ПИСЬМА ИЗ БУХТЫ КАЗАЧЬЕЙ
«Черноморский флот. Военно-морская почтовая станция № 1007, п/я 361». Таким был фронтовой почтовый адрес моряков плавбатареи.
Его подписывали плавбатарейцы на конвертах и открытках, когда отправляли весточки родным и близким. Этот адрес ставил на своих письмах к жене капитан-лейтенант Сергей Мошенский.
11 апреля 1942 года. «Здравствуй, дорогой мой «стратег»!
Ты предсказываешь скорую победу и уже определила сроки окончания войны… Это очень хорошо, но не так скоро все делается, как хочется. Когда окончится война — сказать трудно. Фашисты будут уничтожены — это факт. Мы, конечно, победим, это бесспорно, но не так быстро это будет, как кажется. Враг ранен, он истекает кровью, но зверь в предсмертной агонии всегда злее и может много причинить неприятностей, если не принять соответствующих мер предосторожности, не усилить удары, чтобы его добить.
Мы имеем дело с сильным противником, но он будет разгромлен.
…Ты спрашиваешь, как я воюю?
Мне, честное слово, нечего такого писать. Скажу только, что за восемь месяцев нанесли немцам огромный урон в авиации, сорвали десятки коварных замыслов по бомбежке объектов. Мы, наверное, сидим у них в печенках, так как они много раз пытались уничтожить нас, но из этого ничего не вышло. Все их замыслы кончались потерями новых самолетов с их экипажами, а мы пока что воюем без каких-либо потерь. Как видишь, итог неплохой.
Огромная заслуга в этом личного состава. Это орлы, а не бойцы. Ничего не боятся. Бомбы рвутся рядом, осыпают их осколками, а они хоть бы что — не обращают внимания, бьют по стервятникам из орудий и пулеметов. Это — беспримерная стойкость, выдержка, мужество наших воинов. Вот где наша сила, вот в чем кроется наша победа.
Верунчик, если бы ты только знала, как мне хочется видеть вас — тебя и Азочку. Ты много пишешь о дочурке, и, когда я читаю, мне кажется, что я представляю ее, и не только представляю, а что даже держу ее у себя на руках. Мне очень хочется ее увидеть.
18 апреля. «Счастлив будет наш советский человек, который доживет до самого счастливого дня — окончания войны. Фашисты в этой войне будут истреблены до основания, мир будет спасен от позорного гнета, но многие не смогут встретить этот счастливый час…
Может, и мне будет суждено не увидеть больше ничего, но это будет только лишь потому, что мы с товарищами не можем даже и представить, чтобы фашисты могли пройти мимо нас безнаказанными, не можем представить, что фрицы смогут бомбить наши населенные пункты, убивать советских людей.
Мы весь удар принимаем на себя. Они бомбят нас (очень плохо), гибнут под нашим огнем, но свои коварные планы исполнять не могут.
…Я очень молод и хочу жить, но остаться жить, укрывшись от врага, не громить его, не уничтожать, не принимать самое активное участие в защите своей Родины, ты знаешь, я не могу. Бездействие, трусость не для меня. Так пусть же до окончания войны вся былая жизнь на время замрет, пусть она кажется сном. Ежеминутно надо помнить, что враг еще не разбит, что враг еще силен, что необходимо приложить все усилия для освобождения страны.
Я ежеминутно помню, что чем больше мы собьем фашистских самолетов — тем ближе наша победа, тем больше невредимыми останется наших домов, заводов, фабрик и тем меньше останется фашистской сволочи. Я еще не знаю точно, но, кажется, одного стервятника мы сегодня отправили на дно моря. Он, подлец, хотел со стороны солнца на нас пикировать, но как вошел в пике, так мы и не видели, что он вышел из него. В этом мы оказали ему большую услугу. Следовательно, на три собаки у Гитлера стало меньше. Это наш плюс.
Я что-то много болтаю сегодня. Боюсь, что ты обо мне сможешь подумать плохое. Это, впрочем, потому, что еще нахожусь под впечатлением боя, который был днем, и кинофильма «Медведь», который показывали ночью. Так что все перекрутилось, и жизнь и смерть, и творится порой в голове такая чертовщина, что лучше и не вдаваться в подробности».
22 апреля. «Здравствуй, родная моя! Я еще жив и здоров, что для тебя самое главное. Остальное все по-прежнему.
Очень обидно, что весна уже вступает в свои права. Наступает время, когда можно только жить да жить, а из-за поисков в воздухе вшивых фрицев не замечаешь, как расцветает весна.
Смогу ли я когда-нибудь встречать весну, как, помнишь, когда-то давным-давно, на острове Хортица? Тогда было раздолье, тогда не думалось, что это священное место будет осквернено немчурой. Мне почему-то очень хочется побывать опять когда-нибудь на острове. Удастся ли? Если останусь жив, то обязательно побываем рано или поздно.
О, проклятые фашисты, сколько горя и страдания несут они нашему народу! Истреблять их, гадов, надо так же безжалостно, как я в былое время на том же острове Хортица уничтожал гадюк. До двух десятков в день. У меня кипит в груди непомерная ненависть к немецким фашистам. Их надо истреблять, как гадюк!
Я смотрел вчера кинофильм «Разгром немцев под Москвой». Потрясающее впечатление производит этот документальный фильм!
Сердце кровью обливается, когда видишь, во что превратили немцы наши цветущие города и села, сколько наших мирных жителей замучено и убито этими извергами рода человеческого. Какое чувство омерзения и ненависти охватывает, когда видишь толпы пленных фрицев и гансов, трясущихся на морозе, оборванных, голодных, и эта падаль считает себя высшей расой, думает поработить наш народ. Этому никогда не бывать!
Радости нет предела, когда видишь бесчисленные отряды Красной Армии, ее бойцов и командиров, прекрасно вооруженных, тепло одетых, когда видишь нашу могучую боевую технику. Мы это знаем по себе, и поэтому невольно хочется еще раз сказать спасибо нашему народу, заботящемуся о своей армии и флоте, не жалеющему сил своих для обеспечения победы.
Верочка, жду ваших фотокарточек. Мне очень хочется видеть Азочку».
1 мая. «Вот сегодня Первое мая. Как этот день не похож на день 1 мая 1941 года! Кто думал, что через год будем встречать этот великий праздник в военных условиях?! Я надеюсь, что 1 Мая 1943 года войны уже не будет, и если мы уцелеем, то обязательно праздник отгуляем так, как никогда. С компенсацией потерянного!
Верочка, как догадываешься из письма, я здоров и нахожусь на своем боевом посту. Гоняем фрицев, не допускаем к нашим объектам, и все идет привычно, буднично.
Удивительное дело эта привычка! Оказывается, можно привыкнуть даже к черту. Понимаешь, что получается? На тебя фриц бросает бомбы по 500 кг, они рвутся в воде (конечно, на почтительном расстоянии), при этом глушится масса кефали. Не успевает окончиться бой, как отваливает шлюпка и подбирается в большом количестве свеженькая высококачественная рыбка, и мы на несколько дней обеспечены сытным обедом. Вообще (и без рыбы) мы обеспечены исключительно хорошо, но полакомиться свеженькой кефалью никто не против…»
8 мая. «Здравствуй, родная Верочка!
Как можешь понять, я еще невредим. Время жаркое и напряженное, и ты прости, что мало пишу. Я знаю, что тебе очень тяжело не получать письма, но поверь, что поесть даже некогда. Надеюсь, что все пройдет благополучно. Пиши о себе, как растет Азочка».
10 мая. «Милая, родная моя! Поздравляю с днем рождения!
…Я пишу письмо под звуки музыки концерта из Москвы, и меня невольно одолевают мысли и воспоминания о прошлом. Воспоминания воскрешают все, и не верится, что было когда-то так хорошо жить на свете.
Я вообще очень переменился во всем. Если встретимся, то не сразу узнаешь. Только не бойся, не в худшую сторону, а кое-что военное, надеюсь, с окончанием войны пройдет.
У меня даже вкусы на погоду изменились. Если я раньше восхищался лунными ночами, то теперь я их терпеть не могу и предпочитаю самые темные. Если я любил ясные, безоблачные дни, то теперь мне нравятся только пасмурные или облачные, с высокими перистыми облаками.
Я, конечно, зачерствел, огрубел, но это все пройдет. Но в этом нет ничего особенного: ведь я вот уже ровно девять месяцев нахожусь в условиях, тебе известных, и никаких изменений. Дни идут, как штампованные.
Верочка, я с нетерпением жду фотокарточку нашей дочурки, мне очень хочется посмотреть, какая она есть. Пиши о ней и о себе. От тебя писем пока нет. Я тоже немного задержался с письмами и 10 дней, наверное, не писал, но в этом не моя вина, и ты мне простишь».
14 мая. «…Получил пять твоих писем. Бесконечно рад. Получил также и фотокарточку дочурки. Дочурка наша настоящая цыганочка, и имя ей, оказывается, подходит».
18 мая. «…Прости, что так скупо и мало пишу. Вина не моя. Если останусь жив, то потом лучше все расскажу, а сейчас о себе даже нечего писать. Живем мы неплохо, даже хорошо. Спим более или менее нормально — часов 6 в сутки. Белье мне стирают в прачечной, так что в этом заботы у меня нет. Я получил некоторые сведения о нашей квартире. Если так же будут обстоять дела, как обстояли до этого, т. е. фрицы не разбомбят наши дома и никогда не смогут прорваться в наш город (чего, надеюсь, никогда не будет) и я буду цел и невредим в этой жесточайшей битве, то с окончанием войны мы найдем все в целости и сохранности. Наша квартира, как и все остальные, опечатана до окончания боевых действий.
…Нашей дочке, если смотреть на фотокарточку, можно с уверенностью дать годик, а не четыре с половиной месяца. Я очень поражен, что у нее такие длинные косульки. Ты, Верунчик, рано начинаешь «издеваться» над дочуркой. В четыре с половиной месяца ты ей такие огромные банты ввязываешь в волосики. Ей же тяжело от такой тяжести.
Фото нашей дочурки очень похоже на мое, когда меня фотографировали в три месяца. Тогда меня называли «жучок». Такая же и наша дочурка. Ее можно назвать «галчонок».
23 мая. «Здравствуйте, Верунчик и Аня!
Простите, что я не пишу вам письма по отдельности, а пишу, как говорят, «оптом». Я пишу так нерегулярно по вине отсутствия времени. Письма я пишу только ночью, но и это трудно. Днем же совсем нет возможности.
…У вас уверенность, что несколько месяцев пройдет и враг будет истреблен полностью, а поэтому можно уже возвращаться спокойно даже в такие города, которые находятся вблизи районов боевых действий, или даже в города, которые можно назвать словом «город-фронт».
Не торопитесь, не старайтесь много ездить и загромождать транспорт, который так необходим для военных надобностей. Подождите еще немного, и вот когда враг будет истреблен, а это будет действительно скоро, тогда весь народ возвратится в свои города и села, тогда и мне тоже представится возможность (какое счастье!) поехать за вами.
А сейчас пока — терпение. Терпение — символ победы».
25 мая. «…Уж больно ты загрустила. Конечно, основания для этого есть, но это не значит, что надо падать духом. Время тяжелое, обстановка напряженная, много наших людей гибнет во имя защиты нашей страны, во имя сохранения свободы и независимости наших детей, будущих поколений.
Разве не честь, если человек гибнет, но смертью своей обеспечит счастливое будущее? Может, и мне придется погибнуть. Разве я застрахован от этого? Конечно нет. Человек все равно смертен. Бессмертных нет. Дело все во времени. Одного смерть забирает с собой раньше, другого позже. Так что какая разница — умереть от старости или от снаряда или бомбы. Конечно, если человек умирает в старости, то он к этому времени многое сделал для поколений, а если погибнуть в расцвете сил и здоровья, ничего не успев сделать, то, конечно, становится обидно.
Все же будем надеяться, что смерть от меня находится далеко, и я надеюсь увидеть вас. Но уж если погибну, то это не означает, что ты должна впасть в отчаяние, все забросить и быть готовой самой погибнуть. Это ни к чему.
Многие семьи лишились своего отца или близкого человека, но живут, борются. Так и ты должна быть готова к самому худшему. Ты должна быть готова встретить удар. Но встретить достойно. Ничто не должно сломить тебя. Ты всегда должна помнить о дочери и ее обязательно вырастить. Конечно, все это тяжело, но вполне одолимо.
Ты не пугайся моих слов. Я пишу серьезно. Так только и можно рассуждать в военное время. Если все обойдется благополучно, то, конечно, наша встреча будет величайшей радостью, самым большим праздником. Я, конечно, ориентируюсь на последнее. Нас считают бессмертными и неуязвимыми. Даже счастливыми. Наряду с серьезными условиями мы в то же время имеем ряд преимуществ. Мы из опыта знаем, что сохранить свою жизнь мы можем только сами, если будем бить врага так, что он не сможет выдержать нашего огня, от которого сам погибнет. Этого мы добились. И поэтому не знакомы со смертью. Нас она обходит далеко. Думаю, что так будет и дальше. Нам осталось выдержать немного. Только несколько месяцев — и для нас лично условия могут намного улучшиться.
Так что ты, Верунчик, не унывай. На все смотри спокойно. Все встречай смело. Так же, как мы смело встречаем стервятников. Мы верим в победу, и она будет достигнута. Отчаиваться вообще никогда нельзя. Ведь если подобраться, усилить борьбу, то всегда победишь. У меня были тяжелые минуты. Но даже и тогда я был уверен, что плохое не случится. И действительно — все проходило.
…Кончаю писать. Будь мужественна. Встречай все смело. Будь готова ко всяким испытаниям. Как я. Я придерживаюсь принципа, что если подготовлен к самому худшему, то плохое при встрече с ним никогда не напугает, а если его не будет, то можно желать лучшего…»
