«Гулико, Гуля, Гулечка!» — поет моя душа. Все мои мысли только о тебе! Как бы, ну как бы снова ее увидеть! И, о чудо! На следующий день Гуля появляется во дворе крепости. Приветливо машет мне рукой. О, я уверен, она пришла специально ради меня! Догоняю ее в укромном месте, прижимаю ее руку к своему бешено стучащему сердцу. Девушка руку не отдергивает, но нарочито возмущается: «Ты что, хочешь, чтобы весь полк знал, что я кручу любовь с немецким солдатом?! Не смей так открыто бегать за мной!»

— А если бы я был русским солдатом?! — дерзко спрашиваю я, глядя ей в глаза.

— Если бы да кабы во рту выросли грибы, — смеется она, но я же чувствую, что она не против! Короче, все упирается в конспирацию. Но уж тут я мастер, я же разведчик! Договариваемся увидеться ночью, у запруды, я уверен, что мне удастся улизнуть: с нами в комнате на втором этаже ночует только Серега (Петров куда-то уехал). Но мой друг сам по ночам бегает к симпатичной поварихе и хвастается, что у них все на мази. Приходит домой под утро, пахнет духами, и морда довольная, как у кота, наевшегося сливок.

Полдесятого, едва стемнело, как старшина бесцеремонно командует: «Всем спать!» Предупрежденные мною ребята послушно заваливаются и задают храпака. Через полчаса, воровато озираясь, Сергей покидает койку. Через пятнадцать минут после его ухода я натягиваю русскую форму, в которой ездил в Грозный, и бесшумно лезу через окно. Спускаюсь вниз, цепляясь за виноградные лозы, босые пальцы ног чутко нащупывают неровности стены (дом сложен из дикого камня). Часовой перед нашим домом — Esel (осел), даже не обернулся! Зато часовой у ворот окликает крадущуюся тень: «Стой, кто идет?!»

— Рядовой Саакян! — отзываюсь я, мастерски имитируя кавказский акцент. — Слюшай, туалэт иду, да!

Часовой смеется: «Вот засранец!»

Ухожу в тень, затем ловко перемахиваю через забор в том месте, где близко к нему растет развесистая шелковица.

До села примерно с километр. Бегу, нет — лечу, кажется, ноги едва касаются земли, на сердце невиданная легкость, хочется кричать от предвкушения счастья!!!

Естественно, я прибежал намного раньше срока. Сажусь «в засаду», прижимаюсь щекой к коре старой чинары, сердце рвется из груди, бухает, кажется, на весь лес. Но это не от одышки, в учебке я и по пять километров бегал с полной выкладкой. Минут через двадцать со стороны села появляется стройный девичий силуэт, доходит до чинары и с недоумением вертит головой. Выскакиваю из своей засады.

— Ох, чертяка, напугал! — хохочет она и грозит мне пальчиком.

— Гулечка, любимая! — притягиваю ее к себе, ныряю лицом в ее пушистые каштановые волосы. Девичье тело мягко и податливо, волосы пахнут солнцем и медом. Кажется, мое сердце на секунду остановилось. Ищу губами ее губы, нежно касаюсь их.

Но как в сказке, наше счастье продолжалось только три ночи. Как говорится, «es kommt doch endlich an die Sonnen». Перевести это можно по-разному, в том числе и как «шила в мешке не утаишь».

Наше третье свидание было прервано самым ужасным образом! Огромная кавказская овчарка выскочила из-за кустов и грозно зарычала, готовясь прыгнуть на нас. Схватив с земли толстый сук, я встал у нее на пути, готовясь защитить Гулю от злобной твари. Я замахнулся, пес прыгнул и яростно вцепился в палку.

— Назад, Борз! — подчиняясь хозяйскому голосу, собака подошла и села у ног Сергея.

— А ты у меня сейчас получишь за побег, — тон старшины не предвещал ничего хорошего. — Иди сюда, чертов фашист!

Он выхватил палку из пасти пса и недвусмысленно показал, ЧТО именно собирается ею сделать. Я чувствовал, что он не совсем трезв и очень зол.

— Сережа! — как можно более мирным тоном говорю я. — Ты прекрасно знаешь, что я не собирался бежать.

— И он не фашист! — пискнула за моей спиной перепуганная Гуля.

— Иди сюда! — тон Сергея был непререкаемым. — Ты сбежал, ты подставил меня перед Чермоевым, теперь ты получишь по полной программе!

— Сережа, ты же ему все кости переломаешь! — возмутилась Гуля.

— А ты, курва, заткнись! С тобой особый разговор будет. А ты, Гроне, иди сюда!

— Яволь, но ты брось палку, и спокойно вернемся в крепость.

Но мои слова только обостряют ситуацию. Старшина снимает с плеча автомат и целится в меня. Гулька с воплем кидается к нему, он отшвыривает ее в сторону. Сидя на земле, она потрясенно смотрит, как я делаю навстречу Сереге шаг, другой, третий. Застываю, глядя ему в глаза, жду удара; палка опускается мне на плечо и с треском ломается пополам. Потом на меня обрушивается дикий поток матерной ругани:

— Проклятый фашист, скотина, дурак, ты что, хочешь, чтобы меня упекли в штрафбат, а тебя расстреляли?! — Серега схватил меня за плечи и трясет как грушу.

— Но ты же знаешь, что я не собирался бежать.

— Да если бы собирался, я бы тебя до полусмерти избил! И не смейте больше встречаться! Идет война!

Накричавшись, отправляет Гулю в село, а меня тащит в крепость. Нас встречает ухмыляющийся Чермоев: «Сколь волка ни корми, он все в лес смотрит! Я же говорил, что фрицам нельзя доверять. Посиди тут, подумай о своей выходке! Ты в плену, а не на курорте!»

Он приказывает Сереге запереть меня в темном сыром погребе, где раньше хранили вино, а теперь размещается гауптвахта.

До рассвета еще далеко. Кое-как пристраиваюсь в углу на старых мешках, свернувшись клубочком от холода. Плечо, куда пришелся удар, опухло и немилосердно болит, но еще больнее на душе, буквально слезы готовы из глаз брызнуть. А я-то думал, что Сергей мне друг. Что я такого сделал?! Он же прекрасно знал, что я не собирался сбегать!

Только перед самым рассветом забываюсь тревожным сном. Будит меня какой-то странный звук: тихие, но четкие постукивания по стене. Отдельные удары сливаются в какое-то подобие ритма: точка, тире, тире, точка… «Что с тобой? Ответь!» Господи, это же морзянка, и стучать так может только Курт, это его почерк. Вот молодец, что пришел! Поднимаю с пола осколок кирпича и спешно выстукиваю ответ. «Ну ты попал!» — изумляется мой приятель и обещает поскорее информировать о происшествии Лагодинского. Конечно, надо успеть раньше Чермоева доложить полковнику нашу версию произошедшего.

Утром меня вызвал полковник Лагодинский.

— Военнопленный Гроне, вы отдаете себе отчет, что за повторный побег я могу вас или расстрелять, или отправить в такой лагерь, где вы сдохнете от голода и холода на лесоповале?!

— А на первом допросе вы говорили, что в русских лагерях хорошо кормят и гарантировали хорошее обращение, — нагло отвечаю я. Никуда он меня не отправит, я радист, ключевая фигура в радиоигре.

— Ну ты даешь, Ромео! — полковник красноречиво крутит пальцем у виска. — Неужели так сильно влюбился, что всю башню снесло?

Мне терять нечего. Рассказываю о том, что люблю Гулю еще с довоенной поры.

— А как же закон о чистоте крови?

— Was ist das? Чего?!

— Ну, в рейхе же существует закон о чистоте крови. Ариец не может любить девушку низшей расы?

Нет, этот еврей явно смеется надо мной.

— Но Гуля… Клянусь, я никогда не воспринимал русских как унтерменшей. В этот бред могут верить парни из Баварии, но я-то вырос в Чечне.

— А если бы твоя девушка была еврейкой и дело происходило в Германии?

— Да хоть цыганкой! Я люблю ее! Зачем такие вопросы?!

— От ведь Ромео и Джульетта! — усмехнулся полковник.

Короче, Лагодинский не только освободил меня из карцера, но даже дал понять, что будет сквозь пальцы смотреть на продолжение нашего романа.

Потом Гюнтер рассказал, что произошло при обнаружении моего отсутствия. От яростной ругани Чермоева содрогались стены. Это он заставил Нестеренко травить меня собакой, а ребята очень боялись, что чеченец, воспользовавшись ситуацией, просто-напросто пристрелит меня якобы при попытке к бегству. Моя жизнь действительно висела на волоске, и спасло только то, что я был нужен для спецоперации.

Оказывается, капитан сам весьма неравнодушен к красивой Серегиной сестренке.

— Боже мой, но он же женат, у него пятеро детей, один из которых Гулин ровесник, — изумился Курт.

— А у горцев другой менталитет, он мусульманин, и у них официально разрешено многоженство. Возьмет Гулико младшей женой в гарем, — засмеялся знаток местных нравов Димпер.

— Ты, наверное, шутишь?! Неужели семья Сергея согласится на такой брак?!

— Так дело даже не в этом, советским девушкам запрещено вступать в подобные отношения с немцами, и нарушения могут караться очень жестоко. К тому же Чермоев старше Нестеренко по званию и может давить на него.

Да уж, куда тягаться бесправному немецкому военнопленному с ревнивым капитаном НКВД. У того, как говорится, все козыри на руках. А у меня только моя горячая любовь и непреклонный характер. И еще уверенность, что Гулико неприятны ухаживания Чермоева, ведь он намного старше ее и женат. Да-да, вот еще этот пунктик насчет жены. Именно поэтому полковник Лагодинский недоволен действиями Асланбека. Будь тот хоть трижды мусульманин, но Советская власть запретила многоженство. После выясняется, что Сергей и тетя Тося тоже предпочли бы меня в качестве жениха для Гули, если бы… Господи, если бы не было этой проклятой войны, создавшей между двумя влюбленными сердцами бездонную пропасть из крови, слез, горя и ненависти!

— Вам с Гулей было бы лучше, если бы ты пришел в Грозный с немецкими войсками как победитель, — пошутил Курт.

— К сожалению, нет, — серьезно отвечаю я. — Наше руководство ни за что бы не дало мне разрешение на брак с девушкой неарийского происхождения. Мы действительно как Монтекки и Капулетти, и нам не видать счастья.