Стены второго этажа школы после точного выстрела практически полностью обрушились. Удовлетворившись результатом и решив, что задача выполнена и пулеметное гнездо окончательно «разорено», экипаж танка взметнул клубы черного выхлопного дыма и стремительно увел машину в сторону площади.

Однако враг и не собирался сдаваться. Немцы укрылись в завалах, за грудами строительного мусора и кирпича. Как истинные пруссаки, они лезли из всех щелей и отчаянно сопротивлялись.

Солдаты из роты Авилова пытались стянуть кольцо вокруг школы. На подступах к развалинам разгорался ожесточенный бой. Андрей залег за широченной дубовой колодой. По-видимому, она предназначалась для колки дров. Ветхий заборчик, отгораживавший двор ближайшей к школе хаты от самого бывшего здания, был давно сметен выстрелами пулеметчика. Андрей слышал, как пущенные им очереди вгрызались в дубовое тело колоды, свистели прямо над его головой.

Этот фашист словно восстал из пепла. Упавшие вместе с лестничным пролетом плиты потолочных перекрытий сложились на манер дота. Теперь он бил из щели между кирпичными грудами, как из амбразуры. Очереди веером расходились почти на сто восемьдесят градусов, заставляя всю роту искать малейшие укрытия.

Андрей, за своей спасительной колодой, оказался к пулеметчику ближе всех остальных. Он видел, как с той стороны улицы Авилов махал ему и делал какие-то знаки.

— Гранатой… гранатой… — донеслось до него в промежутке неумолчного грохота.

И в целом гром стрельбы над поселком усилился. Добавились новые звуки — утробное уханье, которое больше всего напоминало выстрелы танковых орудий, та-та-та пулеметов, вой минометных мин. Не иначе, в уличные бои за кварталы Кривцов вступили свежие силы. Весь вопрос только в том, на чьей они стороне, на чьи головы обрушились килограммы смертоносного железа. Гадать было некогда…

— Сейчас… Сейчас! — пытаясь перекричать этот грохот, ответил Аникин. Но Авилов беспомощно тыкал пальцами в уши: мол, не слышу, говори громче. Андрей старался, как мог. От усилия он немного приподнялся. И тут же пилотку снесло с его головы. С клокастой дырой на боку, она отлетела в сторону почти на полметра.

— Врешь, падла… не возьмешь… — со злостью проговорил вслух Аникин. Свой головной убор, ключевую, можно сказать, единицу по штату выданного обмундирования, он фашистам на растерзание отдавать не собирался. Руками достать его не было никакой возможности. Отрежет пулеметными очередями, как двуручной пилой. А вот «моськой» попробовать можно. Вытянув винтовку дулом вперед на манер удочки, Аникин прижал пилотку к земле и потащил на себя. Тут же грунт вокруг винтовочного дула и пилотки вскипел от посыпавшихся пуль. Кучно садит, сволота. Еще бы, тут метров двадцать, не больше.

Обратно на затылок к Аникину пилотка водрузилась дырявая, как дуршлаг. Воспользовавшись тем, что внимание пулеметчика привлек аникинский головной убор, один из бойцов, залегших на той стороне улицы, решил попытать солдатского счастья. Пригнувшись, он взобрался на обочину с металлическим цилиндриком в руке. Андрей с расстояния разглядел, что это была наступательная РГ-42. Сделав три шага, солдат выдернул чеку. Следующие несколько метров он преодолел уже в полный рост. Пуля сразила его в тот самый момент, когда он метнул гранату.

Цилиндрик по умело заданной дуге пролетел почти к самой щели, но ударился о кусок стены, наискось торчащей слева от пулеметчика, и отскочил на битый кирпич. Раздался взрыв, больше похожий на громкий хлопок. Слабый разлет осколков этой наступательной гранаты, больше похожей на консервную банку, мог нанести какой-то урон пулеметчику только при точном попадании в щель-амбразуру. Теперь он и другие засевшие в развалинах фрицы хладнокровно расстреливали лежащего на дороге бойца.