Было похоже, что утренняя остуда пробирала лейтенанта до костей. Но он ни за что не хотел показывать, что ему холодно. Он кричал все громче, словно пытался согреться силой своего голоса. Сизый, будто бы никотиновый, пар вырывался из его рта.

— Из числа запасников, выведенных с передовой, и выздоравливающих будут сформированы маршевые роты!… Но перед тем, как вы получите оружие и выступите на борьбу с немецко-фашистским врагом…

Лейтенант закашлялся. Переведя дух, он заговорил вновь. Но теперь его голос звучал ниже и глуше:

— В ряды нашей родной рабоче-крестьянской армии пытается затесаться внутренний враг. В то время, как тысячи наших воинов гибнут во имя Родины, наши матери голодают в тылу, отдавая все для фронта, отдельные гады пытаются устроиться за счет трудового народа и нажиться на людском горе. Такой мрази нет места среди бойцов-красноармейцев. Им нет места на нашей советской земле…

Лицо лейтенанта совсем побелело. Он повернулся к Буравчику. Он смотрел на Буренина с такой ненавистью, что Андрею показалось, что он сейчас собственноручно разорвет Буру на мелкие кусочки.

— Сегодня в ночь бойцы заградотряда задержали эту падаль… — «смершевец» кивнул в сторону Буры. Тот почти не шевелился. Только молчал, все ниже понуро опуская голову.

— Его подельников пристрелили при попытке оказать сопротивление… Как последних собак… Они пришли на хутор, в советскую семью, и вели себя хуже фашистов: мародерствовали, надругались над матерью троих детей, а потом над ее дочерью — совсем юной девушкой… Все трое — по очереди…

Бура вдруг поднял голову и вскинул руку из-за спины.

— Она сама… сама… — заверещал он. Конвойный, стоявший позади слева, тут же отреагировал, ткнув Буру прикладом в затылок. Тот повалился на землю. Не успев сгруппироваться, он упал на раненую руку. Взвыв от боли, судорожно вывернулся и вдруг заголосил:

— Не убивайте, не убивайте…

Умоляющий, скулящий его голос невозможно было слышать. Он мог довести до тошноты. Бура, как обезумевший, пополз по земле к лейтенанту, потом к офицерам, стоявшим поодаль. Он все время бормотал одно и то же: «Не убивайте… не убивайте…»