Несколько танков, за которыми шел взвод Аникина, наскоком прорвались к железнодорожной насыпи, дугой опоясывавшей подножие высот. Одна из машин выкатилась прямо на рельсы. Из-за каменного строения, стоявшего возле железной дороги, выскочил немец с крупнокалиберным «фаустпатроном».

Сразу несколько очередей, выпущенных Шевердяевым, Капустиным и Липатовым, перекрестились на фрице, но он, прежде чем упал, как подкошенный, успел выпустить гранату. С огненной вспышкой она ударила в бок «тридцатьчетверки», оставив в броне дыру.

– Скорее! – крикнул Аникин, бросившись к танку. С ходу, ухватившись за десантную скобу, он вскочил к топливным бакам, а потом – на башню. Один из двух башенных люков был полуоткрыт. Оттуда тянуло едким, прогорклым дымком.

– Эй, есть кто живой?! – крикнул Андрей, заглядывая внутрь башни. Ему ответили молчаливым взмахом покрытой копотью руки. Аникин ухватился за нее, потом второй рукой – за загривок комбинезона танкиста, подтянул его вверх.

– Погоди, погоди, браток… – хрипло, качая головой, будто пьяный, проговорил танкист. – Сначала командира…

Шлемофон нырнул обратно в башню, и оттуда показалось другое лицо в шлемофоне – совсем юное, почти мальчишеское. Сначала Аникин подумал, что танкист мертв, но он мотнул головой, застонав и попытавшись что-то сказать. Вместо слов изо рта просочилась маленькая струйка крови.

– Помоги… – коротко сказал Аникин Кокошилову, который уже находился тут же, возле люка. Вдвоем они осторожно, но быстро вытащили лейтенанта, потом стрелка-наводчика, который тоже был без сознания.

Последним из люка почти самостоятельно выкарабкался заряжающий. Он сам все время твердил об этом.

– Я – башнер… заряжающий… Еще парней надо… механика нашего – Василя… и радиста…

Андрей приказал Кокошилову помочь башнеру и остальным членам экипажа, а сам, скатившись по броне под несмолкающий звон секущихся о корпус вражеских пуль, бросился по насыпи вперед.