Отто, сквозь свист пуль бежавший вместе с остальными, полагался только на интуицию, инстинктивно следуя стадному чувству – не отставать и не вырываться вперед. Хотя все его существо стремилось только к одному: упасть на землю и зарыться как можно глубже в ее податливые, холодные складки.

Вдруг свинцовый шквал со стороны русских усилился. Как будто вдруг хлынул стальной ливень, резко сменив моросящий теплый дождик. Оттуда, из-за дымовой завесы, накатывала стена нараставшего гула. Что это? Тревожное ощущение заполнило все существо Хагена. Он растерянно оглянулся. Эта тревога переросла в животный страх, совладать с которым становилось почти невозможно.

Разгадка явилась молниеносно. Сноп огня и расплавленной земли вырос в нескольких метрах позади Отто, сбив с ног нескольких бегущих. Еще несколько взрывов сотрясли землю, расшвыряв наступавших. Тут же порыв ветра разметал дымную пелену. Танки русских развернулись и наступали теперь прямо на них. Они почти в упор расстреливали уцелевших от гранат немецких «панцырей». Тем деваться было некуда. Как будто окончательно захлопнулась ловушка, в которую их заманили.

Пока башенные орудия русских вели беспощадную охоту за танками противника, их танковые пулеметы взялись за стрелковую роту. Этот огонь по плотности намного превосходил очереди пулеметных точек. Но рота Шеффера, словно перейдя рубикон страха, движимая нарастающей злобой, неумолимо бежала вперед.

Воодушевленные контрнаступлением своих танкистов, русские полезли из окопов, прямо на набегавших стрелков. Кто знает, может быть, газ злобы, которым во всю грудь дышали сходившиеся в лобовой рукопашной схватке, подобно иприту, был способен заполнять все отведенное ему пространство. Он круто смешался с дымом и гарью пылавшей брони и пороховыми газами, ударял в глаза и ноздри тем, кто готовился сцепиться не на жизнь, а на смерть на этой ухоженной земле в окрестностях Будапешта.