Немцы лезли отовсюду. В основном это были «фаустники», многие из них – безусые юнцы, практически мальчишки. Пулемет «тридцатьчетверки» умело собирал их в прицел, но работы хватало и штрафникам, которые встречали вражеских гранатометчиков огнем своего стрелкового оружия.

В это время расчеты гвардейских минометов, расположившиеся вдоль железной дороги у подножья, усилили обстрел верхнего яруса склона. Воздух наполнился ревом и грохотом взрывов крупнокалиберных мин, хором выпущенных из не менее чем десятка «ишаков».

Этот град мин практически стер со склона несколько траншей, выкурив врага из окопов под пули настырно ползущей вверх пехоты.

Аникин двигался возле самого левого борта «тридцатьчетверки» вместе с Кокошиловым и Капустиным. Вдруг справа, с другой стороны, прогремел взрыв. Многотонная махина вздрогнула и начала оседать, заваливаясь все сильнее на левый бок.

– Полундра! – заорал Кокошилов, резко отскочив ниже по склону. – Разда-авит!.. Раздавит!..

Грунт, на котором находились подошвы аникинских сапог, пополз вниз. Андрей почувствовал, что земля в прямом смысле уходит у него из-под ног. Танк стремительно надвигался на него. Он обернулся и увидел белое как полотно лицо остолбеневшего Капустина. От страха он потерял способность двигаться.

– А ну!.. – крикнул Аникин, с силой толкнув бойца в правое плечо. Не удержавшись на ногах, тот неуклюже упал и скатился вниз по склону к тому самому месту, где, цепляясь за землю, находился Кокошилов.

Не мешкая ни секунды, но без криков и паники, Андрей отпрыгнул следом вниз и, сделав по инерции несколько шагов, затормозил движение.

Как только они вышли из спасительной зоны заслона танковой броней, то тут же очутились под плотным вражеским огнем. Пытаться залечь тут было бессмысленно, так как сверху для противника все цели были как на ладони.

«Тридцатьчетверка» продолжала неумолимо надвигаться на Андрея и его подчиненных, причем грунт продавливался и осыпался под тяжестью танка все быстрее. Черт, до чего же глупо будет погибнуть, превратившись в котлету под гусеницами своих же танкистов. И деваться некуда, нигде на склоне от фашистских пуль не спрятаться.