34

Подполковник Еланин с самого утра пребывал в пресквернейшем расположении духа. Мало того что дела шли из рук вон плохо, полк понес кошмарные потери и сейчас вся оборона висела, что называется, на честном слове, так еще Еланину был учинен страшный разнос в штабе дивизии. Присланный от командарма майор войск НКВД, в отличие от Себастьянова, которому хоть трава не расти, лишь бы собственная голова не подвергалась опасности, круто взялся за дело. Себастьянов, смекнув, что последствия прибытия майора могут для него очень плохо кончиться, потому что спрос за все происшедшее будет с него, комдива, не придумал ничего более хитроумного, как свалить всю вину на командиров полков. Он-де, несчастный полковник Себастьянов, выбиваясь из сил, пытается выполнить приказания начальства, а эти разбойники, командиры полков, относятся ко всему с непростительной халатностью. При этом Себастьянов так лебезил перед майором, так нахваливал приказания свыше (да и себя выгородить не забывал), что майор, не отличавшийся особой проницательностью ума, а попросту говоря, вообще человек ограниченных способностей, но ревностный служака, уверовал в злодеяния полковых командиров. Правда, к Себастьянову он тоже отнесся без особого уважения и пообещал разобраться «во всем этом». Но сейчас объективно разбираться не было времени, а представить виновных было необходимо в ближайшие дни. Тут-то и сработал давний стереотип — рубить того, кто первый попадется под горячую руку. Такими попавшимися оказались именно полковые командиры. Однако в суматохе непрекращающихся боев командиров заменить просто не представлялось возможным, а потому майор для начала устроил всем хорошую взбучку, дав понять, что их все равно не минует «суровая кара советского закона».

Возвращаясь обратно к себе в полк, Еланин, вспоминая те унижения, которым он подвергся в штабе дивизии, и зная по собственному опыту, что стоит за всем этим, прекрасно понимал, сколько намучается он, будучи арестованным, прежде чем дело дойдет до трибунала, а там до расстрела. В том, что будет именно расстрел, подполковник не сомневался — не те времена, чтобы миловать. И, подумав о проведенных им в тюрьме месяцах, восстановив в памяти, как все это было, и представив, что это будет еще раз, подполковник допустил мысль — а не ускорить ли ему события? Ведь свою пулю он получит все равно — какая разница, рано или поздно. Но стоит ему сейчас, пока еще оружие при нем, протянуть руку к этому оружию — и он будет избавлен от мучений. Сейчас Еланин, как никогда, сожалел о том, что не нажал на курок там, в окопе, в сорок первом году. А теперь он чувствовал себя обреченным, да так почти и было на самом деле. Не пришло ли время нажать на курок сегодня? Но люди, вверенные ему, что станет с ними? Он же не может допустить, чтобы ими командовали такие, как Себастьянов. Хватит в дивизии и одного.

«А какое мне тогда будет до всего этого дело? — подумал Еланин, но тут же возмутился сам себе: — Нет, это малодушие, я не имею на это права».

«А на что же я имею право? — через минуту опять подумал подполковник. — Ни на что я не имею права, даже на смерть по собственному желанию. А впрочем…»

Подъезжая к штабу полка, Еланин решил подождать и посмотреть, как все сложится дальше. В конце концов, поднести пистолет к виску не такое уж долгое дело.

К остановившейся «эмке» тут же бросились ординарцы, и Еланин, выходя из машины, не мог не увидеть тревогу на их лицах. Штаб полка расположился в крохотной рощице, под наскоро растянутой маскировочной сетью. Из уст ординарцев Еланин узнал о только что случившемся: немцы обошли полк с юга, вклинились в оборону на стыке с соседним полком и теперь поджимают левый фланг, одновременно с этим уходя в глубину, намереваясь тем самым отрезать полк от остальных частей дивизии. Еланину по карте указали место прорыва врага.

Вдруг что-то изменилось в лице подполковника: глаза странно заблестели. Не дослушав доклада, он схватил расстеленную на капоте «эмки» карту, торопливо сложил ее и, запихнув в планшет, схватился за дверцу машины:

— Водитель! Во второй батальон, живо!

Мгновенно включился мотор, шофер дал задний ход, развернул машину. Еланин смотрел сквозь стекло, как отдаляются от него застывшие в недоумении фигуры бывших в штабе людей. Он ничего более не говорил, лишь бросил заскочившему на заднее сиденье адъютанту: «А ты со мной зря», но высаживать того не стал…

Выскочив из леса, машина неслась по худому проселку туда, где, нарастая с каждой минутой, слышались звуки боя. Еланина трясло на ухабах, покачивало из стороны в сторону, но он, казалось, не замечал ничего, и только глаза продолжали сохранять свой странный блеск…

Совершенно неожиданно влетели в зону артобстрела. Сразу несколько разрывов взметнулись почти одновременно справа и слева. Было слышно, как резко сыпануло землей по железу кузова. Водитель то и дело крутил руль, машина шарахалась каждый раз в противоположные разрывам стороны, адъютант болтался сзади, пытаясь удержаться за спинки передних кресел, а Еланин все сидел, безмолвно вцепившись рукой в поручень над дверью, и лицо его казалось окаменевшим…

Неожиданно осколок разбил водительскую часть лобового стекла. Шофер сразу поник, уткнувшись лицом в рулевое колесо. Машину стало уводить влево, и Еланин едва успел ее выровнять, выкрутив руль левой рукой. На мгновение подполковник обернулся назад: адъютант лежал на полу между передними и задними сиденьями, устремив в потолок салона мертвый взгляд выпученных глаз. И его, и шофера убило одним осколком.

Еланин снова стал смотреть на дорогу: машина шла, почему-то не сбавляя ходу. Глянув вниз, подполковник увидал, что нога мертвого шофера стоит на педали газа. Продолжая удерживать руль, Еланин сбил ногу водителя с акселератора. Мотор заглох, и машина продолжала так катиться, медленно теряя скорость. Еланин рванул на себя рукоятку ручного тормоза, и когда стрелка спидометра упала до отметки «10», свернул в кювет. Машина съехала с дороги, мягко стукнувшись решеткой радиатора в дерн на краю обочины, замерла на месте.

Подполковник выбрался из салона, так и не закрыв дверцу, стал карабкаться по склону невысокого холма. Оказавшись на гребне, сдвинул на подбородок ремешок фуражки, оглядывая окрестности. Кругом продолжали рваться снаряды, несколько пуль просвистело совсем рядом с Еланиным, заставив его вздрогнуть и вобрать голову в плечи. Прямо у обратного ската холма тянулись полуразрушенные траншеи, всеми, казалось, покинутые. Еланин спустился вниз и оказался в траншее. Вперемежку там валялись трупы, наши и немецкие, но живых не было никого. Еланин двинулся по траншее, оглядываясь по сторонам в надежде разыскать хоть кого-нибудь. Неожиданно сзади послышался шорох осыпающейся земли, и Еланин, мгновенно обернувшись и держа наготове пистолет, увидал измазанного копотью человека, без каски и оружия, испуганно глядевшего на подполковника. Человек был одет в советскую военную форму с петлицами сержанта.

— Кто такой? — спросил Еланин, продолжая держать палец на спусковом крючке.

Незнакомец, облизнув сухие потрескавшиеся губы, доложил:

— Командир взвода четвертой роты сержант Дрозд.

— Номер батальона и полка?

— Второй батальон семьдесят пятого стрелкового пока.

— Документы! — потребовал Еланин

Человек покорно вытащил из кармана гимнастерки красноармейскую книжку, протянул Еланину.

— На землю! — указывая глазами на книжку, распорядился подполковник.

Дрозд положил книжку на бруствер, отошел на несколько шагов.

— Возьмите, — через несколько мгновений произнес Еланин, просмотрев документы и возвращая их владельцу.

— Что здесь делаете?

Дрозд усмехнулся:

— Воюю.

— Разъясните-ка!

— Оглушило, без сознания был. Когда взвод уходил, наверное, посчитали меня за убитого. Видите, вот и оружие мое забрали… — Дрозд развел пустыми руками в подтверждение своим словам.

Упавший невдалеке снаряд заставил обоих присесть на дно траншеи.

— Хорошо, — сказал Еланин, вставая и отряхиваясь, упрятывая пистолет в кобуру. — Будете меня сопровождать. Вы знаете, где находится капитан Тищенко?

Дрозд снова развел руками, на этот раз выказывая подобным жестом свое неведение.

— А где старший лейтенант Полищук? Он жив?

— Не знаю, — пожал плечами Дрозд. — До атаки вроде был жив, а сейчас не знаю.

— Будем искать вместе. Идемте.

Дрозд как-то странно и несколько виновато посмотрел на подполковника, потом попросил:

— Разрешите мне в госпиталь. Голова болит, сил нет. Видимо, контузия.

Еланин пристально поглядел на сержанта, затем сказал:

— Вот найдем кого-нибудь из офицеров, и пойдете в госпиталь. А сейчас следуйте за мной — вы не так уж плохи.

И Еланин направился туда, где раздавалась автоматная стрельба. Сержант Дрозд, проклиная все на свете и самого себя в первую очередь за то, что так запросто попался на глаза этому подполковнику, с озлобленным видом, который, впрочем, тут же исчезал с его лица, лишь Еланин оборачивался к нему, спрашивая что-нибудь, шагал сзади. Дело было в том, что никакой взвод не посчитал сержанта Дрозда за убитого и никто его не бросал. Все было совершенно наоборот — Дрозд сам, как только начался бой, под шумок улизнул из подвергшихся атаке траншей, оставив вверенное ему подразделение на произвол судьбы. Просидев под днищем подбитого танка и дождавшись, пока немцы перебьют весь личный состав и уйдут, сержант выбрался из своего укрытия и уже собирался дать ходу до медсанбата, где намеревался прикинуться контуженым, да был задержан до выяснения личности подполковником Еланиным, которого, по мнению сержанта, черт дернул взять его, Дрозда, в сопровождающие. И еще хорошо бы в тыл — так нет, напротив, в самую гущу боя.

Теперь Дрозд шел, с ненавистью поглядывая на спину двигавшегося впереди Еланина. Окажись у него под рукой оружие или по крайней мере хотя бы нож, всадил бы он его в эту проклятую спину и отлеживался бы спокойно в госпитале. И не надо было бы подставлять свою голову под пули. Все можно списать на немцев, и тогда… Да кто будет подозревать в чем-то какого-то сержанта Дрозда. Но оружия не было, его он выбросил…

Из этих мыслей сержанта вывел тихий оклик Еланина, заставивший Дрозда побледнеть:

— Стой! Дальше по-пластунски… Иначе не подобраться.

Дрозд поглядел вперед и затрясся от страха. Впереди отбивались от насевших с трех сторон немцев остатки четвертой роты. Свои, русские солдаты были близко. Дрозд даже увидел несколько знакомых ему людей, разглядев, как ему показалось, черты старшего лейтенанта Полищука, командовавшего что-то, а может, ему только показалось. Но все это было, и было так близко, и в то же время недосягаемо далеко. Чтобы добраться туда, надо преодолеть пятьдесят простреливающихся со всех сторон метров. А это было выше сил сержанта…

Еланин услышал позади себя сдавленный крик, а когда обернулся, то увидел сержанта Дрозда, бегущего прочь от траншей, прочь от боя, прочь от всего на свете…

— Трус! Назад! Застрелю! — заорал Еланин, вскакивая на бруствер и становясь в полный рост, хватаясь за крышку кобуры. В тот же миг откуда-то сзади со свистящим завыванием пролетела над подполковником мина, быстро опускаясь прямо на фигурку бежавшего по полю Дрозда, коснулась спины сержанта и, блеснув красным всполохом, исчезла вместе с человеком.

Только лишь Еланин успел увидеть это, как острый осколок наискось, от конца ребер и почти до бедра распорол живот подполковнику, перебив поясной ремень. От пронзившей мгновенно все его тело острой боли, помутившей взор, Еланин запрокинул голову назад, хватаясь одной рукой за два конца болтающегося у живота ремня и изо всех сил сжимая пальцы в кулак. Согнулся, потеряв равновесие, упал обратно в траншею. Здесь, кое-как перевернувшись на спину, открыл глаза, проморгался. Стискивая от боли зубы и напрягаясь всем телом, чуть нагнул голову вперед, посмотрев на свою рану. Подолы гимнастерки и нижней рубахи были изорваны в клочья, а по телу шел огромный, сантиметров в тридцать, шов. Шов быстро увеличивался в размерах, по краям его с бульканьем текла кровь, а изнутри стали показываться, выпирая на поверхность, голубовато-розовые кишки. Делая нечеловеческое усилие, Еланин выгнулся всем телом, засунул руку в карман брюк, вытащив оттуда индивидуальный пакет. Но тут же потревоженные внутренности повалились наружу. Еланин выпустил из рук пакет, снова хватаясь за живот. Перевязывать было бессмысленно, и он понял это…

«Зачем я поехал сюда, чего искал здесь? Хотел лично удостовериться… — думалось Еланину. — В чем, в чем удостовериться?… А может быть, за этим…» Да, конечно, за этим, сейчас он лгать себе не будет. Он ехал сюда, втайне, даже не понимая того сам, подсознательно надеясь получить пулю или осколок. Так оно и случилось, чего же еще? Умереть за Родину, умереть в бою — что за чепуха. Он хотел умереть, и хотел умереть не за что-то, а просто оттого, что жить больше не представлялось возможным. Он должен был умереть. Так чего же еще…

Через минуту Еланин был мертв.