Глава 40
Сапоги мастера Спинка, вышагивавшего между скамьями, заложив руки за спину, ритмично выстукивали по полу. Слушатели все еще всхлипывали, оплакивая андерских женщин, переживая за то, что сделала с ними хакенское войско. Несан полагал, будто знает, что ему предстоит услышать на этом уроке, но ошибся. Рассказ был куда ужасней, чем он мог себе вообразить.
Он чувствовал, что лицо у него не уступает по цвету волосам. Мастер Спинк отлично заполнил пробелы в сексуальных познаниях Несана. Но это оказалось далеко не столь приятным, как он предполагал. То, о чем он всегда так сладостно мечтал, вызывало после рассказов мастера Спинка о тех андерских женщинах лишь отвращение.
Еще больше усугубляло положение то, что Несан сидел между двумя женщинами. Зная, о чем будет урок, женщины попытались сесть кучкой с одной стороны комнаты, а мужчины – с другой. Обычно мастеру Спинку было безразлично, как они рассаживаются.
Но в этот раз он всех пересадил по-своему, поочередно, мужчина—женщина, мужчина—женщина. Он знал всех и каждого, знал, кто где живет и где работает. Он всех перемешал, сажая рядом малознакомых людей.
Он сделал это, чтобы усугубить испытываемую каждым неловкость, пока он рассказывал о каждой женщине и о том, что с ней проделывали. Он описывал все в мельчайших подробностях. Ошарашенная аудитория почти и не всхлипнула ни разу, все были слишком смущены, чтобы рискнуть привлечь к себе внимание.
Несан, например, и слыхом не слыхивал о том, что такое возможно между мужчиной и женщиной, а ведь он наслушался всякого от других поварят и гонцов. Конечно, те люди – хакенские владыки, и они были далеко не добрыми и ласковыми. Они хотели причинить тем андерским женщинам как можно больше боли. Хотели унизить их. Вот насколько отвратительными были хакенцы.
– Не сомневаюсь, что все вы тут думаете, – продолжал мастер Спинк, – «все это произошло очень давно. Много веков назад. То были хакенские владыки. Теперь мы стали лучше».
Сапоги мастера Спинка остановились перед Несаном.
– Ведь ты так думаешь, верно, Несан? Именно так думаешь, сидя тут в своей красивой форме? Ты считаешь, что вы лучше тех хакенских владык? Что хакенцы научились быть лучше?
– Нет, господин, – пролепетал Несан. – Мы не лучше.
Мастер Спинк, хмыкнув, двинулся дальше.
– Кто-нибудь из вас думает, что нынешние хакенцы расстались со своими отвратительными привычками? Вы считаете себя лучше, чем ваши пращуры?
Несан исподволь огляделся. Примерно половина слушателей нерешительно подняли руку.
– Ах вот как?! – взорвался мастер Спинк. – Вы считаете, что нынешние хакенцы стали лучше? Вы, наглая публика, считаете себя лучше?!
Руки быстренько опустились.
– Вы ничуть не лучше! Вы и по сей день придерживаетесь своих отвратительных привычек!
Он снова принялся вышагивать между скамьями, ритмично стуча каблуками сапог.
– Вы не лучше, – повторил он, но уже более спокойно. – Вы такие же.
Несан не помнил, чтобы учитель когда-либо был так расстроен. Казалось, он вот-вот расплачется.
– Клодина Уинтроп была всеми уважаемой и почтенной женщиной. Всю свою жизнь она трудилась во благо всех людей. И хакенцев, и андерцев. Одним из последних ее деяний был закон, отменяющий устаревшие порядки, чтобы отныне голодающие люди, большинство из которых – хакенцы, могли найти работу. Но перед смертью ей пришлось узнать, что вы ничем не отличаетесь от тех хакенских владык, что вы точно такие же.
Стук каблуков снова разнесся по комнате.
– У Клодины Уинтроп оказалось кое-что общее с теми женщинами древности, о которых я вам сегодня рассказывал. Ее постигла та же участь.
Несан нахмурился. Он-то знал точно, что с Клодиной Уинтроп ничего подобного не произошло. Она умерла быстро.
– Как и тех женщин, Клодину Уинтроп изнасиловала банда хакенцев.
Несан поднял глаза, нахмурившись еще сильней. Но, сообразив, что хмурится, тут же сменил выражение лица. К счастью, мастер Спинк в этот момент был в другом конце, заглядывая в глаза каждому сидящему там мужчине, и не заметил изумления Несана.
– Мы можем только догадываться, сколько долгих часов несчастной Клодине пришлось выносить этих веселившихся от души насильников. Мы можем только предполагать, сколько их было, этих жестоких бессердечных хакенцев, подвергших ее такой пытке на том пшеничном поле. По тому, как сильно были вытоптаны посевы, власти предполагают, что их было человек тридцать—сорок.
Аудитория в ужасе ахнула. Несан ахнул тоже. Их там и половины-то не было! Ему хотелось встать и заявить, что это неправда, что они никаких таких мерзостей с Клодиной не делали, и что она заслужила смерти за то, что хотела навредить министру и будущему Суверену, Бертрану Шанбору, и что он, Несан, лишь выполнял свой долг. Несану хотелось сказать, что они сделали доброе дело для министра и Андерита. Но он только еще ниже опустил голову.
– Но там было вовсе не тридцать или сорок человек, – провозгласил мастер Спинк и обвел пальцем аудиторию – Там были все вы! Все вы, хакенцы, насиловали ее, а потом убили. Из-за той ненависти, которую все еще вынашиваете в ваших сердцах, вы все принимали участие в изнасиловании и убийстве.
Он повернулся спиной к слушателям.
– А теперь вон отсюда! Хватит с меня на сегодня ваших исполненных ненависти хакенских глаз. Я больше не могу выносить ваших преступлений. Убирайтесь! Уходите до следующего собрания и подумайте о том, как вам стать лучше.
Несан бросился к двери. Он не хотел упустить Беату. Не хотел разыскивать ее на улице. Он потерял ее в устремившейся наружу толпе, но исхитрился протолкаться в первые ряды выходивших.
Оказавшись на свежем воздухе, Несан отошел в сторонку. Он внимательно оглядел тех, кто вышел до него, но Беаты не заметил. Отойдя в тень, он принялся ждать, не спуская глаз с выходящих людей.
Увидев девушку, он громким шепотом окликнул ее.
Беата остановилась и завертела головой, пытаясь понять, откуда и кто ее зовет. Шедшие следом натыкались на нее, и она шагнула в сторону, ближе к Несану.
На ней не было того синего платья, что так нравилось Несану и в котором она была в тот день, когда ее позвали к министру. Сегодня она надела платье пшеничного цвета с темно-коричневой накидкой.
– Беата, мне надо с тобой поговорить.
– Несан? – Она подбоченилась. – Несан, это ты?
– Да, – прошептал он.
Она повернулась, чтобы уйти. Несан схватил ее за руку и рванул к себе в тень. Последние слушатели торопливо расходились по домам, не обращая никакого внимания на встречу двоих молодых людей после собрания. Обычное дело. Беата попыталась вырваться, но Несан держал крепко и тащил ее дальше к деревьям и кустам, растущим возле зала собраний.
– Пусти! Сейчас же отпусти, Несан, не то я закричу!
– Мне необходимо с тобой поговорить, – настойчиво зашептал он. – Пошли!
Она начала драться. Но Несан упорно тащил ее за собой, пока они не оказались в глубокой тени за кустами, где их никто не мог увидеть. И если они не будут шуметь, то и услышать их тоже никто не сможет. Сквозь ветви деревьев светила луна.
– Несан! Убери от меня свои мерзкие хакенские грабки!
Повернувшись к ней, он выпустил ее руку. Беата тут же подняла другую, чтобы ударить его. Несан этого ждал и перехватил ей запястье. Тогда она двинула ему другой рукой по щеке.
Он отвесил ей ответную оплеуху. Он ударил не сильно, но от неожиданности Беата оторопела. Для хакенца ударить кого-либо было преступлением. Но он ведь ударил ее совсем легонько. Он вовсе не собирался причинить ей боль, лишь удивить и заставить выслушать.
– Ты должна меня выслушать! – прорычал он. – У тебя серьезные неприятности.
В свете луны он ясно видел, что ее глаза мечут молнии.
– Это у тебя неприятности! Я расскажу Ингеру, что ты затащил меня в кусты, ударил, а потом…
– Ты уже и так натрепала Ингеру достаточно!
Она на мгновение замолкла.
– Не понимаю, о чем ты. Я ухожу. Не собираюсь стоять тут и ждать, чтобы ты снова ударил меня, особенно когда ты только что продемонстрировал свое мерзкое хакенское обращение с женщинами!
– Ты все равно меня выслушаешь, даже если для этого мне придется швырнуть тебя на землю и сесть сверху!
– Только попробуй, ты, тощая маленькая глиста!
Несан крепко сжал губы, стараясь не обращать внимание на оскорбление.
– Беата, пожалуйста! Пожалуйста, выслушай меня. Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное.
– Важное? Может, для тебя и важное, а мне наплевать! Ничего не желаю слушать! Я знаю, какой ты! Знаю, как ты радовался…
– Ты хочешь, чтобы работающие у Ингера люди пострадали? Хочешь, чтобы пострадал Ингер? То, что я хочу сказать, ко мне никакого отношения не имеет. Не знаю, почему ты так плохо обо мне думаешь, но не собираюсь оправдываться ни в чем. То, что я хочу сказать, касается только тебя.
Беата, фыркнув, скрестила руки на груди и некоторое время размышляла. Несан выглянул между ветками, чтобы убедиться, что никто за ними не следит. Беата заложила волосы за ухо.
– Раз уж ты не собираешься рассказывать мне, какой ты красавчик в этой роскошной форме, такой же, как у тех мерзких владык, то так и быть, говори. Только быстро. У Ингера есть для меня работа.
Несан облизнул губы.
– Сегодня Ингер привез в поместье товар. Он поехал сам, потому что ты отказалась впредь ездить в поместье.
– Откуда ты это знаешь?
– Умею слушать.
– И каким это…
– Ты будешь слушать? У тебя крупные неприятности, и тебе грозит нешуточная опасность.
Она подбоченилась, но замолчала, и Несан продолжил.
– Ингер считает, что в поместье тебя обидели. Он потребовал, чтобы с этим делом разобрались, и желает знать имя обидчика.
Беата пристально посмотрела на него.
– Откуда тебе это известно?
– Я же сказал, что умею слушать.
– Я Ингеру ничего не рассказывала.
– Не важно. Он сам догадался или как еще – не знаю, но суть в том, что он беспокоится о тебе и горит желанием, чтобы с этим делом разобрались. Он вбил себе в голову, что желает справедливости. И он не отступится. Начнет докапываться.
Девушка раздраженно вздохнула.
– Не надо мне было отказываться! Надо было поехать, и не важно, что со мной могло снова произойти.
– Я не виню тебя, Беата. На твоем месте я поступил бы так же.
Она подозрительно поглядела на него.
– Я хочу знать, кто тебе все это рассказал.
– Я ведь гонец, понимаешь, и кручусь возле всяких важных людей. А те беседуют между собой обо всем, что творится в поместье. Я просто слышал разговор, вот и все. Штука в том, что, если ты начнешь рассказывать о том, что случилось, люди посчитают, что ты хочешь причинить вред министру.
– Ой, да брось ты, Несан! Я всего лишь хакенская девка! Как я могу навредить министру?
– Ты же сама мне рассказывала, что люди думают, что он станет Сувереном. Ты слышала когда-нибудь, чтобы кто-то плохо отзывался о Суверене? Ну так вот, министр уже почти назначен Сувереном. И как, по-твоему, отнесутся к тому, если ты начнешь трепать о случившемся? Считаешь, что сочтут тебя хорошей девочкой, говорящей правду, а министра лжецом, за то, что он опровергает твои слова? Нас учат, что андерцы не лгут. Если ты скажешь хоть слово против министра, то это на тебя повесят ярлык лгуньи. Более того, лгуньи, пытающейся причинить вред министру.
Она размышляла над его словами как над какой-то неразрешимой загадкой.
– Ну, я вообще-то не собиралась, но если бы и сказала, то министру пришлось бы признать, что я говорю правду. Потому что это правда и есть. Андерцы не лгут. Только хакенцы по натуре своей мерзавцы. Если ему придется отвечать, то он скажет правду.
Несан сердито вздохнул. Он знал, что андерцы лучше них и что хакенцы мерзки по самой своей сути, но постепенно начал приходить к выводу, что андерцы тоже далеко не все непорочны и идеальны.
– Послушай, Беата, я знаю, чему нас учили, но это не всегда правда. Некоторые вещи, которым они нас учат, полная глупость. Не все, что они говорят, правда.
– Все правда, – отрезала она.
– Ты можешь так думать, но это не так.
– Да ну? А мне кажется, ты просто не желаешь признавать, насколько отвратительны хакенские мужчины. Просто не хочешь, чтобы у тебя была такая черная душа. И хочешь, чтобы не было правдой то, что те хакенцы сделали с теми несчастными женщинами много лет назад, и то, что хакенцы сделали с Клодиной Уинтроп.
Несан отбросил волосы со лба.
– Беата, ну подумай сама! Откуда мастер Спинк может знать, что сделали с каждой из тех женщин?
– Из книжек, дубина! На тот случай, если ты забыл, напомню, что андерцы умеют читать! В поместье полно книг, в которых…
– И думаешь, мужики, что изнасиловали этих женщин, потом остановились по дороге, чтобы записать все подробности? А предварительно поинтересовались у этих женщин, как их зовут, а затем подробненько записали просто для того, чтобы имелись списки всех их деяний?
– Да! Именно это они и сделали! Как и всем хакенским мужчинам, им понравилось то, что они сделали с теми женщинами. И они все записали. Это всем известно. Все это есть в книжках.
– А Клодина Уинтроп? Ну-ка, скажи мне, где та книжка, где записано о том, что ее изнасиловали те мужчины, которые ее убили?
– Ну, ее же изнасиловали. Это очевидно. Это сделали хакенцы, а хакенские мужчины всегда так поступают. Ты и сам должен знать, каковы хакенские мужчины, ты, маленький…
– Клодина Уинтроп выдвинула обвинение против министра. Она все время заигрывала с ним и казалась заинтересованной в нем. А потом, когда он наконец положил на нее глаз и она охотно легла под него, после этого она решила передумать. И начала рассказывать всем подряд, что он ее принудил и взял против ее воли. В точности, как оно в самом деле произошло с тобой. А в результате, после того как она начала распространять повсюду ложь, что министр ее изнасиловал, она стала трупом.
Беата молчала. Несан знал, что Клодина всего лишь пыталась учинить министру неприятности. Далтон Кэмпбелл ему так сказал. С другой стороны, то, что случилось с Беатой, произошло без согласия девушки, и все же она тем не менее не пыталась устроить бучу из-за этого.
Вовсю пели сверчки. Беата стояла в темноте и молча смотрела на Несана. Несан огляделся, чтобы лишний раз убедиться, что никого поблизости нет. Сквозь ветки кустарника он видел идущих по улице прохожих. Но никто не обращал внимания на темные кусты, за которыми стояли они с Беатой.
Наконец она заговорила, но от прежней горячности и следа не осталось.
– Ингер ничего не знает, а я не собираюсь ему ничего рассказывать.
– Теперь уже поздно. Он уже побывал в поместье и всех перебаламутил, заявив, что тебя там изнасиловали. Высокопоставленных людей. Он выдвинул требования. Он жаждет справедливости. Ингер заставит тебя сказать, кто тебя обидел.
– Не сможет.
– Он андерец. А ты – хакенка. Он сможет. Но даже если он передумает и не станет тебя трясти, все равно он уже разворошил осиное гнездо, и в поместье могут решить вытащить тебя к судье, и он прикажет тебе назвать имя обидчика.
– Я стану все отрицать, – настаивала Беата. – Они не смогут заставить меня сказать.
– Нет? Ну тогда ты сама станешь преступницей, если откажешься рассказать, что произошло. Они думают, что это сделал какой-то хакенец, и поэтому желают знать его имя. Ингер – андерец, и он говорит, что тебя изнасиловали. Если ты не скажешь им, они запросто могут посадить тебя на цепь, и будешь сидеть, пока не передумаешь. Но даже если они этого не сделают, ты уж точно потеряешь работу и станешь изгоем. Ты говорила, что хочешь пойти в армию. Что это твоя мечта. Преступники не могут служить в армии. И мечте твоей придет конец. Ты станешь нищенкой.
– Я найду работу. Я умею работать.
– Ты хакенка. Отказ сотрудничать с судом сделает тебя преступницей. Никто не примет тебя на работу. Ты закончишь свою жизнь на панели.
– Ни за что!
– Нет, закончишь! Когда наголодаешься и намерзнешься, начнешь торговать собой как миленькая. Будешь продавать себя мужчинам. Старикам. Мастер Кэмпбелл сказал мне, что шлюхи болеют жуткими болезнями и умирают. И ты так же помрешь, из-за того, что переспала со стариком, который…
– Нет! Не стану, не стану…
– А на что ты тогда будешь жить? Если тебя объявят хакенской преступницей за отказ отвечать на вопросы судьи, то на что ты будешь жить? А если ответишь, кто тебе поверит? Тебя назовут лгуньей, и опять же ты окажешься преступницей за то, что оболгала андерца, занимающего ответственный пост. Это тоже преступление, знаешь ли – выдвигать против андерских должностных лиц ложные обвинения.
Она некоторое время пристально смотрела ему в глаза.
– Но оно ведь не ложное. Ты можешь подтвердить правдивость моих слов. Ты говорил, что хочешь стать Искателем Истины, помнишь? Это твоя мечта. Моя мечта – пойти в армию, твоя – стать Искателем Истины. Как человек, желающий стать Искателем, ты должен будешь встать и подтвердить истинность моих слов.
– Я хакенец. Ты действительно считаешь, что они поверят словам двух хакенцев, а не самому министру культуры? Совсем сдурела? Беата, никто не поверил Клодине Уинтроп, а она была андеркой, да еще и высокопоставленной. Она выдвинула обвинения против министра, чтобы ему досадить, и теперь она мертва.
– Но если это правда…
– Что правда, Беата? Что ты говорила мне, какой министр великий человек? Что ты находишь его очень красивым? Что ты смотрела на его окно, вздыхала и называла его Бертраном? Что у тебя глазки загорелись, когда тебя пригласили к министру? Что Далтону Кэмпбеллу пришлось держать тебя под локоток, чтобы ты не взлетела от восторга, получив приглашение зайти к министру, чтобы он лично поведал тебе на предмет передачи Ингеру, как ему нравится поставляемое Ингером мясо? Я только видел тебя и его… Может, потом тебя одолела жадность. Женщины потом так себя ведут, я слышал. Отдавшись добровольно, они иногда потом выдвигают обвинения, чтобы получить для себя что-нибудь. Так люди говорят. Все, что мне известно, это что ты, вполне возможно, пришла в такой восторг от встречи с ним, что сама задрала подол и поинтересовалась, не хочет ли он тебя. Ты же мне ничего не рассказывала! Единственное, что я от тебя получил, – это оплеуху. Очень может быть – за то, что я видел, как ты получаешь удовольствие в объятиях министра в то время, когда должна работать. Насколько мне обо всем этом известно, такое тоже может быть правдой.
У Беаты задрожал подбородок, и она попыталась сморгнуть набежавшие слезы. Рухнув на колени, она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
Несан некоторое время тупо смотрел, не зная, что делать. Наконец он опустился на колени рядом с девушкой. Он ужасно встревожился, видя ее плачущей. Он знал Беату давно и ни разу не слышал, чтобы она плакала, как другие девчонки. И вот теперь она рыдает, как ребенок.
Несан сочувственно тронул ее за плечо. Она сбросила его руку.
Поскольку в утешении она не нуждалась, Несан просто молча сидел. У него мелькнула мысль уйти и оставить ее плакать в одиночестве, но потом он решил, что если ей вдруг что-то понадобится, то по крайней мере в ее распоряжении будет он.
– Несан, – выговорила она сквозь слезы, – что мне теперь делать? Мне так стыдно! Я такое устроила! Это я во всем виновата, я соблазнила хорошего андерского мужчину, и все из-за моей гнусной похотливой хакенской сущности! Я этого не хотела, и не думала его соблазнять, и все же соблазнила! То, что он сделал, он сделал по моей вине. Но я не могу врать и говорить, что уступила добровольно, потому что это не так. Совсем наоборот. Я пыталась с ними бороться, но куда там, они были гораздо сильней меня. Мне так стыдно! Что же мне теперь делать?
Несан проглотил стоявший в горле комок. Ему не хотелось этого говорить, но ради ее безопасности он вынужден. Если он этого не сделает, Беата запросто может закончить тем же, что и Клодина Уинтроп. А он может оказаться тем, кому прикажут это сделать. И тогда всему конец, потому что Несан отчетливо понимал: он не сможет причинить зла Беате. И снова окажется на кухне отскребывающим котлы. В лучшем случае. Но скорее согласится на это, чем причинит боль Беате.
Несан взял ее за руку и ласково разжал ей пальцы. Потом порылся в кармане и вложил в ее ладошку булавку со спиральной головкой. Ту самую, которой Беата обычно закалывала воротник своего платья. Ту самую, которую она потеряла на третьем этаже поместья в тот день.
– Ну, насколько я понимаю, Беата, ты влипла по уши. И я не вижу никакого другого выхода, кроме одного.
