9
На следующий день с утра пораньше в блиндаж к Егорьеву ввалился старшина Кутейкин с наполненным до краев кашей котелком. Егорьев, сидевший за столом, оторвался от карты и поглядел не старшину.
— Здравствуйте! — приветствовал тот лейтенанта.
Потом, смутившись своего бесцеремонного вторжения, виновато улыбнулся и спросил:
— Можно войти?
— Да вы уже вошли, — усмехнулся Егорьев.
Старшина подошел к столу и бухнул на него котелок. Часть пшенки, выплеснувшись через край, разлетелась по столу.
— Осторожнее, — сказал Егорьев, стряхнув кашу с лежавшей на столе карты и пряча карту в планшет.
— Прошу прощения, — извинился Кутейкин, рукавом вытирая стол. — А я к вам по делу.
— По какому же? — поинтересовался Егорьев.
— Да вы покамест каши откушайте. — Старшина пододвинул котелок к лейтенанту.
— Спасибо, — поблагодарил Егорьев, но, замявшись, признался: — Да у меня ложки нет, я потом.
— Хе, — усмехнулся Кутейкин. — Тоже мне проблема!
И, вытащив из-за голенища сапога ложку, протянул ее лейтенанту:
— Нате вот, пожалуйста.
Егорьев взял ложку и принялся есть.
— Проголодались вы, однако, товарищ лейтенант, — заметил Кутейкин, глядя, как Егорьев уплетает пшенку за обе щеки.
— Да, — подтвердил Егорьев. — Со вчерашнего дня ничего не ел.
Дождавшись конца завтрака лейтенанта, Кутейкин приступил к делу.
— Так я, значит, насчет некоторого положения вещей в нашей обороне, так сказать, — начал он. — Имеется предложение кое-что изменить.
— Какое предложение? — осведомился Егорьев, вытирая рот носовым платком.
— Да вот, — охотно пояснил старшина, — бронебойщики не на месте.
— В каком смысле? — не понял Егорьев.
— В самом прямом, — принялся объяснять старшина. — Товарищ лейтенант, упокой Господи его душу, велели супротив обрыва им разместиться, а им там не место!
— Почему? — Егорьев с удивлением посмотрел на старшину.
— Потому что направление это не танкоопасное, а вот пехоту, ежели что, задержать будет нечем. Туда пулемет надо ставить. Он там и был, так что это самое что ни на есть для пулемета место. Разумеете?
— Я так вам ответить ничего не могу, не знаю, про какое место речь идет, — развел руками Егорьев. — Надо пойти и посмотреть.
— Пойдемте. — Кутейкин поднялся из-за стола и направился к выходу.
Егорьев последовал вслед за старшиной. Через несколько минут они были в обществе Золина и Лучинкова.
— Вот. — Старшина обвел руками все вокруг позиции бронебойщиков. — То самое место. Извольте оглядеться и принять решение.
Егорьев поглядел на окружающих его солдат. Старшина стоял с выжидательным видом, Золин с Лучинковым смотрели испытующе-настороженно, ожидая «решения». Егорьев осмотрелся по сторонам, потом решительно объявил:
— Нужен бинокль.
Все переглянулись! Первым нашелся старшина.
— Рядовой Лучинков, — распорядился он, — отправляйтесь к сержанту Дрозду и возьмите у него от моего имени…
— От моего имени, — поправил старшину Егорьев.
— Правильно! — тряхнул головой Кутейкин и продолжал: — Возьмите от имени товарища лейтенанта бинокль. Ясно?
— Так точно! — утвердительно кивнул Лучинков.
— Тогда идите и исполняйте, — резюмировал Кутейкин.
Лучинков отправился за биноклем в землянку отделения. Минут через пять он вернулся, однако, вопреки указаниям, без названного оптического прибора.
— В чем дело? — спросил старшина. — Где бинокль?
— Этот жмот не дает, — отвечал Лучинков.
— Ты сказал, от чьего имени просят? — накинулся на него старшина.
— Сказал.
— А он?
— А он сказал, что пусть тот, кто просит, сам и приходит.
— И больше ничего не сказал?
— Еще послал меня…
— Понятно, — оборвал Лучинкова старшина.
— Слушайте, — вмешался в разговор Егорьев. — Мне этот балаган надоел. Я сейчас сам пойду за биноклем, и вашему сержанту не поздоровится. Засел там…
— Вот-вот, жмот, — вставил Лучинков.
Кутейкин уничтожающе посмотрел на Лучинкова, и тот, съежившись под этим взглядом, поспешил прикусить язык. Потом, обернувшись к Егорьеву, старшина заверил:
— Сейчас все уладим. Я мигом!
И поторопился в землянку. Меньше чем через две минуты Егорьев уже рассматривал в бинокль близлежащую местность. Перед ним было поле, берег реки, высота. Егорьев медленно водил биноклем, разглядывая все это. Затем, вернув бинокль старшине, решительно заявил:
— Да, позицию будем менять.
На лицах Лучинкова и Золина заиграла довольная улыбка.
— Вот это дело, — одобрил Золин.
— Куда прикажете их переставлять? — деловито осведомился Кутейкин, указывая рукой на бронебойщиков.
Егорьев вытащил из планшета карту и, присев на одно колено, положил планшет с развернутой на нем картой на другое, ткнул пальцем левее высоты, в место стыка их обороны с позициями второго взвода.
— Вот, — сказал он. — На мой взгляд, самое подходящее место! И сектор обстрела больше. Как вы думаете, старшина?
Кутейкин изучающе посмотрел на карту, потом высказал свое мнение:
— Придумано неплохо! Только пулемет надо поставить сюда. — Старшина кивком головы указал на окоп бронебойщиков. — И прикажите Желобову, чтобы с немцами не по делу не переругивался!
— Желобов сейчас в оружейке пулемет чинит, — напомнил Лучинков.
— А что вы так о немцах заботитесь? — с усмешкой спросил Егорьев старшину.
— А то, — с неудовольствием отвечал Кутейкин. — Немца это бесит. Так он постреляет-постреляет и успокоится. А ежели ему отвечать начнешь, так у них по всей линии переполох подымется сразу.
— Противника надо беспокоить, старшина, — поучительно произнес Егорьев. — Только лишь в этом случае он будет чувствовать нашу силу.
— Опять двадцать пять! — хлопнул себя рукой по бедру старшина. — Я что, за немца волнуюсь? Я за своих же, за нас с вами, в конце концов, волнуюсь. Вот сколько у немца пулеметов? Взять хотя бы ту же высоту. Вы знаете, лейтенант?
— Отмечено два, — ответил Егорьев.
— Отмечено два! — качая головой, сказал Кутейкин. — Да я уже насчитал четыре. А вы говорите — два.
Тут Лучинков, стоявший рядом, имел неосторожность выронить из рук винтовку. Кутейкин повернулся в его сторону. Лучинков, поспешно подняв оружие, выпрямился во весь рост и, приставив винтовку к ноге, испуганно смотрел на старшину, ожидая нагоняя. Однако Кутейкин сказать что-либо не успел. Со стороны немцев раздалась пулеметная очередь. Пули засвистели над головами, ударяясь о бруствер, взбивали фонтанчики земли. Все четверо, как по команде, бросились на дно окопа. Пролежали так минуты две, но противник больше не стрелял.
— Засекли, сволочи, — сказал Кутейкин, усаживаясь на корточки.
— Да мы тоже хороши, — отвечал ему Егорьев, поправляя на голове каску. — Собрались тут, будто на блины!
— Федор! — подозвал старшина Золина. — Бери ружье и перебазируйся на левый фланг. «Хуторским» скажи, чтоб сюда топали. Будут здесь, пока Желобов пулемет не починит!
— А сержант? — спросил Золин.
— Дрозду я сам скажу.
Золин посмотрел на Егорьева.
— Выполняйте, — ответил тот.
— Пошли. — Золин махнул рукой Лучинкову и, взяв ПТР, пригибаясь, направился по траншее в сторону позиций второго взвода. Лучинков последовал за ним.
— Вот видите, лейтенант, — возвратился Кутейкин к прерванному выходкой немцев разговору. — Пулеметов у них четыре. А вот только что вам пример, если им не отвечать, они успокаиваются быстрее.
— Совсем не отвечать нельзя, — все равно повторил Егорьев. — Мы что сюда, воевать или под немецкую дудку плясать прибыли?
— Вы вчерашнюю историю забыли? — Кутейкин в упор посмотрел на лейтенанта. — Пастухов, вон, отвечал…
Егорьев, потупя взор, не произнес в ответ ни слова.
— Ладно. — Кутейкин поднялся. — Вы меня извините, лейтенант, я, может быть, в несколько нравоучительном тоне разговариваю, но ей-богу, я как лучше хочу.
— Да все правильно. — Егорьев, усмехнувшись, покачал головой. — Вы правы. Вон и Синченко с Глыбой идут.
Действительно, по траншее к окопу подходили «хуторские».
— Я пойду, — сказал Егорьев. — Вы уж тут сами их расставьте.
Кутейкин выразил свое согласие кивком головы. Егорьев, перекинув ремешок планшета через плечо, направился к блиндажу.
