Глава четырнадцатая
Лесные массивы, уже обследованные группами поиска, Радовский обводил на своей карте синим карандашом и затем тщательно заштриховывал. Это занятие чем-то напоминало отроческие годы. Гимназию. Домашние задания. Набор цветных карандашей, привезенных отцом из поездки в губернский город…
Во второй половине дня в стороне хутора Закуты послышалась стрельба. Радовский тотчас выслал туда дозор. Спустя час дозор вернулся и доложил: в лесу близ хутора Закуты идет стрелковый бой, на опорный пункт неожиданно вышли то ли партизаны, то ли советская разведка, с обеих сторон есть потери ранеными и убитыми. Красные отошли на юго-запад.
– Как выглядят убитые большевики? – спросил Радовский.
– Никак, – ответил старший дозора.
– Поясните.
– Своих убитых они утаскивают. Никого не оставили.
– Либо их нет и не было вовсе. Так?
– Так. Из леса со стороны опорного пункта Советов работает снайпер. В итоге: четверо убитых, все в голову, трое раненых – все в поясницу или в печень.
– Так все же кто это был, разведка или еще кто-то?
– Командир опорного пункта пояснил, что противник действовал компактной группой, около двенадцати-пятнадцати человек, одеты одинаково – в камуфляжные комбинезоны и плащ-накидки, имели только легкое стрелковое оружие. Ни на солдат, которые стоят в обороне на этом опорном пункте, ни, тем более, на партизан они не похожи. И действуют совершенно иначе. Когда оказались обнаруженными, сразу стали отходить. Отходили, как я понял, очень грамотно. А когда попытались их преследовать, открыли такой огонь, что половина группы преследования тут же была перебита.
– А как одеты солдаты вермахта? Вы успели их разглядеть? – неожиданно спросил Радовский.
– Как обычно. Как здесь, – пояснил старший дозора. – Но среди них были и люди, одетые в куртки «древесных лягушек» и имели стальные шлемы другой формы.
– Какой?
– Такой же, как у людей господина лейтенанта Шмитхубера.
Предположения Радовского подтверждались. Скорее всего там, севернее, возле Закут, схватились две группы поиска, немцы и русские. Русские вовремя выставили снайпера, возможно, нескольких, и навалили трупов. Своих убитых и раненых, возможно, действительно успели утащить. Но, возможно, таковых на той стороне и не оказалось.
Как всегда, немцы им не доверяли. Основной сюжет операции «Черный туман» разворачивался севернее, возле Закут. Но сообщения о том, что русский самолет найден, до сих пор не поступало. Рация молчала. Одно из двух: либо к секретному объекту их не хотят подпускать вовсе, либо объект пока не найден и в их участии пока не нуждаются. Но обстоятельства мгновенно осложнились: вторая, основная, группа попала под огонь опорного пункта Советов и их снайперов. И Oberstleutnant Брукманн сейчас пребывает не в самом лучшем расположении духа. Ведь ему, как видно, регулярно приходится докладывать наверх о том, как проходит операция «Schwarze Nebel». Прав был Сиверс, сумрачный германский гений никогда не преодолеет своего эгоизма, граничащего с тупостью, когда дело касается других народов, их общих интересов и их общих разногласий. Брукманн сказал, что в штабных документах операция получила кодовое наименование «Черный туман». На деле выходит, что – нет. Все-таки – «Schwarze Nebel». А они здесь, в лесу, – пушечное мясо. Правда, под огонь снайперов попали сами носители высокой крови.
Радовский разделил своих людей на мелкие группы численностью до двух человек, определил им квадраты поиска. И теперь сидел в штабной избе и ждал результатов. Хотелось выпить. Но со Шмитхубером пить не хотелось. Не та компания. Командир опорного пункта, обер-фельдфебель о чем-то оживленно беседовал с лейтенантом. Похоже, они оказались земляками. Видимо, вспоминают, какой вкусный и наваристый айнтопф готовили им жены до войны.
Но в следующее мгновение Радовский снова вернулся к своим размышлениям. Советы тоже действовали в составе разведгруппы. И действовали очень эффективно. В какой-то мере в неудаче второй группы виноваты именно они, подразделение «Черный туман», ведь именно им отведена роль щита от возможного огневого воздействия советских разведгрупп. Щит в нужную минуту оказался далеко в стороне. По чьей глупости, пока неизвестно.
Люди Шмитхубера явно бездельничали. И это раздражало Радовского. В конце концов кому нужен этот чертов самолет?
Немцам, конечно же, не хотелось совать свои головы под пули, тем более в своем тылу. Или Шмитхубер имеет какое-то определенное задание, в суть которого не посвящен он, назначенный руководителем поиска. Вот тебе и четвертый батальон.
Радовский отхлебнул из армейской фляжки, которую ординарец Лещенко предусмотрительно оставил на столе, и подошел к окну. Дождь не прекращался. Иногда порывами ветра его затаскивало на окна, крупные капли матовыми штрихами размазывало по стеклам. Еще и погода – дрянь. И Радовский сделал еще один глоток из фляжки, на этот раз потяжелее. Это был коньяк. Не французский, конечно. Где здесь достанешь французский коньяк? Вадим Зимин, конечно, достал бы и здесь. И сидели бы они сейчас, среди болот, в лесах Могилевской губернии, и пили бы настоящий «Леро» или «Курвуазье» из бочек лимузэнского или гасконского дуба. А почему бы и нет? Сюда бы зондерфюрера Зимина. Нет, поручика Зимина. Мы пили бы «Леро» и с удовольствием закусывали его квашеной капустой и огурцами из простой здешней дубовой бочки, которая в общем-то ничуть не хуже гасконской или лимузэнской. Вадим наверняка бы предложил сходить на болота, пострелять уток. За неимением женщин – охота. Что может быть прекраснее?!
А тут ходи хвостом за этими колбасниками.
За окном мелькнул унтер, провожавший их к сгоревшему «мессершмитту». Унтеру лет двадцать. Может, двадцать два. Чем-то похож на Курсанта.
Радовский отступил на шаг от окна, чтобы его не было видно с улицы, и принялся наблюдать за немцем. Вот он подошел к женщине-проводнику, о чем-то спросил ее или просто заговорил. Та внимательно посмотрела на него и ответила что-то по-немецки. Унтер, должно быть, услышал то, что хотел услышать. Подошел к ней вплотную. Та чистила кобылу. Найда, чувствуя новую хозяйку и ее ласку, ловила женщину то за рукав, то за плечо своими чуткими губами. Когда к ним подошел унтер, кобыла потянулась к нему, но тут же недоверчиво отпрянула, стоило тому протянуть к ней руку. Какая умная лошадь, подумал Радовский. И в памяти его на какое-то мгновение вспыхнула другая. Вернее, другой. Его конь. Буян. Которого он, поручик Радовский, бросил когда-то под Ново-Алексеевкой с притороченной к седлу казацкой шашкой с обломанным клинком. И которого он видел совсем недавно здесь, неподалеку, когда возвращался с Озера, навсегда, как ему казалось, оставив свою семью. Найда такая же умная и ласковая, каким был Буян. Как она похожа на него! Мир лишь луч от лика друга, все иное тень его…
Наконец он стряхнул оцепенение. Снова подошел к окну.
Интересно, о чем они разговаривают? Да, подумал Радовский, это уже не те солдаты Германского рейха, которые пришли сюда в сорок первом году. Эти снисходят до общения. Стоило позимовать несколько зим, получить под зад в Сталинграде, под Курском и на Днепре, и характер нации господ сильно изменился в сторону человечности и, как сказал бы Вадим Зимин, общехристианских ценностей.
Радовский вышел на крыльцо, когда немец уже выходил со двора. Он приказал ему подойти и предложил составить ему компанию.
– Не могу позволить – служба, – ответил унтер и покраснел.
Видимо, предложение Радовского действительно смутило этого молодого служаку. Как будто они живут здесь, на болотах, этакими святыми старцами-затворниками группы армий «Центр».
– Ладно, свободны, – махнул рукой Радовский.
Над хутором пролетела парочка чирков. Уточка стремительно тянула впереди, а следом и немного правее, держа интервал на один корпус, шел селезень. Вот где хорошая охота, подумал Радовский, с восторгом провожая взглядом полет чирков. Он вспомнил подарок генерала Фейна – роскошную садочную курковку фирмы «Зауер и Сын» 1911 года выпуска. Она осталась в деревне под Омельяновичами, в доме, который он занимал. Долго ли ему удастся таскать ее в своем фронтовом багаже? И чьим трофеем станет она в ближайшем будущем? Какой-нибудь штабной майор из большевиков подберет ее среди брошенных мешков и чемоданов бегущей на запад немецкой армии…
Радовский подошел к женщине-проводнику. Погладил Найду.
– Жалко мне ее – под седло-то, господин майор, – сказала женщина и отпустила ногу кобылы.
– Называйте меня Георгием Алексеевичем.
Женщина кивнула.
– У меня к вам просьба, – сказал он. – Вы не могли бы мне составить компанию? Я хочу выпить, а одному как-то неловко. С подчиненными – тоже. Не подумайте ни о чем дурном. Просто я устал от одиночества. Вы меня понимаете?
– Да нет, не понимаю, Георгий Алексеевич. Попробуй понять вас.
– Вот вы и попробуйте. Не получается… Что ж… – И, не дожидаясь ее ответа, он взял ее под руку и повел в дом.
В настенном шкафчике он нашел чистые рюмки. Хлеб, рыбные консервы, искусственный мед и печенье – в ранце Лещенко.
– Вот, Аксинья Северьяновна, угощайтесь. А вначале давайте выпьем.
– За что же?
– А за то, чтобы все это поскорее закончилось.
– За это выпью, – согласилась она.
Радовский выпил одним махом. Положил на хлеб несколько кусочков сардин и протянул Аксинье Северьяновне.
– Я рад, что нашел с вами общий язык, – сказал он, когда она с благодарностью взяла хлеб с сардинами.
Как хорошо, думал он, ощущая действие коньяка, как хорошо… Оказывается, это счастье – сидеть в более-менее опрятной избе среди болот, в компании пожилой женщины из местных, бывшего председателя колхоза, пить коньяк «Jaegerbranntwein», слушать ее рассказы о здешнем житье-бытье и ни о чем не думать. Это что, прощание с родиной? Чужая жизнь – на что она? Свою я выпью ли до дна?
Через час за окном мелькнула голова Лещенко.
Радовский встретил его на крыльце и по лицу ординарца понял, что в лесу что-то произошло.
– Что?
– В квадрате шесть ничего не нашли, – начал Лещенко. Но, как всегда, начал не с того, что и сам считал главным. В глазах стыло напряжение.
– Что еще?
– Сакович пропал. Никаких следов. Как в воду канул.
Вот и потери начались, подумал он. В воду канул… Хорошо, если Сакович действительно всего лишь по неосторожности утонул. Но если дозор возле Чернавичей сняли? Если так, то, значит, разведгруппа Советов, или группа поиска, бродит и в квадрате шесть. Довольно глубоко. И у них, по всей вероятности, более точные данные. Ведь мог пилот перед падением выйти на связь и передать свои координаты. А мог и вовсе уйти через линию фронта и теперь привел разведгруппу к месту падения своего самолета, чтобы демонтировать те приборы и вооружение, за которыми прибыли сюда из Германии люди Брукманна и сам Oberstleutnant.
Саковича он знал хорошо. Доверял ему то, чего другому никогда бы не доверил. Хотя до конца не доверял никому. Но Сакович был одним из самых надежных и способных его курсантов и на него можно было положиться вполне. В абвергруппу он пришел не потому, что хотел избавиться от ужаса концлагеря. Когда они встретились, концлагерь у Саковича был уже позади. Ненависть к большевикам, к их власти – вот что привело того в боевую группу Радовского. Таких людей он ценил. Такие попадались Радовскому редко. И быстро исчезали. Как это ни парадоксально. Потому что именно их приходилось посылать на самые трудные операции.
Еще через полчаса вернулась очередная группа. Старший доложил:
– В квадрате семь ни самолета, ни его следов нет. Обнаружена землянка, в которой недавно кто-то побывал. Отрыта, похоже, местными.
– Местными? Зачем местным землянка?
– На всякий случай. От каминцев прятаться. На хуторе девчата молодые… Похоже, что они и копали. Без понятия. Накатник слабенький – доски. И лаз прямой. Следов вроде никаких. Но лапник свежий. Как будто кто-то ночевал.
– Пойдем, покажи на карте, где это. – И Радовский тут же подумал, что Аксинья Северьяновна наверняка знает, что это за похоронка, кем и для какой надобности отрыта.