Он берет горсть земли и, поплевав в ладони, размазывает ее до состояния грязи. Этой грязью Потапыч рисует на белой ткани точки глаз и носа и черту, обозначающую рот. В довершение всего Потапыч водружает на «живца» свою пилотку, только не вдоль, а поперек. Этакий боец-лапух чистой воды.

– Готов воин! – говорит он, удерживая свое произведение за черенок и рассматривая его на расстоянии вытянутой руки.

– Вылитый Аркаша! – со смехом говорит Степанков. – Смотри-ка, Сарай, ну чисто ты!

– А по мне, Степа, так Потапыч твоего близнеца соорудил… – не полез в карман за словом Зарайский.

Замкомвзвода позвал к себе Фомина, «переменника», прибывшего с пополнением неделю назад во второе отделение. За несколько дней пребывания во взводе этот боец уже успел прославиться своей меткой стрельбой. В первый же день, при нескольких свидетелях, снял фашиста с расстояния почти полукилометра. Фомин – сибиряк, в мирное время заведовал охотхозяйством.

Потапов попросил у Фомина его «мосинку».

– Я знаю, у кого в моем отделении винтовка лучше пристреляна… – комментирует он, аккуратно осматривая переданное ему оружие.

Во всем виден тщательный уход. Да это и так все знают. Фомин со своей «мосинкой» носится, как с малым дитем. Чуть где свободная минута появляется, давай ее чистить и смазывать.

Дослав патрон, Потапов еще раз припадает к перископу, а потом устраивается с винтовкой на бруствере. Движения его медленны и осторожны, рассчитаны так, чтобы, не дай бог, не высунуться слишком высоко.

Фомин ждет его команды. Вот замкомвзвода устроился, припав к прикладу щекой. Несколько напряженно долгих секунд у него уходят на прицеливание. Наконец он застыл. Словно в статую превратился.

– Давай!.. – отчетливо громко прозвучал его голос.

Фомин, присев и втянув голову в плечи, поднимает над бруствером обмотанную портянкой саперную лопатку. Он держит ее за черенок так, что к немцам повернута лопасть с намалеванными грязью глазами и ртом.