Бойцы, шедшие с правого фланга, тоже напирали вовсю. Похоже, что немцы не успевали удерживать одновременно несколько флангов. Им приходилось переключаться то на аникинских, то на наступавших правее. Этот момент «переключения» и старался уловить Андрей. Вот шквал огня, лившийся на их головы с Пуркарской высоты, перемещался вправо, как брандспойт, струю которого направляли то влево, то вправо.

Аникин тут же командовал «Вперед!» и бежал, а вслед за ним — и все отделение. Так, отвоевав у неприятеля очередные десять-пятнадцать метров, солдаты уже без команды старшины принимались незамедлительно рыть под собой землю. Собственной шкурой ощущая, как сновали над ними вражеские пули, они без слов понимали, что от их расторопности, от того, с какой скоростью они углубятся в землю как можно дальше, напрямую зависит их жизнь.

Склон, по которому они поднимались, становился все круче. Все здесь было усеяно воронками — результат продолжительных артиллерийских и минометных обстрелов. Эти воронки сильно облегчали бойцам задачу. Укрытие, считай, уже вырыто братишкой-минометчиком, который всадил в эту высоту не один десяток своих ревущих металлических подарков. Теперь главное добежать во что бы то ни стало до этого укрытия.

Вот уже Попов еле-еле доползает до очередной воронки, волоча, с одной стороны, простреленную ногу, а с другой — трофейный немецкий пулемет. С этим пулеметом он умеет обращаться. Сначала он туго-натуго перетягивает бедро выше кровоточащей раны, потом досылает ленту и, прицелившись, начинает вести огонь.

Смертоносный веер, который разворачивает Попов под самым носом у немцев, окончательно сбивает их с толку. Попов методичен, но немецких патронов для немцев он не жалеет. Рана пылает огнем, Попову кажется, что немцы загнали ему в ногу не пулю, а струю напалма. Он зол на всю фашистскую Германию за то, что здесь, на чертовой Пуркарской высоте, ему приходится корчиться от боли.

Вся эта злость выходит из него в виде раскаленных стальных пуль, которые стесывают окопные насыпи, брызгами кровавого шампанского вскрывают черепные коробки неосторожных фрицев, заставляя их, забрызганных чужими мозгами товарищей, еще глубже вжиматься в стенки своих траншей.