Спонтанно принятое Демьяном решение отползти в сторону от планируемого движения второй «штуки» основывалось на слабо теплившейся надежде на то, что вражеский экипаж второй самоходки, занятый орудийными целями, до сих пор не заприметил двух ползущих среди бугристой бурой земли штрафников.

Они преодолели волоком всего метра три, а Гвоздев уже выбился из сил. Ему казалось, что насквозь пропотели не только гимнастерка и шинель, но и вещевой мешок, груженный гранатами и бутылками. Ложкин уже не кричал криком, а лишь тихо поскуливал, вконец обессиленный.

Весь рукав, выше и ниже раны пропитался багровой мокротой, а повязка, наложенная Демьяном, стала темно-красной от крови. Тем не менее почти в бессознательном состоянии Ложкин пытался двигать и отталкиваться левым локтем и волочащимися по земле ногами, помочь тащившему его товарищу. Ссохшиеся губы Ложкина беззвучно зашевелились.

– Что?! Громче! Не слышу ни черта!.. – прокричал в ответ Демьян и с запоздалым удивлением осознал, что и собственный голос он едва распознает.

Гвоздев не сразу догадался, что перестал слышать стоны товарища из-за того, что совершенно оглох от стрельбы обоих штурмовых орудий, зажавших его голову в звуковые тиски.

Вторая самоходка, приблизившись еще метров на двадцать, теперь находилась левее. Сноп огня вырвался из короткого, снабженного дульным тормозом ствола, словно ударив звуковой дубиной наотмашь по ушным раковинам и барабанным перепонкам. Гвоздев зажмурился и замер, пытаясь совладать с гулким звоном, рассыпавшимся в ставшей вдруг соломенно-хрупкой голове.

«Что ж… И то дело… – подумал, стиснув зубы, Демьян. – Значит, прет носорожка своим маршрутом, без явного намерения во что бы то ни стало намотать на свои гусеничные траки его с Ложкиным кишки».