Глава 3
Штурм Гончаровки
I
Группа двигалась очень медленно. Вязкая жижа, граничащая с трясиной, не давала развить скорость. Конца болоту не было видно. По расчетам Аникина, до села оставалось еще около трети пройденного. Бойцы вымотались и все громче роптали.
— Товарищ командир, а кто ее знает, эту польскую бабу… — не особо приглушая голос, возмущался Талатёнков. — Она на таком же балакает, как те эсэсовцы, которых мы в лесу крошили… Может, она из ихних же, а?..
— Экономь силы, Телок… а то сам, как баба, языком мелешь больше, чем надо… — урезонивал его Аникин. — Она Якима из-под огня вытащила…
По лицу Карпенко было видно, что ему стоило немалого труда сдержаться и не вставить свои пару ласковых на эту же тему. Он так и пожирал глазами Агнешкину спину. Они выбрались на небольшой пригорок — пятачок относительно твердой земли. Хотя она от непрерывного дождя размокла и в момент превращалась в хлюпающую грязь.
— Перекур, — коротко бросил Андрей. Он видел, что людям надо дать хотя бы несколько минут передышки.
Все повалились на землю, не обращая на грязь ни малейшего внимания. Агнешка не отпускала раненого. Вместе с Маданом они аккуратно уложили Якима на подстеленную шинель.
— Смотри-ка, как салабон старается. Простачком прикидывался, а сам возле бабы втихаря уже примастырился… — заметил Жила, осторожно высыпая из кисета щепотку махорки на огрызок бумажки.
Мадан покраснел, как вареный рак, и сделал несколько шагов в сторону. Карпенко будто ждал момента. Он тут же подскочил к Агнешке и полулежащему Якиму.
— Осторожно… Что ж ты, малый, раненого на землю кидаешь, — с этими словами, изображая заботу и участие, он рукой ухватил Якима за здоровое плечо. Тело его прижалось к женщине. Она попыталась отстраниться, но Карпенко ухватил ее за руку.
— Не можно, пан… — потянула она руку.
— Чего ж ты такая неласковая… — сквозь зубы процедил Карпенко.
— Ну, ты… — взъярился вдруг Яким. Он попытался ухватиться за Карпенко, но тот успел отскочить. Якимов с гримасой боли повалился на землю. Он не упал благодаря тому, что Агнешка продолжала его удерживать.
— Ты чего, Яким! — зло пробурчал Карпенко. — Под немцев, значится, можно стелиться! Или эти… эсэсовцы пятнистые… А я, между прочим, тоже украинец… Слышишь, как тебя там, Агнесса…
Женщина боязливо оглянулась на него, потом на Аникина и прижалась еще теснее к раненому.
— Тронешь ее, гаденыш, пожалеешь… — морщась от боли, выдохнул Яким. — Понял, украинец?..
— А ты мне не угрожай, — воинственно ощетинился Карпенко. — Не на нарах, у себя в бараке вшивом. Тут, на фронте, таких героев быстро уму-разуму учат…
— Прикуси язык! — угрожающе, глухо произнес Андрей. — Замолкни… Понял?
— Понял… — с досадой произнес Карпенко. — И чего это вдруг, командир, такая забота? О ком, об этой подстилке эсэсовской? Конечно, те, эсэсовцы пятнистые, они ж свои, хохлы…
— Вони не свои… — вдруг сказала женщина. — Вони не свои…
Она твердила эти слова, как заклинание и молитву, снова и снова. Лицо ее сделалось жестким, взгляд наполнился ненавистью, а потом вдруг она упала на землю и зарыдала.
