4
Утром явился нарочный с приказанием прибыть в штаб дивизии, расположившийся в соседнем городке к западу. Их вызывал полковник Бутов. Метаморфоза последних дней стремительного продвижения вперед – штаб расположился на ночлег впереди подразделений разведки. Раньше подобное было бы немыслимо. Либо немцы их за это тут же жестоко бы наказали. Теперь грузовик с разведчиками, направляясь в назначенный им населенный пункт, обгонял бесконечную вереницу тянувшихся на запад подразделений. Несколько раз их окликали – спрашивали о каких-то воинских частях, кто-то отстал, кто-то искал своих. Выяснилось, что задававшие подобные вопросы даже не принадлежат к дивизии Бутова.
– Бардак на дороге, – ворчал Быков, медленно объезжая по обочине одну колонну за другой. – Сейчас сюда, не дай Бог, хоть один немецкий самолет – таких бед натворит…
– Не каркай, – негромко цедил сквозь зубы Марков, озабоченно поглядывая в небо из-под ветрового стекла.
Наконец выбрались на пустой отрезок великолепного шоссе. «Опель» весело урчал двигателем, Быков поддал газу и, разогнавшись, воткнул пятую передачу. Минут десять катили с ветерком. Грузовик весь гудел, но уверенно пер вперед.
– Восемьдесят километров жмем! – по-мальчишески восторженно глянул на Маркова обычно всегда сдержанный ефрейтор. – Дорога – сказка!
Очень быстро сказка закончилась. Впереди нарисовалась пробка из людей и техники. Быков нажал на тормоза. Из кузова забарабанили кулаками в крышу кабины.
– Полегче! – заорал сзади Паша-Комбайнер. – Не дрова везешь!
– Ходи пешком! – чуть повернув голову, огрызнулся в открытое окно водитель.
Вскоре разъяснилась причина затора. Навстречу гнали пленных немцев. Они шли по встречной обочине, понуро опустив головы. Сами по себе пленные никому не мешали. Оживленный разговор завязался с их конвоиром – средних лет мужичком в выцветшем солдатском обмундировании с коротким кавалерийским карабином за спиной. Мужичок ехал верхом на смешной пестрой кобылке. Насколько можно было увидать, был он один-одинешенек на целую толпу немцев человек в пятьдесят. Впрочем, конвоира это ничуть не смущало. Направив кобылку на нашу пехотную колонну, он громко покрикивал:
– Гей, славяне! Дай дорогу – сверхчеловеков веду!
Пехота гоготнула, замедлила шаг в ожидании представления. Мужичок верхом на кобылке продолжал балагурить, демонстрируя недюжинные познания во вражеской идеологии:
– Высшая раса идет!
Пехота ответила дружным ржачем. Немцы, почувствовав, что разговор касается их, понуро отводили глаза, сутулясь, наклоняли головы вниз.
– Ну куда, куда ты прешь?! – в шутку легонько оттирая в сторону крупом лошади нашего парнишку-солдатика, покрикивал конвоир. – Дай пройти! Это ж белокурая бестия собственной персоной!
Пехота сгрудилась, сломав строй, почти застопорилась на месте. Добрая половина пехотинцев хохотала, держась за животы.
– Да что вы понимаете, чалдоны?! – притворно сердился конвойный. – Сразу видно – деревенщина неотесанная! У них дранг нах остен в самом разгаре!
Из солдатской массы полетели выкрики, на какой «нах» идти немчуре. Всеобщее веселье охватило и людей в проезжающих грузовиках.
– Давай-давай, – шутя, покрикивал на пехотинцев, остановившихся рядом с плетущимися немцами, конвоир. – Освобождай, робяты, жизненное пространство! Высшей расе дома места не хватало – на востоке плодиться захотелось!
– Мы им плодилки-то поотрывали! – задорно выкрикнули из задних рядов.
– Вместе с хотелками! – весело откликнулись с другого фланга.
– И еще оторвем!
– Под корень!
– Гы-гы-гы! – улюлюкала и крючилась от смеха пехота.
– Ой, балбесы, – высунувшись из окошка, качал головой Быков.
– Имеют право, – констатировал Марков.
– Это да…
Немцы молчали, уныло двигались по краю обочины, инстинктивно вобрав головы еще глубже в плечи. Были среди них молодые и пожилые, в униформах и знаках различия почти всех родов войск. Распоясанные кителя и длиннополые шинели, пилотки и кепи, стоптанные сапоги и ботинки с брюками навыпуск, мешки, котомки, кое у кого затасканные уставные ранцы телячьей кожи за плечами. Землистые лица, многие уже заросшие недельной щетиной. Пацаны в форме гитлерюгенда плелись в самом хвосте колонны, заметно приотстав – двое поддерживали своего третьего товарища, сильно прихрамывавшего на одну ногу.
В кузове «Опеля» Вася Бурцев спросил Фомичева, показывая пальцем на конвоира:
– Дядя Игнат, а как он один с такой толпой управляется? У него ведь только карабин. Это ж карабин, да?
– Да, Васек, коробок, – подтвердил Фомичев. – А управляется оттого, что бежать им некуда. Сломались они, Васек. А сломанный человек уже и не человек вовсе, а так – теленок несмышленый. Таких можно в одиночку целыми стадами гонять.
Немецкая колонна, пыля, проплывала мимо.
– Эй, Ганс, лови! – раздалось рядом.
Словно в компенсацию за насмешки, с одного из грузовиков в сторону пленных полетела банка тушенки. Шедший с краю долговязый немец поймал банку и, поклонившись на ходу в сторону грузовика, поспешно убрал ее в карман шинели. Смех улегся. Пехота возобновила свое движение на запад. Кто-то, проходя мимо «Опеля» разведчиков, смачно харкнул в сторону пленных. Плевок повис на рукаве кителя рыжего унтер-офицера. Тот съежился, сжался весь, но продолжал движение, не решаясь вытереться у всех на виду. Плюнувший советский солдат, застыв на месте, долго провожал немца свирепым взглядом, шумно дыша и раздувая ноздри.
– Пойдем, пойдем, – участливо развернули за плечи товарища однополчане, увлекая за собой.
Один из пехотинцев на ходу протянул встречному пленному краюху хлеба. Сверкнув из-под кепи на мгновение полыхнувшим взглядом, тот убрал краюху за пазуху и быстро опустил голову. Пожилой солдат сунул раненому пареньку из гитлерюгенда что-то завернутое в домотканую тряпицу. Паренек опешил, заморгал светлыми водянистыми глазами, потом затряс головой на длинной шее в знак благодарности. Солдат, не оборачиваясь, быстро зашагал в противоположном направлении. Немцы уже почти прошли мимо разведроты, когда послышались лязг гусениц и нарастающий рев танкового двигателя. Все обернулись назад. На большой скорости по левой стороне обочины шла «тридцатьчетверка», оставляя за собой клубы пыли. Бывалый механик-водитель по нескольку раз ненадолго ловко зажимал правую гусеницу, левой забегая вперед, давая танку на ходу вполоборота накатиться на колонну немцев.
– Дорогу, твари!!! – раздалось с башни.
Из открытого командирского люка «тридцатьчетверки» по пояс высунулся вихрастый мальчишка-лейтенант, без шлемофона, с выбритыми висками и затылком, с лицом, наполовину обезображенным ожогом. Комбинезон распахнут, на гимнастерке лейтенанта – Золотая звезда Героя. Немцы, как горох из мешка, сыпанули в кювет. Танк промчался мимо. Мужичок-конвоир на пестрой лошадке ездил вдоль обочины и отчаянно матерился. Немцы вылезали из кювета, отряхивались. Обошлось без жертв. Раздались гортанные команды на чужом языке. Пленные построились сами, большинство привычно одергивали кителя без поясных ремней.
– От так! – оглядев немцев, довольно произнес успокоившийся конвоир и каблуками сапог пнул конягу в мохнатые впалые бока. – Ком, ком, едрена мать!
Карабин так и остался висеть у мужичка за спиной. Колонна пленных в полном составе двинулась дальше.
К полудню прибыли в штаб дивизии. «Опель» оставили у добротной каменной ограды старинного двухэтажного особняка под красной черепицей с готическими башенками. В нем расположился штаб. Перед коваными воротами стоял роскошный «Мерседес» кремового цвета с открытым верхом. В заботливо полировавшем машину тряпочкой солдате Марков узнал бессменного комдивовского водителя. По всему видать, полковник тоже обзавелся трофейной автотехникой. Впрочем, видавший виды «Виллис» стоял тут же на дворе в натекших под колеса лужицах воды – верного боевого коня только что намыли. Марков направился к дверям особняка, по привычке глянув на часы. Приехали вовремя – минута в минуту. Быков, произнеся перед тем в кабине вопросительное «разрешите?», получил от капитана утвердительный кивок, выбрался из кабины и с нескрываемым интересом зашагал к «Мерседесу». Любознательный Чередниченко последовал за ним. Остальные разведчики остались в кузове грузовика.
Адъютант комдива проводил Маркова в большой сумрачный зал и распахнул двустворчатые дубовые двери. Щелкнув каблуками, капитан по всей форме доложил о своем прибытии.
– Садись, Георгий Владимирыч, – кивнул в ответ Бутов, махнув рукой в сторону выстроившегося вдоль стены целого ряда старинных стульев с причудливыми высокими спинками. Марков присел, чуть кивнув остальным дивизионным офицерам, собравшимся на совещание. Бутов расхаживал по наборному паркету в своих неизменных хромовых сапогах и кителе с расстегнутой верхней пуговицей.
– Вот очень вовремя тут у нас командир разведроты появился, – продолжая ведшийся до прибытия Маркова разговор, произнес комдив. – Задача как раз для тебя, Георгий Владимирыч.
Едва присевший Марков при обращении к нему тут же поднялся вновь.
– Да сядь ты, сядь, прошу тебя, – по-свойски поморщился Бутов.
Марков вновь опустился на стул. Комдив продолжил мерить помещение шагами.
Полковник держал подчиненных, что называется, в кулаке. Командный состав всех подразделений и служб не был исключением. Но к командиру дивизионной разведки капитану Маркову Бутов испытывал особое уважение. Прежде всего оно было обусловлено доблестной боевой работой разведроты. Однако не последнюю роль играло, по-видимому, и прошлое Маркова. Комдиву было известно, что Марков служил офицером еще в первую мировую войну. Сам некогда доблестный солдат императорской армии, Федор Бутов был призван на военную службу в 1915 году. В 1916-м окончил пулеметную школу, заслужил геройскими действиями в составе пулеметной команды три солдатских Георгия. Один – за смелую разведку в германский тыл. Почти весь бурный 1917 год тяжело раненный на Северо-Западном фронте младший унтер-офицер Бутов провалялся в псковском госпитале. Вернулся в распропагандированный и почти развалившийся родной полк в середине ноября. Озлобленный распадом регулярной армии, вступил в Красную гвардию. Без военной службы Бутов себя не мыслил. Открывшиеся новые возможности привлекали отнюдь не чуждого честолюбивым помыслам Федора Бутова. Он принадлежал к той категории толковых нижних чинов, которые сделали в Красной армии быструю карьеру в годы гражданской войны – комвзвода, комроты, затем военная учеба. Был, впрочем, один момент в хрестоматийной истории будущего полковника. Он произошел летом 1919-го, при отражении наступления Деникина. Расстреляв все патроны, пулеметный расчет Бутова был взят в плен. Добровольцы оценили грамотные действия и мужество явно кадровых пулеметчиков, предложили служить у себя. Впрочем, альтернативой иначе все равно была бы пуля в лоб. Так Федор Бутов ненадолго снова надел унтер-офицерские погоны. Под Черниговом пулеметный расчет унтер-офицера Бутова метким огнем положил на землю контратаковавшие цепи красных, чем способствовал успеху Белозерского полка при занятии города. За это пулеметчики удостоились личной благодарности командира полка полковника Штейфона. В горячке боя не мог кадровый пулеметчик Федор Бутов исполнять свои обязанности плохо – это уже сидело в подсознании… Осенью при отступлении белых он перешел фронт, снова оказавшись у красных. Обычная ситуация тех времен! Все товарищи по пулеметному расчету к тому времени погибли, и Бутов предусмотрительно умолчал о своей службе в белой армии. Гражданскую войну краском Бутов закончил в 1922-м на Дальнем Востоке в должности заместителя командира полка. Двери для дальнейшей военной карьеры были распахнуты, и он не замедлил этим воспользоваться. Служба на Дальнем Востоке чудом уберегла его от репрессий в армии конца 1930-х – начала 1940-х годов. В декабре 1941-го в составе одной из сибирских дивизий он принимал участие в контрнаступлении под Москвой…
– Скажу прямо, обстановка ни хрена непонятная. – Бутов скрипнул паркетом, резко развернувшись на каблуках. – Который день прем на запад. Это хорошо. Да только части перемешались. Где и кто соседи – бо-о-ольшой вопрос!
Комдив сделал паузу, чтобы собравшиеся оценили значение и масштаб вопроса. Затем продолжил:
– Соприкосновение с противником потеряно. Справа наши. Связь, слава Богу, с ними кое-как установлена. А вот слева – полный кавардак. По одним данным, там болгары, по другим – югославы. Или все вместе. Куда они продвинулись – черт их знает. Вроде стоят по реке Драве. Есть сведения, что югославы разные, не все за нас. Нас интересует НОАЮ…
– Народная освободительная армия Югославии, – пояснил из-за стола начальник политотдела дивизии подполковник Ратников.
– Понятно, – коротко кивнул Марков.
– Да если бы! – подойдя к столу, звонко шлепнул по нему ладонью Бутов. – По тылам всякие фрицы недобитые шляются. Кто сдается, а кто и не хочет. Это ладно, не привыкать, разберемся. А что перед нами? Какие силы? Чьи? Тут тебе окромя болгар с югославами еще и венгры в союзнички записались. Но, опять-таки, не все…
– Армия народного венгерского правительства, – снова заговорил Ратников ровным голосом, – является нашим новым союзником. Нас об этом информировали из штаба фронта. А вы с ними, Федор Емельянович…
Ратников выразительно посмотрел на Бутова. О произошедшем на днях в расположении дивизии инциденте знали все. Новоиспеченные венгерские союзники, только-только отложившись от немцев, были обстреляны нашим передовым дозором. Среди венгров оказались убитые и раненые. Их командир уехал жаловаться на советское командование. Дело дошло до высоких штабов. Бутову пригрозили международными осложнениями.
– Ох уж мне эта политика, – проворчал комдив. – Они на переправе решили в последний момент коней поменять, а мне вникай во все эти тонкости. Вчера в нас стреляли, теперь за нас. Союзники е…ые! Плохо дозор повоевал – надо было как с румынами…
Случившуюся в прошлом году аналогичную историю с румынами в дивизии удалось замять. Марков был ее непосредственным участником. Тогда, в 1944-м Румыния перестала быть союзником Германии. Дело было уже после отъезда из страны румынского короля Михая, которого Маркову с разведчиками довелось случайно встретить по дороге к Бухаресту. Молодой король, растерянный и удрученный, в сопровождении советских офицеров проезжал мимо в открытом автомобиле. Румынские солдаты – вчерашние противники – неожиданно перестали быть таковыми. Но то румынское подразделение то ли не оповестили об изменившейся внешнеполитической обстановке, то ли у них самих имелись веские основания не вступать в контакт с советскими частями. Одним словом, когда разведрота Маркова подходила к занятой румынами деревне, те открыли по ней огонь. Румынов привычно выбили из деревни в считаные минуты. Но бой вышел ожесточенный. Озлобленные собственными потерями, разведчики Маркова пленных не взяли.
– Так получилось, – развел руками перед Марковым старшина и поспешил отвернуться.
Вскоре из дивизии приехал сам Бутов.
– Никаких румын не было. Вел бой с немцами, – глядя на капитана, с напором произнес комдив. – Понял?
Марков не возражал. На околице деревни лежали его убитые солдаты…
Когда штурмовали Будапешт, дивизии попытались придать подразделения 7-го румынского армейского корпуса, ставшего к тому времени союзническим. Издерганный тяжелейшими уличными боями, Бутов, уже никого не стесняясь, кричал по телефону прямо в штаб армии открытым текстом:
– На х… мне эти румыны! Слышать ничего не желаю! Что? Добровольческий венгерский полк? Сражается на нашей стороне? Убирайте его от меня к е. ой матери! Не понятно почему?! Да против меня венгры фронтом стоят, бардак выйдет, ба-р-дак!!! Нет, не ручаюсь. И не могу ручаться!.. Да… Сами справимся…
По окончании Будапештской операции Бутова вызывали в военный совет фронта – песочили на тему интернационального долга советского офицера. Полковник вернулся разъяренный. Выпрыгнув из «Виллиса», бросил, не обращаясь ни к кому:
– На передовую их всех, козлов!..
Теперь, в апреле 1945-го, по мере продвижения вперед надо было принимать во внимание еще и хитросплетения балканской политики. Но самое главное – выяснить обстановку на левом фланге дивизии и установить надежную связь с соседями. Эта задача и возлагалась на разведроту Маркова.
– В дивизии осталось не более трех тысяч штыков, – обведя взглядом собравшихся офицеров, говорил сейчас на совещании Бутов. – Тылы отстали, боеприпасов на передовой линии в обрез. Если по нам сейчас вдарят…
Все прекрасно понимали, что если вдарят – ничего хорошего не жди. А возможность такая отнюдь не исключалась.
– Георгий Владимирыч, сколько у тебя людей? – поинтересовался Бутов.
– Тринадцать человек, – поднявшись, доложил Марков.
– Н-да… – пожевал губами комдив. – Маловато для роты.
Марков поднял глаза на Бутова. Последнее пополнение разведрота получала относительно недавно – в конце февраля 1945 года. Тогда они после завершения боев в окрестностях Будапешта занимали позиции у озера Балатон. Надеялись хоть немного перевести дух в обороне и привести себя в порядок. Как выяснилось очень скоро – напрасно надеялись. Маркову прислали сразу пятьдесят новобранцев – мальчишек 1926 и даже 1927 годов рождения. И сразу же капитан отправился напрямую к комдиву, в непосредственном подчинении которого находилась разведка. Любого другого пришедшего к нему с подобным разговором Бутов послал бы ко всем чертям. Да никто другой, пожалуй, и не осмелился бы явиться. Маркова же комдив выслушал. Слушал долго и… соглашался. Марков, вопреки обыкновению, разгорячился и доказывал комдиву, что мальчишки совершенно непригодны для службы в разведке, что их еще надо абсолютно всему учить и учить, что в роту всегда отбирали обстрелянных и наиболее опытных бойцов из стрелковых частей, нередко добровольцев.
«Это теперь не разведрота, а детский сад, – язвительно заметил тогда Марков. – Вы меня с классным наставником, Федор Емельянович, не путаете?»
Бутов поиграл желваками, погасил внутри готовую по привычке вырваться наружу вспышку гнева. Насупился, угрюмо шмыгнул носом.
«Занимай оборону, Георгий Владимирыч. Больше никого дать не могу. Есть данные, что в ближайшее время нам крепко достанется. И… учи ребят. Пока время есть».
Времени как всегда не оказалось. И ребят практически ничему не научили. Успели только укрепить оборону на занимаемых рубежах и поглубже закопаться в мерзлую землю. Утром 6 марта 1945 года между озерами Веленце и Балатон противник нанес сокрушительный удар по советским войскам. Вместо широко разрекламированного нашего наступления на Вену начались тяжелейшие оборонительные бои. Таких боев в обороне Марков не мог припомнить, пожалуй, с самой Курской дуги. На них наступали крупные силы 6-й танковой армии СС, переброшенные с Западного фронта. Опять вперед поперла стальная лавина танков и штурмовых орудий, раскрашенных в грязно-серый зимний камуфляж. Немецкая авиация захватила господство в воздухе.
«Ма-а-ть-перема-а-ть!» – протяжно начинал выть Фомичев при очередном авианалете, еще больше пугая и без того перепуганных новобранцев.
«Игнат! Игнат, в укрытие!» – тщетно кричал ему старшина. Вместе с Быковым они всякий раз затаскивали ошалевшего Фомичева в блиндаж.
Мальчишки жались по стенкам окопов, неуклюже приседали, испуганно вбирая головы в плечи. Рота начала нести первые потери.
Позиции дивизии тонули в стене разрывов авиабомб и артиллерийских снарядов противника. В первый же день наступления немцам удалось вклиниться в советскую линию обороны. Как выяснилось потом, враг сосредоточил здесь до 500 единиц бронетехники. На участке прорыва немецкие танки и самоходки катились вперед, чуть ли не касаясь бортами друг друга. За ними на короткой дистанции следовали бронетранспортеры с пехотой. Их останавливали, подбивали, жгли, выводили из строя. Но от серой линии горизонта, где смыкались свинцовое небо и почерневший снег, появлялись все новые и новые. На второй день огневую завесу умело поставила наша артиллерия – по приказу командующего артиллерией фронта на направлении главного удара была создана артиллерийская группировка в составе полутора сотен орудий и минометов. Немцы ответили штурмовкой с воздуха. Советские воздушные армии бросили в бой сотни истребителей. В небе завязались ожесточенные бои. Перегруппировавшись, грязно-серые танки и самоходки снова полезли вперед. За горизонтом на западе в редкие минуты затишья грозно раздавались урчащие звуки новых танковых моторов.
«Опять поперли, – размазывал грязь по лицу Паша-Комбайнер. – Во дают эсэсы. И откуда здоровья столько?..»
Советские танки и механизированные соединения, действуя из засад, пытались воспрепятствовать продвижению эсэсовских бронемашин. Тщетно. На четвертый день сражения навстречу наступавшему противнику бросили самоходно-артиллерийскую бригаду и… зачем-то части гвардейского кавалерийского корпуса. К вечеру, уже обойденные немцами с двух сторон, солдаты дивизии Бутова уныло смотрели из окопов на поля слева и справа вокруг своих позиций. Там густо чадили сожженные советские самоходки. В вечернем сумраке бродили кони без седоков. Весь передний край был усеян трупами всадников и лошадей. Немцы, прорвавшись на флангах, стремительно продвигались на восток.
«На хрена кидали?!» – глядя на полегшую перед позициями стрелкового полка конницу, думал Марков.
Впрочем, времени на рассуждения у них не было. К ночи выяснилось, что большинство частей дивизии оказалось в окружении.
«Выручат! – решительно заявил на своем КП полковник Бутов. – Не сорок второй год. Занять круговую оборону».
Ночью пришел приказ – позиции удерживать любой ценой. Марков хотел отправить под прикрытием темноты раненых в медсанбат. Тех, кто нуждался в эвакуации, набралось уже более двух десятков. И примерно столько же уложили в ходах сообщения, прикрыв плащ-палатками – им медицинская помощь уже не понадобится. Еще несколько человек с легкими ранениями остались в строю. Выянилось, однако, что эвакуировать раненых некуда, поскольку никакого тыла нет – в полутора километрах у них за спиной уже снова немцы. Преследуя нашу отступающую пехоту, вражеские танки развивают свой прорыв на восток.
«Тогда пришлите фельдшера сюда, черт возьми!» – прикрикнул Марков на чумазого связного в завязанной у подбородка шапке-ушанке, поверх которой была надета съехавшая на сторону каска. Солдатик испуганно козырнул и, забрав наспех составленное капитаном донесение, написанное химическим карандашом на клочке бумаги, вылез на обратную сторону траншеи и исчез в сумерках. Раненых разместили в одном блиндаже. За ними ухаживала, как могла, третьи сутки не спавшая медсестра.
До утра их не трогали. А на рассвете навалились танки и мотопехота. Три атаки отбили. Тогда налетели самолеты и долбили позиции дивизии до самого обеда. Им никто не мешал.
«Да что же это такое творится?!» – недоумевал сержант Куценко, высунувшись из укрытия после того, как немцы улетели. Куценко был больше возмущен, чем напуган. Обедали супостаты точно по расписанию. Воспользовались передышкой и разведчики – перекусили остатками сухого пайка. Во второй половине дня началась четвертая за этот день атака.
Они держались в окружении пять суток. В это время немцы пытались расширить прорыв, сильнее всего напирая на войска 26-й и 27-й советских армий. Здесь каждый день противник предпринимал по шесть-семь ожесточенных атак. Южнее крепко досталось 57-й советской, 1-ой болгарской и 3-й югославской армиям. Дни с 9 по 13 марта стали настоящим адом восточнее венгерских озер Веленце и Балатон. В смертельной схватке сошлись с обеих сторон в общей сложности более полумиллиона человек. Наступали, пятились назад, контратаковали и горели тысячи танков, самоходок и бронемашин с обеих сторон. Ревело множество орудий и минометов, беспрерывно извергая из своих разношенных стволов тонны раскаленного металла. В небе с утра до вечера без остановки кружилась карусель из самолетов с черными крестами и красными звездами. Земля и воздух дрожали. За неделю ожесточенных боев немцам удалось прорвать главную и вторую линии обороны советских войск и продвинуться вперед на 20–30 километров. Некоторые советские подразделения, подобно дивизии Бутова, вели бои в частичном или полном окружении, с перевернутым фронтом. 14 марта немецкое командование ввело в сражение свой последний резерв – 6-ю танковую дивизию. Еще два дня вражеские танки и штурмовые орудия наносили удар за ударом по обороняющимся советским войскам.
Ночами к роте Маркова пробирались подносчики еды и боеприпасов. Фельдшер появился только через два дня. Как оказалось, посланный до этого медперсонал не дошел – по дороге пропал без вести. К тому времени половина раненых умерла. Бутов стойко оборонялся прямо на своем КП. Боеприпасы в распоряжении полковника были. Ночами солдаты комендантского взвода щедро снабжали батальоны патронами и гранатами. Из разгромленной в расположении дивизии прошедшими дальше немцами колонны корпусного интендантства натащили уйму ящиков с американской тушенкой. И все бы ничего – да вот резервов не было. Всякий раз в поредевшие части вместе с осточертевшей тушенкой и боеприпасами передавался один и тот же приказ комдива – держаться.
Убитых из траншей уже не убирали. Они так и лежали, скрючившись, заметенные поземкой, с винтовками в окоченевших руках. Винтовки никто не подбирал. Все живые давно уже обзавелись автоматами. Те, кто был одет недостаточно тепло, снимали с убитых ватные штаны и шинели. Трупы в гимнастерках и кальсонах выглядели в окопах как-то по-особенному пронзительно. Впрочем, очень скоро их попросту перестали замечать. Убитых с каждым днем становилось все больше. Об них спотыкались во время перебежек, рядом с ними в минуты затишья приседали покурить, на них ели, под ними укрывались во время огневых налетов. Затем добавилась еще одна беда – у всех без исключения от многодневного употребления одной лишь тушенки прихватило животы. Часовые на позициях сменялись каждые пятнадцать минут – и сразу же пулей летели в ходы сообщения, приспособленные под отхожие места. Куценко охал, обнимая руками собственное пузо. Паша-Комбайнер завернул полы шинели за ремень и ходил с распущенным брючным ремнем на ватных штанах. На замечание лейтенанта Чередниченко о внешнем виде веско пояснил: «Иначе не успеваю». Фомичев пытался шутить: «Лишь бы налета не было, а там хоть обоср…сь». И тут же с мучительной гримасой на лице бежал за угол. Тушенку есть перестали. Ночами просили у подносчиков хоть чуть-чуть сухарей или хлеба, но их не было. Стали пить один кипяток. Старшина отчаянно ругался – доблестное войско загадило все окрестности, и за чистым снегом приходилось вылезать на нейтральную полосу. К исходу недели оставшийся в живых личный состав стал напоминать театр теней и кукольный одновременно. Изможденные, оборванные люди, поедаемые мириадами насекомых, сидели на позициях и в холодных, едва протопленных блиндажах. У соседей дела обстояли не лучше. Но, вопреки всему, оборона держалась.
Противник, видимо, решил во что бы то ни стало разделаться с окруженцами. Ежедневно рота отбивала по нескольку атак. Капитан Марков почти безотлучно находился на передовой. Его исхудалая фигура в изодранном ватнике, перетянутая поясным ремнем с двумя брезентовыми автоматными подсумками, мелькала то здесь, то там на линии огня. Несколько раз приходилось поднимать бойцов в контратаку – немцы подходили почти к самому брустверу траншеи. Один раз схлестнулись в рукопашной. Прикрываясь собственным минометным огнем, взвод противника подобрался к нашим траншеям. Вниз полетели гранаты. На левом фланге поднялся переполох, бойцы дрогнули и побежали к центру позиций. Спасибо, выручили соседи – вовремя сообразили, что происходит у разведчиков, и поставили плотный заградительный пулеметный огонь. Но несколько зигзагов траншеи оказались в руках противника. Осколком разорвавшейся на бруствере мины Маркову располосовало рукав. Боли поначалу он не почувствовал, но сквозь серые клочья ваты начала сочиться кровь. Капитан, прислонившись спиной к стенке окопчика, менял автоматный диск, когда совсем рядом сверху посыпалась земля. В нескольких метрах от Маркова в окоп съехал немецкий офицер в зимней парке с «парабеллумом» в руках. Марков инстинктивно вскинул ППШ, тут же увидев, что автомат без диска. Немец это тоже заметил, судорожно сглотнул и поднял пистолет. Капитану не оставалось ничего другого, кроме как отпрянуть на спину, скрывшись наполовину за стенкой окопчика. Лежа на спине и судорожно дергая ремешок подсумка, Марков услышал, как с характерным звуком щелкнуло вражеское оружие – выстрела не последовало. У противника тоже кончились патроны. Понимая, что все равно не успеет зарядиться, Марков рывком поднялся и, поскальзываясь в липком месиве на дне окопа, рванул к следующему повороту траншеи. Достигнув его через секунду, снова повернулся к немцу, потянувшись к висевшему на поясе ножу. И неожиданно встретился с противником взглядом. Глубоко посаженные серые глаза смотрели из-под заляпанного рыжей глиной козырька полевой кепи прямо на Маркова. В одной руке немец держал «парабеллум», в другой запасную обойму. «Пустой», – молниеносно сработало в голове у Маркова. – «И я пустой». Надо было либо кидаться на врага с ножом, либо убираться восвояси. Но что-то не позволяло отвести взгляд. Капитан прочел в глазах немца такую нечеловеческую усталость, что на мгновение даже опешил. Рука, уже лежавшая на ножнах, непроизвольно опустилась. Не стал вгонять обойму, опустил «парабеллум» и немец. Несколько секунд они смотрели друг на друга, тяжело, прерывисто дыша. Затем немец отвернулся. Оттолкнувшись от стенки, Марков сделал неловкий, трудный прыжок из чавкающей под ногами жижи и скрылся за очередным поворотом траншеи.
Через пятнадцать минут капитан Марков с автоматом в руках вел своих разведчиков в контратаку. Их поддержали пулеметным огнем соседи слева. Немцев выбили из траншеи и после скоротечной рукопашной схватки отогнали на нейтралку. Они попытались атаковать вновь, затем отошли. Положение было восстановлено. Возвращаясь на свои позиции, Марков наткнулся за бруствером на того самого немецкого офицера в зимней парке, с которым столкнулся в траншее. Кепи валялось на земле, ветер шевелил пепельные волосы убитого, плотно прижавшегося щекой к обожженному бугорку земли. Остекленевшие серые глаза сосредоточенно смотрели в сторону советских позиций. В откинутой руке – вставший на задержку «парабеллум». Свою обойму немец все-таки расстрелял…
Постепенно атаки противника слабели. В один из вечеров подносчики доставили радостную весть – на КП Бутова вышли советские танки. Дивизия больше не в окружении. Наше положение в обороне восстановлено. Последующую неделю противник еще пытался атаковать на разных участках фронта. Но с каждым днем делал это все менее и менее решительно. Наконец, 26 марта атаки прекратились вовсе. Фронты подтянули резервы. Над полем боя плотно висели советские штурмовики и истребители. В сражение ввели в последующие дни несколько свежих механизированных корпусов. С востока подошла специально придерживавшаяся в резерве целая гвардейская армия. Тевтоны не выдержали, дрогнули и потекли обратно на запад.
«Наша взяла, славяне!» – понеслось по войскам.
Дивизию Бутова отвели на кратковременный отдых. Пополнений не прислали, но дали несколько дней привести потрепанные и поредевшие части в относительный порядок. В разведроте Маркова осталось полтора десятка человек. Из присланных месяц назад полсотни пацанов остался один Вася Бурцев – остальные были убиты или переранены. Вскоре пришел приказ на очередной марш в западном направлении…
Теперь Марков стоял на совещании перед полковником Бутовым и докладывал о количестве бойцов в своем подразделении.
– Просьбы есть? – наконец поинтересовался после долгой паузы комдив.
– Имеем трофейный грузовик. Прошу выделить на него горюче-смазочные материалы! – отчеканил капитан.
– Дадим, – сразу согласился Бутов. – Подойдете к зампотеху. Еще?
– Остальное как обычно.
Детали разведки уточнили с начальником штаба подполковником Ерохиным.
– Да в общем-то, так, прогулка получается, – улыбнулся Ерохин, обрисовав капитану его задачу.
– На войне прогулок не бывает! – осадил подполковника Марков.
Во дворе курили разведчики. Капитан появился на крыльце, привычными движениями расправил складки на гимнастерке под ремнем. Махнул рукой:
– Все в машину. Быков, заводи!
