Унтер-офицер Бальк вышел из зарослей черемушника, оглянулся на опушку, которая, казалось, была засыпана вернувшимся на эту землю русским снегом, и пошел к крайнему дому. Еще два дня назад Фриц так и сказал ему:

– Послушай, дружище, у меня плохое предчувствие. Между прочим, то же самое было перед Рождеством, когда мы стояли в Дебриках. Тогда тоже никто не предполагал, что иваны решатся атаковать.

Они помолчали. Каждый из них знал, почему молчит другой. Они вспоминали своих боевых товарищей. Эрвина Пачиньски, Вилли Буллерта, Арнольда Штриппеля, Пауля Брокельта, других.

– Думаешь, нас скоро отсюда вышвырнут? – нарушил, наконец, молчание Бальк.

– Конечно, вышвырнут. Но это будет лучшее, что с нами может произойти. В худшем… В худшем – мы останемся здесь навсегда. В этих болотах. Как остались наши ребята в той проклятой деревне. Мы здесь живем как у подножия Везувия. Мне кажется, что он вот-вот проснется.

– На тебя так плохо действует наша катастрофа в Крыму?

– А ты невозмутим? Пойми, Гитлер все силы бросал на юг, отдавал южной группе армий всю лучшую и самую новую технику и вооружение. И – что?! Наша Семнадцатая армия основательно потрепана, потеряла несколько дивизий и эвакуируется из Крыма. Румыны, те просто бегут! Получается, что у иванов союзники куда надежней. Англичане, канадцы, новозеландцы, австралийцы, французы, югославы, поляки. И их становится все больше! А что творится в Италии? Макаронники вот-вот повернут оружие против нас. Если еще высадятся и американцы… На юге – катастрофа. Еще один Сталинград. Сейчас там русские достигнут промежуточного результата и начнут перегруппировку. Но здесь, в центре, наступит пора наступать. Они атакуют, точно говорю тебе.

– Если это случится, то мы тут не удержимся. Би-би-си только толкуют об успехах союзников. Русские, конечно же, накопили сил и здесь. Теперь они давят на всех фронтах. А нам совсем не дают подкрепления. Кого нам прислали за это время?

– Тощую шею Мита и его очки с толстыми линзами. Знаешь, какая польза от них? Единственная. Если правильно разместить их в стволе тридцатисемимиллиметровки, звезды можно рассматривать даже днем.

Они рассмеялись. Но тут же заговорили снова о том, что угнетало больше всего:

– Такое пополнение доставляет больше хлопот. В бою он попадет под первую же пулю и его придется тащить в тыл.

– У фюрера больше нет резервов. Остались только такие, как Мит.

– С таким пополнением мы точно выиграем эту войну.

– Би-би-си сообщает, что это лето должно решить все. Как ты думаешь, томми намекают на высадку десанта во Фанции?

– Будь осторожен. По поводу Би-би-си. Ты знаешь, что за это может быть.

– Неужели война докатится до Германии?

– А ты думаешь, нам простят все то, что мы тут натворили?

– Мне страшно об этом думать. Иваны нам ничего не забудут.

– Послушай, Арним, я давно тебе хотел предложить развеяться. Не хочешь сходить на хутор? В гости к Марии. Чтобы твое мнение о русских немного изменилось в лучшую сторону.

– К Марии? Она ведь твоя подруга!

– Ну… Недавно я узнал одну печальную новость: ей больше нравишься ты, старина.

– Пошел ты к черту, Фриц! – И Бальк швырнул в него сапожную щетку, которой все это время надраивал короткие голенища своих сапог. – Между прочим, все это время ты ее называл «манькой».

– Нет, Арним, она – Мария. И она ждет тебя!

Странное чувство в нем пробудило предложение фронтового товарища. В другое время он либо посмеялся бы над ним, либо пришел в негодование. Но теперь он подумал о женщине так, как думает о женщине большинство из них, сидящих в этих болотах в ожидании атаки русских. Он думал просто о женщине. Почти абстрактной. И неважно, какая кровь течет в ней, на каком языке она говорит. В конце концов, им и разговаривать почти не надо.

И вот теперь первый раз в жизни он шел к женщине. Что подействовало на его решение? То ли игра чирков, которых он наблюдал в окно блиндажа вот уже второй день. То ли воспоминание о другой русской, с которой он был близок однажды во время отпуска. В северном городке. После налета на пирс и железнодорожную станцию британских штурмовиков. То ли вести об отступлении на юге. Если все случится так, как задумал Гейнце, то это будет его вторая женщина. И снова – русская. Ту, «остовку», звали Анной. Эту – Марией. Такие имена можно было встретить и в Германии, и во Франции, и где угодно.

Он несколько раз видел Марию, когда бывал на хуторе. Она совсем не старая, лет двадцати восьми, пухленькая, сероглазая, с красивым ртом и правильным носом. Если бы такую пышечку Бальк встретил где-нибудь в Дюссельдорфе или в своем родном Баденвейлере, то принял бы ее за немку, приехавшую с севера. И почему в таком случае с такой не провести хотя бы одну ночь?

Одну ночь… Но взводный на ночь его не отпускал. Всего на несколько часов. До вечера. Как всегда, Гейнце сможет усидеть на болоте только до вечера, не дольше. А вечером он пойдет на хутор сам. Вот свинья! От внезапной догадки Бальк даже остановился. Да он смеется надо мной! И Мария, возможно, не посвящена в его дурацкий замысел и вовсе не ждет Балька. Он слишком для нее молод. Бальк повернулся и поплелся назад. Но дошел только до опушки. На опушке наломал букет черемухи. И сразу приободрился, осмелел. К женщине надо идти с цветами. Даже если он идет к ней так, после друга. Это все-таки куда лучше, чем пользоваться услугами передвижного борделя, где пожилой фельдшер так обработает препаратами твой член, что ты потом будешь больше вспоминать именно об этой санитарной экзекуции, чем о других впечатлениях. Нет, Фриц над ним просто решил поиздеваться! Чтобы скрасить серость будней. Ведь на дворе весна. Хочется пребывать в ином, более приятном настроении. Если он заявится следом, то так оно и есть. Ну, тогда пусть пеняет на себя… И Бальк уже с азартом подумал о пышной талии Марии. Как такую обнимать? Для этого нужно быть старше хотя бы лет на пять и иметь хороший опыт обращения с женщинами. Ведь она может просто выставить его, непрошеного гостя, хоть он и солдат германской оккупационной армии, за дверь, когда поймет, зачем он пришел.

Но Мария настолько прочно засела в его мозгу, что остановиться он уже не мог.

Ради этого похода Бальк даже искупался в протоке. Вымылся, переоделся в чистое белье. Знакомство мужчины и женщины не должно начинаться с неприятного запаха. Как пахнут солдаты, Бальк знал хорошо. Когда с неделю посидишь в сыром окопе или землянке, да когда пропотеешь хорошенько и пот въестся в нижнее белье.

Марию Бальк всегда видел опрятной, в чистой одежде, даже если она работала в огороде или что-то делала во дворе. У нее не было детей, хотя с мужем она прожила несколько лет. Такое бывает. Потом дети могут появиться. А вдруг Мария забеременеет от кого-нибудь из них? Скорее всего, от Фрица. Ведь он с нею живет уже почти месяц. Может, плод уже зачат. Мы уйдем на восток, чтобы занять где-то там новые позиции, Мария родит здесь сына или дочь. И этот ребенок будет наполовину немцем. Или драгоценное немецкое семя так и не разбудит в этой красивой женщине новой жизни, о которой, должно быть, она мечтает день и ночь. А может, вдруг подумал Бальк, именно для этого ей и нужны разные мужчины? Такое тоже случается. Он где-то читал. В каком-то французском трактате. Женщина чувствует, что в ней происходит. Может, у нее просто не получается с Фрицем, как прежде не получалось с мужем, и она решила побыть с другим? Фрицу наплевать. Получается, Фриц сам его выбрал. Назначил, как старший по званию, как командир опорного пункта, которому здесь в округе подчинено все. Проклятая война, она вторгается во все, даже в это.

Бальк вспомнил, как выглядывал из землянки Фриц, покуривая сигареты из его пачки «Юно», оставленной на лавке у окна, когда он нагишом плескался в протоке, и окончательно пришел к выводу, что старый боевой товарищ над ним просто потешается. Среди скуки и однообразия болотной жизни – это все же какое-никакое развлечение. В том числе и для него, Балька. И это внезапное открытие не просто успокоило его, но привело его в настоящий восторг. Да, это все же развлечение. И оно волнует.

С этими мыслями Бальк переступил порог небольшого домика, крытого, как в прошлом веке, соломой. Здесь жила Мария.

Но Мария в доме оказалась не одна. За столом сидел человек в камуфляжном костюме «древесной лягушки» и пил из кружки молоко, должно быть, предназначенное Бальку. Или Фрицу. Но не ему, кого Бальк, просидевший на опорном пункте столько недель, и в глаза не видел. Должно быть, разведка, подумал он, мельком взглянув на незнакомца и так же, навскидку, определив его принадлежность. Нашивок Бальк не разглядел. Их как будто бы и не было. Должно быть, нашивки спрятаны под камуфляжем. Звание непонятно. Судя по уверенности, с какой себя ведет, не ниже унтер-офицера. Впрочем, в разведке все такие. А «древесные лягушки» могут быть и из СС, и из спецподразделений. У них всех особые задачи и особые полномочия.

Незнакомец взглянул на пышный букет, который в руках Балька начал слегка дрожать, покосился на хозяйку, стоявшую у окна, и отвернулся с едва заметной ухмылкой. Бальк положил букет на лавку, даже не взглянув на Марию. Когда руки освободились, он щелкнул каблуками, сделал прусскую грудь и на всякий случай, чтобы не подводить ни взводного, ни самого себя, представился:

– Унтер-офицер Бальк! Заместитель командира опорного пункта «Малые Васили»! С кем имею честь?

– Инженер Штайн, – неожиданно отрекомендовался человек в камуфляже «древесной лягушки». – Где ваш командир?

– Обер-фельдфебель Гейнце в данную минуту находится в лесном секторе на передовом КП. – И добавил с твердостью в голосе: – Но, герр инженер, о вашем визите не было никакого сообщения?

– И не должно быть.

– В таком случае я вас обязан задержать.

Инженер завернул в бумагу недоеденные печенья «Бальзен», сунул их в ранец, стоявший рядом, на лавке. Оттуда вытащил полную пачку «Бальзена» и положил ее на стол рядом с пустой кружкой. Вежливо кивнул хозяйке, как если бы все происходило где-нибудь в летнем кафе в Дюссельдорфе и он расплачивался за кружку прекрасного пива, и сказал:

– Пойдемте. Ориентировка на нас только что поступила на вашей частоте. Вас ждут майор Радовский и лейтенант Шмитхубер.

– Скажите, унтер-офицер, десятого числа после полудня вы и ваши подчиненные не наблюдали ничего необычного? В небе. На болотах. В лесу. Над лесом. В поведении местных жителей. Ну, и так далее. Нас может заинтересовать буквально все. – Радовский говорил неторопливо, настраивая и унтер-офицера на неторопливый вдумчивый ответ. Пусть хорошенько пошевелит мозгами и вспомнит все.

Десятого… Десятого… В этот день радиостанция Би-би-си передала сообщение о бегстве 17-й германской армии из Крыма и гибели семидесяти тысяч немецких и румынских солдат и офицеров. Но как они могли узнать о том, что я прослушиваю частоту союзников? Нет, чепуха, тут же спохватился Бальк, из-за прослушивания каким-то унтером вражеской радиостанции – такой переполох? Фриц… Обер-фельдфебель Гейнце предыдущую ночь провел здесь, в Малых Василях. Там же и, должно быть, так же, как и последующую. Но кто об этом знал? Он, его заместитель, и личный состав патрулей. Никто никуда не отлучался. Никто не мог сообщить о ночных отлучках командира опорного пункта «Малые Васили». Значит, дело в другом. И потом, реакция инженера на его букет черемухи… Инженер не вспылил. Но все понял. Ему на их шуры-муры, как говорят русские, с местными наплевать.

Офицер, который задавал вопросы, снял куртку, и Бальк увидел погоны майора вермахта. Слава богу, с облегчением вздохнул он, это не гестапо и даже не «цепные псы».

– Герр майор, разрешите доложить?

– Докладывайте.

– Десятого мая приблизительно в шестнадцать двадцать по берлинскому времени в небе наблюдался воздушный бой. Неподалеку от хутора, а точнее, в полутора километрах на юго-запад упал подбитый самолет Люфтваффе. Это был истребитель «Мессершмитт-109». Пилот кабины машины, к сожалению, не покинул. Самолет загорелся в воздухе и к моменту падения фактически развалился на две части. Останки пилота, фрагменты одежды, а также награды и личные вещи, которые были найдены при погибшем, в тот же день переданы патрулю жандармерии, который прибыл к месту падения через несколько часов на двух мотоциклах.

– Чей патруль? Полевая жандармерия?

– Нет, Люфтваффе. На них были синие горжеты, герр майор. Это я точно помню.

– Что еще?

– Местные вели себя как всегда. Здесь, герр майор, спокойно. В русских окопах тоже не наблюдалось ничего особенного. Все как всегда. Даже темп речи в их окопах был тем же, что и день назад. И голоса те же. Ничего не изменилось. Любые изменения были бы сразу же зафиксированы нашими наблюдателями.

– Попыток проникновения с их территории не наблюдалось? Разведгруппы, парашютисты, неизвестные в гражданской одежде…

– Нет. Ничего такого не было. Можно посмотреть журнал наблюдений.

– Ну, в журнале наблюдений, унтер-офицер, у вас, конечно же, полный порядок. Вы ведь служите здесь не первый год. – Радовский посмотрел на часы. – К одиннадцати пятнадцати, по местному времени, командира опорного пункта ко мне. А вы сейчас покажете нам место падения «мессершмитта».

Осматривать упавший немецкий истребитель поехали четверо: Радовский, лейтенант Шмитхубер, инженер, и Лещенко, которого Радовский всегда держал при себе и как денщика, и как связного, и как коновода, и как охранника. Бывший механик-водитель «тридцатьчетверки», ко всему прочему, прекрасно разбирался в технике.

Рассчитывать на то, что Советы еще не спохватились и не ищут свой пропавший истребитель, было бы опасной ошибкой, чреватой еще более опасными последствиями. Но почему их здесь нет? Означает ли это, что они ищут своего «лавочкина» со сверхсекретными пушками и бортовым оборудованием на своей территории? Или здесь действуют очень опытные специалисты? Радовский вдруг почувствовал, что упавший самолет лежит где-то неподалеку, что искать его нужно не на русской территории, а именно здесь. Правда, опорный пункт Советов, как только что выяснилось, находится в болотах всего в двух километрах от НП, расположенного в лесу. А следующий – в трех и значительно западнее. Так что они сейчас находятся фактически в тылу у красных. Но туда не добраться. Болота разлились в настоящие озера. Возможно, придется запрашивать дополнительную экипировку и снаряжение в виде надувных лодок, оснащенных легкими моторами, и болотные сапоги для всего личного состава.

– Русские самолеты возвращались через ваш участок? – спросил Радовский унтер-офицера, который неотрывно следовал за ним.

– Нет, немного южнее. Но мы их прекрасно наблюдали.

– Сколько их было?

– Три бомбардировщика. Это были двухмоторные пикировщики. И пара истребителей. Таких мы никогда не видели.

– Вот как?

– Да, они летели очень быстро. А в воздушном бою наши «мессершмитты» ничего не могли с ними поделать. Скорость у русских была заметно выше. Скорость, маневренность. Хотя и выглядят они крупнее наших истребителей. Такого мы никогда не наблюдали. Это что, новые самолеты Сталина, герр майор?

– Что вы наблюдали еще? – пропуская мимо ушей неприятный вопрос унтера, спросил Радовский и покосился на Шмитхубера.

– Что еще? – Бальк нахмурил лоб и вспомнил: – Назад пролетел только один, герр майор! Другого русского нигде не было.

– Вы хотите сказать, что во время воздушного боя один из советских истребителей был сбит?

– Нет, герр майор, во время воздушного боя были сбиты два наших истребителя. Один из них упал близ опорного пункта. А русский истребитель, по всей вероятности, был сбит где-то над аэродромом. Если вообще был сбит. Мы его не видели. На восток ушел один. Это мы наблюдали совершенно точно. Мы решили, что второй русский вернулся параллельным курсом. А теперь я понимаю, что он был все же сбит. Этого, герр майор, мы не наблюдали.

Лейтенант Шмитхубер все это время молча слушал их беседу. Когда же подъехали к обгорелому остову самолета, тут же поинтересовался, куда увезли тело пилота.

– В Омельяновичи, – ответил Бальк.

– Там есть солдатское кладбище?

– Да. И офицерское тоже.

Самолет выгорел почти целиком. Обломки обшивки, куски дюраля валялись повсюду. Похоже, специалисты из Люфтваффе здесь уже поработали. Несмотря на повреждения, причиненные пожаром и взрывом бензобака в момент соприкосновения с землей, следы попаданий 20-мм снарядов скорострельной пушки советского истребителя были отчетливо видны на фюзеляже и левой плоскости. Часть плоскости вовсе отсутствовала. Стабилизатор и хвостовой руль высоты были буквально обрублены плотным залпом. Широкие пробоины зияли возле фонаря пилота и по всей длине машины до самого капота. Попадание, надо отдать должное советскому пилоту, было таким, после которого выжить «мессершмитт» уже просто не мог. Трасса, видимо, прошла и по фонарю пилота. Часть дюралевых стоек каркаса буквально срезало.

Лейтенант Шмитхубер сделал знак рукой своим людям. Инженер тут же вытащил из футляра фотоаппарат и сделал несколько снимков. Снимал инженер в основном фрагменты, где хорошо просматривались результат попаданий 20-мм снарядов.

Радовский взял повод из рук Лещенко, ловко, как двадцать лет назад, вскочил в седло и подумал о следующем. Шмитхубер, видимо, сам того не заметив, однажды обмолвился, что из Варшавы вылетела группа в пятнадцать человек. А с ними сейчас идут пятеро: радист, авиамеханик, он же инженер, снайпер, сапер и сам Шмитхубер. А если лейтенант не оговорился и спецрейсом из Варшавы вчера прибыли действительно пятнадцать человек? Следовательно, те десять из них, которых здесь нет, тоже не сидят сейчас сложа руки. Значит, рядом с ними работает другая группа. Вот для чего Шмитхуберу необходимо постоянно держать в курсе событий подполковника Брукманна. Брукманн дирижирует обеими группами, сидя в Омельяновичах. Как можно доверить такую операцию русскому, даже если он майор вермахта? Радовский оглянулся на немцев. После того как он позволил лейтенанту Шмитхуберу выйти на связь по «Петриксу» опорного пункта, тот заметно успокоился и уже не торопил Радовского, не напоминал, что они отстают от графика.

Скорее всего, размышлял Радовский, по предположениям немцев, реальный район падения Ла-5ФН находится где-то в другом конце Чернавичской пущи. А группу Радовского держат возле хутора Малые Васили для того, чтобы воспрепятствовать возможным действиям поисковых групп Советов. Следовательно, они – не основная группа. Настоящий поиск ведут те десять, которые прибыли вместе с этим любителем Чайковского и Рахманинова. Именно через него, через лейтенанта Шмитхубера, Радовскому была передана информация о том, что советский истребитель упал на своей территории, но Советы якобы об этом пока не знают. Чушь. А вот то, что они – группа-дублер, очень похоже. Группа отвлекающего маневра. И засветиться они здесь должны были в первый же день. А он спутал все карты, запретив лейтенанту Шмитхуберу выходить на связь. Таким образом, роль группе Радовского отводилась довольно простая: принять на себя возможный удар Советов и связать боем их поисковую группу, если она здесь вдруг появится. Ну а если она появится не здесь, то их быстро перебросят туда, куда это будет необходимо. То же самое было и под Вязьмой в сорок втором, когда в руках Радовского фактически уже находилась штабная группа 33-й армии во главе с командармом Ефремовым. Но и тогда немцы придумали многоходовую комбинацию с вариантами-дублерами. Правда, впопыхах все варианты запустили одновременно. Побоялись упорства русского генерала, который шел напролом и вот-вот мог выскользнуть из ловушки. В лесах вокруг кочующего «котла» тогда действовали многие ведомства и разведки самых различных служб. В итоге штабную группу уничтожили из орудий и минометов, а оставшихся в живых добил пехотный батальон. Иногда выстрелами в упор. Как во время ликвидации партизанских деревень. Словно и не существовало приказа захватить управление армии в целости и сохранности. А может, что-то существенное произошло в окружении фюрера и русскую карту из игры просто-напросто выбросили. Ведь и сейчас к русским относятся с недоверием. Где они, четвертые батальоны? Хотя и трех уже нет. Русским по-прежнему не просто не доверяют, русских боятся. Потому что четвертый батальон может оказаться многочисленнее и сильнее первого, второго и третьего вместе взятых. А если учесть, что он будет находиться на фланге, который не защищен…

Радовский посмотрел на карту. Советский истребитель, скорее всего, упал восточнее, откуда они только что пришли. В лесу за Чернавичами. На карте в той части пущи обозначены обширные болота и пустоши. Пустоши – это луга. Иногда заболоченные. Но сверху не видно, что они не пригодны для посадки, и пилот, если он был жив и все еще управлял поврежденной машиной, мог соблазниться именно этими площадками.

Возле дома, где остановился Радовский и где квартировали минометчики, их ждал обер-фельдфебель. Этот наверняка воюет с тридцать девятого, взглянув на фигуру вытянувшегося перед ним старого солдата, подумал Радовский.

До вечера он снарядил две разведгруппы и развел их для переправки на ту сторону болот, в тыл к Советам. Переходить предстояло вечером, когда начнут сгущаться сумерки, или ночью, когда стемнеет совсем.

А остальных, после приема пищи и короткого отдыха, он вывел в лес северо-западнее Малых Василей, где находился, судя по карте, другой хутор. Дороги сейчас туда не было. Но в протоках местные прятали лодки-долбленки, и добраться до Закут, как и до примыкавших к хутору островков не залитого водой леса, особого труда не представляло.