Они пришли глухой летней ночью, когда все еще спали. Темная змейка из нескольких человек в черноте ночи бесшумно пересекла примыкающее к лесу ржаное поле и тихо вошла в деревню. Их целью был дом, стоящий на дальнем от леса краю села — там, где жил со своей семьей Карпенко — в недавнем прошлом председатель колхоза, а теперь назначенный немцами староста деревни. Выйдя из леса, группа затаилась у плетня, опоясывающего огород первого по улице дома.

— Вроде тихо вокруг… — Мужчина в темно-зеленом маскхалате прислушался, поправляя висевший на плече немецкий «шмайссер». Потом, обернувшись, сказал: — Давай, старшина, показывай, как незаметно к дому старосты подойти. Ты ведь был уже здесь в разведке…

Старшина Журбин выдвинулся вперед, облизнул потрескавшиеся от жары губы, снял с ремня фляжку и принялся жадно пить. Утолив жажду, вытер рукавом маскхалата лицо.

— Хотя немцев и полицаев в деревне нет, лучше идти через огороды, командир… Людишки всякие в селах попадаются. Увидят нас — могут немцам донести. Подставим тогда людей…

— Да, рисковать здесь не стоит, ты прав. — Капитан Черняк посмотрел на часы — без пятнадцати три. Скоро начнет светать, а потому нужно было торопиться. — Кстати, собаки в деревне есть?

— У Карпенко точно нет, я проверил. Как у остальных — не знаю. Но думаю, что есть — как в деревне без псины? Тем более в такое время… Поэтому до дома старосты задами огородов пойдем — больше шансов на то, что собаки нас не почуют. Да и случись что — до леса недалече…

— Тогда веди, старшина… Мы за тобой.

Они двинулись через огороды, стараясь обходить голые проплешины земли, чтобы не оставить за собой следов. Шли в основном между рядами картошки, ботва которой еще не успела полечь. Один раз, когда пересекали пятый или шестой огород, пришлось остановиться — где-то громыхнула железная цепь. Постояли, насторожившись, с минуту, потом двинулись дальше — видимо, в хлеву проснулась чья-то корова. Наконец шедший первым Журбин остановился и поднял вверх руку. Черняк подошел ближе.

— Вот это и есть усадьба Карпенко, командир. — Старшина показал рукой в сторону строений, чернеющих впереди огорода. — Там дом, несколько сараев и сеновал.

— Что в сараях?

— В одном хлев: лошадь, две коровы, свиньи и куры. Во втором староста хранит упряжь и инструмент — плуг, бороны, вилы.

Черняк повернул голову назад, махнул рукой, подзывая двух оставшихся членов группы к себе поближе.

— Слушай приказ, бойцы. Когда подойдем к дому, всем быть внимательными. Нельзя исключать того, что там засада. Если хозяин откроет — внутрь дома пойду я и Журбин. Колодин и Семенов, спрячетесь возле сеновала. Будете в резерве. Если начнется стрельба — действуйте по ситуации.

Черняк и старшина, пригнувшись, бесшумно пересекли двор и подошли к крыльцу дома. Капитан поднял голову вверх: над лесом, выскользнув из-за туч, повисла полная луна, осветив своим тусклым светом территорию Хуторжан — села, где они сейчас находились.

— Не вовремя луна вышла… — тихо прошептал Черняк, легонько тронув стволом своего автомата руку старшины. — Нужно спешить…

Журбин показал на темное окно, находящееся над ступеньками крыльца дома. Увидев, что капитан одобрительно махнул головой в знак согласия, старшина по-кошачьи подобрался к окну и три раза осторожно постучал по стеклу, спустя несколько секунд — еще три раза. Затем присел на корточки и прислушался. Прошла минута, прежде чем занавески слегка раздвинулись и мужской старческий голос хрипло и настороженно спросил через стекло:

— Кого там господь принес?

— Микола Карпенко здесь живет? Мне к нему…

— По какому делу?

— От его брата весточку из Белостока принес…

Занавески вновь плотно сдвинулись, а спустя минуту заскрипел металлический засов на дверях. На крыльцо вышел седовласый старик, держа наготове в правой руке немецкий пистолет.

— Спрячьте оружие. — Черняк постарался придать своим словам как можно более мирную интонацию. Спокойно сказанное слово, он не раз убеждался в этом сам, намного быстрее разрушало стену взаимной подозрительности и недоверия.

Увидев двух вооруженных людей, да еще и в советских маскхалатах, староста тем не менее опустить пистолет не решался.

— Так какую весточку брат передал?

Капитан встал прямо напротив Карпенко и в знак мирных намерений забросил свой «шмайссер» на правое плечо стволом вниз.

— Брат просил, чтобы ему в город зерна передали.

— Сколько мешков?

— Сказал, что двух будет достаточно. Желательно — пшеницы, но ото ржи он тоже не откажется.

— Порядок, хлопцы, проходите. — Услышав правильный пароль, Карпенко распахнул дверь, пропуская капитана и старшину в сенцы дома. Следом зашел сам, задвинул засов, дернул дверь, чтобы убедиться, что она заперта. — В комнату, в комнату проходите… — засуетился он. — Керосиновую лампу зажигать не станем. Подозрение вызовет — встаем-то мы только через два часа. Хоть я и староста, но за два месяца, что мы под немцами здесь живем, много чего худого в людях проявилось. О ком и подумать не мог — и те изменились… Ну, давайте, чего стоите, заходите, заходите…

Втроем они прошли в комнату. На кровати, свесив ноги на пол, сидела старуха, внимательно рассматривая ночных гостей. В полутьме рассмотреть обстановку комнаты было нельзя, но в нос сразу же ударил запах дрожжевого теста.

— Захворала моя старуха, спину, как назло, прихватило… — вздохнул староста, подойдя к кровати и пряча пистолет под подушку. — Не успела вовремя с хлебом-то… Но тесто замесила, так что через полчаса начнет печь. А вы располагайтесь, хлопцы, располагайтесь. На скамью присядьте, отдохните. Небось намаялись по лесу ходить, да еще в ночи…

Черняк и старшина переглянулись. Скоро рассвет, а хлеб — то, ради чего они пришли сюда, в Хуторжаны, еще не был готов. Запасы продовольствия в схроне, где базировалась группа, были на исходе. Москва обещала в скором времени сбросить все необходимое, однако вылеты постоянно откладывались, а потому приходилось пока собирать продукты у жителей окрестных сел, связанных с белостокским подпольем. Одним из таких и был Микола Карпенко. Перед войной назначили его председателем колхоза в Хуторжанах, но пробыл он в этой должности всего месяц, что, по всей видимости, и спасло его от расправы со стороны немцев — те посчитали, что за столь малый срок он попросту не мог стать «красным». Тем более что еще до прихода в эти края Советов Микола Карпенко слыл на селе зажиточным крестьянином, на которого, было время, в урожайные годы батрачили не имевшие своей земли бедняки. Так что немцы рассудили вполне логично — Хуторжаны стояли на отшибе, вдали от основных дорог, какого-либо особого значения не имели, а потому старостой здесь назначили того, кто был им и при Советах — только назывался немного по-другому.

Черняк сообщил о проблемах с продовольствием связному белостокского подполья, регулярно наведывающемуся в лес, тот ушел, а когда вернулся — сообщил, что хлеб они могут получить в такой-то день у старосты села Хуторжаны Миколы Карпенко, и назвал для связи с ним пароль, сказав также, что тот уже предупрежден об их приходе. Черняк рисковать не стал — предварительно послал в разведку Журбина. И только после того как старшина вернулся обратно, сообщив, что ничего подозрительного в Хуторжанах не заметил, капитан принял решение идти на встречу со старостой.

— Мы не можем ждать… — Черняк сел на скамью, которая стояла под висящими на стене иконами. Старшина расположился на стуле рядом с кроватью. — Скоро рассвет, а нас не должны здесь увидеть.

Староста немного помолчал, потом медленно прошел через комнату и сел на скамью рядом с капитаном.

— Так-то оно так, все правильно, воля, как говорится, ваша, что делать. Только думаю я, что остаться бы вам не помешало у меня до следующей ночи. День пройдет, на сеновале пересидите, а как стемнеет — заберете хлеб и уйдете.

— Что-то ты темнишь, дед. — Журбин недоверчиво посмотрел на старосту, потом перевел взгляд на его жену, словно в темноте можно было что-то рассмотреть. — Зачем это нам целые сутки у тебя сидеть? Мы и по-другому сделать сможем — уйдем сейчас в лес, а ночью вновь к тебе за хлебом придем.

— Можно и так, но не из-за хлеба прошу вас остаться…

— А конкретнее? — оборвал его Черняк. — Что за причина?

— Причина есть, хлопцы. Сегодня в Хуторжаны старьевщик приедет. Это наш человек. Ездит по селам, собирает старые вещи, а заодно и сведения, кто что сказал, кто что видел, да и сам многое примечает. Когда приезжает в Хуторжаны, пересказывает все, что знает, мне, ну а я — дальше… Думаю, вам интересно будет узнать, что в селах вокруг леса, где вы прячетесь, делается. Разве не так? — И словно бы предугадывая ход мыслей своих ночных гостей, объяснил: — Сам я к вам в лес после встречи со старьевщиком не смогу пойти. На виду я… Если кто увидит и немцам сообщит, те если не расстреляют, то назначат старостой другого человека. И еще неизвестно, кого…

Задержаться, видимо, действительно придется, понял Черняк, размышляя над предложением старосты. Да и особого выбора-то у него не было: хлеб, как ни крути, придется ждать, ведь взять его попросту, кроме как у Карпенко, в ближайшие два-три дня они все равно ни у кого не смогут. Другие явки подполье им не дало — боязнь провала приводила к предельной степени конспирации. А голод, как известно, не тетка, ждать не будет…

— Такая информация нам действительно не помешает… — признался Черняк, вставая со скамьи. — Известно, когда приедет старьевщик?

— Обычно он появляется около полудня. Час — два побудет, потом едет в другое село.

— Ну если так, тогда мы подождем… Пойдемте, проведете нас на сеновал…

Черняк уже двинулся к выходу, со стула встал и старшина, но возгласы старухи, обращенные к старосте, заставили их остановиться. Молчавшая до того, она глухо затараторила:

— Да ты что, старый!.. Не видишь, что ли, — люди устали, голодные, накормить вначале надо, а потом прятать!..

Карпенко замялся, понимая, что совершил ошибку. Стараясь ее исправить, принялся в сердцах говорить:

— И то верно, что это я!.. Сейчас, хлопцы, покормим вас, у нас щи в печке стоят!.. Пойдемте к столу, пойдемте!..

Старуха медленно встала с кровати, накинула халат, прошла к печи. Черняк и Журбин отказываться не стали — сели за стол, положив свои автоматы на лавку. За целый день блуждания по лесу им пришлось съесть лишь по нескольку сухарей, так что голод давал о себе знать.

— Глебовна, солений принести не забудь. — Микола Карпенко поплотнее задернул на окнах занавески, после чего уселся на край стола. — Ну что, хлопцы, самогоночки? У меня свойская, ядреная. Так как?

— Нет, спасибо. Мы поедим только…

— Понимаю…

Глебовна наметанными движениями ухватом вытащила из печи чугунок, поставила его на центр стола, деревянной ложкой разлила щи по мискам. Пока она ходила в сенцы за квашеной капустой и солеными огурцами, староста нарезал большими ломтями хлеб, развернул завернутое в газету уже порезанное сало, вытащил из-за печи крупную головку чеснока.

— Ешьте, хлопцы, ешьте…

Повернувшись к старухе, приказал:

— Глебовна, начинай хлеб печь. А то рассвет скоро, дым из печи заметить могут. Сообщат еще немцам — оправдывайся потом. — Повернувшись к капитану и старшине, объяснил: — В комендатуре приказ издали: доносить на тех, у кого печи топятся. Немцы ведь как рассуждают: незачем летом печку топить, а кто топит — значит, хлеб партизанам печет… Не дураки, понимают!..

— Понимают, это верно… — согласился Черняк, утолив первый голод. — Вы поосторожнее с ними, а то головы не снесете… Не церемонятся даже с теми, кто только под подозрение попадает. У них так: лучше убить десять невинных мирных жителей, чем упустить одного партизана или подпольщика. И такое везде…

— Спасибо, хлопцы, за совет. Постараюсь не нарваться.

Журбин взял в руки головку чеснока, принялся очищать от кожуры. Посмотрев на старосту, спросил:

— Немцы вообще в деревне бывают?

— А что им здесь делать? У нас ничего ценного нет. В другие села за харчами заезжают, а к нам не суются.

— Это почему?

— Боятся на неприятности нарваться. С нас ведь комендатура оброк собирает.

— Какой оброк?

— Каждый двор в конце недели продукты сдает для немецкого госпиталя, что в Белостоке. Своих раненых немцы не объедают, наши Хуторжаны стороной обходят.

— А как люди в селе — довериться кому-то можно? — спросил Черняк.

— Пока непонятно. Выжидают многие…

— Выжидают? Чего? — удивился старшина.

— На чью сторону сила качнется… — без энтузиазма ответил староста. — Оно ведь как: сегодня немцы напирают, а завтра — Советы. Вот и боятся ошибиться.

— Как на скачках, значит, — ждут на какую лошадь поставить? Так получается, что ли?

— Считайте, что так… Но это всегда и во все времена так было…

— А ты никак оправдываешь таких? — Голос Журбина прозвучал жестко и глухо. — Пока мы с фашистами боремся, они, значит, в стороне отсидеться хотят!.. Моя хата с краю, ничего не знаю!.. А затем к победителю присоединиться и доказывать всем потом, что они изначально тоже в победу верили!..

Микола Карпенко тяжело вздохнул, положил руки на колени и нервно заерзал на скамье.

— Не все так просто, хлопцы… У одних сыновья в Красной армии служат, другие по доброй воле в колхоз вступили, когда Советы пришли… Как думаете, погладят их за такое немцы по голове?.. То-то и оно!.. Вот и получается, что у каждого своя причина бояться… — Староста покачал головой и с упреком произнес: — Не стоит людей сгоряча судить…

Черняк, молча слушавший разговор старшины с Карпенко, отложил ложку в сторону и встал из-за стола.

— Ну, поговорили, и хватит… Трудный день сегодня предстоит. Пора нам…

Старуха сразу засуетилась, завернула хлеб и сало в тряпицу, протянула сверток капитану.

— Возьмите… До ночи ведь на сеновале прятаться будете, проголодаетесь еще…

Черняк взял сверток, поблагодарил хозяев, махнул головой старшине, показывая на дверь. Пропустив вперед старосту и капитана, Журбин взял с лавки автомат и двинулся к выходу. Уходить ему не хотелось — вкусная еда и уютная атмосфера дома вернули ему ощущение мирных дней. Сырой затхлый воздух подземного схрона не шел ни в какое сравнение с запахом свежего дрожжевого теста, которым была наполнена комната, в которой они сейчас находились.

Втроем они вышли на крыльцо дома. По небу уже успела разлиться серая предрассветная мгла. Кое-где в вышине были еще заметны одинокие звезды, но было очевидно, что дальняя кромка горизонта вот-вот озарится оранжевым светом восходящего солнца.

— Пойдемте покажу вам сеновал… — Староста провел капитана и Журбина к большим створчатым воротам, распахнул их и пропустил разведчиков внутрь. В нос тут же ударил пряный запах сушеных трав. У стены лежала длинная лестница. Староста приставил ее к сену и объявил:

— Полезайте наверх… Как только поговорю со старьевщиком, сразу же приду… Постарайтесь не высовываться — в стенах сеновала широкие щели. Не дай бог кто заметит!..

Черняк и старшина ловко взобрались по лестнице, очутившись чуть ли не под самой крышей. В ней действительно зияли щели, специально сделанные для циркуляции воздуха, чтобы сено подсушивалось и не прело.

— Ну как вы там? — Голос Карпенко донесся откуда-то снизу. С того места, где находились разведчики, старосту видно не было.

— Порядок, все нормально… — отозвался сверху Черняк, примостившись у смотровой щели, через которую можно было рассмотреть почти половину села. — Ворота в сеновал закрывать не нужно, вдруг уходить придется.

— Добре, хлопцы, в случае чего я в доме…

Вскоре послышался скрип петель на воротах, и староста ушел. Старшина откинулся на спину, вытянул руки в стороны и закрыл глаза.

— Эх, красота-то какая, командир!.. Ночку хотя бы тут поспать!.. А то подземные нары уже осточертели.

— Спи, кто тебе мешает. Когда еще такой случай подвернется? А я пока ребят предупрежу… Да сверток им отнесу, что старуха нам дала — пусть подкрепятся. Целый день еще ждать.

Журбин приподнялся. Черняк стал спускаться по лестнице вниз, на мгновение задержался, посмотрел на старшину и сказал:

— Про Семенова и Колодина я специально не стал старосте говорить. Первый раз его видим, мало ли что? Человек он нам незнакомый, хотя подпольщики и заверили меня, что ему можно верить. Но лучше, как говорится, перестраховаться. Пусть Колодин с Семеновым нас на опушке леса дожидаются, пока мы тут целый день прятаться будем.

— Да, непростой дед этот Карпенко… — хмуро отозвался старшина. — Рассуждает, правда, хитро, по-крестьянски, на психологию напирает, но это не гарантия, что не предаст.

— Вот и я о том же…

Капитан тихо спустился вниз, выскользнул из сеновала, завернул за угол постройки. Вскоре из темноты вынырнули Колодин и Семенов. Черняк кратко рассказал им о разговоре со старостой, потом вручил сверток с едой и приказал немедля, пока окончательно не рассвело, уходить в лес, где и дожидаться их со старшиной возвращения.

Когда бойцы скрылись из вида, капитан осторожно вернулся обратно, залез по лестнице наверх и лег рядом с Журбиным. Тот разглядывал сквозь щели в крыше уже начавшие просыпаться Хуторжаны. Где-то неподалеку замычала корова, брякнуло пустое ведро, послышался скрип колодца-журавля.

— Не спится? — спросил Черняк, глядя, как старшина внимательно осматривает окрестности.

— Да что-то расхотелось… Вот намечаю пути возможного отхода, если в бой здесь вступить придется. Как там ребята?

— Отправил в лес. Договорились, что будут ждать нас у старого дупла.

— Хорошее место. Главное, что неприметное. Легко можно спрятаться, кустов вокруг много.

Черняк выложил гранаты на сено, рядом положил автомат и бинокль.

— Времени у нас много, старшина, так что по очереди будем отдыхать. Если ты спать не хочешь, тогда первым и охраняй. Я, пожалуй, подремлю немного.

Черняк положил руки под голову и стал считать до тысячи, думая, что таким образом ему удастся быстрее уснуть. Как провалился в сон, он уже не помнил. Ему показалось, что прошло всего несколько минут после того, как он закрыл глаза, когда почувствовал, что Журбин трясет его за плечо. Открыл глаза — по ушам сразу же ударил резкий свистящий звук, идущий откуда-то сверху и усиливающийся с каждой секундой.

— Что там такое, старшина? Что случилось?

— Два немецких самолета. Над селом кружат.

— Самолеты?! — удивился Черняк. — Что им здесь нужно?

Резко перевернувшись на живот, капитан прильнул к смотровой щели.