Книга: «Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник
Назад: 9
Дальше: 11

10

Земцов проявил пленку и напечатал фотографии. Был конец июля 1941 года. Немцы взяли небольшую паузу в своем наступлении на этом участке фронта. После боев по реке Великой «бранденбуржцев» расположили в занятом частями вермахта Пскове. Теперь они уже несколько дней квартировали в небольшом особнячке, стоявшем на одной из тихих улочек, за деревянным забором с яблоневым садом под самыми окнами. Видимо, при Советской власти в этом некогда дворянском гнезде располагался дом пионеров или нечто в подобном роде. На дверях висели таблички с названиями всевозможных кружков. Проходя мимо двери, за которой, судя по надписи, располагался кружок любителей фотографии, Земцов вспомнил о катушке с пленкой, отданной им на третий день войны советским офицером-танкистом. Сходил в большую комнату, сплошь завешанную красными вымпелами, барабанами и горнами, — в ней расположился личный состав их подразделения. В углу лежали его советская униформа и снаряжение. Земцов расстегнул нагрудный карман гимнастерки — катушка была на месте. Переложив ее в карман немецкого мундира, в которые пока что обратно переодели «бранденбуржцев», он направился в фотолабораторию. В ней оказалось нетронутым все необходимое для проявки и печати фотографий. Притворив за собой дверь, он принялся за работу.
— У вас недурно получилось, — одобрил Кнапке, вечером разглядывая готовые фотографии.
— Благодарю, — отозвался Земцов. — В молодости увлекался.
Кнапке еще раз перебрал фото, задумчиво потер указательным пальцем кончик носа. Отбросил их на стол и, подводя итог, развел руками:
— Общие планы. Все эти экземпляры советской техники уже в наших руках. С точки зрения разведки — ничего интересного.
Земцов пытливо разглядывал изображенных на фото людей — только вышедшие из боя, стоят на фоне громадного танка, с расстегнутыми воротниками, у кого-то снятые головные уборы. Открытые взгляды, хорошие русские лица.
Понаблюдав, как внимательно разглядывает фотографии Земцов, Кнапке произнес:
— Оставьте снимки себе.
Земцов поднял на него глаза. Произнес чуть иронично:
— Спасибо. Вы чрезвычайно любезны.
Ночью Земцов долго не мог заснуть. Перед глазами у него стояла совсем другая фотография. По известным причинам он сейчас не имел ее с собой. Хотя бережно хранил в своих личных вещах вот уже без малого четверть века. На том фото были запечатлены он и Ольга. Карточка была сделана в Петрограде в конце 1916 года, вскоре после их свадьбы. Он — только что произведенный в очередной чин поручика. Она — снова в платье сестры милосердия. Обычный для столицы империи военного времени снимок. И такой дорогой для них лично…
На военной службе Александр Земцов оказался осенью 1914 года. Как только в военных училищах начался набор на ускоренные четырехмесячные курсы подготовки офицеров, он без колебаний сменил студенческую тужурку на юнкерскую косоворотку. Земцов был принят во Владимирское военное училище, что располагалось в районе Малой и Большой Гребецких улиц Петербургской стороны. В университете ему оставалось отучиться последний год. Уже зимой 1915-го, явившись в увольнение домой в шинели с белыми погонами с алой выпушкой и алым вензелем Великого Князя Владимира Александровича, после чая в родительской квартире на Загородном проспекте, Земцов накинул на плечи свою старую студенческую шинель. Постоял в ней перед зеркалом в прихожей и, усмехнувшись, повесил обратно на крючок.
— Военная форма идет тебе больше, — отчего-то улыбнувшись чуть грустно, произнесла мать.
— Не забудь, что тебя ждет диссертация в университете, — напомнил отец, выходя в коридор и раскуривая свою неизменную, хорошо знакомую Земцову с детства трубку.
— Надеюсь, воин-победитель сможет рассчитывать после окончания войны на некоторые послабления в учебе… — с шутливой выжидательностью вскинул брови Земцов.
— Даже не надейся, — с шумом засопел трубкой отец. — Все будет на общих основаниях.
Земцов-старший являлся уже долгое время профессором столичного императорского университета. Впрочем, ни в каких послаблениях его сын не нуждался — в университете учился Александр блестяще.
После производства в офицеры Земцов заезжал в квартиру на Загородном проститься с родителями в той же самой шинели. Яркие юнкерские погоны на ней сменили погоны прапорщика — каждый с одинокой звездочкой на одном просвете. Было холодно. На вокзал он попросил его не провожать. По Варшавской железной дороге в первой половине 1915 года прапорщик Земцов отбыл из столицы к месту своей службы. Он был определен в Польшу, в формировавшуюся в крепости Новогеоргиевск 114-ю пехотную дивизию, в 453-й пехотный Пронский полк.
Конец весны и половина лета 1915 года прошли в обычных гарнизонных буднях. Ситуация на фронте в то время постепенно ухудшалась. Немцы сосредоточили мощные группировки своих войск на Востоке. «Польский мешок» в силу своей конфигурации и местоположения являлся одной из основных сфер приложения германских военных усилий. Прежде всего под техническим перевесом противника, испытывая недостаток в вооружении и снабжении боеприпасами, русская армия была вынуждена, упорно сопротивляясь, медленно отходить. Становилось очевидным, что крепость Новогеоргиевск в самое ближайшее время будет осаждена неприятелем. С середины августа начались артиллерийские обстрелы и пехотные атаки. Крепость даже бомбили с воздуха. Впрочем, назвать усилия германцев чрезвычайно успешными во всех отношениях пока что было нельзя.
Августовским вечером, вызвавшись добровольцем и набрав таких же, как он, охотников, Земцов с десятком нижних чинов из своего полка предпринял разведку за линию крепостных фортов. Они имели ночную стычку с германским ландвером, захватили в короткой рукопашной схватке неприятельского лейтенанта. При отходе были ранены несколько русских солдат. Получил нечаянную пулю из темноты от своих соотечественников и немецкий офицер. Благополучно вернувшись в свое расположение, Земцов с ранеными немцем и своими солдатами на добытой подводе спешно направился прямиком в крепость в ближайший лазарет. Раненого германца после оказания медицинской помощи определили в одну палату с русскими солдатами.
— Мне нужно его опросить, — коротко козырнув и представившись, указал с порога палаты на лежавшего на койке пленного немца Земцов, вполголоса обращаясь к девушке в платье сестры милосердия.
Его окинули пронзительным взглядом серо-желтых глаз.
— Здесь лазарет, — последовал лаконичный ответ.
— Однако обстоятельства военной необходимости, сударыня…
— Меня зовут Ольга Александровна.
Земцов коротко кивнул с почтением в ответ и щелкнул каблуками. Серо-желтые глаза вновь пробежались по нему с головы до пят. Где-то в их глубине как будто бы блеснул неуловимый огонек, от которого Земцов чуть склонил голову набок. Тем не менее своего взгляда не отвел, повторив мягко, но настойчиво:
— Мне крайне надо с ним поговорить, многоуважаемая Ольга Александровна.
Переодетый в чистое больничное белье германец, с которым Земцов завел беседу на своем прекрасном немецком, с ледяной вежливостью отказался давать какие-либо показания. Отказался также наотрез дать честное слово, что не попытается бежать из госпиталя. Более того, вызывающе заявил, что предпримет такую попытку при первой же возможности. Земцов вышел из палаты в некоторой растерянности. Следовало вызвать и приставить к пленному караул. А пока что после короткого раздумья Земцов собрал лежавшие на кушетке в коридоре мундир, сапоги, фуражку и снаряжение немецкого лейтенанта.
— И что же вы делаете, господин прапорщик? — окликнули Земцова в пустом коридоре. Голос был скорее заинтересованный, чем возмущенный.
Он поднял голову — перед ним стояла и сдержанно улыбалась та самая сестра милосердия, у которой он спрашивал разрешения побеседовать с пленным.
— Видите ли, некоторые обстоятельства военной необходимости… — загадочно произнес Земцов.
— Ах, обстоятельства… — протянула Ольга. В серо-желтых глазах ее заплясали веселые огоньки. — Понимаю.
Земцов выложил из карманов взятой им чужой военной формы документы, деньги и личные вещи, аккуратно положил все это на кушетку.
— Ольга Александровна, будьте любезны — передайте законному владельцу. Все остальное я верну завтра.
— Вот как…
— Именно. Разрешите откланяться.
И, подхватив свои трофеи, зашагал по коридору, провожаемый пристальным взглядом.
— Опасную штуку вы затеяли, Александр Николаевич, — говорил ротный командир после того, как Земцов изложил ему свой план попытаться разузнать намерения противника перед их участком. Форма пленного немецкого лейтенанта пришлась Земцову как на заказ и сидела будто влитая. — Ведь если вас в неприятельском мундире раскроют, церемониться не станут. Однозначно виселица. Тут уж ничего не поможет. Сами понимаете, какое с вами будет обращение…
— Церемониями займемся после войны, — спокойно отозвался Земцов.
К тому моменту бои шли уже на фортах внешнего периметра. Часть из этих фортов была сдана, однако никто не мог предположить, что крепость, в которой оставалась еще масса войск, боеприпасов и продовольствия, капитулирует так быстро. В вечер, когда Земцов собирался облачиться в немецкую форму и отправиться в свою опасную вылазку, пришло известие о том, что Новогеоргиевск капитулирует. В первый момент все отказывались поверить услышанному. А затем как-то разом сникли, надломились…
Боевые действия здесь были прекращены, но германские войска еще не вошли в крепость. Утром следующего дня Земцов совершенно в расстроенных чувствах направлялся в сторону лазарета. Кругом царила неописуемая суета. Сновали военнослужащие разных чинов и родов войск, по дворам ветер носил груды бумаг, где-то что-то спешно ломали и сжигали, доносились одиночные выстрелы — пристреливали лошадей. А он шел с туркестанским мешком на одном плече, в который была убрана немецкая форма. Шел, как и обещал, возвращать ее законному владельцу. При виде всей этой суеты в Земцове крепло чувство того, что не желает он вот так вот бестолково попадать в плен. Не для того он по своей воле отправлялся на войну, чтобы сейчас, по сути не сделав еще ничего полезного, повинуясь воле чужой, маршировать в колонне военнопленных. Да не согласен он с таким проявлением этой чужой воли! Подойдя к зданию лазарета, Земцов окончательно уверился, что в данном случае его неповиновение приказу о сдаче не будет нарушением присяги. А как раз наоборот — именно долг и присяга толкали его на попытку вырваться из капитулировавшей крепости, чтобы попробовать добраться до своих. Как он это сделает, Земцов пока не знал. Он ощущал только, что ничем и ни с кем из здешнего начальства больше не связан. Пусть они все сдаются. Он — не сдается. Полный внутренней решимости и какого-то отчаянного задора, он зашел в полутемное здание лазарета.
— Опоздали — забрали вашего германца, — сообщила ему Ольга, когда они встретились в коридоре возле палаты. — Прямо в больничном халате крепостное начальство увезло.
И добавила с неприязненной язвительностью:
— С большим почтением провожали. А он еще возмущался, что вещи его потерялись.
— Простите великодушно, что подвел вас, — положив мешок на кушетку, развел руками Земцов. И после нескольких секунд сумрачного молчания поинтересовался:
— Куда же вы теперь, позвольте полюбопытствовать?
— Я в плен не пойду! — резко обернулась к нему Ольга, дерзко и решительно сверкнув серо-желтыми глазами.
— Вот как, — заинтересованно вскинул бровь Земцов. И, будто проверяя ее, поинтересовался:
— Чего же вы опасаетесь? Разумеется, никто вам вреда там не причинит. Да и не плен это для вас, строго говоря, будет. Ваша помощь наверняка понадобится нашим же раненым и больным.
— Вот вы туда и отправляйтесь! — обрубила Ольга и порывисто обернулась к стене. Плечи ее ходили вверх и вниз. Земцов, надо признаться, ожидал увидеть на ее глазах слезы или вообще, чего доброго, настоящую истерику. Но не тут-то было. Развернувшись снова к нему, она буквально прожгла его сухим и колючим взглядом:
— Так что же вы здесь стоите?! Бегите сдаваться!
— Видите ли, многоуважаемая Ольга Александровна, — чуть усмехнулся краешком губ Земцов. — Дело в том, что у меня несколько иные планы…
Они прошли в самый дальний угол коридора и оказались в небольшом тамбуре. В палатах хлопали двери, деловито сновал во все стороны медицинский персонал. Прошептались некоторое время, как заговорщики, постоянно озираясь на входную дверь. Земцов еще раз попытался убедить ее, что ей нет смысла так рисковать. Скорее всего, немцы вообще могут выпустить ее беспрепятственно в Россию. Она резко заявила, что не примет никакой милости из рук врага. Два отчаянных молодых задора сошлись тогда в них воедино. Незаметно они перешли к обсуждению деталей совместного прорыва. Ольга именно так это и называла — не побег и даже не выход из окружения, а именно прорыв. В то время как по Новогеоргиевску уныло брели в плен в полном составе роты, батальоны и целые полки, они рассматривали маршрут движения на восток. Оказалось, что у Ольги уже была приготовлена и довольно подробная карта местности, по которой следовало уходить, и даже имелся небольшой запас продовольствия в дорожном чемоданчике.
— Когда вы успели подготовиться? — искренне подивился Земцов.
Оказалось, что вчера в лазарет привезли раненого русского летчика, который после получения известия о капитуляции попытался несколько успокоить заволновавшихся раненых и медицинский персонал, сообщив, что знамена и штандарты дислоцировавшихся в крепости русских частей были самолетами отправлены в расположение основных сил фронта. Летчик сетовал, что из-за ранения не может улететь из крепости сам. И восторгался какими-то знакомыми офицерами, которые еще до принятия решения о сдаче говорили, что в случае такого решения они ему не подчинятся и будут пробиваться на восток. Тогда Ольга и решила действовать так же.
Земцов слушал ее и, сам того не осознавая, любовался своей нечаянной собеседницей. Конечно, с их стороны это была порядочная авантюра с весьма призрачными шансами на успех. Но каждому из них было едва ли больше двадцати лет, и когда же еще было решаться на авантюры, если не сейчас! Земцова, конечно, несколько раз в течение разговора посещала вполне здравая мысль, что он втягивает девушку в очень серьезные неприятности. Он честно озвучил ей все свои сомнения и опасения. Однако Ольга была непреклонна.
Когда они вышли на улицу, по городу уже двигались с разных сторон германские патрули.
— Пойдемте! — Ольга быстро схватила за руку бывшего в полной русской офицерской форме Земцова.
Они перебежали на другую сторону и скрылись в подворотне. Отворив маленькую дверь, поднялись вверх по трем деревянным ступеням и вошли в небольшую комнатку. Как объяснила Ольга, тут она жила, буквально в двух шагах через улицу, напротив лазарета. Здесь они просидели до позднего вечера. С наступлением темноты несколько раз пытались выйти наружу, но всякий раз, слыша гортанные выкрики и тяжелую поступь немецких патрулей, были принуждены возвращаться обратно. В тревожном ожидании прошла ночь.
— У вас есть чемодан? — невозмутимо осведомился Земцов утром следующего дня.
— Чемодан?
— Да. И желательно большой.
Ольга извлекла из-под кровати чемодан внушительных размеров.
— Есть идея, — ободряюще кивнул ей Земцов.
Он переоделся в форму немецкого лейтенанта, которая так и оставалась у него с собой. Натянул пришедшиеся как раз по ноге сапоги рыжей кожи, препоясался ремнем. Сдвинул вперед с левой стороны на германский манер коричневую кобуру трофейного «Люгера». Свою форму уложил в туркестанский мешок, а его, в свою очередь, — в большой дорожный чемодан. На дно чемодана сунул и свой револьвер. Надел фуражку с красным околышем и очень серьезно повторил почти дословно то же самое, что два дня назад говорил Земцову его ротный командир:
— Ольга Александровна, Рубикон перейден. Если меня раскроют в этой форме, последствия будут самые печальные. Если выяснят, что мы действуем заодно — не поздоровится и вам. У каждого из нас есть шанс выбраться по отдельности. Предлагаю вам воспользоваться своим.
— Мы пойдем вместе, — без колебаний произнесла Ольга.
— Ну что же, как вам будет угодно… — Земцов в задумчивости потер подбородок: — Вы говорите по-немецки?
— Немного. Свободно только по-французски.
— К сожалению, мы не в Париже.
— Мы в России. К счастью. — Земцова буквально пробуравил пронзительный взгляд серо-желтых глаз.
Он только молча покачал головой…
Спустя четверть часа улицами Новогеоргиевска, по которым уже прогнали русских военнопленных и теперь деловито сновали германцы, ни от кого не таясь, шагали немецкий лейтенант с большим дорожным чемоданом в руке и сестра милосердия рядом с ним. Слава Богу, нейтральное платье Ольги ничем не выделялось на фоне платьев немецкого женского медицинского персонала. В руках у нее также был маленький чемоданчик. То и дело козыряя, Земцов как можно непринужденнее двигался в сторону хорошо знакомой ему железнодорожной станции. Ольга уверенно держалась в шаге от его плеча. На путях вдалеке протяжно гудели паровозы — значит, железная дорога действовала. Все подъездные пути в западном направлении были забиты теплушками. Увы, во многих из них Земцов разглядел наших пленных.
«Сейчас бы сидел так же», — с горечью и одновременно с волнительной надеждой оттого, что про него это не так, подумалось ему о себе.
Усадив Ольгу на скамейку и пристроив рядом с ней оба чемодана, Земцов спокойно сам направился к стоящей чуть в отдалении от них группе германских военных. До Ольги донеслись обрывки их завязавшейся беседы. Поджав губы и стараясь не выдать своего волнения, она смотрела, как Земцов непринужденно разговаривает с немцами. Вот он достал папиросу, кто-то из германцев услужливо щелкает зажигалкой. Земцов благодарственно кивает, говорит что-то еще, поворачивается в сторону Ольги и делает ей легкий кивок. Ольга сначала непринужденно слегка улыбается в ответ и лишь потом осознает это. Понимая, что выражение лица вот-вот выдаст ее, у нее хватает сил отвернуться в сторону якобы со скучающим видом…
Земцов вернулся, подхватил чемодан. Они переместились на другую скамью в более безлюдном месте.
— Вы не поверите, но я достал билеты, — будто бы невзначай оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не может их слышать, негромко проговорил он. И добавил с легкой улыбкой на губах: — Русские золотые монеты по-прежнему здесь в ходу.
— Вы прекрасно держались, — с нескрываемым восхищением посмотрела на него Ольга.
— Правда? — просто взглянул на нее Земцов и, сняв фуражку, достал платок, медленными движениями промокнув им лоб. — А мне показалось, я весь взмок.
— У вас прирожденный талант для подобных авантюр, — подтвердила Ольга. — Только…
— Что — только?
Ольга подняла на него глаза, в которых блестели слегка насмешливые искорки:
— Только я не ваша невеста из Эльзаса, с которой вы выхлопотали отпуск после вашей контузии, как вы вещали этим господам.
— А вы знаете немецкий гораздо лучше, чем признавались в этом поначалу, — чуть улыбнулся Земцов. И, немного покраснев, проговорил:
— Простите великодушно. Но у меня в кармане ни одного документа. Приходится импровизировать на ходу.
Удивительно, но им удалось тогда покинуть крепость. Двигаться прямо на восток было немыслимо, неправдоподобно и слишком рискованно. Они уехали в северном направлении. Потом были пыльные дороги Польши, небольшие городки с постоялыми дворами, снова железная дорога. Они шли, ехали, пережидали, шли и ехали снова. Земцов обменял часть русских денег на марки и расплачивался ими там, где русские монеты могли бы вызвать подозрение. На небольшой станции на вторую неделю их необычайного путешествия Земцов отправился узнать о поезде в нужном для них направлении. То, что германский патруль во главе с офицером проверяет документы у всех военных поголовно, Ольга заметила сразу. Обернулась — с другой стороны как раз навстречу патрулю появилась фигура Земцова в форме немецкого лейтенанта. Вернув документы какому-то гауптману и козырнув ему, начальник патруля уверенными шагами двинулся прямиком к Земцову. За ним следовали двое солдат с винтовками за плечами. Подхватив свой чемоданчик, Ольга бросилась им наперерез.
— Гюнтер! Гюнтер! — издалека закричала она, называя Земцова первым пришедшим на ум немецким именем.
Патруль не дошел до Земцова шагов пять, когда Ольга промчалась мимо них и с размаху бросилась Земцову на шею. Ее чемоданчик брякнулся под ноги начальнику патруля, а Земцов, обнимая ее за талию одной рукой, другой пытался взять под козырек. Весь его вид изображал крайнее смущение. Немцы окружили их с совершенно растроганными лицами. Один из солдат поднял и поставил рядом с Ольгой ее упавший чемодан. Начальник патруля растянул губы в сентиментальной улыбке и сделал Земцову, который якобы пытался что-то нашарить рукой за бортом своего мундира, останавливающий жест. Не проверив документы, патруль в полном составе проследовал дальше, гулко печатая шаг.
— Благодарю вас, — не глядя на Ольгу и продолжая провожать взглядом уходящих германцев, проронил Земцов.
Он все еще придерживал ее за талию одной рукой. Ольга опустила глаза и увидела, как второй рукой Земцов незаметно застегивает кобуру, которую успел расстегнуть, пока они изображали бурную встречу на перроне.
— Прошу, — протянул он ей согнутую в локте руку и, заглянув в глаза, не произнес, а теперь буквально выдохнул:
— Спасибо большое…
Больше они не стали искушать судьбу, решив, что эта железнодорожная поездка по занятой противником территории станет последней. Сойдя с поезда на небольшом провинциальном вокзальчике, совсем целом, будто бы и не прокатывалась через него война, они пошли по длинной улице вниз. Земцов подождал Ольгу в подворотне, пока она разговаривала с сухонькой старушкой, торговавшей на перекрестке цветами.
— Наши войска оставили город неделю назад, — сообщила Ольга новости, которые ей удалось узнать. — Еще позавчера на востоке была слышна сильная канонада.
Земцов кивнул, вытащил из-за спины букет полевых цветов и протянул их своей спутнице.
— Когда вы успели? — искренне изумилась Ольга. — Откуда, здесь?..
Земцов снял фуражку, взъерошил себе ладонью волосы на виске и, ничего не сказав, только загадочно улыбнулся. Ольга взяла букет и спрятала в нем свое лицо.
В лавке на окраине городка они купили продовольствие. Деньги подходили к концу. Сверившись по карте, Земцов рассчитывал преодолеть остаток пути через начинающийся за городком глухой лесной массив. Судя по всему, линия фронта плавала. Не могло такого быть, чтобы при вновь на некоторое время возобновившейся здесь маневренной войне им не представилась бы возможность перейти ее и оказаться у своих…
Они шли еще почти неделю, а канонада впереди то приближалась совсем близко, то отдалялась, делаясь едва слышной. Несколько раз на лесных дорогах ими были замечены маршировавшие на восток воинские части — все еще германские. Земцов, продолжавший идти в немецкой форме, поостерегся появляться перед ними в прифронтовой полосе. Да и не было в этом такой острой необходимости. Картина происходящего перед ними вырисовывалась более или менее ясная. Расположившись отдыхать на закрытой со всех сторон высокими деревьями лесной полянке, они доедали последний оставшийся у них хлеб. Ольга аккуратно собрала разбросанные на разостланной между ними косынке хлебные крошки. Земцов, сидя на пеньке и расстегнув верхние пуговицы мундира, наблюдал, как она, поджав губы и вставив в них заколки для волос, заплетала свою темно-русую косу. Он знал из ее рассказов, что она добровольно отправилась на фронт. Что отец ее был земским доктором, а на японскую войну пошел полковым врачом. Был тяжело ранен на реке Шахэ, вернулся домой, продолжил свою медицинскую практику. Знал, что через несколько лет после японской кампании у отца Ольги открылась старая рана, от которой он вскоре умер. И никто, даже он сам, не мог помочь. Сдвинулась пуля, которую невозможно было извлечь из груди. Будучи отличным доктором, отец знал, что умирает, но с этим ровным счетом ничего нельзя было поделать. И до последнего продолжал помогать своим пациентам. А за год до этой войны умерла ее мать.
— Мы жили в Гатчине, — грустно произнесла Ольга, погруженная в свои воспоминания.
— Так мы с вами почти земляки! — чтобы отвлечь ее от печальных мыслей, нарочито оживленно воскликнул Земцов.
Он рассказывал ей о своей жизни в Петербурге, об учебе в университете. И так расстарался в пересказе историй, связанных с забавными случаями из их практики сдачи экзаменов и со студенческими похождениями своих друзей и своими собственными, что заставил-таки Ольгу звонко расхохотаться. Достигнутым эффектом Земцов остался вполне доволен.
В одну из уже по-осеннему темных ночей они наблюдали всполохи огня и слышали отдаленную пулеметную и винтовочную стрельбу. Сомнений быть не могло — фронт был совсем рядом. Туманным утром в начале сентября пробиравшихся по краю кочковатого болота Земцова и Ольгу окликнули по-русски:
— А ну, стой! Руки вверх!
Земцов в мундире немецкого лейтенанта послушно поднял высоко вверх обе руки и широко улыбался при этом. А Ольга, бросив на влажную от утренней росы траву свой чемоданчик, гладила большую, с белой отметиной голову коня из наехавшего в тумане почти вплотную на них казачьего разъезда.
— Ну-ну, барышня, не балуйте, — отчего-то неуверенно произнес из седла казак, одной рукой натягивая поводья, а другую, с зажатой в ней длинной пикой, отводя в сторону.
Они перешли фронт в окрестностях Вильно, проделав по занятой противником территории несколько сотен километров. На следующий день Земцов, вновь облаченный в русскую офицерскую форму, разыскал ее — разумеется, в полковом лазарете.
— В этой форме вы нравитесь мне больше, — окинула его взглядом Ольга.
— А вообще? — набрался смелости Земцов.
— Вы забываетесь, Александр Николаевич! — Его буквально обжег взгляд серо-желтых глаз.
— Безусловно. — Он не стал спорить и лишь со вздохом безропотно развел руками.
Серо-желтые глаза перед его лицом искрились и смеялись.
— Разрешите, я буду вам писать, — произнес Земцов и зачем-то, вытянувшись в струнку, щелкнул каблуками.
Ольга рассмеялась:
— Пишите!
За выход в расположение русских частей по занятой противником территории прапорщик Земцов получил орден св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Вскоре его произвели в подпоручики. Из разговоров в офицерском собрании позже он узнал, что отказавшихся сдаваться в Новогеоргиевске и успешно перешедших линию фронта оказалось не больше десятка. Так по крайней мере утверждала армейская молва. Это из примерно стотысячного гарнизона крепости…
В новом пехотном полку Земцов прослужил совсем недолго. Обошедшая командование их история выхода по вражеским тылам к своим вскоре сослужила ему весьма необычную службу. Поздней осенью 1915 года подпоручик Земцов был вызван сначала в штаб полка, а оттуда после непродолжительного разговора направлен в штаб одной из кавалерийских дивизий, стоявших на другом участке. В это время на фронте формировались войсковые партизанские отряды для набегов на вражеские тылы, и туда требовались люди такого склада, как Земцов. Его кандидатура была отнесена командованием к числу наиболее подходящих. Не колеблясь ни минуты, он дал свое согласие на участие в подобных операциях. В ноябре того же года, произведя предварительную тщательную разведку, отряд, в который входил и Земцов, по лесам и болотам перешел линию фронта и произвел дерзкую вылазку в район занятого неприятелем населенного пункта Невель.
В ночь с 14 на 15 ноября внезапному нападению русских войсковых партизан подвергся штаб 82-й германской резервной дивизии, расположившийся в усадьбе неподалеку от старинного белорусского местечка. Одновременно были также атакованы с двух направлений расквартированные поблизости две пехотные роты немцев. Противника захватили врасплох. Подпоручик Земцов командовал одной из небольших групп, на которые были предварительно разбиты нападавшие. Атаковали в высшей степени организованно, точно скоординировав все свои действия, с применением заранее натренированных до автоматизма навыков рукопашного боя. Контингент в отряд был выбран особый — из наиболее отличившихся в боях солдат и офицеров, имевших уже приличный боевой опыт, обладавших отменной выдержкой и решительностью. Вооруженные винтовками бойцы группы Земцова первые несколько минут налета практически бесшумно работали одними штыками. И лишь когда где-то в середине деревни, похожий на сдавленный крик, раздался одиночный пистолетный выстрел немецкого офицера, в ход со всех сторон дружно пошли гранаты. Моментально все загремело и загрохотало. Выбегавшие из дворов в одном нижнем белье солдаты противника с каким-то ожесточенным, но безмолвным остервенением принимались на штыки. Деревенская улица позади следования русских покрывалась брошенными в грязь окровавленными трупами со страшными штыковыми ранами. Земцов лично закидал гранатами несколько дворов с разбегавшимися по ним, подобно растревоженным тараканам, полуодетыми немцами. Нескольких из них, пытавшихся спрятаться за хозяйственными постройками, спокойно, как на полигоне, снял из револьвера. В голове при каждом нажатии на курок ровно пульсировала одна мысль: «За Новогеоргиевск». Очередная выпущенная по врагу пуля как будто смывала часть унижения, испытанного лично им от вида сдавшегося тогда в Новогеоргиевске гарнизона. От картин уныло маршировавших по крепости длинных безвольных колонн, от теплушек на объездных путях, забитых русскими пленными. А еще от едва закончившейся несколько недель назад череды наших отступлений за всю эту вторую половину многострадального пятнадцатого года. Когда на оставленных позициях и в отчаянных контратаках безропотно и отважно полегли тысячи и тысячи русских деревенских парней, погребенных артогнем многократно превосходящего их средствами противника. Земцов со своими бойцами зачищал одно подворье за другим. Они даже не бежали, а просто шли, оставляя за собой страшный, леденящий кровь след. И от этого их с виду неспешного, но неотвратимого движения многие выскакивавшие перед ними немцы замирали в жутком оцепенении. Впрочем, и у тех, кто все-таки пытался бежать, почти не оказывалось шансов на спасение.
…В плен тогда они взяли только несколько человек из числа высшего командного состава оказавшихся в этом районе германцев. Отрядом были взорваны два артиллерийских орудия, разгромлены провиантские склады и сожжены обозы противника. Судя по всему, была уничтожена в общей сложности не одна сотня немецких солдат и офицеров. Потери русских составили всего несколько человек убитыми и ранеными. Рейд удался блестяще.
Спохватившиеся германцы организовали преследование только на исходе утра. Их подошедшие из соседнего населенного пункта пехотные цепи, развернувшись, атаковали партизан на переправе через небольшую речушку. Когда большая часть их отряда с захваченными пленными и документами перешла на другой берег, со склона оставшейся у них за спиной низины ударил во фланг преследователей сначала дружный залп, а затем продолжились редкие винтовочные выстрелы. Земцов, выбрав из своей группы только добровольцев, повернул назад на помощь тем, кто явно решил пожертвовать собой, прикрывая отход основных сил отряда. Короткой контратакой они отбросили противника и соединились с небольшим отрядом во главе с уланским корнетом. Его окружали несколько спешенных кавалеристов. Все — с карабинами на изготовку.
— Благодарю, — лихо подкрутив черный ус, кивнул Земцову корнет. Ловко закинул карабин за спину и невозмутимо представился: — Холодовский. Борис.
— Земцов, — в унисон корнету прозвучал ответ. — Александр.
Оба офицера, разгоряченные боем, встретились прищуренными, хищными взглядами.
— Уходим, — скривив губы и прерывисто дыша, указал в сторону переправы Земцов.
— Согласен, — мотнул головой улан.
В тот раз они вернулись благополучно. Спустя некоторое время уже в нашем расположении Земцов встретил корнета Холодовского. Тот запросто остановился поболтать с ним, как со старым знакомым. Изящным движением пальца с холеным ногтем выщелкнув наполовину выкуренную папиросу из янтарного мундштука, Холодовский доверительно сообщил своему собеседнику:
— Один германец, которого мы притащили, оказался начальником дивизии. И только представьте себе: попросил бритву для приведения себя в порядок, так сказать, — и зарезался! Каково-с, однако?
— Досадное упущение, — констатировал в ответ Земцов. И сначала продолжил, а потом уже поймал себя на мысли, что начинает рассуждать в формате действий их весьма специфического отряда: — Надо учесть такие вещи на будущее.
— Именно! — вскинул брови и расширил свои карие глаза улан, назидательно подняв вверх палец.
Русское верховное командование продолжало активно создавать отряды для партизанских действий во вражеских тылах. Вспомнили опыт первой Отечественной войны 1812 года. Теперь, во время второй Отечественной войны, уже справедливо названной современниками Великой, опыт партизанских действий мог пригодиться во всем своем многообразии. Нашлись и настоящие подвижники партизанского движения. Главным образом среди офицеров полковых разведок, казаков и кавалеристов, зачастую обреченных на длительное вынужденное бездействие в условиях позиционной войны. Армейская молва уже судачила о наиболее лихих и отважных партизанах, неоднократно отличившихся в стычках с германцами: кубанце Андрее Шкуро, братьях Булак-Балаховичах, Романе Унгерне-Штернберге. Вскоре громче всех на фронтах зазвучало имя молодого двадцатитрехлетнего поручика Леонида Пунина — к тому времени кавалера, кажется, уже всех возможных для его чина орденов и знаков отличия. Тем более что и Балаховичи, и Унгерн оказались в его отряде. А само подразделение получило название отряда Особой важности при штабе русского Северного фронта. За короткое время Пунину удалось превратить свой отряд в одно из самых крупных и боеспособных диверсионных подразделений. Земцов почел за большую честь оказаться в этой части. Летом 1916 года они были переброшены под Ригу. Отряд Пунина действовал в зоне ответственности 12-й русской армии. Переходы линии фронта, дерзкие набеги на немецкие тылы, рейды по занятым противником районам, стычки с отдельными воинскими подразделениями неприятеля, уничтожение его складов и обозов, порча железных дорог, мостов и линий связи, захват «языков» — все это стало жизнью Земцова на протяжении длительного времени. В часы затишья он писал длинные письма Ольге, переводил для нее в стихах Гете и лишь вскользь упоминал о своих буднях якобы позиционной для него, как и для всех, войны. Она отвечала ему, рассказывая о своей работе в одном из столичных госпиталей, о жизни и общей ситуации в тылу. В отряде Земцов встретил и своего старого знакомого по невельскому рейду — уланского корнета Бориса Холодовского. Они сдружились. Служба в отряде особого назначения накладывала психологический и профессиональный отпечаток на всех его чинов. Самообладание, наблюдательность, внимание к мелочам и незначительным деталям, умение мыслить нестандартно, быстрота реакции на уровне принятия и исполнения решений, выдержка и холодный расчет вместе с безудержной отвагой там, где это было единственным способом в достижении поставленной цели, — все эти качества прочно вошли в саму натуру Земцова. Это было больше, чем чисто профессиональная военная школа. Земцов на собственном опыте убедился, что, какой бы безнадежной подчас ни казалась ситуация вокруг, от полного поражения до победы тебя порой могут отделять доли секунды — так стремительно и непредсказуемо все может измениться. Подобное утверждение было справедливо абсолютно для всего в жизни каждого человека. И самое главное здесь — не сдаться, протянуть на эти самые доли секунды дольше, чем твой противник. Это касалось и тех случаев, когда противником являются не люди, а обстоятельства. И никогда и ни при каких обстоятельствах не пытаться самому поставить точку в своей судьбе, даже если будет казаться, что выхода нет совсем, — потому что Земцов верил в Бога. Но при этом всегда быть готовым, не задумываясь, подвергнуть свою жизнь любой опасности за други своя. А еще он верил в холодный и правильный расчет и, разумеется, в собственную удачу. Удача сопутствовала им долго в их постоянной игре со смертью. А 1 сентября 1916 года в бою у мызы Антицием в Остзейском краю был смертельно ранен командир отряда Особого назначения, к тому времени атаман Леонид Пунин. Командование принял его брат Александр. Той же осенью в одном из рейдов попала в засаду и была отрезана от своих группа, в которую входили офицеры Земцов и Холодовский. Вскоре они остались вдвоем. Земцову пулей навылет пробило левый бок. Раненный сам, он трое суток выносил по немецким тылам на своих плечах Холодовского, у которого пулеметной очередью были прострелены обе ноги. В отряде их уже считали погибшими. Но они вышли.
Их обоих на санитарном поезде увезли в Петроград. Плотно перепоясанный и перевязанный крест-накрест бинтами, в накинутом на плечи халате, Земцов направлялся из палаты в госпитальный коридор, когда дверь распахнулась и подобно сказочному видению внутрь влетела Ольга.
— Саша! — Она быстро провела пальцами по его бинтам и обхватила руками за шею. Почти так же, как тогда, на станции, во время их опасного пути из Новогеоргиевска, когда к одетому в немецкую форму Земцову подходил патруль. Только обняла его Ольга сейчас совершенно искренно, нежнее и осторожнее. Оправившийся от неожиданности, Земцов сомкнул руки на ее спине, заключая Ольгу в свои объятия. Они поженились в декабре. В последние дни шестнадцатого года вместе зашли за фотографией, сделанной накануне. Шел мягкий снежок, и на улицах было тихо-тихо. Настоящая рождественская сказка! Земцов поглядел на их изображения. Он — только что произведенный в очередной чин поручика, награжденный за храбрость Георгиевским оружием. Она — снова в платье сестры милосердия. Обычный для столицы империи военного времени снимок. И такой дорогой для них лично… Ольга довольно кивнула и улыбнулась, беря его под руку. Он бережно убрал карточку во внутренний карман шинели. Ввиду нехватки офицеров в учебных командах дислоцированных в столице частей выздоравливающий штаб-офицер Земцов был временно прикомандирован к запасному батальону лейб-гвардии Семеновского полка. Они с Ольгой не спеша двинулись на Загородный. От квартиры Земцовых было рукой подать до места его новой службы.
Назад: 9
Дальше: 11