— Из Центра передали: ждать очередную посылку из абвера ориентировочно в ночь на 30 января, опять груз оружия, боеприпасов и новейшей модификации мин. Наш отряд должен передать наилучшие координаты для выброски груза и оборудовать площадку.

— Отлично, — потирает руки Лагодинский. — Даже не надо тайком добывать сведения на секретном заводе, образцы сверхсекретной продукции абвер сам любезно вышлет нам авиапочтой. Ну, и особая благодарность от меня майору Арнольдту за бесперебойное снабжение боеприпасами. Прямо впору писать на него представление к награде за бескорыстную помощь Красной Армии!

На следующий день наша команда выезжает на большое горное плато над аулом Сержень-Юрт и оборудует там площадку с кострами. Стаскиваем сухой валежник, складываем его в четыре большие кучи и обильно поливаем керосином. Повезло, что погода не очень морозная, и слава богу, на нас не хлипкие вермахтовские шинели, а добротные красноармейские полушубки, но дует холодный влажный ветер, и я все равно мерзну. Точнее, пока работаешь — еще ничего, согреваешься в движении, но стоит только присесть отдохнуть, как холод начинает пробирать до самых костей. Вон Сереге хорошо — настоящий русский мужик: по-молодецки машет топором, аж звон по всему лесу стоит, весь распаренный, красный, полушубок нараспашку, аж пар от него валит! Не отстает от него и Петров, еще и на нас с Куртом успевает покрикивать: «Давай-давай!»

После обеда появляются любопытные чеченские подростки и старик, тоже собирающие в лесу хворост. Мальчишки пытаются общаться с нами наполовину на ломаном русском, наполовину на языке жестов. Старик с косматой седой бородой и в грязном бараньем тулупе, подпоясанном веревкой, производит впечатление полоумного — ничего не говорит, только мычит, как глухонемой, и шарахается от нас. Преклонные года согнули его почти пополам, он опирается на суковатую палку, приволакивает левую ногу, но движется довольно бодро для своих лет. Угощаем чеченцев немецким шоколадом из пайка и просим никому не говорить, что видели нас здесь.

Как только стемнело, прекращаем работу и битком набиваемся в крытый кузов полуторки, жмемся Друг к другу, пытаясь хоть как-то согреться и хоть немного поспать. Прижимаюсь к теплому телу Гюнтера, кладу голову на его плечо, на моих коленях пристраивает свою рыжую кудлатую голову Крис. Надо обязательно поспать, посреди ночи нас вновь ждет тяжелая работа.

Ровно в четыре ночи по команде запаливаем костры. В ночном небе раздается гул невидимого самолета, Курт по звуку его двигателя подтверждает, что это действительно «Ю-52». Гюнтер и Крис стреляют из ракетниц, подавая условный сигнал: две зеленые ракеты и красная. Пилоты делают круг; смутная тень под вой моторов скользит в вышине, закрывая звезды, затем в воздухе раскрываются белые купола грузовых парашютов.

Под руководством Петрова грузим тяжеленные контейнеры в крытый кузов полуторки, затем мы с Куртом готовимся к сеансу радиосвязи.

Сегодня на ключе будет работать Хансен, так как по легенде для абвера именно он является радистом группы Османа. Помогаю приятелю развернуть полевую рацию, затем сажусь рядом и, подсвечивая обоим ярким лучом электрического фонарика, диктую цифры записанной на листке шифрограммы. Текст составили мы с Петровым, дело Курта просто передать, а мое дело проследить, чтобы все было передано точно. Кстати, Лагодинскому здорово повезло в том плане, что Хансен был очень хорошим радистом и владел скоростью передачи более 120 знаков в минуту, поэтому абвер даже не предлагал прислать ему замены из своих агентов (читатель понимает, что последний вариант был бы очень невыгоден полковнику).

Точка-точка-точка — тире — точка-тире, did-did-did — da — did-da (SK — Schluss Kamerad) — заканчивает свою песню морзянка. Курт переходит на прием и дыханием согревает озябшие пальцы. Абвер рекомендует исследовать возможности диверсий на вновь построенной Кизлярской железнодорожной ветке, поздравляет Шмеккера с представлением к очередному званию гауптштурмфюрера.

— О, завтра будем обмывать новые погоны Петрову! — потирает руки Серега.

— Вам бы только повод выпить! — возражает майор. — Скоро совсем сопьетесь.

На рассвете трогаемся в путь. Дорога скользкая, слегка подтаявший днем, а затем вновь примороженный за ночь снег превратился в гололед, и шофер с трудом удерживает машину на обледенелой дороге. Петров сидит в кабине рядом с водителем, остальные члены нашего отряда разместились в кузове, верхом на ящиках с боеприпасами. В голове нашей маленькой колонны едет трофейный мотоцикл с тремя красноармейцами и ручным пулеметом, сзади открытый «Виллис». Сидящие в нем четверо красноармейцев, держа оружие наперевес, настороженно оглядываются по сторонам.

Вот каменный мост перед подъемом к селению, подъезжаем к нему, но тут вдруг впереди со скалы обрушивается камнепад, заваливая дорогу перед нашей колонной. Едущих впереди мотоциклистов скашивает вражеская автоматная очередь, мотоцикл теряет управление, съезжает с дороги и вместе с мертвыми пассажирами, кувыркаясь, летит с крутого берега в горный поток. Почти одновременно за спиной раздается грохот, нас обдает взрывной волной и комьями мерзлой земли — это подорвался идущий сзади «Виллис», перегораживая путь назад. Выстрелы прошивают брезентовый верх кузова полуторки, только чудом не задевая нас. Водителю нашей машины повезло меньше — пуля, разбившая ветровое стекло, попадает ему прямо в лоб, он падает всем телом на руль, и машина, с треском смяв радиатор, врезается в скалу.

Понимаем — попали в засаду, быстро выпрыгиваем из кузова и занимаем более выгодную для обороны позицию под каменной аркой моста. Странно, но враги пока не стреляют. Вместо этого из-за завала раздается до странности знакомый хриплый голос, он громко кричит по-немецки:

— Камерады! Я Фриц Швейффер, ротенфюрер СС. Вы окружены превосходящими силами повстанцев и все будете убиты, если не прислушаетесь к голосу разума. Есть деловое предложение: вы четверо сейчас спокойно уходите, оставляя нам машину с боеприпасами и обоих русских…

— Это еще что за привидение? — я недоуменно гляжу на Сергея. — Вы же расстреляли Фрица? Если он восстал из ада, то весьма не вовремя и не к месту!

— Сбежал ваш Фриц по дороге в Грозный! — яростно сплевывает Нестеренко. — Чего он там каркает, переведи.

— Просит, отдайте, пожалуйста, патроны, ради нашего давнего знакомства, — ухмыляется Гюнтер.

— Ага, патроны и в придачу ключ от квартиры, где деньги лежат! Да я сейчас швырну гранату в машину, все сдетонирует к чертовой матери… — выдергивает из-за пояса гранату Сергей.

— Спокойно, я придумал лучшее применение этой гранате, — удерживает его руку майор.

— Пауль, Гюнтер, отвлеките пока ротенфюрера разговором; ты, Нестеренко, тем временем постарайся зайти к бандитам с фланга и достать их гранатой, а мы прикроем тебя выстрелами.

Дело в том, что нападавшие не могли видеть, сколько человек находится под мостом, но под прикрытием крутого берега была реальная возможность подобраться к ним на расстояние броска гранаты.

И вот мы с Гюнтером включаемся в активную полемику с ротенфюрером, а сами смотрим, как Серега ползет, прижимаясь к обрыву.

— Эй ты, бывший штурмовик! Забыл, как наши красные отряды били вас в гамбургских пивнушках! Но ничего, напомним! — сложив руки рупором, кричит Гюнтер.

— Мало гестапо вас в тюрьмы сажало, тельмановские ублюдки! — с полуоборота поддается на провокацию старый нацист.

Полемика превращается в поток взаимных оскорблений, но как только старшина подползает достаточно близко и нам нужно полностью отвлечь внимание на себя, диалог быстро переходит в перестрелку. Нестеренко встает, широко размахивается, граната по крутой дуге перелетает через завал и падает среди бандитов. Один из них пытается успеть отбросить ее назад, но она взрывается прямо у него в руках. Большинство из находившихся в засаде оказываются или сразу убиты наповал, или тяжело ранены. Конечно, есть еще несколько человек, засевших в окружении слева и сзади от нас, но численный и моральный перевес уже на нашей стороне. Продолжаем с ними перестрелку еще минут десять, причем нам удается подстрелить еще парочку бандитов. Относительно невредимы остаются только четверо из нападавших; поняв, что затея не удалась, они спешно покидают поле боя. На плечах у одного из них виден знакомый грязный бараний тулуп, в здоровенной фигуре другого мы узнаем ротенфюрера. Даем вслед еще несколько выстрелов, к сожалению, мимо, пули только подняли фонтанчики снега недалеко от их ног. Фриц оборачивается и орет, грозя кулаком: «Мы еще столкнемся с тобой на узкой дорожке, Гроне!» Мы тоже посылаем ему вслед парочку не менее добрых напутствий.

Быстро вызываем по рации подкрепление: прибывшие бойцы помогают разобрать завал, перегружаем ящики на другую машину и уезжаем.

— Все наш хваленый гуманизм, — возмущается по дороге Петров. — И Фрица еще в плену надо было пристрелить, и нежелательных свидетелей на поляне тоже; вы же поняли, что этот полоумный дед был не кем иным, как переодетым бандитом. Покрутился возле нас, все разнюхал. Там на плато, на открытом месте, они нападать побоялись, решили устроить засаду. А вы, ребята, молодцы, я было испугался, что вы поддадитесь на провокацию этого эсэсовца.

— Вернуться обратно в банду?! О чем вы говорите?! — отвечает за всех немцев Гюнтер.

Я по дороге прошу Нестеренко объяснить, как Удалось этому нацисту «воскреснуть». Как оказалось, история ничего общего с чудесами не имела.