Ефрейтор уже не шевелился. Возле него копошилась какая-то темная масса. Может, это хромой бес хлопочет по поводу командира их разведгруппы, издохшего с собственной ногой на изготовку. Пожаловал на примерку новой бесхозной ноги. Может, он и сдвинул мозги Дитмара с катушек. Бросил того под пули, чтобы убрать конкурента…

Ничего, этому выродку тьмы от убитого Ремера не достанется ничего. Отто навел ствол своего пулемета на лежащего Ремера. Темнеющая масса вдруг двинулась прямо на Хагена. Ага, решил теперь взяться и за него. Ну что ж, подползай ближе, дьявольское исчадье. Сейчас твоя мерзкая, зловонная плоть разлетится по округе вместе с ошметками рогов и копыт.

— Отто…

Что это? Он вздумал зубы заговаривать? Ну уж нет… подползи ближе, мерзость, и Отто Хаген покажет тебе, как питаться кишками ефрейтора Ремера…

— Отто… ты где? — силуэт темной массы становился все четче. Он говорил голосом Ганса Ульмана.

— Ульман?… — окликнул Отто, наводя ствол на ползущего.

— Это я… — Голос Ганса дрожал. — Ефрейтор… Я проверил пульс. И бумаги его забрал… Он отдал концы…

— Похоже на то… — прошептал Хаген, вытирая пот со лба. Его голос тоже дрожал, и все его тело трусило, точно в ознобе.

Теперь он уже мог смутно различить в темноте серое лицо Ульмана, на котором резко выделялись белки глаз.

— Отто… Что делать?… Нас тут, к черту, прикончат… — Дрожь в его голосе выдавала сильнейший испуг.

— Это я и без тебя знаю… К черту… — Отто пытался унять дрожь в голосе и в руках. Он крепче сжал вспотевшими ладонями приклад пулемета. Ему почему-то показалось, что так озноб побороть легче.

— Ефрейтор кончился… Старший группы умер… — повторял Ульман.

— Я знаю, черт возьми, Ганс! — резко оборвал его Отто.

— Теперь ты старший группы. Надо убираться отсюда… — как заведенный, повторял Ганс. Он тер руки о землю и о шинель. Как будто запачкался чем-то.

— Я подполз к нему, Отто… Руки скользят… Не могу понять, почему… Будто в слизи какой… Потом смотрю — это его кишки… Все наружу из него… Пульсируют еще, подергиваются. А он уже неживой… Надо выбираться, Отто… Нам сейчас всем тут кишки выпустят…

Отто подполз ближе к Гансу, ухватил его за шинель у плеча и тряхнул несколько раз:

— Эй, очухайся!… Здесь это случается, и мы пока живы… Перестань…

Он старался говорить как можно убедительнее, но стрельба и зловеще-багровые отсветы на перепачканных ладонях Ганса мешали выбрать нужный тон.

Ульман словно слушал, но не слышал его.

— Это чертово место, Отто… слышишь?… Мы потеряли Ремера, Дитмара, всех… Но еще ни одного вражеского гада не встретили. Ни живого, ни мертвого… С кем мы воюем в этой чертовой темноте? — Ульман окончательно терял над собой контроль.

— Отто, Отто… я понял… — твердил он. — Когда мы еще спустились в этот чертов карьер… Я понял, что он действительно… Чертов… Мы спустились в саму преисподнюю… В логово к самому дьяволу… Он нам всем выпустит кишки…

— Перестань пороть чушь… — прервал его Отто. Но озноб снова стал пробирать его.

— Да, Отто… — не унимался Ульман. — Они… никакие они не русские. Они кричали на… на чертовом языке.

— К черту… ползем туда… может, кто из наших остался… — Отто рукой показал в сторону карьера.

В этот момент несколько мощных разрывов сотрясли землю, подтолкнув их в спины взрывной волной. Похоже, гаубицы опять принялись окучивать предполагаемые фланги русских. Там, откуда приполз Ремер, стрельба уже стихла. Лязгающие, словно молоты по наковальням, пулеметные та-та-та, протяжные винтовочные хлопки, сухой треск автоматных очередей переместились далеко вперед. Словно кровавая свадьба, со своими музыкантами и криками пьяных гостей, двинулась вдоль карьера. Ближе к перемычке. Скорее всего, вторую группу перебили.

— Не отставай, Ганс… — твердил Отто, работая локтями и подошвами сапог. Перед глазами у него стоял Ремер. Вернее, он полз быстро-быстро, подстегиваемый безумием смертельной боли. Локти его работали словно колена паровозных колес. И нога, которую хотел примерить себе Дитмар…