XI
Ганс откашлялся. У него стало першить в горле.
— Самым напористым был Бёренд. Настоящий гренадер. Здоровенный малый. Всегда у него острое словцо крутилось на языке. Хелен проходу не давал. И Мартин… сам из города. Мы с ним сдружились, с учебного центра, считай, вместе были. Хороший парень. В автомастерской работал до войны. Мы с ним на почве моторов сошлись. Я тоже здорово кумекал в железках. На слух определял, если карбюратор там или двигатель починки требует. Но в отношении женщин у Мартина пунктик был. Девушка его бросила, как он в армию ушел. Вот он и взъелся на весь женский род. Только и твердил, что, мол, все они, в общем, из одного теста сделаны и обращения требуют одинакового. Помню, все убивался он, что так долго за своей, значит, дамой сердца ухаживал, пока она поцеловать себя разрешила. А по-серьезному у них всего один раз было. Это он мне все рассказывал. А тут она его и бросила. Я ему ничего, конечно, такого не говорил. Да только, думаю, он сам в той истории виноват. Я с девками кое-какой опыт имел, и даже с дамами из общества… Так вот, думаю, если ты полгода вокруг девушки ходишь, чтоб ее поцеловать, она тебя непременно бросит. И права будет… Но этого Мартина надо было знать. Он с железками-то быстро общий разговор находил, а вот с девушками… И Хелен. Вообще не помню, чтобы он с ней разговаривал. Как войдет она в столовую (а мы там все вместе ели, с родителями ее), так он насупится, покраснеет весь — краснел он до корней волос, как свиная колбаска, — и смотрит на нее. Да так, точно дырку в ней проделать хочет. Это я потом узнал, что они с Бёрендом сговорились… ну, чтобы ее того… ну, поиметь ее… А Хелен… она чего-то со мной только и заговаривала. Я особо и не клеился к ней. А Бёренд, так тот при каждом удобном случае. Застанет ее одну, сразу раз вплотную, тискать пытается и на ушко ей что-то шепчет. Многим бабам это нравится. Хохочут, глазки строить начинают, как бы отталкиваются, но понарошку, для формы. А Хелен, та — нет… Всерьез сердилась. Оттолкнет, бывало, и крикнет в лицо Бёренду отцу, мол, пожалуюсь. А что тот мог сделать? Хотел даже к командиру нашему идти, ротному. Да жена его отговорила. У Бёренда этого знакомый какой-то в гестапо служил, так тот припугнул Адама: мол, начнет жаловаться, вызовут всю семью в полицию и узнают, с какой, мол, такой целью русские их тут оставили. Эх, надо было им ноги уносить вместе с их ненаглядной Хелен… Хелен…
Ганс на миг замолк. В этой паузе Отто прислушался к шумам, раздававшимся где-то там, наверху, в степи, над их головами. Раздавались одиночные, будто бы запоздалые, выстрелы. Все стороны непонятного, суматошного ночного боя будто одновременно взяли передышку, чтобы прийти в себя и разобраться, где враги, а где свои. Ульман, словно чувствуя скоротечность этого момента, снова весь погрузился в рассказ, спеша поведать всю историю до последней точки.
— Хелен… Почему-то она потянулась ко мне. Видимо, искала у меня защиты. Женским чутьем чувствовала, что я хорошо к ней отношусь. Хотя она мне очень нравилась. И по ночам снилась. Как будто мы с ней, ну… как с фрау фон Даллен. Она из Висбадена приезжала к нам, покупала вино. На своем автомобиле… Молодая вдова. Дама из общества… Ей очень понравилось вино. Она много его выпила, и я отвозил ее на ее автомобиле… Ну, ее укачало по дороге, и мы свернули в поле, и там был стог сена, и мы…