На вид ему было лет двадцать пять. Офицер еще несколько раз оживленным тоном проговорил про наступающих русских. Как он сообщил, сам он являлся командиром взвода стрелкового батальона дивизии «Маттершток».

Батальон, в котором лейтенант был взводным, неделю назад был практически полностью уничтожен вражескими танками под Носсдорфом, в нескольких километрах от реки Нейсе.

– Мы находились в резерве и даже не успели толком вступить в бой… – с досадой, скороговоркой выпалил лейтенант. – Я чудом выжил… И даже царапины не получил… Вот досада…

На лице лейтенанта отразилась целая гамма сильнейших переживаний. Похоже, его поедом грызло неизбывное чувство вины перед погибшими и ранеными сослуживцами по батальону.

– Теперь жду не дождусь момента, когда, наконец, смогу поквитаться с иванами за погибших товарищей… – с той же восторженной злостью продолжил командир.

Гауптвахмистр тщетно пытался выяснить у него и его подчиненных насчет госпиталя. Лейтенант словно не слышал Пфлюгера, торопясь высказать то, что бурлило внутри него.

Когда лейтенант выговаривал это лихорадочной скоростью, его глаза блестели, а вся его фигура выказывала крайнюю степень нетерпения. Уже на ходу, догоняя свою группу, он выкрикнул, что теперь он значится в полку фольксгренадиров и его откомандировали командовать взводом ополченцев.

– Теперь мне без разницы. Пусть будет «фолькс-штурм»… – крикнул он, указывая на своих подопечных. – Кстати, герр гауптвахмистр…

Лейтенант откашлялся, поперхнувшись слюной. Уж очень он торопился искупить свою несуществующую вину.

– Простите, герр гауптвахмистр… Зачем вам нужен госпиталь? Мне нужны настоящие солдаты… Вы сами понимаете, что от этих мальчишек и гражданских толку мало…

Для Отто стало ясно, почему все в группе были одеты в гражданские пальто и куртки, а трое, с фауст-патронами в руках, выглядели совсем мальчишками, не старше четырнадцати лет.