Арестован в ресторане «Метрополь»

…А потом стрелки на бутафорских часах над эстрадой сошлись на цифре двенадцать, погасла люстра, и разноцветные прожектора лучами стеганули по залу. Зажглись собранные из лампочек слова: «С Новым 1961 годом!»

Поднял трубач Гера свой золотистый инструмент, и музыка Глена Миллера поплыла над столиками.

Старый год уже проводили, некоторые – довольно основательно, и, побросав вилки и рюмки, все устремились танцевать.

Рядом с нашим столом гуляла развеселая компания деловых. Мужчины – в костюмах, сшитых у дорогих, видимо рижских, портных, дамы – в туго натянутых платьях, с полной коллекцией бриллиантов и изумрудов на пальцах, в ушах и на шее. Они приехали в ресторан уже прилично поддатые, хорошо проводили старый год и усугубили Новый шампанским.

С чего все началось, я не знаю, но заключительный аккорд спора я услышал.

– Вы меня за фраера держите? – весело рявкнул плотный мужик в костюме из черного польского крепа, модного в те годы в столице.

– А как же, а как же! – хором завизжали дамы.

– Тогда кладите кусок новыми.

На столе появились забандероленные пачки денег.

Все дело в том, что именно с Нового года великий мудрец Никита Хрущев начал свою знаменитую денежную реформу и в стране ходили сталинские деньги и хрущевские.

Мужик в черном костюме сначала снял часы, потом пиджак, потом галстук и рубашку. Короче, оставшись в одних трусах с динамовскими лампасами, он, растолкав изумленных танцующих, плюхнулся в фонтан.

Взлетели брызги, завизжали дамы, захохотали мужики, Гера на сцене, прервав мелодию, виртуозно изобразил до боли мне знакомый сигнал тревоги.

А отважный ныряльщик, стоя по колено в воде, вознес руки к стеклянным витражам потолка и прокричал:

– С Новым годом, чуваки и чувихи!

Застывший в кухонных дверях седой, элегантный метр Соколов первым пришел в себя и, свистнув на помощь официантов, рванулся к фонтану.

Но он так и не успел до него добраться.

Рядом с фонтаном, словно из водяных струй, материализовались три крепких молодых человека в одинаковых серых костюмах. Деловито, словно пробку из бутылки, выдернули пловца и, заломив ему руки, бегом погнали к выходу.

Соколов подошел к столу, наклонил свой безупречный пробор:

– Прошу покинуть ресторан, граждане.

– Почему? – возмутилась одна из дам.

– Вы в некотором роде потакали хулиганству.

– Метр, – вскочил один из деловых, – ты же меня знаешь!

– Сейчас я никого не знаю, – холодно ответил Соколов, – не заставляйте меня звать милицию, не портите людям праздник.

Коллективная мысль сформировалась мгновенно. Целый взвод веселых мужичков бросился защищать несчастную компанию. И мы решили идти на выручку веселому пловцу.

– Куда его увели?

– Не знаю, – развел руками Соколов.

– Я знаю, – сказал весьма прикинутый человек лет сорока.

– Еще бы вам не знать, – мило улыбнулся метр.

Мы взяли одежду безвинно арестованного и направились к гостиничным дверям.

– Друзья, – сказал наш предводитель, – вы мне дайте его вещи и не вмешивайтесь, я разберусь.

Минут через пятнадцать из-за колонн вестибюля появились наш «старшой» и бывший узник. Мы встретили их аплодисментами. Но это была только разминка. Когда мы вошли в зал, хлопали так, будто наш герой не купался в бассейне, а сделал фуэте в сто оборотов.

Отважного ныряльщика звали простым именем Петя, он подозвал официанта и распорядился послать шампанское на все столы.

Начался веселый московский разгуляй.

И никто не вспомнил, что именно в этом зале заседало первое советское правительство. Именно здесь были приняты декреты о «красном терроре», о продотрядах и дальнейшей национализации ценностей у буржуазии.

А в 1950 году здесь «лучший друг детей и советских физкультурников» устроил прием по случаю приезда китайского вождя Мао.

Не вспомнили, и слава богу. Веселому московскому люду уже давно не нужна была горькая память прошлого.

Конечно, историю знать надо, но человек не может держать в голове «Календарь знаменательных дат» и вообще так устроен, что старается реже думать о грустном, иначе здоровья не хватит.

…А Новый год шел своим чередом. Мы сдвинули столы и гуляли большой веселой компанией. А когда оркестр в шесть часов утра сыграл «Затихает Москва…», отправились к Пете на Сретенку, где продолжили веселье.

Новый знакомый Петя Фридман оказался ни много ни мало московским «меховым королем». Он руководил меховой фабрикой и был весьма заметной фигурой в теневой коммерции тех лет.

Мы с ним после знаменитого разгуляя виделись довольно часто, и Петя Фридман рассказал мне много интересного о жизни теневиков.

В семьдесят втором суд определил ему высшую меру, как вы понимаете, не за купание в фонтане в новогоднюю ночь.

Петя познакомил меня со многими «королями» и «принцами» теневой коммерции. Эти люди были мне необычайно интересны. Они снабжали задавленную дефицитом страну «левой» обувью, рубашками, галстуками, шубами. Но делали это из сэкономленного или «левого» сырья. По нынешним меркам, они не делали ничего плохого. Но это по нынешним меркам. А тогда по статье 93-2 суд с легкостью «отвешивал» деловым высшую меру.

Я изучал, как мог, людей, причастных к теневому обороту товаров, завел отдельный блокнот, куда записывал рассказанные ими истории, но в те годы использовать полученный материал не мог. А потом блокнот куда-то делся. Я нашел его случайно, разбирая книги, и обязательно напишу очерк о том странном времени, когда страна жила в неких параллельных мирах.

Я уже писал, что в восемнадцатом году в ресторанном зале заседали ВЦИК и правительство. Надо сказать, что вожди революции и их помощники заселились в гостинице «Метрополь». Здание с фресками великого Врубеля стало называться Первым домом советов.

Чуть позже исторические заседания перенесли в Кремль, и ресторанный зал стал номенклатурной столовой.

Короткий, но развеселый НЭП все расставил по своим местам. Гостиница стала гостиницей, а ресторан – рестораном.

В те лихие годы в Москве, как и сегодня, появилось немереное количество ресторанов и кабаре на любой вкус. Материализовались из небытия «Яр» и «Эрмитаж». Появились новые «Ампир», «Кавказский», «Кинь грусть».

Но «Метрополь» остался таким же респектабельным, каким был до революции. Это был не просто ресторан, он стал чем-то вроде делового клуба. Здесь собирался цвет московской коммерции. Меховщики, трикотажники, ювелиры, новоявленные фабриканты – все приходили сюда ежедневно. Они обедали днем, вечером с женами или любовницами приезжали покутить и каждую субботу после «маскарада» – так аристократично они именовали посещение бани – обязательно оттягивались в любимом ресторане.

Постоянными гостями в «Метрополе» была артистическо-литературная богема. И конечно, вездесущие журналисты. Больше всего хозяин заведения ценил «Вечернюю Москву», поэтому для ее репортеров всегда находился свободный столик.

Вечером, когда начинал играть знаменитый джаз, в зале сидели сотрудники ОГПУ, чиновники новой формации, иностранцы и уголовники. Здесь кутили элегантные московские налетчики, солидные медвежатники, быстроглазые фармазонщики. Некий Ноев ковчег, пустившийся в веселое плавание по бурному морю строительства социализма.

Частым гостем в ресторане был высокий господин лет тридцати, всегда прекрасно и дорого одетый.

Его знали все завсегдатаи, и он знал всех. При знакомстве он протягивал изящную визитную карточку, на которой было написано «Валериан Кириллович Истратов – литератор».

Самое интересное, что этот обаятельный человек действительно печатался в многочисленных киножурналах, в одном из московских частных театров шла его пьеса, и в издательстве Горина вышли два его весьма сентиментальных романа.

Один из них – о похождениях шулера в конце Гражданской войны на юге России, второй, действие которого происходило в Москве, – о трагической любви на фоне великих потрясений.

Валериан Кириллович всегда занимал один и тот же столик с правой стороны у стены, плотно обедал почти без спиртного: только рюмка ликера к кофе.

Вечерами Истратов всегда появлялся с красивыми и знаменитыми дамами. С молодыми дебютантками Художественного театра, со звездой кабаре «Нерыдай» Машей Славской. Да мало ли кого мог охмурить красивый блондин, тем более литератор и богатый человек!

Завсегдатаи к нему относились дружески и почтительно. Истратов был широк: если попадал в компанию, то платил за всех, несмотря на возражения вполне обеспеченных собутыльников.

Жил он на Большой Никитской в доходном доме. Квартира двухкомнатная, со вкусом обставленная павловской мебелью, на стенах картины, подаренные друзьями-художниками, и фотографии знаменитых актеров, поэтов, писателей с дарственными надписями.

А в Москве происходили непонятные нападения на артельщиков (по-нынешнему – инкассаторов).

Артельщик кооперативного объединения резиновых изделий Коровин получил в банке пятьдесят тысяч рублей новыми червонцами. Артельщика сопровождал вооруженный наганом охранник.

На извозчике они доехали до Оружейного переулка, где находилась контора. Артельщик вошел в помещение и поднялся на второй этаж к кассе, охранник направился сдавать наган в комнату на первом этаже.

Артельщик прошел по коридору, свернул в «аппендикс», ведущий к кассе, почувствовал боль и потерял сознание.

Его обнаружил кассир, вышедший из своего закутка. Артельщик сидел на полу, сумка с деньгами исчезла.

Из Большого Гнездниковского, где тогда в помещении бывшей сыскной полиции располагался МУР, приехал заместитель начальника 1-й бригады Георгий Федорович Тыльнер с оперативниками.

Пришедший в себя артельщик показал, что ни в вестибюле, ни на лестнице, ни в коридоре никаких посторонних людей не встретил.

Медэксперт определил, что удар под основание черепа нанесли тупым предметом, возможно рукой.

Вахтер у дверей тоже не заметил ничего подозрительного. Опрос сотрудников ничего не дал.

Начальник бригады, многоопытный московский сыскарь Николай Осипов, сразу же сказал, что дело практически «глухое».

Но тем не менее сыщики сориентировали агентуру и начали отрабатывать всех, кто раньше нападал на артельщиков.

Один из агентов сообщил, что на малине в Армянском переулке, дом номер 2, гуляет известный бандит Витя Залетный. Гуляет широко, червонцев не жалеет.

Брать Витю поехал сам Осипов. Во-первых, у него были свои счеты с Залетным, а во-вторых, что и было главным, содержала малину Татьяна Афанасьева по кличке Красуля, которая давно работала на Николая Осипова, и сведения ее были бесценны.

«Запалить» такого агента было бы преступлением.

Операция прошла как нельзя успешно. На малине прихватили уголовную шушеру, крупняка не было, и пьяного до отключки Витю Залетного. При обыске у него нашли маузер калибра 6,35, две запасные обоймы и пятнадцать червонцев.

А дальше все было как обычно. Всех доставили в отделение, как нужно поговорили, и Таньку задержали на трое суток.

Витю доставили в МУР и дали отоспаться. Когда же очухался, то предстал пред ясны очи Осипова. Витю трясло, и толком говорить он не мог. Осипов сам налил ему стакан коньяку, достал лимон и посыпал сахарным песком.

Руки у Вити дрожали так, что он не мог поднять стакан.

Осипов деликатно отвернулся, и тогда Залетный сделал первый глоток, наклонившись к стакану.

Руки пришли в порядок, Витя допил стакан и закусил лимоном.

– Спасибо, начальник, спас. Тебя за душу весь блатной мир уважает.

– Витя, – Осипов сел на стол и закурил, – ты грохнул артельщика в Оружейном?

– В Оружейном? – переспросил Витя, приходя в себя. – А когда?

– Вчера.

– Не в цвет. На голое постановление берешь, Николай Филиппович, я четвертый день у Таньки гужуюсь.

– А деньги откуда?

– Брательник умер. Оставил мне хрусты.

– Твой брательник, случайно, не Савва Морозов? – усмехнулся Осипов.

– Нет. Степка Холоднов. Такая наша фамилия.

– А он что, нэпман?

– Зачем так говоришь, он церковный староста Николы в Хамовниках.

– Мы же проверим.

– А я что, против?

Проверили, и все сошлось. Действительно, старший брат Витьки Степан был почтенным церковным старостой, то есть человеком, отвечающим за деньги храма, и опрошенные сторожа и дьякон говорили, что он был сильно нечист на руку.

Но церковь от государства отделена, посему уголовному розыску незачем совать нос в церковную кружку.

Все сходилось.

Осипов и Тыльнер опять вызвали на допрос уже отошедшего от запоя Витьку.

– Мы, Витя, проверили, – усмехнулся Осипов, – на этот раз все в цвет.

– Тогда выпускай меня, Николай Филиппович, а то нынче большой игровой день на бегах.

– Успеешь, Витя, на лошадках рискнуть. Успеешь. Скажи, откуда у тебя маузер?

– Век свободы не видать, начальник, не мой!

– А как он тебе в карман попал?

– Может, скинул кто.

Эта версия была вполне вероятной. Отпечатков Залетного на оружии не было.

– Витя, я к тебе всей душой, и ты помоги мне.

– Закладывать никого не буду, – отрезал Залетный.

– А мне не надо, чтобы ты закладывал своих корешей, я с тобой посоветоваться хочу.

Залетный взбодрился. Еще бы, как его рассказ будут слушать блатные, когда он поведает им, что с ним советовался сам Осипов.

– Если совет дать, то я всегда, – радостно улыбнулся Витька.

Осипов вкратце пересказал ему историю нападения. Витька взял со стола папиросу, закурил. В комнате повисла тишина. Залетный думал. Докурив, он важно изрек:

– Ты, начальник, Лешу Красавца знаешь?

– Игрока?

– Его. Так с ним похожая история приключилась. Он в казино на Триумфальной фарт словил. Червонцев на сто поднялся. Игру закончил, фишки сдал, получил хрусты. Пачка-то здоровая была, но он деньги по карманам рассовал и домой отправился по вечерней прохладе. И дернуло же его в сад «Аквариум» зайти, в забегаловку Семена заглянуть. Он с главной аллеи свернул, а тут его по черепу огрели. Когда очнулся, голова болит, а денег нет.

– Красавец по старому адресу живет? – поинтересовался Тыльнер.

– Я у него в гостях не был, но думаю, все там же, в Колпачном обретается.

Леша Красавец встретил Тыльнера хоть и радушно, но настороженно. Грехов особых за ним не числилось, однако уголовка есть уголовка.

За чаем он нарисовал сыщику леденящую душу картину своего стремительного обогащения и столь же молниеносного падения в финансовую пропасть. Он даже показал место, куда был нанесен удар. Все совпадало.

Осипов и Тыльнер подняли все нераскрытые дела по нападениям на артельщиков и убедились, что почерк преступника один и тот же.

А тут кстати зашел в кабинет Осипова Василий Петрович Румянцев, старый московский криминалист, служивший еще в сыскной полиции. Год назад умники из Наркомата внутренних дел потребовали убрать со службы всех бывших полицейских, не думая, что лишают уголовный розыск многоопытных и знающих сотрудников.

Румянцева уволили, но начальник МУРа Иван Николаев на свою ответственность оставил его внештатным консультантом.

Василий Петрович познакомился с делом и вспомнил одну старую историю.

– В январе семнадцатого в Москве появился похожий чистодел. Дело его вел покойный Кунцевич, но я о нем слышал. В общем, вышли на лефортовский госпиталь, где лечился подозреваемый, некий вольноопределяющийся. Был он человеком известным. Служил на Западном фронте в отдельной охотничьей команде. Начальником ее был капитан Громыслов. Знаменитый офицер. Он придумал такую штуку: в резиновую трубку наливали ртуть. Оружие получалось тяжелым и удобным. Как известно, каски у немцев были низкие. Так вот, Громыслов научил своих охотников бить этой трубкой под обрез. Тихо и эффективно. Я поеду в архив, может, там сохранились бумаги госпиталя.

– Так вы разве не арестовали этого вольноопределяющегося? – удивился Осипов.

– Не удалось. Кунцевича убили, а тут и Февральская революция подоспела.

Несколько дней Румянцев копался в архиве и все же нашел список раненых. Но вольноопределяющихся в нем было двадцать два человека. Причем с Западного фронта – пятнадцать.

Осипов и Тыльнер проследили закономерность в нападениях вольноопределяющегося, как в разработке именовали налетчика. Он нападал на людей, получивших деньги только в Московском промышленном банке.

Начали отработку этой версии. О получении клиентами крупных сумм знали постоянно четыре человека: три женщины и их начальник.

Он отпал сразу же. Партиец, награжденный за Перекоп самим Михаилом Фрунзе именным оружием, жил скромно и достойно.

Две молодые женщины тоже не вызывали подозрений. А вот третьей, Еленой Загряжской, надо было заняться серьезно.

Соседи по квартире на Большой Бронной, дом номер 6, отзывались о ней неплохо, но удивлялись, откуда у скромной банковской служащей дорогая мебель, несколько шуб, украшения и модные вещи.

Конечно, это не было поводом для ареста. Загряжская всегда могла сказать, что это подарки поклонников. Поэтому пришлось начать ее разработку. За ней пустили наружку. Через неделю выяснили, что молодая дама за это время побывала во всех модных кабаках и варьете.

Поклонников у нее было немерено. Наружка ходила за ней, пока Загряжская не пришла в квартиру на Большой Никитской, где проживал литератор Истратов. Справки о нем навели быстро. Действительно, занимается литературным трудом, но средства имеет немалые. Крупно играет в казино на Триумфальной, рискует на бегах, посещает самые дорогие рестораны. Литературным трудом таких денег не заработаешь.

Осипов для очистки совести заглянул в госпитальный список. Каково же было его удивление, когда он обнаружил там фамилию «Истратов».

Начали с Загряжской. Как только Осипов и Тыльнер обрисовали ей трагические перспективы будущей жизни, она разревелась и созналась во всем. Более того, Загряжская показала, что сегодня вечером Истратов опять пойдет на дело.

Осипов и Тыльнер уже изучили привычки и образ жизни вольноопределяющегося. Обед в «Метрополе» был для него неким ритуалом, и его Истратов не нарушал никогда.

Ровно в два пополудни Тыльнер зашел в ресторанный зал. Истратов сидел на своем любимом месте. Тыльнер подошел и сел за стол.

– Я вас приглашал? – поинтересовался вольноопределяющийся.

– А мы обычно приходим без приглашения, гражданин Истратов.

– Вы кто?

– Я из Московского уголовного розыска.

Истратов сунул руку в карман, но увидел ствол нагана, направленный на него. А за спиной его выросли два оперативника.

– Пошли, Истратов. – Тыльнер спрятал наган и встал.

О завсегдатаях «Метрополя» можно рассказывать бесконечно. Здесь гуляли цеховики, домушники, бандиты и фарцовщики. Через зал с фонтаном прошел практически весь криминальный мир Москвы.

Любили они погулять, поплясать под знаменитый метрополевский джаз.

Но все в прошлом. Сейчас в ресторане проводит свои тусовки престижный московский клуб. Когда по телевизору я увидел лица некоторых персонажей, членов этого замечательного объединения, то подумал, что пройдет время и кто-то напишет о новом «Метрополе» не менее занятную криминальную историю.