Я пришел в военкомат, где меня пытался отговорить знакомый капитан, заместитель военкома. Но я уже твердо решил. Ухожу на фронт.

Мама ходила сама не своя и не выпускала из рук похоронку. То плакала, то часами сидела, уставившись в одну точку. Отец после смен крепко выпивал и обращался ко мне с одним и тем же вопросом:

— Ну, как же это… Война, считай, кончилась, а Санька погиб. Ведь дите еще.

— Да не кончилась война! — в сердцах выкрикнул я. — Семьи каждый день похоронки получают. Возьми себя в руки.

Не вовремя сунулась Лена. Стала всех утешать, меня это раздражало. Через пару дней я прошел медицинскую комиссию, выкупил и принес домой полагающиеся продукты.

Сложно объяснить все причины, толкнувшие меня спустя месяц снова возвращаться на фронт. Главное, наверное, стало желание мстить за погибшего брата. Сыграла свою роль тягостная атмосфера, которая установилась в доме. Словно в одной из комнат лежал покойник, и его никак не могли похоронить. Утешать, успокаивать мать я уже был не в состоянии.

В какой-то степени сыграла свою роль и Лена. Она считала, что скоро все встанет на свои места (ведь я привык к смертям), мы будем снова встречаться, рано или поздно поженимся. Все это меня злило еще больше. Я уехал, наскоро попрощавшись с родными и оставив короткую записку Лене. На станцию меня провожал Женя Харламов.

— Береги себя, Лешка!

— Постараюсь.

Дней пять добирался до места назначения и был назначен в штаб корпуса 3-й Гвардейской танковой армии. Упрямо просил направить меня в действующие войска, но медики посчитали, что командовать танковым подразделением я не смогу. С месяц толкался в штабе. Помню, что настроение у всех было приподнятое. Много праздновали, получали награды. Смерть младшего братишки сделала меня замкнутым, угрюмым. Чего праздновать? Ведь смерть кругом. Это здесь, в штабе корпуса, уютно и чисто, а на переднем крае бои идут непрерывно, и гибнут люди.

В конце концов, моя мрачная физиономия кому-то надоела, и очередной рапорт удовлетворили. Правда, попал я снова в штаб, но уже танковой бригады, то есть совсем рядом с передовой. Назначили офицером по особым поручениям.

Пятого мая 1945 года в Праге началось восстание. Нам объявили, что образован Чешский национальный совет, а немецким войскам, находящимся на территории города, предложена капитуляция. В течение 5 мая восставшим удалось добиться серьезных успехов. Однако немецкий гарнизон Праги составлял 40 тысяч солдат и офицеров. Против восставших были брошены войска группы «Центр». Тот самый недобитый «Центр», лихо маршировавший по России летом сорок первого. В городе завязались уличные бои, в которых перевес вскоре перешел на сторону нацистов. Над Прагой и населением города нависла угроза уничтожения.

Общее наступление ударной группировки 1-го Украинского фронта началось 7 мая 1945 года. Расстояние до Праги составляло около 130 километров горных дорог, окруженных лесом, перевалов, узких мостов над порожистыми речками. Места — удобные для обороны, засад, минирования. С ходу были взяты города Мейсон, Бреславль. Конечно, с боями, жертвами.

В тот же день к вечеру наша бригада, наступая вдоль левого берега Эльбы, достигла западной окраины Дрездена. Сопротивление немцев было слабее, чем можно было ожидать. Мы знали, что войска вермахта срочно отходят на запад, чтобы попасть в зону оккупации западных союзников. Но для этого требовалось остановить наши части.

Ожесточенные бои начались на дорогах после Дрездена. Недалеко от города Зайда (на территории Германии) танковые батальоны бригады были обстреляны артиллерией. Огонь был очень плотный. Немецкий заслон уничтожили и вступили на территорию Чехословакии.

Чехи встречали нас тепло. Навстречу выходили целые толпы людей с вином, цветами. Порой было трудно пробиться сквозь людскую массу. Многие плакали, целовали наших солдат. Может, впервые за последние недели у меня отпустило сердце, я тоже смеялся, пил вино, целовался с какой-то красивой девушкой. «Возвращайся, капитан!» — кажется, говорила она. — «А как же я тебя найду?» — «Захочешь, найдешь!» А через несколько минут городок остался уже позади, и я даже не запомнил его названия.

Улыбки, цветы и снова обстрел у каменного моста через горную речку. Горящая «тридцатьчетверка», свалившийся с откоса мотоцикл. Мы бьем из всех стволов, немцы оставляют трупы и два закопанных в землю танка. У нас даже нет времени похоронить своих погибших. Оставляем для этого легкораненых. Приходят на помощь чехи, обещают с почестями похоронить погибших и позаботиться о раненых. Спасибо! Наздрав! Иного мы и не представляли. Ведь мы, славяне, — братья!

Через несколько часов — снова бой. Я назначен командиром передового отряда: пять танков, грузовики с пехотой, мотоциклы, бронетранспортер. Ожесточенный бой у города Теплице (с которого начинается моя книга), мы теряем три танка, двадцать человек убитыми. Уничтожаем батарею тяжелых противотанковых орудий, минометы. Разбросанные тела немецких солдат и офицеров. Почти у всех эсэсовские «молнии» на петлицах. Легкого пути на Прагу не ждем.

Отряд срочно пополняют техникой, артиллерией, людьми. Наступающие войска идут сплошным потоком. До Праги остается километров пятьдесят. У нас новое задание. У города Лоуни мы перекрываем одну из дорог и речку Огрже.

Многие офицеры и бойцы разочарованы. Все были настроены двигаться вперед, освобождать Прагу. Те, кто постарше, восприняли приказ спокойно. Что там впереди — неизвестно. Штурм любого крупного города связан с большими жертвами, а здесь вроде место тихое. По крайней мере, дорога почти пустынная. Редкие машины, группы беженцев. Но я хорошо знаю цену этой тишине.

Мой заместитель, командир танковой роты, Юра Чехов, круглолицый, добродушный, с носом-нашлепкой. У него среди наград имеется орден Красного Знамени. За Прагу мечтает получить Героя. Но какой теперь Герой, если город будут освобождать другие? Федор Васьков, тоже старший лейтенант, командует десантно-пехотной ротой.

Желание у него поскромнее, чем у однофамильца великого писателя, — дожить до конца войны. Имя командира противотанковой батареи в памяти не отложилось. Мы с ним общались мало. Помню, что был старше нас и дело свое знал.

В Чехословакии сказочные места. Утесы, горные речки, сосновые леса, луга, покрытые яркой майской травой и цветами. Часа за три передышки мы вырыли окопы. Земля хоть и мягкая, но каменистая. Для танка капонир так просто не выкопаешь. Впрочем, укрытий хватало среди камней, сосен, в подлеске.

Не спеша обедали. Горячий суп со свининой, трофейные консервы, граммов по сто пятьдесят водки. Хорошо! Неподалеку журчала на камнях быстрая чистая речка. Солнышко, и война кончается. Успели поговорить о жизни, у кого какие планы, затем снова взялись укреплять позиции. Дорога по-прежнему оставалась пустынной.

Федя Васьков, беспокойный и энергичный парень, напоминавший старого друга Леню Кибалку, поделился со мной своими соображениями. Дорогу мы перекрыли, но лес вокруг достаточно густой, не исключен удар с флангов.

— Танки не пройдут, — возразил Юра Чехов. — А технику помельче услышим.

— Они пешим ходом могут ударить. Дураки, что ли, на рожон по дороге переться.

Мы согласились, что фрицы далеко не дураки. А у нас действительно три четверти стволов были нацелены на дорогу. Фланги защищали жидкие отделения с пулеметами. Переставили часть танков с расчетом на удар из леса. Имелись там поляны, по которым могла пройти немецкая техника. Конечно, я рисковал. Немцы вполне могли ударить тараном в лоб, и тогда вряд ли мы бы сдержали крупные силы.

Ночь прошла спокойно, не считая дальней стрельбы. Утро девятого мая было солнечным и спокойным. Ночью был подписан акт о капитуляции Германии. Но мы этого еще не знали.

А война продолжалась…

Часов в семь утра с дальнего поста доложили по рации, что в нашем направлении двигаются с десяток танков, в том числе две «Пантеры», грузовики с пехотой, еще какая-то техника. Впереди — разведка на трех мотоциклах.

Разведку мы хотели пропустить, но они нас заметили еще издалека, и внезапного удара из засады не получилось. Кроме батареи 76-миллиметровых пушек ЗИС-3, у меня было восемь танков Т-34-85. Новая машина мне нравилась, хотя для пяти человек экипажа была тесновата. Зато имелось сильное орудие, о котором всегда мечтали.

Метров с семисот мы подожгли головную «Пантеру». Толстая лобовая броня не спасла ее от снаряда 85-миллиметровки. Беглым огнем подбили еще два-три танка и перегородили дорогу. Но почти сразу загорелись от кумулятивных снарядов две наших «тридцатьчетверки». Остальные танки и орудийная батарея стреляли дружно и довольно метко. Взорвался подбитый Т-4, горели мотоциклы разведки.

Немецкие танки отошли и продолжали вести огонь из-за прикрытий. В нашу сторону, кроме 75-миллиметровых пушечных снарядов и мин, полетели тяжелые шестидюймовые снаряды. Это оказалась самоходка «Бруммбер» с короткоствольной гаубицей, видимо, единственное тяжелое орудие в прорывающейся немецкой колонне.

Я уже видел эту штуковину. Хорошо бронированная и подвижная, она била по целям трехпудовыми фугасными и гаубичными снарядами. Огонь велся хоть и редкий, но довольно точный. Видимо, где-то на дереве сидел корректировщик. Как это случилось в Венгрии, тяжелыми снарядами немцы старались нас оглушить, внести сумятицу, а затем нанести удар.

Снаряды взрывались с оглушительным грохотом. Дорогу для прорыва фрицы берегли, зато на обочине, где сосредоточилась наша техника, горела еще одна «тридцатьчетверка». Чертова гаубица перевернула и развалила на куски пушку ЗИС-3, погиб почти весь расчет. Мы хотя и вели непрерывный огонь, но нащупать гаубицу-самоходку не могли. Она стреляла из-за укрытия навесным огнем.

— Сволочь! — отплевываясь землей, матерился Федя Васьков. — Когда же у нее снаряды кончатся? Может, пустишь танки? На скорости, с маху…

— Сожгут по дороге, — отозвался я. — Этот обрубок скоро заткнется, а вот атаку жди каждую минуту. Бери на себя левый фланг, а я с Юркой Чеховым — правый.

— Понял.

— Тогда действуй.

Танки, которые получили отпор, лезть вперед не торопились. Тем более дорогу перегородили три горящих машины. Зато через полчаса, молча, с нескольких сторон вынырнули из леса (как и предсказывал Васьков) немецкие штурмовые группы. С ручными пулеметами, новыми длинноствольными автоматами МП-43 и «фаустпатронами». Среди деревьев, в густом подлеске, наши орудия мало чем могли помочь.

Поднялась сумасшедшая стрельба из пулеметов, автоматов, взрывались гранаты. Из «фаустпатрона» подожгли танк. С десяток немцев бежали к бронетранспортеру, где располагался наш штаб. Расчет крупнокалиберного «Кольта» успел дать очередь и сразу исчез в клубке взрыва. Я и еще несколько человек стреляли из автоматов. Двое немцев в камуфляжных куртках бросили гранаты. Мы упали на землю, фрицы тоже.

По барабанной перепонке ударила взрывная волна. На минуту я оглох. Глаза забило мелкой хвойной пылью. Но все же я разглядел поднявшиеся фигуры в камуфляже. Их снова было не меньше десятка, и они бежали, стреляя на ходу. Выручил командир танкового взвода Саня Таганов. Развернув башню, открыл огонь из пулемета.

Комсорг роты возился с автоматом, перезаряжая диск. Пуля попала ему в голову, пробив навылет вместе с каской. Он закричал, приподнялся и упал рядом со мной. Сержант-связист бил с колена частыми короткими очередями. Его прошило автоматной очередью. А я, наконец, сквозь резь в глазах поймал цель. Немец в кепи оказался от меня шагах в пяти. Я всадил в него остаток диска и, перехватив автомат за ствол, бросился на следующего.

— Жри, сука… это тебе за Сашку.

Я разбил ППШ о его голову вдребезги. В руках остался лишь ствол с казенником и болтающийся ремень. Этой железякой я продолжал молотить упавшего и, наверное, уже мертвого немца. Десантник стрелял с пояса из ручного пулемета и свалил двоих немцев. Они бежали до последнего и упали от нас всего в нескольких шагах.

Жестокая была драка. Я такой не помнил с осени сорок первого, когда схватились врукопашную, выходя из окружения. Боец стрелял из карабина в уползающего эсэсовца с пробитой ногой. Один, второй выстрел, но фриц продолжал ползти. Затем обернулся и выстрелил в пехотинца из небольшого пистолета. Тот, не обращая внимания на рану, догнал эсэсовца и застрелил его в упор.

В другом месте клубком схватились сразу шесть-семь наших бойцов и фрицев. Ругань, тяжелое дыхание, выстрелы в упор, удары ножами и прикладами. Не выдержав напора, немногие оставшиеся в живых немцы убегали через подлесок. Пехотинцы стреляли им вслед, затем полетели гранаты.

Несколько эсэсовцев пытались спастись, прыгая в речку. Пули настигали их одного за другим, тела несло течением, выбрасывало на отмели.

На нашем участке немецкие танки в атаку идти не решились. Машины развернулись и ушли куда-то по лесной дороге на северо-запад. Мы прочесали местность. Догорали «Пантера», два Т-4, гаубица-самоходка и два тяжелых грузовика. Снова трупы. Немцы умерли, когда их генералы уже подписали пакт о капитуляции. Знали они об этом или нет? Впрочем, не все ли равно.

Мы хоронили своих погибших солдат и офицеров. Тяжелораненого Юру Чехова отправили вместе с другими ранеными в санчасть. Оставшиеся в живых пили спирт и трофейный ром. Где-то в полдень узнали, что война на самом деле кончилась. Стреляли из всех стволов в воздух, обнимались, некоторые плакали. Из городка привезли чешской сливовицы, вина, копченого мяса, мы праздновали победу вместе с чехами.

В Прагу я так и не попал. Старинный красивый город видел только в фильмах и на фотографиях. Говорят, там 9 мая очень тепло принимали наших солдат и офицеров, обнимали, накрывали столы, танцевали на площадях. Сейчас в это верится с трудом. Сто сорок тысяч русских солдат погибли, освобождая от нацистов Чехословакию. Много лет простоял на пьедестале в Праге танк ИС-2, один из первых прорвавшихся в город. В девяностых годах его сняли и убрали куда-то подальше.

Теперь мы не союзники. В лучшем случае, хорошие знакомые. Нам не простили колхозов, партийных ячеек и той политики, которую мы принесли в Чехословакию. Да и такой страны на карте уже нет. Есть Чехия и Словакия. В политике я не участвовал, но за освобождение Чехословакии воевал. Там я принял свой последний бой в той бесконечно далекой войне, которая продолжает сниться мне и поныне.