Хагену показалось, что он полз бесконечно долго, пока, наконец, подлесок не закончился и он не очутился в заросшей кустарником ложбине, вплотную примыкавшей к проселочной дороге. Огибая осинник, она тянулась с северо-запада, видимо, со стороны дамбы, которая осталась где-то в стороне, далеко справа. Так казалось Отто, пытавшемуся на слух воссоздать картину того, что творилось на оставленном им поле боя.

Дорога пересекала неширокую открытую местность, больше всего смахивающую на луг, и уходила в лес, который казался отсюда, из ложбины, мрачным, как смерть. Это из-за пасмурной хмари, которая нависала сверху. Видимо, день действительно клонился к закату, так как все окружающее приобретало совсем заунывный вид.

Вдруг метрах в десяти выше по дороге, в примыкавшем к ней кустарнике раздался треск ломаемых сучьев. Как будто крупное дикое животное продиралось через кусты, стремясь во что бы то ни стало выбраться из осинника на грунтовую проселочную колею.

Из кустов, замедляя очень быстрый шаг, с «МП-40» наперевес вышел солдат. Он замер как раз на середине дороги и прислушался, вращая головой и внимательно оглядываясь вокруг. Это был немецкий солдат, в полной экипировке: каска, амуниция поверх куртки, схваченной ремнем, с котелком и плащ-палаткой за спиной. Помимо «сухарки» на правом боку Отто ясно разглядел свисавший на бедро кожаный футляр для кусачек и характерные саперные подсумки цвета «хаки». Они болтались на ремне с обоих боков.

Постояв так пару секунд, солдат повернулся в сторону кустарника, из которого выбрался только что, и призывно махнул рукой. Ветви тут же затрещали вновь, еще сильнее. На дорогу один за другим выходили солдаты, в такой же экипировке, как их дозорный.

Ближе всех к Отто из кустов выбрался замыкающий, с надвинутой на самые глаза каской. Он был высокий, широкоплечий, из распахнутого воротника куртки выглядывали нашитые на лацканы воротника унтер-офицерские галуны с черной окантовкой. Вот он сдвинул каску на затылок и, шумно отдуваясь, отер лоб и лицо.