Летающие машины барражировали в небе с утра, но значительно в стороне. И сзади, со стороны Шпреевальда, и спереди, со стороны Берлина, доносилась глухая канонада бомбежек и низкий мерный гул бомбардировщиков. Еще в начале боя Аникин обратил внимание на эскадрилью штурмовиков, прошедших на низкой высоте в сторону фашистской столицы. Но сейчас никакого рева авиационных моторов не было. Что это за скрежет и треск, черт возьми?

Ответ на этот вопрос последовал незамедлительно, как только они вернулись обратно на улицу. Защитной завесой атакующим служил дым, который стелился низко по мостовой. Поднявшийся холодный ветер гнал рваные клубы из зияющих проемов дома с магазином дамского платья.

Во время зачистки этого дома, в подвале, погиб Сафронов. Шевердяев и его «вировцы», получив поддержку в лице подоспевшей группы «майна», стремительно выдавили врага почти на самую крышу. Несколько фашистов забаррикадировались на верхнем этаже, и Омельченко предложил заколотить их снаружи и поджечь. Чтобы не тратить патроны и время. Так и сделали.

Очень бойцы были злы из-за гибели Никодима Николаича. А Амеля – особенно. Он и на первом этаже единственный выход из лестничного пролета забаррикадировал, на пару с Володей Буряком, и подожгли, а чтоб лучше горело, манекенов и платьев накидали вместо хвороста. Куклы в человеческий рост сразу хорошо огнем занялись.

Сквозь трескотню стрельбы были слышны крики горевших заживо фрицев, а потом огонь полыхнувшего пожара охватил весь дом. Амеля то и дело оборачивался и глядел на языки пламени, плясавшие в проемах витрин и окон. То, что он видел, наверное, вызывало в нем чувство удовлетворения и исполненного долга. «За Никодима… За Никодима», – не переставая, шептали его губы.