Глава двадцатая

Воронцов приказал не останавливаться до утра. Шли из последних сил. Шли, засыпая на ходу, толкая плечами деревья и мгновенно просыпаясь от посторонних шорохов и окриков шепотом младших командиров: «Не спать! Подтянуться!»

Нелюбин, не доверяя конвоирам, которые тоже клевали носом, сам приглядывал за пленными. Шел немного позади и все время смотрел вперед и слушал, не шагнул ли кто из немцев в сторону, не замер ли за деревом. Нет, Нелюбина не обманешь, Нелюбин на войне уже опытный человек. Не только на фронте, но и в окружении, и в плену, и в партизанах побывал. И что такое ночной марш по лесу, без дороги, с вымотанными вконец людьми, тоже знает. Слава богу, приодели немного совсем обносившихся и раздетых. Теперь и они стали похожи на бойцов. Эх, какой молодец у них командир, думал Нелюбин о Воронцове. Вот выйдем, выпустил он на волю свою мечту, и присвоят нашему курсанту лейтенантское звание. А может, даже сразу старшего лейтенанта. А что? Разберутся, учтут все его заслуги и геройские поступки и вынесут справедливое решение — присвоить курсанту Воронцову Александру Григорьевичу звание старший лейтенант РККА и назначить на должность… командира стрелковой роты, а может, даже и батальона! Вот так! А что? С таким командиром не страшно воевать. Умный, рассудительный. Младших командиров ценит, прислушивается к их мнению. Хотя и строг порой бывает. Настоящий командир. Другого солдату и желать не надобно.

— Кондратий Герасимович, — очнулся Нелюбин от голоса Воронцова. Тот догнал его и, видать, давно уже шел совсем рядом. — Останавливайте людей на отдых. Располагайтесь. А я с танкистами и Степаном вперед пройдусь.

— Есть останавливаться. А костер можно жечь? Обсушиться бы…

— Придется. Все продрогли. Обувь хлюпает, одежда мокрая. Где-нибудь под елью, чтобы сверху не было видно. И по бокам заплетите маты. И теплей будет, и маскировка какая-никакая…

— Слушаюсь.

Нелюбин остановил колонну. Распорядился о дозорах, костре, матах и лошадях. А Воронцов собрал вокруг себя танкистов, окликнул Степана.

— Вот что, ребята. Пока взвод будет отдыхать и приводить себя в порядок, мы должны разведать маршрут. Впереди, как я понимаю, последний переход. Надо все там прощупать, продумать. У кого есть какие предложения?

— Я согласен с Александром Григорьевичем, — отозвался Демьян. — Эту разведку лучше провести самим.

Впервые во взводе его называли по имени и отчеству.

— Я тоже так думаю, — кивнул и Степан.

Пошли. Рассвет еще дремал где-то на востоке, в той стороне, где рокотал и гулко долбил мерзлую землю, передвигая с места на место свое непомерно разросшееся железное тело фронт. Впереди Демьян с Николаевым, следом на ними, шагах в двадцати, на пистолетный выстрел, Воронцов, Штыренко, а замыкающим — Степан. Это были самые надежные люди в его взводе, на кого он мог положиться, как на себя самого. Так, в полной темноте, прошли несколько километров, когда в лицо пахнуло свежим ветром, и вместе с его легкими порывами откуда-то из глубины бездонной темноты донесся какой-то странный звук, явно чужой и лесной тишине, и рокочущей впереди войне. Тут же рябчиком свистнули в передовом дозоре, и вся группа замерла в ожидании. Звук повторился. Из передового дозора пришел Демьян и сказал, возбужденно дыша морозным паром:

— Александр Григорьевич, товарищ командир, похоже, там или дорога, или, скорее всего, СПАМ.

— Почему ты так думаешь?

— Так это ж танк ремонтируют! Во-во, слышите? Кувалдой палец загоняют. Гусеницу сращивают. Я это ни с чем не спутаю. Тут у них ближний тыл? Так? Вот, видать, и разместили СПАМ. Чтобы битую технику недалеко таскать. Что у наших, что у них…

— Выходит, мы вышли на их тылы? Что ж, похоже. Пора. Тогда здесь где-то должны быть их посты.

Дальше пошли двумя группами по два человека. Воронцов с Николаевым двинулись в обход справа, младший сержант Петров со своим заряжающим начали обходить слева. Степан остался в прикрытии.

Все эти дни казались Степану Смирнову одним непрерывным сном. Сон длился, спрессовывая новые события и превращая их в смутную массу. Каждый новый день вскоре становился вчерашним, Степан провожал его без сожаления и старался тут же забыть о нем. Так он жил почти год, с тех пор, как попал в плен. Потом служба в русской роте, которую вскоре стали называть Боевой группой Радовского. Бывший переводчик штаба 5-й танковой дивизии получил разрешение на формирование вспомогательного подразделения. Дивизия несла большие и непрерывные потери. Тыловые службы, из которых почти каждый день кого-нибудь забирали и отправляли на передовую, начали заполнять пленными русскими. Но Степан сразу был зачислен в Боевую группу. По сути дела это был полнокровный батальон: три взвода курсантов, которых обучали навыкам ведения боя в лесу и на открытой местности без применения тяжелого оружия, взвод связи, разведвзвод, из которого потом часть людей перевели во вновь формируемый диверсионный взвод, транспортный взвод, минометный взвод, хозвзвод, караульный взвод. Степана зачислили в разведвзвод. Радовский сразу приметил его и начал брать с собой на задания. В Боевой группе поговаривали: и зачем старику, бывшему белогвардейцу, бегать с молодыми разведчиками по лесам? Какая в том надобность? Не доверял? Но тогда мог бы послать других инструкторов. Когда ликвидировали кочующий «котел» 33-й армии и поступил приказ захватить во время выхода управление вместе с двумя генералами, Радовский, казалось, не спал сутками. Разведвзвод гоняли день и ночь. По всему чувствовалось, что предстоящей операции немецкое командование придавало особое значение. В роту приезжал какой-то важный штабной чин, ходили разговоры, что из самого Берлина.

И вот в начале апреля их перебросили в расположение 33-й армии. Сплошной линии фронта не существовало, и они свободно прошли по одной из проселочных дорог в деревню, занятую обозами армии, изготовившейся для решающего броска в сторону Юхнова. Их группу возглавлял сам Радовский. Вначале все шло хорошо. Агент, некий Профессор, всегда находившийся рядом с генералом, исправно снабжал их информацией о маршруте движения. Непосредственно с ними в связь вступал не сам Профессор, а его связник. Профессора Радовский берег, как ценнейшего резидента, и поэтому оградил его от малейшего риска. Хотя, и это Степан заметил сразу, своего ценного резидента Радовский презирал. Что, впрочем, никак не мешало делу. Все было отлажено. Действовало, как механизм тщательно вычищенной и смазанной винтовки. Информация из штаба окруженной группировки — связник, который тут же передавал ее дальше — немедленная реакция группы Радовского и, одновременно, — информирование через других связников штаба 5-й танковой дивизии. Люди, участвовавшие в проведении операции, действовали оперативно. Все шло к тому, что задача будет успешно выполнена и управление 33-й армии, весь ее штаб, со всеми службами и архивом, окажется в руках немцев. То есть вначале в руках Боевой группы Радовского. И только потом — немцев. Но именно немцы вскоре все и испортили. Видимо, почувствовав напор прорывающихся и боясь, что им действительно удастся уйти через их оборонительные линии к Юхнову, немцы начали непрерывно атаковать и обстреливать из орудий и минометов колонну кочующего «котла». На дорогах курсировали танки, которые открывали огонь на любое движение в поле их видимости. Штабная группа почти вся погибла. А когда генерал потерял связь и управление дивизиями и группами оказалось полностью нарушенным, он просто поступил так, как должен поступить офицер. Степан видел, как это подействовало на Радовского. Тогда, в сосняке, они тоже едва не погибли под пулями автоматчиков, которые зачищали лес. И там уже началась другая война. И у курсанта Смирнова именно тогда мелькнула надежда уйти к своим. Вместе с Санькой Воронцовым. Вместе со старшиной. Не вышло. И выйдет ли теперь?

Степан слушал ночь. Разведка ушла вперед. Обе группы исчезли в густой темени предрассветья, растворились в тишине. А в поле, которое угадывалось по характеру тянувшего оттуда ветра и звукам, действительно ремонтировали какую-то технику. Либо немцы стояли на дороге, устраняя какую-нибудь поломку, либо…

Неожиданно, так что Степан даже вздрогнул и машинально плотнее прижал к телогрейке металлическую скобу откидного приклада «шмайссера», взревел мощный танковый двигатель. Дернул несколько раз на высоких оборотах и заработал мерно. Но это был не немецкий бензиновый двигатель. Моторы их танков работали иначе.

Рев мотора заставил залечь и обе группы разведчиков. Демьян Петров, услышав раскатистый запуск родной «тридцатьчетверки», присел и перестал дышать. Откуда здесь наши? Неужели наши? Кто там, на дороге? И куда они вообще вышли?

— Штырь, слышал?

— Демьян, наши, чи шо? — поднял голову Штыренко, изо всех сил вслушиваясь в глубину дороги.

Звук запущенного мотора застал их как раз в тот момент, когда они перебегали проселок, исклеванный гусеницами не то танков, не то тягачей. Разъезженные колеи смерзлись, образовав две глубокие траншеи. В одну из них и залег бежавший следом за своим командиром Штыренко.

— Бачь, командир, по-нашему гуторют.

— Хер поймешь, — прошептал сквозь стиснутые зубы младший сержант Петров. — Одно пока ясно: там, на дороге, «тридцатьчетверка»… и ее ремонтируют. А запустили для того, чтобы прогреть.

Теперь, когда двигатель танка был запущен и тишина была в одно мгновение разрушена, разведчики почувствовали себя свободнее. Звуки кувалды не прекращались. Обойдя заросли кустарника, танкисты увидели шагах в двадцати от дороги, ближе к перелеску, вывернутый в сторону хобот башенной пушки, очертания башни и кормы Т-34. Возле танка стоял немец с зажженным факелом. В каске с подшлемником, в шинели, повязанной то ли шарфом, то ли скрученным бабьим платком. Винтовку он держал под мышкой.

— Часовой. Греется, — зашептал, загораясь азартом, младший сержант Петров.

— Ты что задумал? Надо с Курсантом согласовать.

— А что тут согласовывать? Командир и сам сейчас наверняка о том же думает.

Тем временем возле танка шла работа. Возле распущенной гусеницы мелькали люди, одетые не то в телогрейки, не то в комбинезоны. Еще двое гремели кувалдой. Еще один обдалбливал гусеницу на другой стороне. Видимо, она вмерзла в землю. Слышались голоса. Звук работающего мотора заставлял говорить громко. Говорили на двух языках.

— Придержи, придержи!

— Да ты ж мимо серьги не бей! Один раз по железке, два раза по рукам… Работник, твою-раствою…

— Ничего не вижу. Скажи ему, чтобы повыше светил.

— Скажи ему… Он тебе по башке засветит…

— Kurt, sagie mir die genause Zeit?

— Halb siben.

— Beeilen Sie sich! — закричал еще один, высунувшийся из башенного люка. — Иван, бистро! Бистро! — И снова исчез, грохнув за собой люком.

За кустами хрустнула под ногой мерзлая трава. Танкисты замерли. Послышался легкий свист рябчика. Штыренко ответил. Подошли Воронцов и Николаев. Подошли тихо, даже дышали сдержанно, чтобы не закашляться.

— Что там? — спросил Воронцов.

— А вон, видишь? СПАМ. Танк ремонтируют.

— Так это же «тридцатьчетверка»!

— В том-то и дело.

— Откуда она здесь?

— Видимо, наши прорывались. Подбили. Трофей.

— Демьян, — сказал вдруг Воронцов, — как думаешь, он исправный?

— А вот сейчас гусеницу натянут, срастят и будет вполне исправная машина. Остальное они уже, похоже, отремонтировали. Слышишь, ломом тюкают? Это вторую гусеницу из грязи выдалбливают. Примерзла. А вон уже и бревна лежат. Сейчас гусеницу натянут и загонят танк на бревна.

— Значит, не спешат отсюда его угонять, — подсказал заряжающий.

— Значит, не спешат.

Стало развиднять. Засинелось внизу, где проходила неглубокая лощина.

Немцы загремели котелками. Вспыхнул за кормой небольшой костерок. Видимо, плеснули соляры.

— Kurt, — снова послышался знакомый голос, — bitte Speisekarte!

— Fleisch in Aspik! Und… Und Zwiebelsuppe!

— Sagen Sie mihr bitte, ist das Frahstuck im Preis inbegriffen? — прорычала, высунувшись из люка, голова в мятой офицерской фуражке с наушниками, и возле танка раздался дружный смех.

— Что они там?..

— Меню обсуждают, завтрак, — коротко перевел Воронцов.

— Шутники.

— Интересно, что у них на завтрак? — поинтересовался Михайлов.

— Мясо заливное и луковый суп, — сказал Воронцов, не отрываясь от бинокля.

— А шо цэ такэ?

— Ты что, Штырь, не знаешь, что такое луковый суп?

— Та ни. Цэ я бачу. Мясо заливное…

— А это, Штырь, навроде нашего холодца, — снова усмехнулся младший сержант Петров.

— А-а…

— Ну что, ребята, будем ждать, когда они свой луковый суп сварят? — И Воронцов опустил бинокль.

— А что ты предлагаешь, командир?

— Демьян, ты мне сперва вот что скажи: кто-нибудь из вас танком управлять может?

— У нас в экипаже полная взаимозаменяемость. Все могут. Но лучший мехвод — Штыренко. Что молчишь, Штырь?

— Смогу, — коротко согласился Штыренко.

— Тогда будем брать танк. Николаев, дуй быстро за Степаном. Не вздумай срезать. Иди точно по нашему следу. Тихо. Наблюдай и слушай. Если что, три раза — рябчиком. Вперед.

— Есть, командир. — И Николаев бесшумно растворился в зарослях кустарника.

Воронцов снова вытащил из-за пазухи бинокль. Танкистов было трое или четверо. Один сидел возле костра и занимался приготовлением завтрака. Другой ломом долбал мерзлую землю. Третий, видимо, командир, сидел в танке. Но, возможно, там же, в танке, был и еще один. Механик-водитель. Он сидел за рычагами и не высовывался, прогревал двигатель. Значит, четверо. Пятый немец, с винтовкой под мышкой, похаживал с факелом вокруг русских механиков. Если не брать в расчет русских, немцев всего пятеро. Как раз по одному.

— Ну, что, Семен, надо натягивать, — сказал пожилой механик своему напарнику.

Кувалда затихла. Русские встали, продели в отверстия крайнего звена лом, тяжело подняли и так же тяжело понесли провисающую дорожку гусеницы к танку. Перекинули через ленивец. Загремели ломом по каткам. Немцы тут же кинулись им помогать. Снова ударила по металлу кувалда.

— Ловко работают. Со знанием дела, — заметил Демьян.

Русские еще возились с гусеницей, а немцы гуськом побежали к лощине. Через минуту там, в овраге, загремели железом. Вспыхнул скупой луч карманного фонарика. Погас. Танкисты вскоре вернулись, неся на плечах какие-то продолговатые предметы.

— Снаряды носят, — догадался Демьян.

— Интересно, откуда?

Один из немецких танкистов нырнул в открытый люк башни, другой стоял на моторной решетке. Третий подавал длинные снаряды, сложенные внизу. Получалось у них ловко, и быстро. Через несколько минут они снова побежали в лощину и опять вернулись со снарядами.

План созрел мгновенно. Воронцов с беспокойством оглянулся: позади, в кустах, захрустела трава под торопливыми шагали — наконец-то пришли Николаев и Степан.

— Слушай мою команду. Демьян, ты остаешься в прикрытии. Глаз не спускай с часового. Он — твой. Возьмешь его, когда мы будем возвращаться оттуда, из оврага. Если нашумим, ты поймешь. Тогда прикроешь нас. Если все пройдет тихо, то выходи на часового. Механики, я думаю, дергаться не станут. Мы будем идти со снарядами. Только бы водитель мотор не заглушил. Остальные — за мной.

Немцы пополняли боеукладку. Осторожно, из рук в руки, передали последний, шестой снаряд. Закурили. Перекинулись несколькими фразами с конвоиром и ушли в сумерки лощины — за новой партией.