходил, но совсем по другому поводу: флагман передавал точные координаты рандеву в системе Тау Кита.

– Что это за приказ, капитан де Сойя?

– Секретный, капитан Стоун. И к «Гавриилу» он не относится. – Командору Шану де Сойя сказал: – Наведите нейродеструкторы и передайте мне управление, как договаривались.

Секунду спустя в его правой руке появился пульт, невидимый для Стоун, но вполне ощутимый для де Сойи. Он попытался расслабить кисть, но указательный палец как бы сам собой лег на кнопку. По тому, сколь свободно, сколь небрежно висела вдоль тела правая рука капитана Стоун, де Сойя догадывался, что его собеседница тоже держит в руке пульт. В тактическом пространстве их разделяло около трех метров. Между ними, на уровне груди, двигались к плоскости эклиптики выхлоп «Рафаила» и более короткий выхлоп «Гавриила».

– Капитан де Сойя, ваша новая точка перехода не соответствует координатам Тау Кита.

– У нас новый приказ, капитан Стоун. – Де Сойя посмотрел в глаза своему бывшему помощнику. Хален всегда замечательно умела скрывать свои чувства. На факельщике «Бальтазар» он не раз и не два проигрывал ей в покер.

– Куда вы направляетесь теперь, капитан де Сойя?

Тридцать три минуты до прыжка.

– Секретная информация, капитан Стоун. Могу только сказать, что по завершении операции «Рафаил» присоединится к эскадре в системе Тау Кита.

Левой рукой Стоун потерла щеку. Де Сойя внимательно наблюдал за пальцами ее правой руки. Чтобы открыть огонь, ей не придется поднимать руку, но, как правило, в таких случаях срабатывает инстинкт и человек машинально прицеливается в противника…

Де Сойя ненавидел нейродеструкторы и знал, что Стоун относится к ним ничуть не лучше. Это было оружие трусов, запрещенное к использованию штабом Флота и Церковью – до санкционированной Святым Престолом экспедиции. В отличие от тех, что применялись во времена Гегемонии, новые нейродеструкторы уничтожали все живое на борту противника, выкашивали будто серпами. Если в двух словах, принцип их действия состоял в следующем: аккумуляторы, питавшиеся от двигателя Гидеона, испускали волны, вносившие искажения в пространственно-временной континуум. В результате возникало легкое нарушение матрицы реального времени, похожее на неудачный прыжок в пространстве Хоукинга, и этого легкого нарушения было вполне достаточно, чтобы уничтожить хрупкую гармонию человеческого мозга.

Но хоть Стоун и разделяла ненависть офицеров флота к нейродеструкторам, она наверняка решит ими воспользоваться. На постройку «Рафаила» были затрачены огромные суммы, поэтому Стоун первым делом попытается помешать украсть корабль, не повредив при этом сам звездолет. Проблема состояла в том, что даже залп из нейродеструкторов вряд ли помешает «Рафаилу» совершить прыжок – все зависит от того, какая программа заложена в бортовой компьютер и насколько она уже выполнена. По традиции капитан проводил прыжок вручную – по крайней мере всегда держал под рукой кнопку сброса, – но у Стоун не было никаких гарантий, что де Сойя намерен следовать традициям.

– Могу я поговорить с командором Жабером? – спросила Стоун.

Де Сойя улыбнулся:

– Мой старший помощник занят, он выполняет свои обязанности. – «Значит, Хоган – шпион. Вот подтверждение, которого нам не хватало».

«Гавриил» уже не смог бы догнать их, даже ускорившись до шестисот g. «Рафаил» достигнет точки перехода задолго до того, как другой звездолет окажется на «абордажном» расстоянии. Итак, чтобы остановить их, Стоун придется пустить в ход «лучи смерти», а затем потратить драгоценную энергию на то, чтобы подавить силовые экраны. Если она ошибается – если де Сойя и вправду действует в соответствии с полученными в последнюю минуту приказами, – ее почти наверняка ждет военный трибунал и позорная отставка. Но если она ничего не предпримет, а де Сойя и впрямь намеревается угнать «архангел», ее точно отдадут под суд, отправят в отставку, отлучат от церкви и, вполне возможно, казнят.

– Федерико, – тихо сказала она, – пожалуйста, сбросьте скорость, чтобы мы могли вас догнать. Потом вы снова разгонитесь и отправитесь выполнять свои секретные приказы. Я всего лишь прошу разрешения пройти на борт «Рафаила» и убедиться, что все в порядке.

Де Сойя помедлил с ответом. Он не мог на это пойти – торможение неминуемо приведет к медленному двухдневному воскрешению команды перед следующим прыжком. Он не сводил глаз с лица Стоун, одновременно следя за изображением «Гавриила» на фоне ослепительно белого хвоста пламени. Может быть, она попытается пробить экраны «Рафаила» обычным оружием. У де Сойи не было никакого желания пускать в ход ракеты или лучевые пушки, не хотелось ни в коем случае уничтожать «Гавриил». Да, он изменил Церкви и государству, но убийцей становиться не собирался.

Значит, нейродеструкторы…

– Хорошо, Хален, – почти весело отозвался он. – Я прикажу Хогану уменьшить ускорение до двухсот g, чтобы вы могли подойти к нам. – Он повернул голову, словно собираясь отдать приказ.

Должно быть, его рука дрогнула. Рука Стоун тоже – невидимое оружие слегка приподнялось, когда она надавила на кнопку.

За долю секунды до залпа де Сойя заметил восемь искорок, отделившихся от «Гавриила». Стоун не желала испытывать судьбу – она вознамерилась испарить «Рафаил», хотя бы так не дать ему ускользнуть.

Виртуальный образ капитана Стоун отшатнулся и исчез, когда на ее корабль обрушились «лучи смерти». Люди на борту мгновенно погибли, связь нарушилась.

Менее чем секунду спустя капитан де Сойя ощутил, что его выдернуло из тактического пространства и что нейроны в его мозгу буквально поджарились. Кровь хлынула из его глазниц, рта и ушей, но капитан был уже мертв, как и все остальные бодрствовавшие на борту «Рафаила» – сержант Грегориус и двое его гвардейцев, лейтенанты Меир и Дениш, командоры Аргайл и Шан.

Шестнадцать секунд спустя восемь ракет возникли в реальном пространстве и взорвались рядом с безмолвным «Рафаилом».

Гиес наблюдал в реальном времени, как Рауль Эндимион попрощался с провожавшими его людьми в красных балахонах, сел в каяк и принялся грести по направлению к арке портала. Местное население, похоже, праздновало двойное лунное затмение, над рекой грохотал фейерверк, из тысяч глоток вырывались диковинные звуки. Гиес встал и приготовился пройти по воде, чтобы выхватить жертву из каяка. Было решено, что, если Рауль Эндимион окажется один, его следует оставить в живых для допроса – поскольку главной целью было установить местонахождение девчонки Энеи; но никто не запрещал слегка поиздеваться над ним. Гиес намеревался переключиться в боевой режим и перерезать Эндимиону сухожилия на руках. Он мог сделать это в долю секунды, причем так, чтобы человек не истек кровью до того, как окажется на борту звездолета.

Шесть километров до портала Гиес преодолел практически мгновенно, на ходу проверяя лица прохожих и заглядывая в диковинные повозки, словно замершие на дороге. Очутившись у арки и укрывшись в ивняке на высоком берегу канала, он переключился в стандартный режим. Его задача – охранять черный ход. Немез свяжется с ним, когда найдет пропавшего беглеца.

За двадцать минут ожидания Гиес успел переговорить со Скиллой и Бриареем, но от Немез не было ничего. Это удивляло. Все молча допускали, что она должна найти пропавшего человека за несколько секунд реального времени. Гиес не беспокоился – он просто не умел беспокоиться в истинном смысле слова, – он лишь предположил, что Немез все еще разыскивает беглеца, непрерывно переключаясь из режима в режим. Должно быть, все его запросы приходились как раз на те моменты, когда она была в боевом режиме. Кроме того, он отдавал себе отчет, что Немез, как более ранний экземпляр, расходует больше энергии. Она меньше их привыкла к общению на этих частотах. Гиес ничуть не возражал бы, если бы им приказали не извлекать Немез из камня на Роще Богов, а попросту найти ее и уничтожить.

Движение на реке было оживленным. Всякий раз, когда к арке портала с запада или с востока приближалось судно, Гиес переключался и шел по покрытой растениями поверхности воды проверять. С некоторых пассажиров он снимал тюрбаны, дабы убедиться, что перед ним не Эндимион и не андроид, А.Беттик, и не эта девчонка, Энея. На всякий случай он делал пассажирам биопсию, каждый раз удостоверяясь, что это исконные обитатели Витус-Грей-Балиана Б.

После очередной проверки он возвращался в свое укрытие и снова принимался ждать. Через пятнадцать минут после того, как он покинул катер, сначала над порталом, а затем и сквозь арку, пролетел боевой скиммер. Забираться в него было бы утомительно. Вдобавок внутри вместе с солдатами находилась Скилла, поэтому Гиесу не пришлось утруждать себя.

Надоело, – сказала Скилла.

Точно, – согласился Гиес.

Где Немез? – подал из города голос Бриарей. Он сообщил, что эти идиоты-солдаты получили наконец разрешение на обыск и ходят теперь из дома в дом.

Она со мной не связывалась, – ответил Гиес.

Во время лунного затмения он заметил фургон, который остановился на берегу. Из фургона выскочил Рауль Эндимион. Гиес был уверен, что не ошибся. Совпадали не только внешние данные, которые хранились у него в памяти, совпадал и запах, который передала им всем Немез. Гиес мог бы переключиться незамедлительно, подойти к человеку, который застыл как вкопанный, и сделать ему биопсию, но решил, что не стоит. Все равно ошибки быть не могло.

Вместо того чтобы связаться со своими клонами или попытаться предупредить Немез, Гиес подождал еще минуту. Предвкушение доставляло ему удовольствие. Он не хотел делиться этим удовольствием с кем бы то ни было. Кроме того, подумалось ему, лучше подождать, пока Эндимион расстанется с местными, которые вон уже машут ему на прощание руками.

Гиес наблюдал, как Рауль Эндимион в своей идиотской лодчонке выгребает на центральное течение реки. Он прикинул, что лучше забрать Эндимиона вместе с каяком; если местные знают, что он плывет к порталу, значит, он должен исчезнуть целиком. Они лишь заметят вспышку, и Эндимион как бы растворится в воздухе. На самом же деле Гиес подхватит каяк с пассажиром и заключит их в свое поле. В конце концов каяк тоже может пригодиться – у него наверняка особый запах…

На обоих берегах канала местные пели и веселились. Лунное затмение стало полным. Над рекой взорвались фейерверки, которые отбросили причудливые тени на ржавую арку. Эндимион отвернулся от провожающих и сосредоточился на том, чтобы удержать лодку в центральном течении.

Гиес поднялся, лениво потянулся и приготовился к переключению.

Внезапно рядом с ним, почти вплотную, возникло нечто высотой около трех метров.

«Невозможно, – подумал Гиес. – Я должен был ощутить искажение поля…»

Взмывшие в небо ракеты отразились на хромированном панцире. Металлические зубы и хромированные шипы искажали распускающиеся огненные цветы – желтые, белые, красные… Гиес перехватил собственное отражение, изуродованное, обезображенное, и в следующий миг переключился.

На переключение обычно уходило меньше микросекунды. Но каким-то образом одна из четырех когтистых лап неведомого существа проникла сквозь экран до того, как тот полностью сформировался. Пальцы-лезвия вонзились в синтетическую плоть, нащупывая одно из сердец.

Гиес не обратил на это внимания и атаковал сам, взмахнув серебристой рукой, как саблей. Этот удар рассек бы углеродистый сплав, как мокрую картонку. Но на существо удар никак не подействовал. Посыпались искры, раздался глухой стук, онемевшая рука Гиеса отскочила.

Когтистая лапа тем временем выдирала километры волокна, из которых состояли внутренние органы киборга. Гиес сообразил, что его распороли от пупка до груди. Какая разница? Он по-прежнему работоспособен.

Гиес стиснул правую руку в кулак и ткнул им в налитые кровью глаза. Разомкнулись и сомкнулись громадные челюсти, и правую руку Гиеса как отрезало ниже запястья.

Гиес бросился на призрака, пытась совместить экраны, чтобы самому пустить в ход зубы. Две громадные лапы стиснули его, пальцы-лезвия вновь проникли сквозь экран и погрузились в плоть. Хромированный череп стремительно приблизился, шип пронзил правый глаз Гиеса и правую лобную долю.

Гиес закричал – не от боли, хотя впервые за свою короткую жизнь он ощутил нечто вроде боли, – но от безудержной ярости. Его зубы щелкнули как стальные капканы, когда он потянулся к горлу существа, но то спокойно удерживало его на расстоянии вытянутой руки.

Затем чудовище выдрало из груди Гиеса оба сердца и швырнуло их в воду. Наносекунду спустя, одним движением перекусив Гиесу хребет, оно отделило голову киборга от тела. Гиес попытался включить телеметрический контроль, глядя на происходящее уцелевшим, залитым кровью глазом и одновременно вызывая клонов, но передатчик в черепе был уже сломан, а приемник в селезенке вырван с мясом.

Мир завертелся перед глазами – сначала корона солнца, выходящего из-за второй луны, затем ракеты, затем разноцветная поверхность реки, затем снова небо – и тьма. Теряя сознание, Гиес догадался, что его голову бросили в реку. Последним образом, запечатлевшимся на его сетчатке перед тем, как голова погрузилась в воду, было безголовое, судорожно подергивающееся тело, прижатое к панцирю неведомого врага, обвисшее на многочисленных шипах. Со вспышкой Шрайк переместился, а голова Гиеса ударилась о воду и погрузилась в темные волны.

Радаманта Немез появилась пять минут спустя. Она переключилась и увидела, что речной берег пуст, если не считать безголового трупа ее клона. Ветроцикл с семейством в красных балахонах исчез. На реке не было ни одной лодки. Солнце потихоньку выплывало из-за второй луны.

– Гиес здесь, – сообщила она Бриарею и Скилле, которые вместе с солдатами находились в городе. Солдаты нашли и освободили от наручников спящего охранника. Никто из допрошенных местных не признался, чей это дом. Скилла предложила полковнику Винаре не тратить больше времени на пустые расспросы.

Отключив силовой экран, Немез ощутила некий дискомфорт. Все ее ребра – из кости и пермастали – были повреждены либо погнуты. Некоторые внутренние органы превратились в кашу. Левая рука не слушалась. Она пробыла без сознания около двадцати стандартных минут. Без сознания! За все четыре года, проведенных в камне на Роще Богов, она ни разу не теряла сознания. И все повреждения получены через непроницаемый силовой экран!

Какая разница? Покинув этот забытый Техно-Центром мир, она позволит телу заняться самовосстановлением. Немез опустилась на колени рядом с телом клона. Тот был распорот, обезглавлен, чуть ли не вывернут наизнанку. И все еще подергивался.

Немез вздрогнула – не из сочувствия к Гиесу, не из отвращения к поврежденному телу киборга (сказать откровенно, она восхищалась профессионализмом Шрайка) – но от раздражения. Как она могла пропустить эту схватку! Атака в туннеле была слишком быстрой и неожиданной – ее застали в момент переключения, что до сих пор считалось невозможным.

Я найду его, – передала она и переключилась. Воздух загустел, сделался похожим на патоку. Немез спустилась к воде, преодолела сопротивление водной поверхности и пошла бродить по дну, вызывая на общей частоте и проверяя дно радаром.

Она нашла голову Гиеса в километре ниже по течению, которое здесь было довольно сильным. Пресноводные ракообразные уже объели губы и оставшийся глаз и подбирались к глазницам. Немез смахнула их и вынесла голову на берег канала.

Передатчик Гиеса был расплющен, вокодер исчез. Немез протянула микроволокно и установила прямую связь с блоком памяти. С левой стороны череп Гиеса был проломлен, из дыры вытекали мозговая жидкость и ДНК-гель.

Она ни о чем не спрашивала. Просто переключилась и перегрузила память в себя, одновременно передавая ее содержимое двум другим киборгам.

Шрайк, – сказала Скилла.

А то, – бросил Бриарей.

Тихо, – приказала Немез. – Разберитесь со своими придурками. Я приберусь здесь и буду ждать вас в катере.

Дырявая голова Гиеса пыталась что-то сказать, отчаянно шевеля остатками языка. Немез поднесла ее к уху.

– Пжста. – «Пожалуйста». – Пмги. – «Помоги». – М-м… – «Мне».

Немез опустила голову и посмотрела на тело на берегу. Многих органов не хватало. В речном иле колыхались сотни метров микроволокна, некоторые обрывки уже плыли по течению. Внутренние органы и нейроблоки были расколоты. На осколках костей заиграли лучи солнца – Двойная Тьма подходила к концу. Пожалуй, тут не поможет ни хирург катера, ни даже звездолета. А у самого Гиеса исцеление займет не один месяц.

Немез отложила голову в сторону, завернула тело киборга в его собственное микроволокно. Убедившись, что вокруг пусто, она зашвырнула труп далеко в реку. Она успела заметить во время прогулки по дну, что река кишит безжалостными хищниками. Пускай – кое-что им явно придется не по вкусу.

Она вновь подняла голову Гиеса. Язык по-прежнему шевелился. Ухватившись пальцами за пустые глазницы, Немез размахнулась и отправила голову вслед за телом. Та скрылась под водой почти беззвучно.

Немез приблизилась к арке портала, отыскала защиту, проникла под нее и подключилась.

Не понимаю, – сказал Бриарей. – Он открылся в никуда.

Вовсе нет, – возразила Немез, перепроверив данные. – Никуда в старой Сети. Никуда в смысле – туда, где Техно-Центр не ставил порталов.

Это невозможно, – вмешалась Скилла. – Не существует порталов, кроме тех, которые ставил Техно-Центр.

Немез вздохнула. Ее клоны были полными идиотами.

Немез переключилась и устремилась к катеру сквозь густой, мутно-желтый воздух.