Молодой человек в военной форме встречал профессора, как и было обещано, у посадочной площадки, которая стараниями парковщиков была так нашпигована частными глайдерами, что те едва не терлись друг о друга бортами. Встречающий сдержанно кивнул в знак приветствия и жестом пригласил гостя проследовать за собой. Ни вежливого «Как долетели?», ни хотя бы формального «Добро пожаловать». В жалкой роли доносчика, пусть добровольно избранной, но от этого только более отвратительной, на теплый прием надеяться не приходилось. Профессор вспыхнул, но вовремя опомнился: ну откуда, в самом деле, провожатому может быть известна цель его визита? Впрочем, сегодня профессору казалось, что его позор известен всем. На что он вообще рассчитывал? Только на то, что его выслушают. Уж это-то ему могли гарантировать.

Профессор демонстративно медленно выбрался из глубокого кресла пилота, слишком просторного для его иссохшего с годами тела, так же неторопливо извлек из кабины объемистый кейс с кодовым замком. Офицер ждал. На его лице сквозь тщательно отрепетированную беспристрастность все явственнее проступало нетерпение. Гость поморщился — извиняться за промедление не хотелось. Встречающий напоминал ему молодого, хорошо дрессированного пса перед выходом на прогулку, когда хозяин уже взял в руки поводок, но еще не открыл дверь.

Прибывшему наконец удалось извлечь из-за сидения застрявшую там трость. Провожатый воспринял это как завершение сборов и быстрыми шагами устремился к стеклянным дверям безликого административного корпуса. Тяжело опираясь на антикварную трость — подарок учеников к давно забытому юбилею, профессор поплелся следом.

Резвый офицер поджидал его на площадке у лифта. Здесь профессор остановился, изо всех сил сдерживая тяжелое дыхание и стараясь не показать одышку. Впрочем, какое дело этому толстокожему военному до стариковских немощей? «Погоди, — мысленно пригрозил он, — и ты когда-нибудь будешь таким, а юные внуки будут насмешливо наблюдать за твоей ковыляющей походкой».

В лифте было просторно и холодно. Кабина стремительно пошла вверх, и новая тяжесть навалилась на плечи, заставляя старческую фигуру горбиться сильнее обычного. Гость устало прикрыл глаза, и под воспаленными веками тут же возник начальник сектора лабораторий. Молодой паршивец. Пронырливый. «Что вас так расстроило, герр Гауфман? Поверьте, никто не оспаривает ваших заслуг и вашего приоритета! Вас все знают как крупнейшего ученого-теоретика. Зачем вам отвлекаться на эти приземленные прикладные направления?» А за льстивым угодничеством проступает самодовольная издевка. Дождался, бездарь. Взял реванш. Прикладное направление. Не придерешься. А если и придерешься, не докажешь. А если хочешь доказать, то путь тебе один — в доносчики.

Нужно ли в очередной раз обманывать самого себя? Ведь даже себя он не может уверить в том, что движет им сейчас не мстительная ревность, а справедливое негодование. Не желание наказать молодых выскочек, паразитирующих на его таланте, а долг законопослушного гражданина. Неправдоподобно выглядит нынче его законопослушание.

Створки лифта разошлись, впуская нового пассажира, и с мягким чавкающим звуком сошлись вновь. Пасть лифта захлопнулась. Профессор заставил себя разжать руку, вцепившуюся в поручень. Искушение выскочить из замкнутого пространства кабины и никогда больше сюда не возвращаться удалось побороть, но решимость довести начатое дело до конца уменьшалась с каждым этажом. Может, еще не поздно? Если вернуться, пригрозить, припугнуть оглаской? Потребовать? Нет, поздно. И уже слишком опасно. Он мучительно долго убеждал себя загубить собственными руками то, что больше всего хотел продолжить, и теперь нелепо поворачивать назад. Да, он готов принести в жертву и себя, но только при одном условии — они поплатятся вместе с ним.

Он покачал головой и мысленно выругал себя за этот внутренний спор. Какой смысл вновь и вновь перебирать все «за» и «против», когда решение принято, и не только принято, а уже почти исполнено. Побыстрей бы только! Казалось, этому подъему не будет конца.

Они вышли в пустой коридор, серый и безликий, с одинаковыми дверями без номеров и даже без табличек с фамилиями. Приезжий испуганно осмотрелся. Куда его ведут? Кто его примет? Так ли будет, как было обещано? Организовывая эту встречу, его старинный друг Нерфи Корнак и сам, казалось, слабо верил в то, что обещал. Но он добросовестно сделал все необходимые звонки, задействовал все связи, и, наконец, назвал место и время, не подтвердив выполнение главного условия, на котором настаивал профессор — о встрече непременно с руководством Ордена.

Провожатый остановился у одной из дверей, ничем не отличающейся от всех остальных. Как они только ориентируются в этих пустых коридорах? Если на двери нет ничего, кроме кодового замка с системой идентификации, даже ручки.

— Не беспокойтесь, — снисходительно пояснил молодой провожатый, заметив нервозность прибывшего. — У нас идентификация по биоизлучению. Нужно лишь несколько секунд подождать, пока система сработает.

Профессор желчно усмехнулся. Знал бы этот юноша, сколько поводов для беспокойства помимо идентификации находилось сейчас в профессорском кейсе! Есть еще, слава богу, о чем старику беспокоиться в этой жизни помимо бытовых мелочей. Дверь медленно сдвинулась в сторону, и провожатый впервые уступил ему дорогу:

— Магистр ждет вас.

Рука, мертвой хваткой державшая кейс, онемела, и профессор с трудом перехватил ручку чемоданчика другой рукой, умудрившись не уронить при этом трость. Только после этого он шагнул, наконец, в кабинет.

Он нес в своих руках тайну, и эта тайна оттягивала ему руки.

Кабинет поразил профессора спартанской обстановкой. Жесткие кресла ровным строем стояли вдоль длинного черного стола в центре комнаты. Второй стол, вплотную придвинутый к первому, был снабжен пультом управления, вмонтированным в столешницу. Шкафы сливались цветом со стенами, и даже единственному украшению этого кабинета — большому зеркалу в металлической раме — почти нечего было отражать. Землянину, привыкшему к навязчивому комфорту своей родины, было странно видеть, как давно забытое учение Земли — аскетизм — именно в Ордене нашло благодатную почву для нового расцвета. Неуютная планета с жестким суровым климатом долго обтесывала характер заселившего ее народа и в конце концов подарила мирам Федерации странную нацию, воспитанную на идеалах служения и долга. В эпоху раздробленности именно эта нация поставила свои аскетические принципы на службу юной Федерации. Нынешним единством объединенные миры в какой-то мере были обязаны и Ордену, скрепившему их, подобно цементу в кирпичной кладке. Родиться в Ордене означало одно — стать военным. Другие пути дети этой планеты выбирали редко. Впрочем, стоило отдать им должное — из них получались лучшие офицеры. Со временем Орден из государства превратился в военно-промышленное ведомство самой Федерации, став гарантом ее безопасности: внутренней и внешней.

Профессор близоруко огляделся, и только с третьего раза ему удалось выделить из серого фона кабинета его хозяина. Стоило поблагодарить Нерфи Корнака: профессора действительно поджидал бессменный руководитель Ордена Магистр Ритор. Это лицо нельзя было не узнать, хотя оно не часто мелькало в новостях (Орден по традиции сторонился публичной политики). Хозяин неподвижно стоял у мерцающей голографической карты в дальнем углу и разглядывал гостя. Когда его глаза остановились на кейсе, профессору показалось, что чемодан неожиданно потяжелел: чужой взгляд будто добавил веса его тайне. Тогда гость шагнул к столу и водрузил на него свою ношу с твердым желанием расстаться с ней навсегда. После такого символического поступка профессора вдруг охватила апатия, точно одним жестом он исполнил заветное и давно задуманное. И больше всего захотелось немедленно выйти из кабинета, не растеряв остатки былого достоинства, и никогда не встречаться с человеком, на чьи плечи он только что переложил свой груз, проблему, запертую на кодовый замок в черном чреве новенького кейса, купленного исключительно для этой неприятной миссии.

Магистр тоже шагнул к столу, подвинул кейс к себе, и жестом пригласил садиться. Взаимные представления и обмен вежливыми, ничего не значащими приветствиями были излишни — каждый знал, кто перед ним, каждый понимал, ради чего состоялась встреча, и ни один не испытывал удовольствия от процесса. Но начинать никто из них не спешил.

Магистр медлил, великодушно давая гостю время освоиться в новой обстановке. Гость явно нервничал. Усевшись в кресло, он застыл в неудобной позе, не зная, куда девать длинные руки с узловатыми, похожими на высохшие корни пальцами. Молчание затягивалось, напряжение нарастало, достигнув апогея тишины, пронзительной и неуместной.

— Господин Гауфман, — Магистр все же решил избавить гостя от дискомфорта и начал спокойным ровным голосом, стараясь не нервировать прибывшего взглядом в глаза, — мне сообщили, что вы обладаете важной информацией, которая содержит corpus delicti и которую вы не рискуете доверить официальным каналам связи. И потому хотели бы передать ее лично руководству Ордена. Несмотря на краткость сообщенных вами сведений, важность этой информации заставляет меня лично и с глазу на глаз обсуждать с вами это дело. Любые данные о несанкционированных научных разработках, к тому же ведущихся под контролем правительства Земли, заслуживают тщательной проверки. Я не специалист и не берусь судить ни о специфике, ни о научной ценности, ни даже о возможных отрицательных последствиях этих исследований, но определить степень и уровень необходимой проверки и передать дело нашим экспертам я обязан. Приступим.

Но приступить гостю не удалось. Его гордость — ораторское мастерство, не раз помогавшее даже слабыми аргументами убеждать последователей и сокрушать в научных диспутах оппонентов, в этих серых стенах предательски изменило ему, как изменяет голос юному диссертанту в присутствии большой диссертационной комиссии. Хотелось прокашляться, но он боялся первого звука собственного голоса в этом гулком полупустом помещении. Представляя этот визит, он видел себя спокойным, убедительным, точно и без суеты излагающим свою позицию. Из последних сил сражаясь с приступом немоты, профессор ждал, что на неподвижном лице Магистра начнет проступать холодное удивление.

Магистр, однако, не умел удивляться. Он просто переключился с одного метода допроса на другой: не сработало так — сработает эдак. В самом деле, что удивительного? Приехал неврастеничный интеллигент, трясется и волнуется. Доносчиком ему быть противно, а стать соучастником ему не дали. И всем, включая его самого, ясно, что выдавать коллег властям противно и мерзко, но именно это он и намерен сделать, как только справится с не вовремя нахлынувшими эмоциями.

Хозяин кабинета и вправду решил, что проще будет самостоятельно заглянуть в кейс, чем добиться от визитера в его теперешнем состоянии вразумительного повествования. Скорее уж приехавший будет отвечать на конкретно поставленные вопросы. Поэтому Магистр, не колеблясь, уложил кейс перед собой и попросил профессора назвать шифр кодового замка. Внутри кейса в строгом порядке были выложены компьютерные диски. Магистр вытащил тот, что был пронумерован единицей, вставил в дисковод, пощелкал клавишами панели управления, включая голографический экран, и углубился в изучение длинного списка кораблей, пропавших в пространстве за последние сто лет. Через пару минут стало ясно, что весь первый диск содержал лишь обыкновенный отчет, каких по любой тематике тысячи. Если покопаться в статистическом отделе Ордена, там можно обнаружить куда более подробные сведения.

Не дочитав отчет до конца, Магистр на секунду выглянул из-за монитора, и едва различимая досада, почудившаяся профессору в этом взгляде, заставила гостя вновь нервно сжать пальцы и усилием воли подавить дрожь.

— С какой целью собирались данные о пропаже кораблей? — поинтересовался Магистр, продолжая просматривать отчет. — Насколько я знаю, это далеко от тем, заявленных к исследованиям в вашем институте.

Прежде чем заговорить, профессор все-таки прокашлялся:

— Данные запрашивались из Центра по чрезвычайным ситуациям в пространстве с целью отследить, какое количество кораблей исчезало, так сказать, в никуда, беспричинно, в абсолютно безопасных участках пространства. Подобные исчезновения, хотя их и нельзя назвать частыми, тем не менее дают возможность проследить некую логичную последовательность. Исчезают, как правило, пилотируемые корабли. Количество исчезновений беспилотных судов почти в пять раз меньше. Официально провозглашенная причина — человеческий фактор.

Первые несколько предложений дались тяжело. Профессор перевел дух. Его собеседник оказался хорошим психологом: теперь, когда профессор, наконец, решился заговорить, Магистр отодвинул защитную ширму экрана в сторону, чуть подался вперед, демонстрируя открытость и заинтересованность, и легко вошел в роль научного корреспондента, которому посчастливилось брать интервью у нобелевского лауреата. К месту пришлась и давняя страсть Магистра к мертвым языкам Земли.

— Очень интересно, — подхватил он с деловым энтузиазмом, — admitto. Однако это — статичная картина. А последовательность, о которой вы упомянули, предполагает поступательное развитие.

«А он не глуп для военного, — подумал профессор, привычно переводя с латыни, — раз так быстро подхватил совершенно новую и незнакомую для себя тему. Впрочем, будь он глуп, он не сидел бы в этом кресле вот уже почти пятнадцать лет».

— Логическая последовательность заключается в том, что первоначально корабли просто исчезали безвозвратно. «Пропал с экранов радаров» — и все. Ни взрывов, ни вспышек, ни обломков. И как-то никто не интересовался данными о кораблях, которые пропадали из видимости радаров, а затем появлялись вновь. Это списывали либо на неисправности радаров, либо на проблемы со связью. Согласитесь, если корабль благополучно прибыл в порт назначения, никто не станет поднимать шум из-за того, что несколько часов с ним не было связи. Так вот, именно они — эти возвращения из ниоткуда — укладываются в определенную логическую схему.

Профессор на секунду замолчал, обвел глазами кабинет в поисках воды и продолжил:

— Первый этап — с кораблем теряется связь, корабль исчезает и не возвращается. Второй — корабль исчезает и через несколько часов появляется вновь, но — с мертвым экипажем. Причина смерти — остановка жизненных процессов при отсутствии внешних воздействий, как будто человека выключили. Третий этап — корабль возвращается, люди живы, но никто не заметил исчезновения. Все проходят необходимый медконтроль, карантин, все здоровы и нормальны, за исключением одного коллективного провала в памяти на несколько часов.

— И четвертый этап: кто-то что-то помнит? — попробовал угадать собеседник.

— Не совсем так. Но мы подошли как раз к тому, какие исследования проводятся в нашем институте.

Профессор сглотнул, прогоняя сухость в горле, и снова беспомощно обвел глазами полупустую комнату. Когда его взгляд вернулся к собеседнику, на столе уже стоял стакан воды, беззвучно выуженный Магистром неизвестно откуда. Профессор благодарно покивал, влил в себя долгожданную жидкость, с наслаждением подмечая первые признаки возвращающейся уверенности, и продолжил:

— Я начал с середины и потому мог несколько запутать вас. Хронологически же, так сказать, ab ovo — он решил сделать приятное собеседнику, ввернув латинское выражение, — события развивались иначе. Около четырех лет назад в институт для прохождения карантина из Второго Лунного порта поступила штурман грузового рейсовика Лаэрта Эвери. Знаете, в наших портах врачи привычны ко всему — к ариайской чуме, к холере Зумма, к облучениям, вирусам, лишаям… Да что только не привозят из отсталых миров! Но анализ крови, полученной от одного из членов экипажа, заставил карантинного врача срочно связаться со мной. Он мой бывший, впрочем, посредственный ученик. Он был в большом затруднении и растерянности, стеснялся и думал, что я приму его за сумасшедшего. Я в то время возглавлял кафедру и несколько лабораторий и не отказал бы ему в совете.

Вы, наверное, знаете: послерейсовый медконтроль — рутинная процедура. Она включает всего несколько исследований: сердечная деятельность, функция внешнего дыхания, анализ крови и мочи. Детальное обследование проводится только при выявлении каких-либо отклонений. Я поначалу решил, что парень заскучал и решил напомнить о себе, попросить о месте в институте, например, — и отыскал такой нелепый предлог.

— И — анализы? — Магистр плавно подправил беседу в нужное русло.

— Да. Простите, я отвлекся. При общем анализе крови карантинный врач не нашел в крови Лаэрты Эвери гемоглобина! Эритроциты имели ядра, отмечалась выраженная тромбоцитопения… простите, — профессор запнулся, пытаясь хотя бы временно избавиться от привычки использовать специальные термины, — … то есть количество тромбоцитов было резко снижено.

Он сделал паузу, ожидая реакции.

— Профессор, — подал голос Магистр, — Я понимаю, что этот анализ ненормален, но я не специалист, и вам придется объяснить, что это означает.

— Да, конечно, конечно, — поспешно заверил профессор. — Ну… тромбоциты — один из факторов свертываемости крови. Встречаются, конечно, состояния, при которых число их резко снижено, но тогда такое состояние организма сопровождается повышенной кровоточивостью. А у Лаэрты Эвери на теле не было даже ни одного синяка! Ядерные эритроциты… Зрелые эритроциты не имеют ядер! Ну, допустим, у нее в кровь выходят молодые незрелые формы… но — в таком количестве! И ни одного безъядерного! Все пять с половиной миллионов с ядрами?! Налицо выраженное нарушение эритропоэза, и совершенно бессимптомно?! Нонсенс! И, наконец, человек не может жить без гемоглобина! Каким-то образом кислород должен ведь попадать в ткани! Конечно, еще в двадцатом веке были известны перфтораны… но они же не синтезируются в организме!

Он опять поймал себя на том, что перешел на специальную терминологию, виновато развел руками, хотя в глубине души вовсе не чувствовал вины, и продолжил:

— Естественно, анализы повторили, причем неоднократно. Ее подвергли тщательнейшему обследованию — провели костномозговую пункцию, ткань селезенки взяли на биопсию… Они подняли все ее предыдущие анализы, чтобы убедиться: до этого никаких отклонений от нормы не было. И только убедившись, что дело не в исправности оборудования, мой ученик позвонил мне.

— Как я понимаю, Лаэрта Эвери оказалась, как вы говорите, с «вернувшегося» корабля?

— Да, совершенно верно. Данные по маршруту судна мы получили сразу же. Что же касается выводов о пропавших кораблях, то они были сделаны значительно позже. Сначала нас заинтересовала только патология крови. Поскольку условия об обязательном карантине включены в любой контракт Торгового флота, Лаэрту Эвери изолировали, объяснив ей причины. У нас вообще-то не принято информировать о результатах исследований посторонних, даже если это те, кого мы исследуем. Знаете, разное бывает, в том числе и с психикой. Но ее общее самочувствие было абсолютно нормальным, она не жаловалась на недомогание или боли. Психически на первых порах тоже все было в порядке, лишь небольшая нервозность, явно вызванная затянувшимся карантином и изоляцией от команды. Вы ведь знаете, у нас на Земле экипажи подбирают с максимальной психологической совместимостью. Члены группы эмоционально замкнуты внутри своей группы и потому зависимы друг от друга.

Магистр кивнул. Принцип формирования экипажей дальних рейсовиков был давней ценнейшей коммерческой тайной Земли. Многие, и Орден в том числе, пытались заимствовать методики воспитания и отбора идеально совместимых личностей, но только Земля продолжала оставаться бессменным лидером в этой области. Раз в год, в мае месяце, когда все учебные заведения, выдав дипломы своим студентам, выставляли их на Единой Бирже Труда, самые баснословные суммы платились за экипажи Высшей школы космонавигации Земли. Наиболее крупную квоту на молодых специалистов имела Федерация, вербовавшая кадры для Торгового флота. Плюс Орден, который на федеральные субсидии мог позволить себе тщательно отбирать экипажи для военного ведомства. За оставшихся торговались крупные частные компании и правительства миров Федерации. И при всем этом экипажи еще имели право сами выбирать себе работодателя.

Профессор тем временем продолжал:

— Сначала мы повторили все анализы, естественно, уже на более точном оборудовании. Исследовали белки крови, прежде всего систему свертываемости… Я не буду вдаваться в детали — ей не нужен ни тромбопластин, ни фибриноген. Вообще ничего, ни один фактор свертываемости! И при этом ей не грозит смерть от кровопотери, как это наблюдается у больных гемофилией. Вы знаете… гемоглобин, эритроциты ей, в общем-то, тоже не нужны. Кислород доставляется в ткани неизвестным образом! Мы так и не смогли определить в «крови» Лаэрты Эвери носитель кислорода! Такое впечатление, что он ей просто не нужен.

Кроме того, исследуя белки крови, мы пытались определить содержание иммуноглобулинов. Вы уже не удивитесь, если я скажу — ни-че-го? То есть иммуноглобулинов нет. Да что там! В подобной ситуации жизнь человека длится до первой царапины — далее следует неизбежный сепсис и смерть. Ее, так сказать, «кровь» (простите, мне лень выдумывать новый термин для этой субстанции) скорее напоминает концентрированный формалин — по его действию на микроорганизмы. Одного кубика этой жидкости достаточно, чтобы обеззаразить колонию спор столбнячной палочки при экспозиции всего в две с половиной минуты! А это один из самых вирулентных микроорганизмов! От исследований крови мы перешли к исследованию других клеток этого странного организма. Мы взяли пробы мышечной и костной ткани, крови, всего, что вообще можно было взять на анализ без особого вреда для организма человека. Да, да, это на следующем диске.

Воспользовавшись паузой в монологе увлекшегося профессора, Магистр быстро пересчитал диски. Ему, по всей видимости, предстояло сегодня выслушать краткое содержание всех семнадцати кругленьких носителей информации емкостью по двести гигабайт каждый. Ради этой встречи были на целый час отложены переговоры по поставкам новой противолучевой системы «Вуаль». Час, с кровью вырванный из жесткого графика его рабочих суток. Но уложится ли в отпущенное время профессор? Ведь они еще даже не добрались до сути проблемы. И не доберутся, если профессор намерен пересказать ему научные открытия своей лаборатории за последние четыре года.

Магистр бросил быстрый взгляд на часы. Его с трудом разговорившийся собеседник, похоже, забыл, что именно привело его в кабинет к руководителю Ордена. Справедливости ради, прежде чем напомнить гостю о роли правоохранительных органов, Магистр выделил ему еще десять минут на самостоятельное изложение проблемы.

Но профессор и сам, казалось, спешил не меньше Магистра, опасаясь, что не успеет сказать всего, что наметил.

— Я не буду подробно останавливаться на всех проведенных экспертизах, — продолжил он, — но кратко перечислю зафиксированные нами результаты. Часть их касается непосредственно самого организма Лаэрты Эвери, остальные аномалии были выявлены при взаимодействии этого организма с другими. Существенным отклонением от нормы оказался пульс — он слишком медленный. Частота ударов составляла около двадцати-двадцати пяти в минуту, что невозможно ни для здорового организма, ни даже для больного. При этом кровяное давление и частота дыхания были вполне нормальными. А вот скорость регенерации оказалась почти в два раза выше обычной. Мы пытались исследовать биополе этого организма, но приборы фиксировали его как пустое место. Ни биоизлучения, ни остаточного фона — ничего. И в то же время… Вы видели когда-нибудь, как животные реагируют на приближение землетрясения? Так вот, животные, помещенные в непосредственной близости от Лаэрты Звери, вели себя схожим образом: нервничали, метались по клетке. А спустя несколько часов успокаивались, привыкая к чему-то. К чему? Когда животных помещали с таким расчетом, чтобы она могла их видеть, они успокаивались в несколько раз быстрее. Если же непосредственного визуального контакта не было, продолжительность нервной реакции животных возрастала. Мы проводили эксперименты и с добровольцами, несмотря на то, что люди гораздо менее чувствительны к подобным воздействиям. В опытной группе дискомфортные состояния при первом контакте отмечались в восьмидесяти семи процентах случаев. И по затухающей — при повторных контактах. Были и более характерные результаты, в основном у людей с пониженным биофоном — недомогание, головная боль. При этом никакого биополя у самой Эвери по-прежнему не наблюдалось, а вот у контактных лиц биополе при первой встрече как бы съеживалось, сжималось, фон становился слабее.

Пока профессор говорил, его слушатель с готовностью кивал в ответ на каждое новое сообщение. Но едва в речи гостя возникла пауза, как Магистр мигом перехватил инициативу в свои руки.

— Какие выводы из всего этого вы можете сделать о вашем объекте? — спросил он, давая понять, что дальнейшее перечисление обнаруженных аномалий излишне.

— Объекте? — переспросил профессор.

— Объекте, — подтвердил Магистр. — В данном случае объект — штурман Лаэрта Эвери.

Профессор понимающе закивал, на секунду замер, чтобы собраться с мыслями, и в конце концов произнес:

— Биологически этот объект уже не является человеком.

— Это мнение или научный факт?

Профессор задержался с ответом. Магистр с ювелирной точностью заострял внимание на узловых моментах их беседы.

— Это наиболее вероятный вывод, — гость прикоснулся пальцами к давно ноющему виску. — Поверьте, он дался мне нелегко. Но других выводов быть не может. И это еще самый простой вывод: сказать, кем не является это существо. Гораздо сложнее сказать, чем оно является. Словно кто-то искусственно вмешался в живой организм. Но кто? С какой целью? И главное, каким образом? Мы оказались совершенно не в состоянии понять, по каким биологическим законам функционирует это существо. Поскольку изучать оригинал было несколько затруднительно по этическим моментам, мы предприняли попытку клонирования. В нашем распоряжении находились соматические клетки, великолепное оборудование и негласное разрешение правительства. Но то, что мы получили из этих клеток, человеческим назвать никак нельзя! Посмотрите пятый диск!

Профессор не по возрасту резво вскочил и принялся ходить по кабинету. Магистр спокойно потянулся к кейсу за диском, но голос профессора прервал его движение:

— У вас крепкие нервы, Магистр?

— Надеюсь, — с улыбкой ответил тот, вставляя диск в дисковод.

— Простите, я понимаю, что такой вопрос не слишком уместен. Но поверьте, медики — народ циничный, особенно хирурги. На такой работе восприимчивость притупляется очень быстро. У меня был помощник. Собственно говоря, это он занимался клонированием. Я не смогу доказать, что это имеет отношение к его работе, но… Он сошел с ума. Прямо в своей лаборатории.

— На какой почве?

— Он перебил все зеркала. Но для чего? Видите ли, я знал его много лет. Это был человек, абсолютно безразличный к своей внешности. Мы много работали вместе, и я не мог вспомнить, чтобы вообще хоть раз видел его перед зеркалом. Он их, кажется, просто не замечал. Я разговаривал с его родственниками — никаких отклонений в поведении до этого дня, в том числе связанных с зеркалами и его внешностью. Когда это случилось, меня вызвали в клинику, куда его поместили, присутствовать при обследовании. Мы не обнаружили никаких следов химических воздействий, в частности, галлюциногенов. Но было ясно, что его что-то напугало. Там, — профессор кивнул на кейс, — есть история его болезни. Мне с большим трудом удалось ее заполучить из клиники.

— Можно ознакомиться с тем, что он говорит?

Профессор заставил себя снова сесть в кресло и устало ответил:

— Он ничего не говорит. В этом-то и проблема. Он не реагирует больше на зеркала. Он теперь просто живой организм без сознания. Вы сейчас скажете, что все это может не иметь отношения к его работе. Но ведь может и иметь! Всего лишь еще одна необъясненная странность, связанная с этим делом. Мне иногда кажется, что я и сам уже сошел с ума, только я еще говорю и говорю, все пытаюсь убедить в своей правоте тех, кто в здравом рассудке. Но мы на разных сторонах баррикад по отношению к разуму, и они не понимают меня. А я — их.

Магистр, не отрываясь от монитора, произнес:

— Это не гуманоиды.

— Конечно это не гуманоиды, — устало подтвердил профессор. — Мы вообще не понимаем, что это. Но все это было выращено из ее клеток.

— А ее гены?

— Естественно, мы тут же проверили весь геном. Логичнее всего было заподозрить сбой в генетической линии.

При этих словах Магистр поморщился. Было что-то крайне неестественное в генетических линиях землян, которыми они так дорожили. Конечно, сама идея планируемой эволюции человека, как биологического вида, была не нова, но только земляне умудрились превратить хаотичный процесс размножения в упорядоченную селекционную работу. И создать целую индустрию по производству Homo sapiens.

На протяжении многих веков волны колонизации уносили с Земли поколение за поколением. Первые эмигранты рассеялись по галактике как пыль. Их колонии стремительно деградировали, искры цивилизации гасли быстрее, чем от них мог зайтись новый очаг. Рушились связи с метрополией, а изоляция стремительно низводила экономику к уровню натурального хозяйства. Да и сама Земля пережила в те годы не один подъем и не одно падение. Но кое-где колониальная политика все-таки принесла свои плоды, и новые центры поднялись и встали вровень с бывшей метрополией. Тем временем волны миграций продолжали сокращать население Земли: окрепшие планеты по-прежнему остро нуждались в людских ресурсах для продолжения собственной колониальной политики. Пессимисты пророчили Земле обезлюдение и медленное вымирание на задворках цивилизации, ею же и порожденной.

Но земляне не собирались сдаваться. То, что нельзя было предотвратить, можно было использовать. И теряющая влияние метрополия, лишенная полезных ископаемых, изможденная научным прогрессом и техническими революциями, вопреки мрачным прогнозам сделала основным предметом своего экспорта самый ценный во вселенной ресурс — человека. Вместо того чтобы пытаться сократить поток эмигрантов, создавать дополнительные льготы многодетным семьям, увеличивать пособия матерям, земляне вдруг заявили, что семья как социальная единица себя изжила. И провели через законодательное собрание закон, обязавший всех подданных по достижении двадцатипятилетнего возраста сдавать в центры контроля рождаемости сперму и яйцеклетки. После чего были составлены банки данных производителей, способных дать только здоровое потомство, и земляне стали выводить людей, как выводят породистых собак, скрещивая разные генетические линии, чтобы добиться нужных качеств и способностей. Пусть во всей Федерации дети по-прежнему рождались так, как определила природа, земляне ежегодно производили несколько миллионов младенцев, закладывая оплодотворенные яйцеклетки в искусственные чрева своих родильных домов. Никто не запрещал подданным Земли при желании самостоятельно решать вопрос о производстве потомства. Другое дело, что это потомство в силу бесконтрольности и стихийности своего появления на свет уже не в состоянии было конкурировать с породистыми выводками Центров контроля рождаемости.

Но сделав ставку на быстрое и качественное воспроизводство человеческих ресурсов, Земля не прогадала. Произвести человека как биологическое существо довольно легко. Гораздо сложнее превратить его в высококвалифицированного специалиста, востребованного на мировом рынке труда. Быстро, дешево и качественно. И земляне умели это делать. Их университеты оставались лучшими в мире, их система образования была вне конкуренции, их специалисты по всей Федерации ценились на порядок выше всех прочих. Чтобы не утратить былое влияние, Земля сохранила и приумножила свой интеллектуальный и культурный потенциал.

Будь его воля, Магистр завтра же наложил бы запрет на воспроизведение населения «из пробирки». Восемь раз за последние сто лет вносился в Федеральный парламент законопроект о моратории на искусственное рождение человека, и восемь раз Земля мощнейшим лобби проваливала его. Но сколько бы земляне ни убеждали всех в объективной необходимости подобного способа воспроизводства человеческих ресурсов, замена материнского тела сложнейшей машиной с девятимесячным циклом казалась Магистру псевдонаучным извращением человеческой природы. Два законопроекта из проваленных восьми были внесены в Совет комиссией, возглавляемой представителем Ордена.

А ведь эта Лаэрта Эвери — тоже искусственный ребенок. Пропадающие и возвращающиеся корабли — всего лишь ничем не подтвержденная гипотеза. А вот врожденные дефекты организма как следствие сбоя в программе выращивания человека в инкубаторе — куда более обоснованное предположение.

Профессор тем временем снова вскочил, однако, решив, что в его возрасте юношеская горячность неуместна, заставил себя сесть. Беспокойство и неуверенность его постепенно проходили.

— Конечно, мы заподозрили нарушения в генетической линии, — продолжал он, — но такие отклонения от нормы должны были быть выявлены еще на стадии эмбриона. Но в том-то и дело, что на уровне генома патологий нет. Как такое может быть, мы пока не в состоянии объяснить. Хотя надо понимать, что на долю генов приходится всего три процента длины ДНК. Оставшиеся не занятыми участки ДНК контролируют работу генов, но полностью их функции до сих пор не выяснены. Возможно, сбой произошел где-то здесь. Все это выглядит так, будто работа одних генов была искусственно блокирована, а функции других непонятным нам образом искажены. Но еще интереснее гены клонированных организмов. Их геном словно бы вывернут наизнанку. Это похоже на человеческий ген, только в обратном порядке. Будто зеркальном. Мне не дают покоя эти зеркала. Ведь мы так и не смогли запустить механизм деления ни одной клетки организма донора. Никто не понимает, как это удалось единственному человеку, а он, в его теперешнем состоянии, увы, не может это объяснить. Мы лишь предполагаем, что при делении в клетке происходят какие-то нетипичные изменения, так что принцип копирования исходной ДНК нарушается. Но от этого не сходят с ума! Только у нас в институте пять лабораторий занимаются генной инженерией. И до сих пор все специалисты в них в здравом рассудке.

Десять минут, предоставленные Магистром гостю, истекли. Пора было прервать научный доклад, каким бы интересным он ни казался.

— Эти материалы, несомненно, чрезвычайно важны для науки, — начал Магистр, стараясь по возможности проявить искреннее восхищение. — Но я, будучи специалистом в другой области, вынужден смотреть на них несколько под иным углом зрения. Орден — организация, ответственная за безопасность и соблюдение законности. И именно это обусловливает мой ex-parte взгляд и заставляет оценивать любую проблему по степени ее опасности. Опасности, которую следует предотвратить как можно скорее. Salus populi suprema lex est. Поэтому теперь я попрошу вас подробнее остановиться на фактах нарушения вашим институтом законодательства о безопасности научных исследований.

Он дал собеседнику достаточно времени, чтобы смирить научный энтузиазм и переключиться на новую задачу, достаточно латинских выражений — в оправдание и с запасом вежливых слов — в извинение. После чего продолжил:

— Мы обязаны навести порядок в сложившейся ситуации и пресечь нарушение закона Пока я вижу несколько таких нарушений. Во-первых, все эти исследования не были заявлены должным образом в Комитете по науке и велись нелегально.

Профессор сдержанно кивнул, понимая, что тон разговору теперь задает не он. Оставалось лишь соглашаться.

— Во-вторых, — продолжил Магистр, — насколько я понимаю, имеются нарушения в работе Центра рождаемости Земли, а именно — создание и последующее сокрытие незаконной генетической модификации человека — трансогенета.

— Нет, нет, это невозможно! — горячо возразил профессор. — Это совершенно исключено.

— Следствие будет обязано проверить и такую версию, — сдержанно напомнил Магистр. — И последнее. Мы обязаны защитить права жертвы этого эксперимента — самого трансогенета. Это все?

Задавая этот вопрос, Магистр не очень-то надеялся на положительный ответ. Ответь профессор утвердительно, Магистру осталось бы только поблагодарить визитера за своевременный донос, передать кейс с содержимым в научный центр и отправить на Землю следственную группу, которая благополучно установит контроль и над институтом, и над его аномальным объектом исследования. Несколько уголовных дел, несколько приговоров. Да, можно еще предложить профессору принять участие в работе в качестве эксперта. В конце концов, он наверняка рассчитывает на такое вознаграждение. Но зачем тогда профессор так настаивал на встрече именно с высшим руководством Ордена? Стоило ради такой мелочи отрывать руководителя Ордена от дел? Что в этом чемодане предназначалось персонально для Магистра и не могло быть доверено рядовому сотруднику службы безопасности, офисы которой есть и на Земле? И почему профессор требовал срочной встречи, не соглашаясь подождать даже пару дней? Пока эти вопросы оставались без ответов, завершить разговор Магистр никак не мог.

Гость, казалось, и сам уже догадался, что выводы, сделанные Магистром из беспорядочного рассказа о странной пациентке, не соответствуют степени той важности, о которой заявлял профессор, настаивая на встрече.

— Нет, — ответил он и, оправдываясь, добавил: — Поймите, мне сложно сразу рассказать о том, что происходило на протяжении трех последних лет.

— Конечно, профессор, — Магистр с пониманием кивнул, — я вас внимательно слушаю.

— То, что находится на этих дисках, — начал гость, — носит научный характер. Видите ли, я — теоретик. Я руководил исследованиями и совершенно упустил из виду то, как можно использовать результаты моей работы в прикладной науке.

— Я полагаю, ваше правительство как раз заинтересовалось возможностью их практического применения?

— Да. Когда мы начинали работу, никто не подозревал, какие перспективы откроются в дальнейшем. По мере того как мы двигались вперед, в рамках одного большого проекта выделялись новые и новые направления, но все равно круг замыкался на генетиках. Мы вели работу по выявлению искаженных функций генов этого организма. Но я был уже не в состоянии контролировать все лаборатории. Постепенно меня отстранили от большинства проектов. А недавно я случайно узнал о начале совершенно нового проекта.

Профессор вскинул голову и в гневе сжал кулаки, но вовремя вспомнил, что перед ним не бывший ученик.

— И в чем его суть? — мягко напомнил Магистр.

— Вы знаете историю провала эксперимента «Колыбель»? — вопросом на вопрос ответил профессор.

И не дождался ответа. Но по тому, как подался вперед его собеседник, гость мгновенно понял: знает, знает наверняка, знает так, как не знает больше никто, но зачем-то хочет выслушать иную версию. Профессору стало жарко. Взгляд Магистра приковал его к креслу, так, что казалось, будто в груди застряло большое копье, не давая вздохнуть или пошевелиться, а из горла вместо крови хлынули слова, которые профессор уже был не в силах удержать. И он заговорил, захлебываясь, быстро и суетливо:

— Это был дерзкий эксперимент молодых гениев. Они пытались создать человека будущего. Сверхчеловека. Трансогенета без изъянов. Неоницшианцы. Их не устраивал осторожный и медленный путь, по которому всегда шел Центр контроля рождаемости, они пытались перескочить через несколько ступеней одним махом. Но нет — natura non facit saltus! Тогда правительство не рискнуло дать разрешение на этот проект, тем более им отказала Федерация. Они арендовали отдаленную планету на окраине. Там они собрали богатейший набор генетических линий, не только землян. Одному Богу известно, что они там намешали, и одному Богу известно, что они в итоге получили. Они хотели представить человечеству новую сверхрасу, будто кролика из шляпы. Они никого не пускали на планету, никого не выпускали. Их публикации можно пересчитать по пальцам, и большинство статей туманны и не содержат ничего конкретного, только многообещающие заявления. И до сих пор точно неизвестно, что же там произошло. Как была уничтожена целая планета? Кем? Самими учеными? Тогда почему они не попытались даже эвакуироваться? Маловероятно. Трансогенетами? Возможно. Насколько это можно просчитать, устроители эксперимента могли получить не более трех поколений за сто лет. Если бы темп сменяемости был более быстрым, и они закладывали бы поколения с определенными качествами чаще, в таком эксперименте не было бы никакого смысла. Они просто не успевали бы анализировать получаемые свойства личности. При всем их нетерпении отдельные качества человека проявляются не с рождения, а годам к тридцати, а иногда и позже. Скорее всего, после качественного скачка они должны были вернуться к пошаговой селекции, чтобы закрепить полученные результаты. Они должны были проверить передачу генетических изменений по наследству. И для этого взять яйцеклетки и сперму первого поколения, чтобы получить второе.

Копье чужого взгляда не исчезало, и профессор уже не мог остановиться, продолжая говорить, словно по принуждению:

— Это, конечно, наиболее вероятные предположения, и к тому же сделанные давно и не мною. Вы, наверное, гадаете, зачем я вам их пересказываю? Дело в том, что моей лаборатории удалось выявить группу генов, чья искаженная функция состояла в ускоренной регенерации организма Лаэрты Эвери. И я знаю: из генетического материала этого… объекта, как вы выражаетесь, уже получены еще какие-то специфичные гены. Я знаю, что их функции, якобы уже полностью изученные, чрезвычайно заинтересовали кое-кого в верхах. Я знаю, что эксперименты на животных уже проведены. И я знаю, что в новом проекте мои бывшие ученики уже собираются приступить к экспериментам с людьми.

Ему казалось, что копье проворачивается внутри его грудной клетки.

— То, что произошло двести лет назад, покажется детской шалостью по сравнению с тем, что может повториться сейчас — уже на новом уровне. Земля теряет влияние в Федерации, и вместе с влиянием правительство теряет осторожность. Тогда на подобные исследования не дали даже разрешения, а сейчас они будут проводиться нелегально, но под контролем правительства и на его деньги.

Магистр наконец спрятал свой взгляд под тяжелыми веками, дав профессору долгожданную передышку. Нервными пальцами профессор извлек из кармана аккуратно сложенный носовой платок и разрешил себе сделать то, о чем мечтал уже несколько минут — вытереть пот, обильно проступивший на лбу.

— Проект уже запущен? — после некоторого молчания спросил Магистр.

— Еще нет.

— Когда планируется запуск?

— Как только они найдут ее.

— Что найдут? — недоуменно переспросил Магистр.

— Объект, — подтвердил профессор, — Лаэрту Звери.

Дело принимало новый оборот.

— Она сбежала три года назад, — запоздало пояснил он.

— Сбежала и ее не нашли? — в тоне Магистра сквозило недоверие.

— Ее не искали.

— Почему?

Профессор замялся.

— Видите ли, — оправдываясь, начал он, — поначалу мы просто боялись. Лаэрта Эвери не стала бы молчать о проводившихся исследованиях. И хотя она мало знала, утечки подобной информации никто не желал. Мы нарушили сроки карантина, мы не сделали заявку на исследования, но что нам оставалось? Ведь первая мысль, которая приходит всем в голову: это брак Центра контроля рождаемости, то есть фактически нашей дочерней структуры. Кому хочется выносить сор из избы? У нас существует негласное правило: не вмешивать в подобные дела ни собственное правительство, ни федералов. По крайней мере до тех пор, пока не будет доказано, что нашей вины в деле нет. После ее побега мы были уверены, что все откроется, и ждали скандала. Пришлось, конечно, поставить в известность кое-кого из правительства и сочинить официальную версию ее пребывания в институте. Но время на поиски по горячим следам было упущено. Впрочем, мы были уверены тогда, что для дальнейших исследований легко сможем получить копию, клона. Никто не предполагал, что этот генетический материал окажется настолько ценным, а получить его возможно будет только из клеток оригинала. Конечно, когда дело попало под контроль правительства, ее начали искать. Но к тому времени она успела покинуть Землю.

Магистр понимающе кивал. Земляне могли вести поиски только в пределах своей планеты. Для объявления человека в международный розыск требовалось подать запрос в Орден, который имел право проверить обоснованность такого запроса. В общем потоке разыскиваемых Лаэрта Звери могла бы и не привлечь к себе внимания (мало ли кого и за что ищут по уголовным делам). Но не стоило забывать, что государство, на территории которого беглянку нашли бы, имело право решать вопрос о ее выдаче. И уж тут-то риск огласки нежелательных сведений существенно возрастал. Значит, искать Лаэрту Звери могли только неофициальным путем.

— И в настоящий момент ее местонахождение неизвестно?

— Оно известно уже около трех дней. Именно поэтому я настаивал на немедленной встрече, — в тоне профессора сквозил упрек.

— Точный адрес, — потребовал Магистр, игнорируя чужие эмоции.

— Я не знаю. Мне известно только то, что три года назад она зарегистрировала свое прибытие в порту торговой фактории Скорпиона на какой-то окраинной планете. Но у меня есть кадастровый номер. Вот: ЕС-1423. Местное название — Лоданис.

Магистр стремительно защелкал клавишами, проверяя по карте местонахождение планеты. Окраина. Отсталый мир.

— Поиски уже начались? — вопросы теперь сыпались один за другим.

— Да. Они уже отправились за ней и опережают вас как минимум на сутки.

— Какая роль ей отведена в этом проекте?

— Она нужна им для продолжения исследований. Нужны ее клетки, не только соматические, но и половые. Особенно половые — для нового проекта важно добиться наследования модифицированных признаков. А мы израсходовали почти все, что было взято в качестве образцов у оригинального объекта. Когда мне стало известно о новом проекте, я уничтожил все, что у меня оставалось. Но образцы были и в других лабораториях. Она нужна им — живая или мертвая. Живая, конечно, предпочтительнее, однако в крайнем случае они пойдут и на консервацию тела. Но живая она или мертвая — она не должна попасть к ним в руки.

Вот с этим утверждением Магистр был полностью согласен.

— Всем будет лучше, если она просто будет уничтожена, — неожиданно подытожил профессор.

После этих слов на лице Магистра впервые за весь разговор отразилось удивление, заметив которое, профессор предупреждающе вскинул руку:

— Подождите возражать. Это не крайняя мера, а лишь необходимая. Почетно быть гуманистом, но в данном случае мы имеем дело не с человеком, и моя цель — убедить в этом вас. Я должен вас предупредить. Мы столкнулись с опасным явлением, и степень его опасности нам неизвестна. А спектр непредсказуемых последствий может быть довольно широк — от эпидемии непонятной генетической заразы до… Я не знаю, до чего! Оно опасно само по себе.

— Из чего вы это заключаете?

— Из того, что любые свойства не могут оставаться неизменными. Даже за тот короткий срок, который Лаэрта Эвери провела в институте, за какие-то полгода, она изменилась. У нее еще более замедлился пульс, ускорилась регенерация. Сейчас, через три года, даже я не знаю, кого они привезут обратно. И привезут ли вообще!

— Профессор, мне нужны не страхи, а факты, — напомнил ему Магистр.

— Факты? Пожалуйста! Еще три года назад при ее побеге из института неизвестно кем и неизвестно как были выведены из строя все системы управления безопасностью. Мы предприняли собственное внутреннее расследование и собрали факты о многочисленных поломках кодовых замков, камер наблюдения, мониторов, но ни один специалист в итоге так и не смог назвать мне причины одновременного сбоя всей аппаратуры слежения. Починить ее так и не смогли. При отсутствии каких-либо видимых повреждений ни один прибор после того дня так и не заработал. Это произошло в ночь ее побега, когда посторонних людей в институте не было. Да, я не могу доказать, что причина полной остановки аппаратуры именно в организме Лаэрты Эвери, но таких совпадений не бывает. Вас это не убеждает?

Профессор бросил требовательный взгляд на Магистра. Ему были жизненно необходимы подтверждения, что его понимают. Тот кивнул:

— Я понимаю потенциальную опасность такого явления, особенно в условиях глобальных компьютерных систем управления, космопортов и тому подобное. Дальше.

— Я уже говорил вам о своем бывшем коллеге. Его сумасшествие…

— Дальше.

— Дальше вам придется выяснять самостоятельно, — не выдержав, бросил гость.

— Хорошо, — невозмутимо согласился хозяин, вновь взглянув на часы, и задал новый вопрос: — Кто и как ее ищет?

Профессор с отчаянием покачал головой:

— Я не знаю.

Магистр кивнул, но на сей раз нового вопроса не задал. Впервые с начала разговора профессор вдруг потерял его нить. Теперь ему казалось, что его выпотрошили, как труп при вскрытии, вытрясли всю информацию вместе со страхом, ненавистью и завистью, и он стал так же не нужен здесь, как и в собственном институте. Ну что ж, он ждал этого с самого начала. Он сделал то, ради чего так стремился сюда. Сделал — и может уходить.

Он устало поднялся, собираясь прощаться. Заметив это, Магистр тоже встал из-за стола.

— Какие у вас дальнейшие планы? — спросил руководитель Ордена.

Гость равнодушно пожал плечами.

— Не знаю. Вернусь на Землю.

— Мне не хочется вас огорчать, профессор, но, боюсь, возвращение невозможно. Скорее всего, ваше отсутствие не осталось незамеченным, и о вашем визите в Орден уже известно. Вы — незаменимый свидетель, и я обязан позаботиться о вашей безопасности. К тому же после того, как Лаэрта Эвери будет найдена, вы можете понадобиться в качестве эксперта. Поэтому я прошу вас отложить свое возвращение. Вы согласны?

Профессор Гауфман был согласен. В конце концов, доносчикам всегда полагалось вознаграждение.

Некоторое время после того, как за посетителем закрылась дверь, Магистр потратил, копируя все полученные материалы в свой компьютер. Только потом, вспомнив о чем-то, он протянул руку и нашарил кнопку, расположенную под крышкой стола. Панель в стене, замаскированная под зеркало, бесшумно сдвинулась в сторону, и из-за нее вышел высокий человек в серой военной форме.

Вошедший был не старше тридцати пяти, однако погоны полковника уже не позволяли назвать его молодым человеком. Рисуя его портрет, художник мог спокойно выбросить лишние краски. Погоны были единственным ярким пятном, бросавшимся в глаза. Волосы вошедшего, по-военному коротко подстриженные, были пепельного оттенка, на котором даже седина не оставляет слишком заметных следов. К светлым волосам прилагались поразительно светлые серые глаза. На первый взгляд такие глаза кажутся бледными и пустыми, на второй — непроницаемыми, а на третий понимаешь, что с их владельцем лучше не ссориться, потому что с таким же светлым и непроницаемым взглядом он способен, не моргнув, пустить вам пулю в лоб. Нос вошедшего когда-то был прямым, но с тех пор его как минимум дважды ломали. Линия переносицы в двух местах отклонялась от прямой, правда, не настолько, чтобы испортить мужественную красоту лица, а лишь настолько, чтобы показать: владелец абсолютно безразличен к своей внешности и в руки пластических хирургов отдаваться не намерен.

Он не сел в кресло, которое еще не успело остыть после длительного пребывания профессора, а прошелся по кабинету, разминая затекшие от долгого неподвижного сидения конечности.

— Ну и как тебе услышанное, Дар? — поинтересовался Магистр.

Его собеседник обернулся. Его лицо, как и лицо Магистра, выражало сейчас сомнение, вызванное то ли недостаточной убедительностью слов покинувшего кабинет гостя, то ли просто привычкой сомневаться в истинности любых слов, пока они не доказаны делом.

— Учти, — продолжил Магистр, — мне бы хотелось выслушать и твое мнение, прежде чем отдавать приказ.

— Услышанное, конечно, впечатляет, — последовал ответ, — но слишком много натяжек в логике.

— Он не сказал и половины из того, что знает.

— Вы тоже, — с улыбкой заметил его собеседник. — Но латынь была впечатляющей. Лично мне понадобился перевод.

Они рассмеялись.

— Профессор как всякий штатский человек, — усмехнулся Магистр, — считает, что нам, военным, не нужно знать больше, чем мы способны понять. Впрочем, это чувство у нас с ним взаимно.

— Операция «Мертвый сезон»? — Этот неопределенный, казалось бы, вопрос прозвучал неожиданно весомо.

— Ты-то откуда знаешь?

— В вашем тайном убежище, — полковник кивнул на зеркало, вновь надежно скрывшее потайную комнату, — стоит компьютер, подключенный к нашей сети. Вообще-то, я неплохо умею им пользоваться. А уровень моего доступа к секретным материалам вполне позволяет…

Магистр улыбнулся, но не стал тратить время, чтобы отдать должное чувству юмора собеседника.

— И что выяснил?

— Почти все, за исключением того, по чьему именно доносу Орден разнес в пыль эту планету.

Лицо Магистра посуровело.

— Это было двести лет назад. Тогда творились дела и похуже.

— Ну что ж, официальная версия причин взрыва мне тоже понравилась. Судя по всему, они действительно создали сверхрасу.

— Они создали трансогенетов, выродков, которые за сто лет перехватили управление планетой и руководство экспериментом. Иного выхода тогда просто не было. Это были не лучшие времена для Федерации — слишком много региональных конфликтов, которые оттягивали все силы Ордена. Иногда проблему лучше погасить в самом начале, чем потом веками ликвидировать ее последствия. А все эти идеи со сверхрасами и сверхчеловеками были слишком опасны.

— Разве сейчас они уже не опасны?

Магистр раздраженно дернул головой.

— Земляне с их наукой — это вечно нарывающая заноза, выдернуть которую невозможно! И чем больше от них пользы, тем больше от них проблем. Заканчивая любое дело на Земле, никогда нельзя быть уверенным, что ты его действительно закончил. Через сто лет оно опять вылезет с новыми неприятностями. Хорошо хоть, что они периодически грызутся между собой и регулярно доносят друг на друга. В любом случае, чтобы вмешаться, нам достаточно просто незаконности этих экспериментов.

— Доказательств нет. Надо создавать следственную группу. Придется работать не в открытую, иначе все улики будут уничтожены еще до того, как мы войдем в здание института. Пока мы учились ловить этих гениев на горячем, они учились хорошо от нас прятаться. Сбор доказательств — процесс долгий. Я распоряжусь о максимальном уровне секретности. Мне отправляться на Землю?

— Нет, Дар. Создать здесь группу и отправить ее на Землю под прикрытием несложно, этим займется следственное управление. В любом случае — одно другому не мешает. А ты — немедленно за главной уликой. За объектом.

— За этой Эвери? — удивленно переспросил Дар. — Вы считаете, что это и есть основное направление работы? В конце концов, они сами доставят ее на Землю — готовое говорящее доказательство. Если она от них сбежала, то охотно даст показания против них.

— Ты уверен, что они доставят ее живой? И главное, ты уверен, что они доставят ее именно на Землю? Логичнее предположить, что они тоже захотят подстраховаться и на Землю будут доставлять только материал для работы — ее клетки. А от клеток свидетельских показаний не дождешься, — Магистр покачал головой. — Нет, чем скорее мы лишим их доступа к этому ресурсу, тем спокойнее. Так что давай-ка за ней, на эту… — Магистр бросил взгляд на голографическую карту Федерации в углу кабинета, — на эту ЕС-1423. Я не хочу рисковать. Подумай, как можно быстро обнаружить объект на поверхности планеты.

Дар усмехнулся:

— Выпишите мне ордер на обыск.

Магистр отмахнулся от шутки.

— Легенда? — уже серьезно поинтересовался Дар.

— Что-нибудь простое. Сейчас времени нет на красивые выдумки. Если потребуется, по ходу дела используй все, что придет в голову. Отправляйся без группы, один человек менее заметен, чем десяток.

— Поддержка? — снова кратко спросил Дар.

— Естественно, но не оставляй их в порту, лучше где-нибудь поблизости, на орбите, не слишком явно. И знаешь что? Возьми-ка ты лучше гражданский корабль.

Дар кивнул.

— Куда мне ее доставить? — спросил он.

— Давай предполагать худшее. Если объект опасен сам по себе (а не исключено, что причиной всех катаклизмов в институте мог быть сам объект), то эвакуация такого груза с планеты может стать невозможной. Рисковать кораблем и экипажем в пространстве в случае отказа электроники мы не станем. При угрозе попадания объекта в руки землян разрешаю препятствовать вплоть до уничтожения. Мы должны лишить их возможности воспользоваться даже телом, так что если обеспечить сохранность объекта для Ордена не удастся, позаботься о полной дезинтеграции. Если получится не уничтожать, а вывезти — тогда лучше подальше от центра, от трасс, от сетей, скажем, на двадцать вторую базу. Я выведу оттуда весь лишний персонал, подготовлю специалистов. Конечно, лучше вывезти объект живым и готовым к сотрудничеству, но если и такой возможности не будет, придется пойти на консервацию и обеспечить сохранность тела.

— Вы верите, что это не человек? — счел нужным уточнить Дар. — Это не праздный вопрос. От этого зависит мой образ действий, в том числе и насильственных.

— Не имеет значения, во что я верю. Значение имеет только…

— Контроль и безопасность, — привычно закончил полковник.

— Именно. Твоя задача зависит от многих факторов, которые сейчас мы не в состоянии предугадать, поэтому я разрешаю действовать по ситуации. Если бы мне нужен был обычный исполнитель, которому достаточно дать четкие инструкции, я бы не поручал это дело тебе. Лучше заранее не забивай себе голову отвлеченными вопросами. Гуманистические споры — это дело врачей, психологов, генетиков и прочих.

— Конкуренты? Насколько я понял, они ее тоже ищут.

— Конкуренты— это argumentum ad veritatem, — Магистр бросил ироничный взгляд на собеседника. — Тебе перевести?

— Только последнее. Со словом «аргумент» я справился самостоятельно. Зато профессор был от вас в восторге.

Магистр с сомнением покачал головой и вернулся к теме:

— В общем, с конкурентами можешь обращаться жестко. Фиксируй доказательства — и к черту!

Он поднялся из кресла и протянул Дару кейс с дисками.

— Изучишь в дороге. Внешность, привычки, связи. Не думаю, что это сильно пригодится в поисках, но вдруг.

— Думаете, она могла изменить внешность? Там все есть для нормальной идентификаций? — он кивнул на кейс.

— Достаточно. Советую остановиться на паре-тройке показателей, у тебя не будет возможности таскать с собой слишком большое количество оборудования. Впрочем, если женщина не уродлива, она редко прибегает к пластической хирургии. Но она могла сильно измениться за три года по объективным причинам, возможно, мутировать. Может быть, отдаленная колония выбрана с умыслом, чтобы спрятаться не только от тех, кто ее ищет, но и вообще от всех. В наших густонаселенных центрах играть роль отшельницы было бы сложно.

— Вы уверены, что она вообще жива?

— Нет. Но и это надо проверить, — и Магистр вложил ему в руки кейс.

Тайна сменила хозяина. Хозяина теперь звали Дар Зорий.