3
Тарасов побледнел и слегка качнулся на стуле.
— Как Вы себя чувствуете, герр Тарасов? Прикажете ещё подать чаю?
— Лучше сигарету…
— Вы же не курите?
— Обычно не курю…
— Вы так и не объяснили, господин подполковник, почему пошли служить в Красную Армию? — спросил фон Вальдерзее.
— Мне было семнадцать лет, господин обер-лейтенант. В двадцать первом, после возвращения домой, поехал в губернию. Поступил в училище. А в двадцать четвертом, в звании младшего командира, закончил его с отличием.
— В звании кого?
— Ну… По-сегодняшнему это младший лейтенант.
— Понятно. Продолжайте…
Меня отправили во Владимир. Там был командиром взвода два года. В двадцать шестом меня отправили в Москву. На курсы усовершенствования.
— Что значит курсы усовершенствования?
— Ну… — Тарасов даже растерялся, а потом сообразил: — Переподготовка.
— Долго длилась?
— Четыре года. На второй год был назначен при курсах «Выстрела» командиром роты.
— Какой «Выстрел»? — фон Вальдерзее был по-немецки педантичен.
— Высшая тактическо-стрелковая школа командного состава РККА имени Коминтерна «Выстрел». Переподготовка командного и политического состава сухопутных войск в области тактики, стрелкового дела, методик тактической и огневой подготовки. Командиром был комкор Стуцка Кирилл Андреевич. Арестован в тридцать седьмом…
— А дальше?
— Дальше не знаю. Наверное, расстрелян.
— Меня интересует ваша жизнь, — строго сказал обер-лейтенант.
— Ах, вот как… Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток…
* * *
Так бывает только в романах.
Молодой млалей шагал по весенней, майской Москве, сверкая кубиками на новенькой гимнастерке. Девчонки весело хихикали в ответ на его взгляды. А он хмурил брови и старался казаться серьезным!
— Надя?!
— Извините?
Рыжая короткая прическа вразлет, тот же маленький носик…
— Я Коля… Простите, Николай Тарасов.
И, совершенно по старорежимному, кивнул:
— Девятнадцатый. Пермь. Муж. Помните?
Она, испуганно оглянувшись, схватилась за рукав гимнастерки.
— Пойдемте гулять, рука об руку, Вы не против?
И потащила его по асфальтовой дорожке вдоль пруда.
— Вы тот мальчик, да? Коля? С которым в машине ехала?
И почему он тогда не обиделся на мальчика? Может быть, ей было бы легче жить…
— Ваш муж собственной персоной!
Она засмеялась и сжала его локоть.
Какой-то пожилой брюнет, сидящий на скамейке, неодобрительно поджал губы и сжал свою трость. Правый глаз его был черный, левый почему-то зелёный. Сидящий же рядом со стариком лысый мужчина посмотрел на них печально. Впрочем, выходной, на Чистых Прудах сегодня половина Москвы отдыхает. Кого только тут нет…
— Вы уж простите меня, Коля, что я так по-хамски себя повела тогда. Ударила вас наганом…
— Хм… Хорошо не пристрелили… — улыбнулся он.
Надя виновато посмотрела на лейтенанта. Господи, какие глаза… Батюшка бы велел перекреститься…
— Мороженое, кому мороженое? — внезапно подкравшись, заорала почти в ухо Тарасову тетка с ящиком холодной сладости.
Они взяли по шарику ванильного — оказалось, что ванильное они оба больше любят — и зашагали дальше.
Когда рядом не было людей, Надя рассказывала о себе.
Дочь золотопромышленника Келлера зачем-то вступила в партию эсеров. Хотела освобождать народ от царского ига. Было-то ей всего семнадцать… А вот понесло же за счастье народное… В восемнадцатом расстреляли семью. Маму, отца, двух братьев и сестричку… Из-за нее и расстреляли. В ЧК узнали, что дочь осталась в боевой организации и даже принимала участие в восстании Савинкова в Ярославле. Это были страшные дни…
Город полыхал ровно в аду. Обложенный со всех сторон красными войсками. Вырваться удавалось единицам. Наде повезло…
Месяц она отсиживалась в лесах, прячась от чекистов. Иногда притворялась тифозной больной, ради этого пришлось подстричься.
— Да, я помню. Волосы у тебя короткие были. Как у мальчика, — осторожно улыбнулся Николай.
— Да… С тех пор так и не отросли. Хотя сейчас так модно…
Перекладными она отправилась в Сибирь. Где на поезде, где на телегах, а потом на санях, а где и пешком.
Добралась только до Перми, где ее и свалила испанка… А встала на ноги, когда двадцатидевятилетний белый генерал Пепеляев уже отступал обратно, к Уральскому хребту.
— Я помню… Ты тогда грозилась ИМ — выделил Николай голосом слово — мандатом…
Надя засмеялась:
— Это был листок из «Арифметики» Магницкого…
— Да ладно? — удивился млалей. — Там же печать была! Я же видел!
Девушка захохотала:
— И ты тоже поверил? Это был библиотечный штамп!!
— Поверил! — глупо улыбаясь, ответил он, А если бы они не поверили? Если бы грамотный среди них оказался бы?
— Если… Тогда бы мы с тобой тут не гуляли!
Он взял ее ладошку и осторожно погладил. Она посмотрела ему в глаза. Но руку не отняла. Мимо пробежала веселая девчушка с воздушным шариком.
— А потом я сбежала. А ты?
— Я тоже… И больше не вернулся к белым.
— Я вернулась в Москву. Как-то жила, сама не понимаю как. Но вот жила.
— А сейчас?
— И сейчас как-то живу. Работаю в паровозной газете «Гудок». А ты?
— А я, как видишь… — он одернул гимнастерку.
— И что, тебя бывшего белогвардейца взяли в Красную Армию?
— Да у нас половина воевала то у красных, то у белых, — настала очередь смеяться Коли.
— Смотри… Церковь открыта… Давай зайдем? Не боишься?
— Кого мне бояться? — удивился Тарасов.
— Ну, ты же красный командир!
— Ну и что? Красный командир не должен никого бояться!
— А меня боишься?
— Немного…
— Пойдем!
Через час они повенчались…
* * *
Младший лейтенант Митя Олешко шёпотом материл упавшего на снег бойца. Упавшего и ни как не желавшего вставать. Мелкий снег хлестал пургой по щекам, красноармейца заносило снегом.
— Вставай, сука ты такая, вставай! — командир миномётного взвода первого батальона бригады уже собрался снять лыжное крепление и пнуть упавшего бойца, как тот зашевелился, стряхивая снег.
— Я вам не какая и не сука, товарищ командир и нечего лаяться! Я, между прочим, сюда по призыву комсомола пришла!
Олешко слегка ошалел. Боец оказался девкой.
— Ты кто такая? Откуда, твою м… — младший лейтенант едва сдержался от ругани.
— Не надо лаяться! Я же просила… — девка схватила млалея за протянутую руку и встала. — Ну, упала, ну подумаешь…
— Лейтенант, ты идешь? — донесся приглушенный крик из темноты. Взвод уходил по лыжному следу в темноту демянских болот.
— Сейчас, — так же полушёпотом крикнул млалей. Пурга пургой, а немцы где-то тут… — Слышь ты, баба, объясни кто такая?
— Я не баба, я техник-интендант третьего ранга, Довгаль! — козырнула девчонка и едва опять не упала в сугроб. Млалей ее удержал за руку. — Переводчица я, из первого батальона.
— Митя… Олешко… Младший лейтенант Олешко! Так я тоже из первого. Командир пульвзвода. Ты откуда тут взялась-то? — удивился лейтенант, глядя в карие глаза.
Наташа, на мгновение, прижалась к груди Мити. Пошатнулась снова? А потом они пошли по лыжне вглубь демянского котла
— А нас тут четверо! В каждом батальоне переводчица. Любка Манькина вон в четвертом, а я что хуже, что ли? Нам Тарасов говорил, мол, оставайтесь, а мы — нет! — пошли! А как не пойти? Война же!
— А чего лежала-то? — краешком рта улыбнулся Олешко.
— Споткнулась, а все мимо идут, мимо. А я встать не могу, тяжело, думаю ну все. Подведу сейчас батальон. Отстану. Ты первый, кто меня поднял, ага!
— А я тебя раньше не видел… — посмотрел на Наташу младший лейтенант.
— А нас подполковник прятал. Вон вас сколько. Красавцы. Все на подбор. Три тыщи почти, а нас всего четверо. Вот и спрятал, чтобы девки не блазнились! Да ты не думай, я не такая! Мы все не такие!
— А я и не думаю, — буркнул Олешко.
Но техник-интендант третьего ранга не услышала его за очередным порывом ветра.
— Ладно, сама я дальше…
Она оторвалась от крепкой руки младшего лейтенанта и побежала вперёд, догонять своих, наверное…
