Интерлюдия: Сказочные деньки
Расползались бухие гости, догорала свеча.
Дух сомненья рычал от злости, дух познанья молчал.
Что ж вы, духи, так тугоухи, али голос не свой? —
Муз не слышно, лишь бляхи-мухи вьются над головой.
Без ума, без огня, без толка дотлевает зима —
Дамы в белом грустят недолго, но картинно весьма.
В душной паузе, в нитях вязких я завис невесом.
Сорок лет. Ожиданье сказки. Полумертвый сезон.
Но настанут сказочные деньки, и будут буйны,
Будут веселы головы во хмелю, станут шустрыми чертики в зеркалах,
И шаманы новые расчехлят гулкие бубны,
И настанут сказочные деньки…
Вымутит кровь, не спросивши резуса, все больней и ясней,
Будто бы новой Эндурой порезаться, познакомиться с ней.
Сказка, моя эфемерная спутница, долгожданная весть,
Просто однажды возьмет и сбудется целиком, вся, как есть.
Нотой седьмою, седьмою пятницей, верной строчкой седьмой,
Рыжим солнышком вспять покатится по дороге домой,
Солнечными морями над тучами по небесной струне
С первыми кораблями летучими прямо в руки ко мне.
Нынче духи мои в ударе, очи пышут огнем,
Уж теперь-то дадим мы гари, вот с утра и начнем.
Сорок лет — это те же двадцать, дело только в цене:
В сорок рваться из резерваций веселее вдвойне.
Весела игра-угадайка: свой ты или чужой
Среди тех, кто едет с Клондайка без гроша за душой.
Словно кошки в ночи мурлычут дальние дизеля.
Сорок лет — ни наград, ни лычек. Что ж, с нуля, так с нуля.
Двенадцать кэйвингов привели свои войска на равнину у истоков реки Огон — почти ровный квадрат, зажатый с трёх сторон лесом, а с четвёртой — южной — рекой. Эту равнину хангары называли Улдабиш Батук, а анласы уже успели поименовать просто Ранд — "квадрат". И вот сюда пришли двадцать тысяч ратэстов и больше ста тысяч ополченцев, из которых восемь тысяч — конные.
А с юга уже ползла четырёхсоттысячная орда, в которой было девяносто тысяч латников.
Кэйвинги собрались на берегу реки — с глазу на глаз, под развевающимися баннортами. Дул Норвайу — ветер, несущий анласам победу.
Они стояли без шлемов, в тяжёлых плащах, приставив каждый к ноге обнажённый меч. Почти все молодые. Почти все — уже оставившие в мире грозную славу.
Вадомайр, Синкэ и Увальд держались вместе. Помедлив, к ним подошёл Рэнэхид. Он прибыл чуть ли не позже всех прочих — похудевший, какой-то засыпающий, но по-прежнему весёлый и готовый к бою. Вадомайра так и подмывало спросить — зачем плавал он на юг? Но было не до этого.
Северяне группировались вокруг Вольхеды. Остальные — вокруг властителя Нарайна Фэрны. И каждый из присутствующих имел на счету немало побед.
— Походу нужен пати кэйвинг, — нарушил молчание Фэрна. Его красное от загара и ветра лицо, обычно добродушное, сейчас было серьёзным. — Говорите, братья. И помните — нам нужен достойный.
— Достойнейший, — поправил Вадомайр. — И я предложу кэйвинга Вольхеду сына Аларди Бура, анласа из анла-анлай, властелина Бёрна.
Рэнэхид медленно посмотрел на Вадомайра, и тот ощутил толчок горечи. Вот и всё. Конечна эта дружба, нет дороги назад.
Южные кэйвинги и северяне согласно подняли мечи за слова Вадомайра. И Рэнэхид поднял. Криво улыбнулся и — поднял. Пятеро, стоявшие вокруг Фэрны, ждали. Они были соседями Бёрна и его союзников. И знали, чего ещё хочет Вольхеда. Они уже остались в меньшинстве, но они медлили… и Вадомайр затаил дыхание. Невозможно навязать им решение… и невозможно запретить им увести своих людей, если решение их не устроит.
Фэрна поднял меч. И четверо остальных подняли оружие следом.
— Вольхеда — пати кэйвинг! — крикнул властитель Гатара.
— Вольхеда — пати кэйвинг!
— Вольхеда — пати кэйвинг!
И наконец — уже общее:
— Вольхеда — пати кэйвинг!!!
Они ещё что-то кричали. Но Вадомайр смотрел в глаза Вольхеде. Кэйвинг Бёрна открыто улыбался, скалил крепкие волчьи зубы. Но серые большие глаза оставались холоднее льда на севере. Вольхеда сделал шаг — ещё один шаг к своей мечте.
Вольхеда поймал взгляд Вадомайра.
И не отвёл глаз. Не перестал улыбаться.
* * *
— Поставим конных за рощами.
— А если заметят, что в строю одна пехота?
— Не заметят. Поставим за ополченцами их конных, издалека глиномордые не разберут, что к чему. А сами встанем с дружинами.
— Нет, — сказал вдруг кэйвинг Оэл сын Йиннэ, анлас из анла-сангай, властитель Ортэнлунда. И поднял ладонь. — Пошлём людей под вражескую сталь, а сами встанем за их спинами, чтоб сказать потом их жёнам, детям и старикам, что победили их силой и спаслись их спинами? Бери наши дружины, пати кэйвинг. А мы со щитоносцами встанем в первый ряд ополчения. Я сказал. Боги слышали.
Одобрительный гул и выкрики были ему ответом. Лицо Вольхеды медленно залила краска гнева, но голос его был тихим, лишь дрожал от сдерживаемой ярости:
— Так что ж — вы будете спасать свою честь, а я сзади встану?
— Никто не сомневается в твоём мужестве, пати кэйвинг, — откликнулся Вадомайр. — Но вот твоё-то место именно с дружинами. Ты и поведёшь их в бой. Кому это делать, как не тебе? — и он чуть наклонил голову.
* * *
Впервые в жизни здесь Вадомайр стоял в поле плечо в плечо с ополченцами. И он, и два десятка его охраны и щитоносцев, стояли пока пеши, кони — за спинами.
Плотный прямоугольник гигантского строя, закрыты большими щитами, перегораживал поле от рощи до рощи. Ощутимо вздрагивала земля, и впереди, за рекой, переливалась, словно ведьмино зелье в котле, масса хангарской конницы. И, если бы можно было взглянуть на строй вражеского войска сверху — удивились бы все анласы — до того напоминал он кракена Чинги-Мэнгу, выбросившего вперёд толстые жгуты щупалец…
Анласы ждали. Ополчение было одето исправно — в броне и шлемах из дублёной кожи, укреплённых сталью. В передних рядах, наклонив копья, стояли могучие зрелые мужчины — им сдержать первый натиск.
Шипение гонгов, визг труб, грохот бубнов неслись от вражеского строя, смешиваясь с визгом и хорканьем. Щупальца подползали ближе и ближе…
— Отсюда небось и не добьёшь, Стрелок? — спросил ополченец с вроде бы знакомым лицом. Ротбирт не глядя вытянул из тула длинную стрелу. Мальчишки в задних рядах, разинув рты, тянулись ближе. Для них Ротбирт Стрелок был уже легендой.
Ротбирт растянул лук так, что тот скрипнул. И спустил тетиву.
Он уже знал, что попал. Восхищённый гул раскатился по строю — опытные глаза лучников определили, как покатился с седла пышный всадник первого ряда. Гул перекрыл рёв трампет и крики круммгорнов, а их — слитный шорох, вроде бы тихий, но вездесущий. Тысячи рук тянули из тулов тысячи стрел.
— А вот и пришли, — сказал Вадомайр, перехватывая дротик. Ротбирт кивнул, снова растягивая лук. Вадомайр услышал, как он шепчет — из "Слова Однорукого":
— Я не хочу, чтобы передо мной падали на колени. Пусть верящие в меня тянутся ко мне — ввысь… Тьма не имеет своей сущности. Она есть лишь отсутствие Света… И я говорю: нет невиновных. И кто хочет жить — пусть докажет мне своё право на жизнь. И кто не сможет доказать — пусть умрёт…
Три сотни шагов.
Анласские стрелы ударили градом и били всё то время, пока хангарская конница шла эти три сотни шагов. Ратэсты, стоявшие среди ополченцев, перестали стрелять раньше прочих — они вскакивали в сёдла, сбивались плотнее вокруг кэйвингов.
— Ваааааа…й… уууууу… стаааааа… — катилось по рядам. И затихало — по мере того, как хангарские конные волны накатывались на ополчение…
…Непривычно было это — встречать конную атаку, стоя на месте, но верхом! Вадомайра так и подмывало — послать коня вперёд, сшибая пикой полулюдей в вонючей кожаной броне и стальных чешуйчатых панцырях. Но он остался на месте. И ударил пикой в злое лицо под сальной шапкой, выбив первого хангара из седла! Вырвал пику, ударил снова — в чей-то бок… Рядом мелькнула пика Ротбирта с памятных трёхгранным наконечником, легко утонула в чьём-то животе и вырвалась обратно. Конь храпел, чуя кровь. Ударом пики Вадомайр расколол щит и вогнал её в живот хангару. Копьё-сабля рухнуло на веретено, с треском раскололо его. Щитоносец слева отбил вражеское оружие мечом, сшиб латника наземь. Вадомайр выдернул меч из ножен:
— Хэй! Сын Грома!..
…Ополчение медленно подавало назад левый фланг, примыкавший к роще. Так медленно, что казалось, будто фланг подаётся сам, под невыносимой тяжестью удара. Когда Вадомайр на совете предложил этот план, ему сперва не поверили. Не мог же он рассказать о Куликовской битве? Что эти слова для анласов и для этого мира? Но там — получилось. А здесь? Вадомайр не видел. Он мог сейчас только драться — драться как воин…
Хангары бросали на фланг всё новые и новые тысячи. Казалось, ещё час, ну — два, и рыжие уйаны полягут под сталью, а потом можно будет ринуться на север, возвращая себе — своё, арканя крепких мальчишек, красивых девушек, убивая старых и непригодных… вечная мечта завистливой твари, одинаковая во всех мирах. Твари, не умеющей работать своими руками…
…и головой…
…Бой не разлучил Вадомайра с его людьми. Они по-прежнему отбивались, как единое целое, валя вокруг труп на труп. Первый щит Вадомайра давно разлетелся вдребезги, один из щитоносцев был убит в тот момент, когда подавал кэйвингу второй щит — но Вадоймар забросил его за спину и рубил обеими руками — мечом в правой, топором — в левой, и сталь ходила над ним круговертью. А баннорт с Зимородком летел над ним.
— Auf Deck, Kameraden, all auf Deck! — орал Вадомайр (или Вадим?) выученную когда-то песню, оригинала которой, пожалуй, и не помнил почти никто. — Heraus zur letzten Parade! — с перекошенным разрубленным ртом, теряя расколотый шлем, косо свалился под копыта коня богато одетый латник-хангар…
— Der stolze "Warjag" ergibt sich nicht,
Wir brauchen keine Gnade!
Меч и топор свистели и гудели, вращаясь…
— An den Masten die bunten Wimpel empor,
Die klirrenden Anker gelichtet,
In sturmischer Eil` zum Gefechte klar
Die blanken Geschutze gerichtet!
Ополченцы рубились не хуже. Нельзя было назвать ни одного, кто вёл бы себя пугливо или просто колебался…
…И река и леса стали свидетелями того, как надломился левый фланг ополчения, и хангары огромной тяжкой массой стали вваливаться в тыл анласам. А потом из леса — из зелёных ножен — вылетел воронёный клинок двадцатитысячного конного строя…
…Хангары бежали. Бежали кто куда мог, избиваемые беспощадно — уйти от свежих коней ратэстов не смог почти никто. Своей рукой зарубил Вольхеда правителя Хана Гаар и взял Золотой Туг — знамя врагов.
Никто не считал убитых врагов. Груды их лежали везде, насколько хватало глаз. Но треть ополчения легла на поле, а с нею — почти шесть тысяч ратэстов, сто пятьдесят пати, пятеро кэйвингов…
…Вадомайр тяжело слез с коня и, стащив шлем, выплюнул кусок кровавой слюны. Кто-то подал ему кожаную флягу, и он, не глядя, выхлебал половину тёплой воды. А когда проморгался — увидел, что рядом спешивается Рэнэхид.
— Победа, — сказал Вадомайр. Рэнэхид кивнул. И вдруг сказал:
— На юге я купил… купил несколько интересных вещей. Ты не научил бы меня обращаться с ними, мой бывший стормен?
— Каких вещей? — прищурился Вадомайр.
Рэнэхид взял у него флягу, долго полоскал рот. Выплюнул воду, покривился. А потом медленно сказал по-русски:
— Пу-лье-миот "Хехлехох".
