Он был устрашающе огромен. Колоссальный угловатый силуэт на фоне лазурного неба и зеленоватого океана. Гнетущее впечатление усиливали темно-серые, почти черные, и багровые гранитные блоки, из которых были сложены стены и три главные башни. Квадратная центральная башня с полуобвалившейся четырехскатной крышей, остальные две метров на десять пониже, похожи на гигантские цилиндры с зубцами поверху. Могучая скала землистого цвета с редкими вкраплениями живой зелени нависает над маленькой бухточкой, виден остов некогда обширной пристани.

Под скальным выходом со стороны низины можно заметить поросшие чахлым кустарником развалины нескольких каменных зданий, наверняка выполнявших при цитадели роль конюшен, складов или казарм – вроде бы здесь жило много людей, значительно больше чем в Берлоге Зигвальда, тысяч пять или шесть. От деревянных построек за долгие десятилетия вообще ничего не осталось, даже фундаментов – кругом высокая трава с острыми листьями, корявые деревца и валуны.

Печальный пейзаж. В таких декорациях должны обитать сказочные злодеи, обязанные заточать в темницы прекрасных принцесс и хранить в мрачных подземельях сундуки с золотом и самоцветами. Прикованные цепями к стенам белые скелеты, призраки и летучие мыши обязательны, полный набор готических ужасов – замок Синей Бороды. Больше того, замок по-настоящему проклятый, забытый и давным-давно оставленный людьми…

Оставленный – это мягко сказано. Последнее сражение времен мятежа Риттера фон Визмара отгремело именно здесь, на зимнее солнцестояние 3149 года, в последние дни декабря. Зигвальд говорил, что был жуткий мороз и метель, сильнейший шторм на море разбил прибрежный лед и выбрасывал на землю огромные ледяные глыбы, замок защищали около двухсот благородных и тысячи полторы простецов, штурмующих было впятеро больше. Вон там, слева стена разбита, а камень расплавился – ночью появилась Гвардия Небес, они и поставили точку в осаде, разрушив укрепления «синей молнией» в единый миг. На рассвете атакующие вошли в крепость через этот пролом и устроили невероятную резню, никто из обитателей Морского замка не уцелел. По большому счету его долгое сопротивление отвлекло внимание командиров войска, противостоящего мятежникам, и прикрыло отход Визмара на север. Никто не знал, что глава мятежников покинул свои владения, решив нарушить тысячелетний запрет и воспользоваться действующей точкой перехода, что расположена ближе к Лейгангеру, в предгорьях – он уехал загодя, с небольшой свитой, и с той поры исчез из истории Меркуриума…

– К ночи мы туда не полезем, – сказал Зигвальд, подозрительно разглядывая скалу. – Опасно, про Морской замок всякое рассказывают, и я этому верю… Видите холмы? Их обводят две речки, за грядой и перед ней, через текущую воду нечисть не переберется. Там должно быть безопасно, переночуем.

– Не нравится мне эта местность, – со знанием дела проговорил Николай, то и дело ощупывавший свои амулеты. – Жилья в ближайшей округе никакого, люди ушли отсюда больше столетия назад. А когда уходит человек, на его месте появляются… Другие. Не забывайте, мы рядом с Танвальдом, одно это должно настораживать. Следы в лесу заметили, нет? Обычных животных мы не встречали целый день, зверье тоже сторонится окрестностей Морского замка, и это явно не случайно. Зигвальд, нам могут грозить очень крупные неприятности, никакой алхимией не спасешься! Предупреждал ведь, надо было взять с собой хотя бы десяток простецов покрепче!

– Это дело касается только благородных, – категорично сказал Жучок. – Незачем лишние глаза и уши! Поехали, давайте за мной. К закату нужно оказаться на холмах и развести огонь…

Достопочтенный алхимик исподтишка показал мне кулак – Николай был уверен, что это я во всем виноват.

Лошади обошли твердыню Визмаров по широкой дуге, потом Зигвальд вывел нас на каменистый морской берег, где сохранились остатки тропы. По правую руку освещенный склоняющимся к горизонту солнцем океан, по левую – густой лес и уступами поднимающиеся к небесам скалы – один из отрогов Танвальдского хребта колоссальным гребнем спускался к морю, замок устроился на самом его оконечье.

Берлога и «вторая технологическая зона» остались гораздо южнее, за три дня мы преодолели километров сто восемьдесят, останавливаясь только на ночевки и краткие стоянки днем – лошади нуждались в отдыхе. Чем ближе к горам, тем реже встречались деревни и маленькие поместья соседей Зигвальда, как две капли воды напоминавшие Баршанце: готийские традиции в строительстве соблюдались повсеместно, одно только дерево, никакого камня – исключением были замки крупных магнатов наподобие фон Визмаров или зигвальдовского папаши, владевшего землями от Бьюрдала до границ с Моравией далеко на юге. Деревянные крепости возводили младшие сыновья или совсем бедные дворяне, не входившие в крупные и многочисленные кланы.

С появлением Николая из Дольни-Краловице, разгильдяя, бюрократа и алхимика, моя жизнь несколько упростилась – теперь я мог задавать вопросы и получать на них вполне доступные моему пониманию ответы. Нетико, после недавнего разговора на повышенных тонах, дулся на людей и в разговоры вступал редко – копил информацию, стараясь нас не раздражать. Зигвальд же поставил алхимика перед непреложным фактом: он полагает меня Стефаном фон Визмаром, одним из родственников знаменитого мятежника, никаких споров на эту тему быть не может и сомневаться в данном факте никому не позволено. Николай только руками разводил, а мне сказал, что я попался в сети ушлого варвара, как кур в ощип – якобы у Зигвальда насчет меня появились какие-то странные планы, недаром он потащил нас в поход к Морскому замку.

Главный совет Николая можно выразить одной фразой: не давай себя использовать! Мало ли что взбрело в голову Жучку, готийцы народ непредсказуемый и больше других «одичавший» – далее мне пришлось выслушать краткую лекцию о тестах Серкис-Ромма, искусственной деградации массового сознания и прочих меркурианских ужасах. Хорошо, что мы говорили на русском языке и Зигвальд ничего не понимал, иначе он разорвал бы алхимика на мелкие и крупные части – я еще могу как-то принять эксперименты в области создания искусственных экосфер, но зачем преднамеренно калечить психику людей?.. Нетико язвить по этому поводу не осмеливался, вероятно, пытался осознать масштаб проводимого над Меркуриумом опыта.

Николай отговаривался стандартными фразами: они сами виноваты. В первые годы формирования субцивилизации Меркуриума предполагалось, что развитие сообщества пойдет по вполне традиционному пути, однако людей здесь было слишком мало, «Первое Поколение» насчитывало не более тридцати тысяч человек, приходилось думать о хлебе насущном – выходцы с цивилизованной Земли не привыкли жить натуральным хозяйством. Кто именно подсказал кажущийся вполне разумным выход, неизвестно, но это был первый решительный поворот в сторону будущего феодального устройства: тяжелой и грязной работой пускай занимаются андроиды! Сказано – сделано. В те времена благородные еще вовсю путешествовали меж мирами, первый автоматический комплекс для производства искусственных людей был заказан на Юноне, где очень быстро восстановили технологические цепочки по образцу Земли – так появилась первая технозона, существование которой тогда никто не собирался скрывать.

Быстро выяснилось, что с экономической точки зрения использовать андроидов невыгодно – слишком длительный процесс изготовления, требующий редких и дорогих ресурсов, биотехнические организмы с электронным искусственным разумом никак не могли заменить обычных людей. Появилась новая светлая идея – обратиться за помощью на Граульф, где занимались «чистой» биологией, безо всякой механики. Если меркурианцам требуется прислуга, наилучшим выходом будет клонирование – такой вариант напрашивался сам собой. Осуществление проекта заняло около тридцати лет и породило к жизни термин «корректированная разумность» – впервые в истории человечества, что прежнего, что нынешнего, была создана абсолютно новая раса живых существ на человеческой же основе. Для клонирования использовались неизмененные клетки со стандартным набором в сорок шесть хромосом. Разумность «корректировали» РНК-ингибиторами, имплантировавшимися эмбриону – клон мог жить и действовать подобно обычным людям эпохи до Катастрофы, однако нейропрограммирование гарантировало полное подчинение хозяевам и направляло на выполнение определенных функций.

– Не надо думать, что клоны несчастны, – объяснял мне Николай. – Им нравится заниматься своим делом – выращивать хлеб, пасти коров или ремесленничать. Они не осознают никакой ущербности – есть господа, а есть простецы, так было установлено изначально… Разумеется, проект с самого начала был засекречен по этическим соображениям, не думаю, что другие субцивилизации восприняли бы этот эксперимент с энтузиазмом. Разумность как таковая всегда оставалась для человека священной коровой, неким даром свыше, а не совокупностью сложнейших электрохимических процессов в нейронах.

– Вы попросту зарвались, – убежденно сказал я. – Так нельзя делать! Разум остается разумом, а вовсе не какой-то идиотской «совокупностью процессов»! И ты еще говоришь об этике!

– Зарвались не мы, а меркурианцы, это во-первых. Идея принадлежала их Первому Поколению. В те времена никто не рассчитывал, что вместо десятка-другого тысяч клонированных слуг в итоге получится искусственная цивилизация. Во-вторых, лавину сдвинула программа «Легенда», тоже местное изобретение. Большой Игрой она была только для переселенцев с Земли и их детей, внуки начали сживаться с реальностью, а правнуки накрепко усвоили – это жизнь, а не сказка. Когда стало окончательно ясно, что пути назад отрезаны, начавшие Игру люди приняли все меры к тому, чтобы впредь никто не догадывался о том, что Меркуриум – всего лишь один гигантский полигон, на котором проходят обкатку удивительные создания высоколобых граульфианцев… Игра быстро переродилась в неприятную явь, где дракон или вурдалак ничем не примечательнее лошади или кошки. Почему, впрочем, неприятную? Меркурианцы вполне довольны.

– Сказал бы ты это Зигвальду или его братцу наутро после Тройного затмения!..

Николай промолчал и отвел взгляд. Кажется, он знал, что я прав, и сам тяготился, но признаваться в этом пока не желал.

…Чем дальше Большая Игра уводила меркурианцев в дебри неофеодальной системы, тем активнее трудился Университет. Были разработаны отдельные подвиды клонов, этнические типы – специально для разных климатических зон, где нагрузка на организм была выше стандартной, появились знаменитые «Семь Крепостей». Одна так и осталась строго профилированной на производство андроидов, их использовали как дополнительных наблюдателей возле районов, где «Легенду» претворяли в жизнь особенно активно – обычно искусственные люди выступали под маской монахов или священников, так удобнее, да и простецы будут непременно прислушиваться к пользующемуся авторитетом святому брату, религиозность им тоже предварительно вбили через РНК-перевод.

Подмеченная мною и Нетико цикличность воспроизводства клонов составляла девять лет, они действительно не рождались, а «появлялись» на свет в нанотанках технологических зон, откуда потом распределялись по регионам, где возникал демографический спад, вызванный естественными или искусственными причинами. Никаких аистов или капусты, таинство «рождения» новых корректированно-разумных рабочих единиц (так и хочется сказать – «особей») было отдано на откуп меркурианской Церкви, решавшей, кому из простиц доверить дитя. Появление в семье простецов «дарованного» ребенка активизировало у женщины-клона соответствующие инстинкты и лактацию, а дальше все шло накатанным путем – кормление, воспитание, взросление. Думаю, незачем упоминать, что клоны стерильны, хотя и получают удовольствие от секса так же, как и нормальные люди…

На мой взгляд, это чудовищно – безграничное, вышедшее за все пределы морали глумление над естеством! Отлично понимаю граульфианцев, окутавших проект завесой непроницаемой тайны и ничуть не меньше понимаю Николая, вдруг посвятившего меня в святая святых – он со средневековым коварством повязал меня этим секретом, твердо зная, что теперь я от него никуда не денусь. Или он руководствовался иными соображениями, а у меня случился очередной приступ паранойи?

Зигвальд тоже не давал свободно вздохнуть – вот уж кто-кто, а он точно знал, что никакой я не Визмар! Однако в присутствии алхимика Зигвальд не переставая называл меня «вашей светлостью», всячески подчеркивая свою вассальную зависимость от чужака, не являющегося ни дворянином, ни тем более homo novus. Николай поначалу от души дивился, но затем предпочел избрать выжидательную позицию и сообщил мне, что намерен погостить в Берлоге недельку-другую – присмотреться к Зигвальду попристальнее, ибо Жучок не настолько прост, как кажется на первый взгляд.

Когда последовала внезапная и рисковая инициатива съездить на север, к Морскому замку, мы с Николаем окончательно перестали понимать его мотивации. Зигвальд настаивал поначалу ненавязчиво, а затем поставил перед фактом: выезжаем завтра утром, поклажа и припасы готовы, достопочтеннейший алхимик из Дольни-Краловице окажет неоценимую услугу, если отправится вместе с нами. На простой вопрос «зачем?» наш гостеприимный хозяин ответил, одному из наследников Риттера фон Визмара следует непременно взглянуть на владения, принадлежащие ему и его семье по праву и древним законам. Николай что-то промямлил насчет отлучения от Церкви и проклятия, но Зигвальд только отмахнулся – его это нисколечки не волновало.

– Почему совпадение герба Визмаров с эмблемой твоего корабля оказало на него такое влияние? – недоумевал Николай. – Опять задействован пресловутый мифологический менталитет? Меркурианцы полагают, что любые знаки имеют скрытый смысл, как пишет один здешний богослов: «Мир существующий отражается в символах, в неисчерпаемом обилии символов, коими Господь, чрез посредство творений своих, глаголет к нам о вечной жизни». Учтем, что знаки и знаки знаков используются только тогда, когда есть недостаток вещей. От этого и будем плясать дальше…

– Ничего не понял, – сказал я, пожав плечами. – Зигвальду известно, кто я такой, но он уперся рогом в стену и предпочитает считать меня тем, кем хочет. Он или не до конца верит моему рассказу, или в очередной раз истолковывает совпадения с мистической точки зрения. Кстати, он вообще не верит в совпадения и случайности. Ты, между прочим, не лучше – я согласен, что судьба оказывает влияние на человеческую жизнь, но твердая предопределенность?.. Скорее нет. Разве может быть заранее предопределено, что у меня однажды заболит зуб или порвется рукав?

– Знаки, – многозначительно повторил алхимик, ткнув пальцем мне в грудь. – Причем исключительно благоприятные! Вот чем сейчас руководствуется Зигвальд. История с акульим гербом только одна из многих составляющих целостной картины, сложившейся в его мозгу. Ты прошел через лес, окружавший Крепость, что само по себе исключительное достижение, – скажи спасибо искусственному разуму и детекторам ПМК вовремя предупреждавшим об опасности. Потом вам с Зигвальдом удалось обмануть Гвардию Небес. Твои неслыханные подвиги – вернее, непостижимая удачливость! – в ночь Тройного затмения только укрепили веру Жучка в том, что инопланетный гость особенный. Меркурианцы, северяне в особенности, считают удачу однозначным признаком благосклонности Бога или богов, зависит от верований… Если ты находишься рядом с человеком, которому сопутствует везение, часть этого везения обязательно перепадет тебе. Усекаешь? Так просто от Зигвальда ты теперь не отвяжешься, поэтому будь внимателен и не говори лишнего, особенно при чужих людях – одно имя Визмаров за пределами Готии приведет тебя на плаху…

– У вас разве смертную казнь не отменили? – безнадежно спросил я. – Хотя бы для благородных?

– Отменить древнейший и самый надежный институт наказания? Ты в своем уме?.. Меня другое волнует: я-то Зигвальду для чего понадобился? Кое-кто мне недавно шепнул, что мятежники Риттера фон Визмара очень интересовались граульфианцами, и это тоже наводит на всякие мысли.

– Какие именно?

– Сказал же: всякие. Что-то нечисто с этим мятежом, но что конкретно – остается только гадать.

«Родовое гнездо» не понравилось мне с первого взгляда. Как только мы преодолели невысокий перевал и далеко внизу, на самом побережье океана, показалось огромное черное сооружение, выстроенное на тронутой эрозией скале, я понял, что не хотел бы видеть замок Визмаров в качестве своего дома. Может быть, когда-то он выглядел более привлекательно, но сейчас древняя крепость пугала. Добавим сюда мрачные выкладки Николая, на сто процентов уверенного, что мы рано или поздно нарвемся – с проклятиями не шутят, а с тварями, рожденными «Легендой», тем более. Когда я услышал о выдающихся особенностях некоторых живых чудес граульфианской биоинженерии, волосы дыбом встали – тамошние любители живой природы постарались на славу, иные университетские твари вполне могли украсить собой книгу Апокалипсиса, оставив далеко позади вавилонскую блудодевицу с ее Зверем…

Зигвальд проявлял некоторое беспокойство, однако держался с уверенностью опытного Стража Крепостей, привыкшего к противостоянию с чудовищами. После Затмения твари должны быть менее активны, ждать нападения днем не приходится, а ночью будет вполне достаточно разжечь хороший костер и окружить стоянку «призрачной оградой» – собственным изобретением Стражей, представлявшем из себя набор серебряных колышков с круглыми петлями на верхних оконечьях, через которые протягивалась тонкая проволока опять же из серебра. На редкость просто и действенно – нечисть через такую ограду не пройдет, существа класса «Inferno» смертельно боятся серебра и чувствуют его на расстоянии. Но остаются и другие страшилища – те, которым драгоценный металл безразличен…

Лошадей стреножили и привязали к высохшему дереву, стоявшему на вершине обрывистой гряды, по обеим сторонам которой текли неглубокие бурные речушки, стекавшие с гор. Пока Зигвальд возился с оградой и чертил на земле кинжалом непонятные символы, Николай втихомолку рассказал, что нечисть, то есть существа, обладающие высокой биоэнергетикой, с водой и впрямь не дружат – наноконтроллеры не позволяют им пересекать реки и ручьи вброд.

– Замкнет? – невесело пошутил я.

– Нет, у тебя ведь в мозгах при электрической активности клеток не замыкает? Стереотип поведения, изначально заложенная программа, основанная на старинных поверьях, появившихся еще на Земле, во времена раннего средневековья. Вампир ночью спит в заброшенном склепе и боится солнечного света, дракон охраняет клад, водяной может подстеречь неосторожного купальщика – каждое мифологическое существо должно придерживаться определенной поведенческой схемы, иначе это будет не сказка, а бардак. Отсюда и стандартные меры предосторожности, о которых знает любой ребенок, научившийся говорить и понимать слова взрослых. Биоскульпторы предусмотрели самые незначительные мелочи. По преданиям известно, что домашние животные начинают тревожиться, учуяв потусторонних тварей – отлично, значит, следует подобрать необходимую частоту инфра– или ультразвука, испускаемого монстром, чтобы при появлении твари вызвать смятение у лошади или коровы. Но створоживать молоко прямо в вымени коров мы пока не научились, вот жалость…

– Очень остроумно, – проворчал я, отмечая, что вечерние тени начали сгущаться. Больше половины оранжевого диска солнца ушло за горизонт, океан пылал расплавленным золотом. – Скажи, зачем вам это понадобилось? Неужели Университету больше нечем заняться?

– Большая Игра, – вздохнул Николай. – Очень большая… Глобальная. Несколько умников, воспитанных в духе дворянских традиций погибшей Земли, решили усугубить эти традиции, довести их если не до абсурда, то до крайности, кажущейся нелепой. Скучая, они предложили: а давайте поиграем в летописное Средневековье? Со всеми необходимыми атрибутами? Клоны построят нам настоящие замки в самых живописных местах, на Граульфе сделают чудовищ, мы наденем доспехи и начнем спасать прекрасных дам от людоедов и драконов… Сначала это было всего лишь игрой нескольких десятков маргиналов. А потом начали втягиваться остальные – интересно же! Игра с ненулевым результатом, поскольку нет никаких гарантий, что дракон тебя не сожрет. Чем закончилось – сам видишь… Девятьсот лет безумия.

– Господа мои, вы не могли бы разговаривать на понятном языке? – не выдержав, взмолился Зигвальд, которому надоело выслушивать наши беседы на русском. По отношению к нему это было невежливо, но мы слишком увлекались и непроизвольно пренебрегали обязательной в Готии предупредительностью в отношении друг друга. – Давайте лучше отужинаем!

– Мир начал портиться задолго до моего рождения, – обстоятельно повествовал Зигвальд, усевшийся на свернутой попоне у самого костра. – Не меньше двухсот зим минуло, когда все взбаламутилось и пришло в движение, появилась ущербность, прежде мертвые и недвижимые твари в урочные часы начали просыпаться и рыскать по свету, выискивая живую горячую кровь…

За десять дней общения с Зигвальдом я начал привыкать к его манере рассказа – вместо двух слов десять, с обязательными красивостями, архаизмами и долгими отступлениями. Сказывалось отсутствие на Меркуриуме насыщенного информационного поля и неторопливость жизни, время здесь не было сжато и спрессовано, как в мирах Содружества.

Люди снова научились говорить и слушать – книг мало, доступны они очень немногим, простецы в массе неграмотны (исключение – те, кто живет в городах и занимается ремеслом или торговлей), да и не каждый благородный, особенно на севере, обучен чтению и письму. Зато память у всех что надо – некоторые помнят Библию наизусть, пятьдесят книг Ветхого Завета и двадцать шесть книг Нового, добавляем сюда легенды и обширную мифологию, заимствованную из земных источников (от эддических сказаний до «Песни о Нибелунгах»), обязательные бестиарии и сочинения меркурианских риторов. Все это может быть изложено на память, ни слова не перевирая. Любой из благородных знает несколько основных языков и наречий. Безусловно, значительную роль играют необычные способности «новых людей», однако нельзя забывать о специфике общественной среды – информация ценится высоко, поэтому обращаются с нею бережно и с любовью. Жаль, что я не могу оценить рассказы Зигвальда по заслугам – хватает непонятных слов и цветистых оборотов, зачастую непонятных даже Нетико, обладающему солидной базой лингвистических данных.

Предположения о том, что некоторые диалекты меркурианцев являются искусственными или реконструированными отчасти подтвердились – в конце-концов на Земле некогда создали иврит по образцу древнееврейского языка, почему бы не использовать аналогичный опыт? Большая Игра затронула не только экологию или социальные взаимоотношения – требовалось максимальное погружение в искусственную реальность. Сохранилось множество источников на древнескандинавском, старонемецком и отчасти готском? Отлично, давайте попробуем поиграть не только с чудовищами, но и с языком! Первыми жертвами лингвистического эксперимента стали простецы, которых можно было обучить с помощью нейропрограммирования, благородные присоединились чуть позже, когда перестали понимать, что лопочут их подданные. Лет через двести-триста новые языки прижились окончательно и начался процесс их саморазвития, уже без участия филологов и социопсихологов Университета…

– Это было серьезной проблемой, – сказал Николай, когда я поинтересовался, отчего простецы в Берлоге предпочитают изъясняться на языколомном наречии с безумным количеством гортанных звуков и совершенно непроизносимыми межзубными согласными. – Берется один из мертвых языков, например готский, дошедший до нас по отрывочным текстам Святого Писания. Словарь есть, пускай и весьма ограниченный, но фонетика гипотетична, как это произносили в древности никто не знает. Идем дальше: понятно, что в Библии нет, допустим, ругательств и большинства обиходных слов – как перевести «чугунок», «лопата» или «крыса»? Специалистам пришлось или искать аналоги в более поздних языках германского корня, или вообще придумывать новые слова. Когда образовался необходимый лексический минимум примерно в двадцать тысяч общеупотребительных слов, дело было пущено на самотек. Стремительная эволюция, и готово – диалект создан… Концепция «Легенды» всеобъемлюща, учитываются любые мелочи. Соображаешь, сколько трудов вложено? Работа велась одновременно по десяткам направлений, все взаимосвязано бесчисленными нитями…

– Гордишься?

– Отчасти. Потрясает грандиозность замысла. Но методы его реализации не всегда корректны, споров нет.

…Из пространных объяснений Зигвальда я понял только одно: с Меркуриумом происходит нечто очень скверное, мир начал дряхлеть, а начался упадок по здешним меркам совсем недавно, на памяти трех последних поколений. Одни уверяют, что исправить это никак нельзя, не в человеческих силах затворить прореху, открывшуюся между Универсумом человека и Бездной, другие сходятся на том, что бороться с нежитью можно и должно – Стража Крепостей, к примеру, так думает, и другие думали тоже… Что на это господин алхимик скажет?

Николай слушал внимательно, не перебивая. Брови насупил, видать, разделял настроения Зигвальда, пускай тот и был крайне осторожен в речах, используя в основном иносказания – дело к ночи, не накликать бы. Я не переставал оглядываться, отсветы костра создавали неприятные иллюзии – будто неподалеку кто-то ходит. По стенам Морского замка, отлично видного с холмов, начали ползать мерцающие голубые искры – огни святого Эльма, атмосферное электричество? Или нечто иное? Сознавая, что большинство меркурианских чудес «ненастоящие», я все же отдавал себе отчет в том, что нет никакой разницы, сожрет тебя чудовище искусственно созданное в лабораториях Университета или вылезшее прямиком из самого глубокого круга ада. Зубы и когти у них одинаковые, да и возможности сходны – это ж надо было додуматься создать «ограниченно разумных» тварюг, обладающих возможностью поражать противника на расстоянии направленными энергетическими импульсами, воздействовать на человека гипнотически или полностью восстанавливать организм даже после критических поражений! Не таких серьезных, как плазменный разряд «Штерна», но все-таки!

Теперь представим, что одно или несколько подобных созданий разгуливают неподалеку и накрепко запомним нехитрые правила: держать оружие под рукой, не отлучаться дальше чем на три метра от стоянки и желательно не проявлять ненужной инициативы. Рядом со мной два первоклассных эксперта, пускай они с монстрами и разбираются! Насколько я знаю, у Николая хватает специальной техники, а Зигвальд отлично машет мечом! Кроме того, Нетико пока молчит – он бы почувствовал приближение любого существа с этими долбаными «нестандартными способностями», энергией от них шибает будто от трансформатора!

Солнце кануло за горизонт, закат погас, однако небо недолго оставалось темным и звездным – по очереди взошли все три спутника Меркуриума, красная луна Волка, золотистая Фрейя, и маленький серовато-белый Гери. Отлично помню первую ночь, проведенную в этом мире, тогда меня поразило столь необычное освещение – тени навстречу, пурпурные лучи смешивающиеся с желтыми, зарево на половину небосклона. Экзотика, глаза б мои никогда ее не видели…

– У нас гости, – с ленцой проговорил Нетико, заставив меня вздрогнуть. – Подходит со стороны моря. Некрупный объект…

Николай проверил обереги, один подсвечивал сине-зеленым.

– Без паники, оно не должно быть опасно.

Зигвальд поднялся, взял в руки толстый пылающий сук, подошел к охранному кругу, посветил.

Не человек и не животное, скорее ожившая водяная капля – здоровенная, диаметром в три футбольных мяча. Катится себе по камням, не оставляя при этом мокрого следа позади, внутри какая-то мутная субстанция, смешанная с пузырьками воздуха. И два крупных глаза-шарика, ярко-изумрудных, линзы дают лучистый отблеск, словно от ограненных драгоценных камней.

– Водяник, из речки вылез, посмотреть кто с визитом припожаловал, – рассмеялся Зигвальд. – Надо же, я такого последний раз в детстве видел, очень осторожные твари… Они не требуют подношений, это прислуга речных духов. Безвреднее лягушонка.

– Класс «Saga-IV», подкласс «Aquamorfis», – на смеси русского и университетской латыни пояснил мне Николай. – Нестандартная пресноводная фауна, коэффициент интеллекта низкий, роль в искусственной экосистеме – наблюдатель. Пища – донные отложения.

– Хочешь сказать, что это… оно сейчас отправится обратно к реке, настучит о нас владыкам – речным духам и они заявятся сюда для того, чтобы нами перекусить?

– Не дергайся, вспомни аксиому – текущая вода и ее обитатели априори не могут быть нечистью-нежитью, твари класса «Inferno» обитают лишь в застоявшейся воде – замкнутые непроточные пруды и болота. Топляки, ласедоны, болотные бесы в таких местах встречаются частенько. Водяной нечисти не слишком много, процентов восемь от тварей… гхм… сухопутных и летающих.

Зигвальд покосился на нас неодобрительно – опять говорим на чужом языке.

Капля с глазами прокатилась вдоль серебряной проволоки, не обращая никакого внимания на людей, воззрившихся на полупрозрачное чудо. Затем приостановилась и неожиданно впиталась в тонкий слой земли, покрывавший скалистый гребень, – вылейте на песок бочонок воды, выйдет то же. Никаких следов, лишь необычно быстро высыхающие капельки росы на иссушенных солнцем травинках.

– Не понял? – проронил Николай и отступил на шаг.

…Я никогда не слышал, чтобы лошади кричали, как люди, – принадлежавший Николаю Карасик вначале тонко завизжал, потом начал выкручивать немыслимые коленца, едва не оборвал повод и перепугал маленьких лохматых лошадок, на которых ехали мы с Зигвальдом. Звуки душераздирающие, так вопит человек, когда его поджаривают на медленном огне или шинкуют лазерным скальпелем без всякого наркоза. На правой задней ноге гнедка появилась отсвечивающая студенистая масса, постепенно поднимавшаяся все выше, к животу.

– …Да драть тебя через колено! – взревел Николай, мигом сообразивший, что казавшаяся обыденной ситуация почему-то вышла из-под контроля. Схватился за пояс, матерясь на чем свет стоит, сдернул с колечка отсвечивающий лазурными и травяными лучами амулет в виде змеи с плавниками, кусающей собственный хвост, провел по нему указательным пальцем, прошептал пару слов («Колдовство!» – ахнул Зигвальд), тягучее желе на ноге коня вдруг распалось на капли и скользнули тусклые искорки.

Карася мы утихомиривали втроем, а едва конек успокоился, Николай его быстро осмотрел, потрепал по холке и развернулся к нам. Сказал напряженно, на смешанном немецко-готийском:

– Ожог. К счастью, не тяжелый, Карасик поправится, только не надо его гонять пару дней по долинам и по взгорьям… Мммать! Знаете, что мы видели? Знаете?

– Незачем кричать, мы хорошо слышим твой голос, – Зигвальд старался не показывать встревоженности, дворянин как-никак. – Объяснись.

– Водяник напал на лошадь! На крупное живое существо! Вот оберег, повелевающий водными тварями, мне пришлось использовать заключенную в нем… магию!

В переводе на цивилизованный язык, Николай передал через биоретранслятор надлежащий сигнал наноконтроллерам твари, по нервной цепи водяника прошел приказ о незамедлительной остановке жизнедеятельности искусственных клеток, после чего существо мгновенно умерло. Я уже был знаком с некоторыми техническими особенностями полевого спецоборудования сотрудников Университета и знал, что сигнал уничтожил всех до единого тварей подобного класса в радиусе четверти километра. Никто из представителей Граульфа на Меркуриуме не вправе отдать распоряжение о массовой ликвидации нестандартных животных, но отдельных особей убить можно запросто…

– Почему? – Зигвальд непонимающе посмотрел на алхимика. – Водяники! Как он мог напасть? Я когда-то играл с водяником! Точно с таким же! Рядом с Герлицом есть речка, все дети…

– Они изменились, – процедил Николай. – Мать вашу, да что же это такое? Водяник ест все то, что оседает на дно реки или озера. Веточки, травинки, мертвых рыб или улиток. Ему Богом… Природой определено не трогать ни человека, ни животных, человеком прирученных! Это просто невозможно!

– Теперь ты понимаешь, о чем я говорил? Мир испорчен… Этой ночью сторожить будут двое. Сначала ты и я, потом ты ляжешь спать, перед наступлением часа Быка на стражу поднимется Стефан.

– Может, Стефана оставим в покое? – настойчиво ответил Николай и подмигнул мне. – Пусть отдыхает, завтра ему предстоит увидеть свое наследство.

– Наследство… – Зигвальд посмотрел в сторону Морского замка, выглядевшего при свете лун логовом хтонических чудовищ. – Пусть и не его собственное… Стефан, ты примешь принадлежащее тебе по праву судьбы?

– Надоели! – взвился я и начал орать. Последняя фраза Зигвальда окончательно вывела меня из себя. – Оба надоели! Судьба, наследство! Да чтоб вы провалились! Это не моя судьба и не мое наследство! Хватит, никаких больше чудовищ, заколдованных замков и дурацкого волшебства! Знать ничего не желаю!

– По-моему, поздно, – издевательски фыркнул Николай.

– Уходи, – Зигвальд вытянул руку, показав на мою лошадку. – Забирай поклажу и уходи. Мы дадим тебе деньги, дорогу ты должен был запомнить – поедешь дальше на юг, сначала через перевал, потом вдоль берега доберешься до Бьюрдала. Оттуда дороги расходятся на все стороны света, сядешь на корабль остийцев – плыви себе куда хочешь, мир для тебя открыт. Уходи. Мы не будем за тебя в ответе.

– Погодите, вы не так поняли…

– Зигвальд понял тебя именно так и никак иначе, – ледяным голосом сказал Николай и я словно вживую увидел перед собой горящее огнем слово «менталитет». – Валяй отсюда. В ночь. Туда, в темноту.

– Это шантаж, – я сник, проект «Легенда» вырос передо мной во всей красе, оскаленной драконьей пастью габаритами со стыковочный шлюз станции «Хаген», предназначенный для приема сверхтяжелых грузовых судов.

– Нет, Степа, это не шантаж. Это правила игры. Той самой Большой Игры.

– Говорите понятно! – зарычал Зигвальд. – Для чего повторять уже прозвучавшие просьбы?

– Стефан фон Визмар опасается недругов своего рода, – с безразличным видом комментатора новостей голографического канала на Сириус-Центре выдал неправильный перевод с русского Николай. – Он понял знаки…

– Знаки?! – рявкнул я.

– Завали хайло, идиот. Плывем по течению, ясно? Делай, что должно, а дальше – будь что будет. Или проваливай.

Зигвальд, снова услышав русскую речь, взъярился – отлично его понимаю, как бы вы отнеслись к людям, постоянно перебрасывающимся яростными репликами на чужом языке? Ссорятся они, творят неведомые заклинания или злоумышляют? Я сейчас насквозь видел мысли, ровным строем шествующие за широким лбом Жучка. И, как позже выяснилось, ошибался.

Николай вдруг утихомирился и резко поменял тон. В ход пошли витиевато-нейтральные фразы, дававшие понять Жучку, что Стефан из Аврелии, он же Стефан фон Визмар, слишком устал для того, чтобы принимать сложные решения, которые определят дальнейший ход его жизни. Он ведь пришел на Меркуриум из другого мира, правильно? Знаки – это чудесно и распрекрасно, но не все способны вовремя распознать и истолковать их! Незачем затевать ненужные распри только потому, что мы временно не понимаем друг друга!

– Пусть его светлость идет спать, – решительно сказал Зигвальд. – Завтра мы увидим, подтвердятся его права или нет. Ты, Николай из Дольни-Краловице, и я сам, встанем на страже.

Таким образом меня отпинали на скромное лежбише из двух пахнущих лошадиным потом попон и едва не насильно заставили отойти ко сну. Заснуть долго не удавалось, я или смотрел на небо, по которому ползли три разноцветные луны, или пробовал вникнуть в разговор – Николай, сука такая, перешел на северо-готийский диалект, для Зигвальда привычный, а мне насквозь неизвестный.

Поспать всерьез не получилось – я проваливался в глубокую дрему, выныривал из нее с уверенностью, что над моим лицом нависла оскаленная морда таинственного и очень страшного чудовища, видел две человеческие фигуры у костерка и опять незаметно уходил из мира реального в мир, где сознание подменялось «электрохимической активностью».

Разбудил меня Нетико, своим обычным методом: ПМК несколько раз толкнул человека под ребра.

– Хочешь их удивить? – тихо-тихо сказал искусственный разум. – Подбрось заготовленных дров на угли, поставь котелок и подогрей завтрак. И уж потом поднимай представителей суперцивилизации от благостного сна.

Ну точно, дрыхнут оба – младенцы, ни дать ни взять. Свернулись калачиками возле погасшего костра, рядом валяются две опустошенные кожаные фляги. Тоже мне, бдительные стражи! А если бы чудовища?..

Когда взошло солнце, я забрал котелок, преодолевая подсознательный страх, спустился вниз, к речке, набрал чистейшей воды и только по пути наверх, вспомнил, что возле благолепного каменистого бережка можно встретить водяника – достаточно посмотреть на ногу бедного Карасика, с сожженной шерстью и красно-розовым ожогом на коже. От ядовитых медуз такие бывают.

Готовить я не умел. Совсем. Одно дело подогреть в СВЧ-печи пакет с готовым завтраком, и совсем другое – работать с котелком, кипящим над костром. Завяленное мясо и высушенные овощи из холщовых мешочков, щепотка-другая травы, мелко нарезанное и насквозь просоленное сало, хранящееся в деревянном коробе. Чечевица, греча. Разварилось в шикарную кашу. Жаль, хлеба нет, последние лепешки мы сожрали позавчера.

Разбудил, дал попробовать – у каждого из нас в мешке были глиняные миски и выструганные ложечки из светлого дерева. Разбуженные одобрили.

Поел сам. Необычно, но вкусно.

– Вот видишь, приспособиться к нашему миру довольно просто… – тихонько хмыкнул Николай, попросив добавки. – А вчера ныл, как благородная девица в плену у колдуна.

– Пахнет дурно, – я был готов насмерть разобидеться, услышав такое от Зигвальда. Моя стряпня пахла более чем приятно. – Вроде бы гарью тянет со стороны гор…

– Гарью? – Николай приподнялся на локте и отбросил ложку. – Нетико, что видишь? (по-русски). Зигвальд, прости, с не-живым мне удобнее разговаривать на его языке! (это уже на немецко-готийском).

– Прямой угрозы нет, – сказал искусственный разум. Я незамедлительно снял ПМК с ремешка и положил прибор на середину, так чтобы все его видели. – Объект массой двенадцать тонн, скорость в горизонтальном полете сто шестьдесят километров в час, при пикировании до четырехсот… Находился в радиусе наблюдения всего четыре минуты, дважды изверг струю пламени в направлении леса на западном склоне хребта.

– Надо же, а мы его не увидели, зрелище должно быть потрясающее, – расстроился Николай и уставился на нас с Зигвальдом. Сказал непринужденно: – В Танвальде водятся драконы, вы разве не знали?

– Я знал, – безразлично пожал плечами Жучок. – И что такого? Мы для дракона слишком мелкая добыча. Не будем рассиживаться – докушаем, и в дорогу. Днем войти в Морской замок никому не возбраняется, я сам бывал в нем два раза, но дальше парадных покоев не забирался…

– Оттон, король Остмарка, не решился осмотреть замок после штурма, армия сразу ушла отсюда… Почти сразу, едва отгорели погребальные костры – видите, на ближнем участке леса деревья более молодые, тогда пришлось срубить множество сосен, чтобы предать огню всех погибших с обеих сторон. Зарево было видно за десятки миль. Почему Оттон не стал разрушать Морскую крепость и немедля увел прочь войско, известно только ему самому, но причины, должно быть, оказались достаточно вескими…

Скала, на которой был выстроен трехбашенный колосс, вдавалась в море подобно корабельному форштевню, захватить эту фортецию было очень непросто – к арке ворот вела единственная узкая дорога, отлично простреливаемая со стен, подняться на отвесный уступ со стороны океана было невозможно, а пристань, возле которой некогда стояли принадлежавшие Визмарам корабли была сожжена самими мятежниками, а суда затопили перед началом осады. Исчез только двухмачтовый «Рейнгольд», на нем якобы вывезли несметные сокровища герцогов, но с такой же уверенностью можно утверждать, что ценности остались где-то в подземельях замка – в огромной скале прорублено множество ходов.

– Неужели за сто двадцать лет никто не пробовал найти золото Визмаров? – поинтересовался я.

– Иноземцы боятся проклятия, а вассалы герцогов не станут покушаться на добро, принадлежащее владыкам этих земель, – ответил Зигвальд. – Это необычный замок, он всегда был таким. Еще до мятежа о Морской крепости рассказывали много небылиц, я от отца и старших братьев слышал.

– Фонит от нее… – очень тихо буркнул под нос Николай. – Самую малость, но все равно фонит. Ничего понять не могу, почему детекторы центров наблюдений не регистрируют повышенный уровень излучения?

Мы шли пешком, ведя лошадей под узду. Торопиться было некуда, Карасик прихрамывал, да и незачем было подниматься в седла – дорога к замку крутая, каменная крошка осыпается, некогда плотно сходившиеся грань к грани плиты со временем потрескались и начали разрушаться.

Ворот у замка не было, видны лишь огромные заржавленные петли, впаянные в серый гранит. Внутренний двор завален слежавшимся мусором, хозяйственные постройки сгорели во время штурма, остались целыми вытесанные из цельных глыб внушительные коновязи. У восточной стены – обветшавшая часовня. Лестницы, ведущие на башни сохранились неплохо, зияет арочный вход в огромный донжон, к которому пристроен длинный высокий дом с чернеющими стрельчатыми окнами – большинство ажурных металлических переплетов исчезли, не заметно ни стекол, ни остатков витражей. Венчавшая жилые покои замка островерхая крыша частично обрушилась внутрь, шпиль покосился, стены покрыты чем-то наподобие густого плюща с бледно-розовыми цветочками.

Нет ни птиц, ни животных – я бы очень обрадовался, увидев здесь самую обыкновенную крысу. Зверье никогда не поселится там, где обитают Другие. Да вот, посмотрите на лошадок – они слегка занервничали, начали перетаптываться и пофыркивать. Если верить Николаю, домашняя скотина чувствует присутствие Других гораздо острее человека и некоторых приборов. Лошадям в замке не слишком нравится, однако они терпят и не проявляют недовольство слишком явно, выходит, серьезной угрозы нет.

– Ничего себе, наследие предков, – пробормотал я. Замок подавлял, нависал над нами словно навеки окаменевшее чудовище с тремя головами-башнями. На Сириус-Центре и других развитых планетах Содружества я видывал постройки более грандиозные, одно здание Сената и прилегающий к нему комплекс небоскребов в двести с лишним этажей чего стоят; упоминать про Рейхспантеон Ной-Бранденбурга вообще не стоит – скромненький монумент славы Германской империи занимает площадь в сотню квадратных километров и является образцом гигантомании, которой издревле страдали союзники. Морской замок, бесспорно, был очень большим, а вовсе не титаническим, но психологическое воздействие оказывал невероятное. Настоящая твердыня, цитадель, обитель могущественных владык, с которыми я физически не мог себя ассоциировать – ответьте, какой из меня герцог?.

– Гляди-ка, – Николай указал на тяжелый тимпан, нависавший над входом и поддерживаемый по сторонам двумя колоннами красного гранита с белесыми прожилками. – Узнаешь?

Как тут не узнать! Выложенный потускневшим цветным камнем герб семейства Визмар один к одному совпадал с эмблемой «Эквилибрума», даже форма геральдического щита одинаковая – так называемый «норманнский щит». Выгнувшая спину белая акула с приоткрытой зубастой пастью и длинным спинным плавником. Мрамор и лазурит… Действительно, таких совпадений быть не должно!

– Акула – довольно распространенный символ, – сказал алхимик. – В геральдике изображения акул использовали еще на Земле, на моей памяти несколько подразделений военно-морских флотов большинства держав пользовались похожими эмблемами, в Космическом корпусе была гвардейская эскадрилья с аналогичным гербом, только фон черный и рисунок созвездия Большой Медведицы сверху. Кстати, генофонд большинства видов акул был сохранен, их восстановили по генным образцам в некоторых мирах.

– На Веймаре точно восстановили, – согласился я, вспомнив планету-океан в системе EZ Водолея. – В меркурианских океанах акулы водятся?

– Конечно, – не вдаваясь в подробности ответил Николай. – Хотелось бы узнать, кем были эти самые Визмары на Земле до Катастрофы? Наверняка основатель герцогского рода оказался уцелевшим после эпидемии офицером Кригсмарине или штабным, находившимся в центре чрезвычайного командования до самого последнего дня, когда закончилась Эвакуация и правительство ввело тотальную блокаду Солнечной системы… У тебя в роду смешанных браков не было?

– На что ты намекаешь? – подозрительно спросил я. – Браки между представителями разных диаспор после Катастрофы – нормальное явление, но никаких Визмаров среди предков отца или матери не было, зуб даю! Эмблему придумал отец, когда основал фирму и купил судно…

– Сколько стоил такой транспорт? Новый, только сошедший с верфи?

– По тем временам – миллионов сто тридцать, часть была выплачена наличными, часть – кредит банка Ассоциации Торгового флота.

– Сто тридцать миллионов имперских марок? – разинул рот Николай. – Твой папаша до того как податься в частный бизнес работал в правительстве и получал хорошие откаты? Или старушка-тетя оставила ему огромное наследство?

– Что такое «откат»? А, наверное, терминология времен Земли?.. Вроде бы нет, наша семья всегда была обеспеченной!

– Теперь это называется «обеспеченной»? – ехидно усмехнулся алхимик. – Под какие гарантии был получен настолько огромный кредит? Я понимаю, инфляция, постепенное обесценивание денег, но такая сногсшибательная сумма наводит на размышления! Ты не замечал за своим отцом каких-нибудь… э… странностей?

– Ах, вот ты о чем! Нет, ничего особенного. Самый обыкновенный человек, хомо сапиенс вульгарис. Он никак не мог быть исчезнувшим с Меркуриума Риттером фон Визмаром только потому, что я принадлежу к традиционному биологическому виду – в моих клетках сорок шесть хромосом, а не девятьсот двадцать, как у «человека нового»…

– Вроде бы на человечьем языке говорите, а все равно ни слова не понять, – пожаловался Зигвальд. Мы теперь старались не оскорблять его чувства и болтали на классическом немецком. В спецтерминологии Жучок не силен, значит, можно сохранить некоторые секреты для ушей меркурианцев не предназначенные. – Недаром говорят, что Внешние миры сложны для познания, а люди, там обитающие, погрязли в зауми… Лошадей оставим у сохранившейся коновязи. Надо зайти внутрь, замок или узнает хозяина, или отвергнет чужака, как отверг короля Оттона.

– Узнает? – я оторопел. – Каким образом?

– Это тайна Визмаров, – значительно сказал Зигвальд. – У Морской крепости есть необычные свойства, не зря же я привел вас сюда…

– Необычные? – вполголоса буркнул Николай. – Опять мы недоглядели? Да что ж такое?! Все-таки от этого проклятого замка фонит, я чувствую…

Сомневаться не приходилось: владельцы этой крепости до мятежа могли равняться с древними королями в богатстве и стремлении подчеркнуть свое исключительное положение. Колонны, от оголовий которых отходили переплетенные аркады, резной камень, мозаики по стенам, выложенный цветным мрамором пол, ныне покрытый сухими листьями и хвоей, занесенной ветрами в разбитые окна. Мозаичные картины представляли неизвестные мне сражения и героев, бившихся с чудовищами и людьми, на потолке – рисунок созвездий, но не меркурианских, а привычных мне: так выглядит ночное небо на Сириус-Центре и планетах, находящихся возле Проксимы и звезды Барнарда, ближайших к Земле миров. Значит, Визмары о прародине не забыли – посреди звезд можно разглядеть покрытые облупившейся позолотой знаки зодиакального круга, присущие только земной цивилизации!

– Вызывает невольный трепет, – прищелкнув языком, сказал Николай. – Сравнимо с замком короны Остмарка или моравским Карлштайном. Представляю, как здесь было красиво в прежние времена. Теперь ковры истлели, знамена и штандарты рода сожжены, мебель превратилась в труху, но камень может хранить былое величие тысячелетиями…

– Смотрите, – Зигвальд присел, расчистил рукой участок пола и поднял два ржавых наконечника от лучных стрел. – Этого добра здесь хватает, сражение окончилось в гербовой зале – никто не сдался, бились до последнего человека.

– Я читал хроники прошлого столетия и до сих пор не могу взять в толк, отчего все участники мятежа были настолько верны идее и дрались за нее с невероятным фанатизмом? – задумчиво произнес алхимик. – Ни один летописец не смог объяснить преданность, с которой люди шли за Визмаром. Арнальд из Галле уверяет читателя, что мятеж был похож на всеобщее умопомрачение, избытое чудесным образом после бегства герцога, а затем делает однозначный вывод – это было дьявольское наваждение…

– Много ли чужеземные книжники понимают в дьявольщине? – презрительно сказал Зигвальд. – Они погрязли в умственном своеволии и не видят дальше своего носа! Готийцы тогда восстали против Бездны и Зверя, против общей погибели…

– Вот как? – Николай поднял бровь. – Я слышал другое. Риттеру фон Визмару и его присным возжелалось мирской власти более, чем было даровано по праву рода. Гордыня, тщеславие, зависть, безрассудство – вот четыре демона, управлявшие ими.

Глаза Зигвальда потемнели от ярости, однако готиец сдержался и ответил хладнокровно:

– Тебе лгали, алхимик. Дьявол управлял людьми, произнесшими эти слова. Дьявол давно среди вас – он там, за горами, в странах, объятых гордыней разума. И он ведет людей к бедствию, когда от каждой стороны света изойдут омерзение и безутешность – для нас не останется места на Меркуриуме.

– Ты хочешь сказать, – осторожно начал Николай, – будто кто-то намеренно подталкивает Меркуриум к… К катастрофе?

– Да. Его имя ты только что слышал. Визмар знал об этом и попытался начать очищение, изгнать пришедшее с той стороны.

– Отличные новости, – алхимик ладонью смахнул капли пота, выступившие на лице.

– Визмар не предотвратил Судный День, только отсрочил его, – продолжил Зигвальд. – Соблазненные нечистым владыки стран на юге и востоке не позволили готийцам завершить начатое.

– Значит, дьявол тут, на Меркуриуме? – с вызовом спросил Николай.

– Он или его сын, разницы никакой. Он тут давно, с той поры, когда отверзлась прореха в Бездну, из которой к нам приходят твари…

– Теперь остается выудить рациональное зерно из этого метафизического бреда, – на русском проворчал алхимик и сразу перешел обратно на готийский: – Получается, Визмар охотился на алхимиков не случайно? Полагал, будто мы связаны с… потусторонними силами?

– Охотился? – Зигвальд подумал и покачал головой. – Это неправильное слово. Искал встречи, так вернее. Но ваша гильдия не пожелала разговаривать с ним, Церковь и короли пугали вас страшным кровожадным мятежником. Алхимики знают о нечисти куда больше меркурианцев, это общеизвестно, вы могли помочь…

«Надеюсь, никто не развеет столь искренние заблуждения, – подумал я. – Зигвальд видит, что университетские чудища постепенно становятся неконтролируемыми, но делает неверный вывод, основанный на пронизанном мифологией миропонимании… Сволочи они, эти многоученые биореконструкторы!»

Николай продолжать неприятный разговор не решился, но судя по выражению на его лице, Зигвальд поведал алхимику нечто такое, что привело его в состояние, близкое к ступору. Сказать, что Николай выглядел озадаченно и взволнованно, значит, не сказать ничего – он то краснел, то бледнел, шептал что-то неслышное, а случайно поскользнувшись на ступени лестницы, ведущей из парадной залы наверх, в бывшие герцогские палаты, выдал такой камнепад самых черных ругательств, что докеры со станции «Хаген» сгорели бы со стыда…

Я инстинктивно ожидал неких чудес, поскольку никогда раньше не бывал в зачарованных и проклятых замках, да и в обыкновенных по большому счету тоже – Берлога на настоящий замок не тянула, а в Содружестве ничего подобного отродясь не строили. Призраки или таинственные голоса нас не беспокоили – в коридорах и залах было тихо, только посвистывал ветер да шумели волны под скалой. Каким образом Морская крепость должна была «узнать» своего хозяина, оставалось неясным. Вряд ли это произойдет: я не верю в магию, да и с семьей Визмаром меня объединяет только схожая эмблема – слишком мало для родства.

Мы бродили по галереям и переходам больше двух часов, до самого полудня, не зная, что конкретно ищем и чего можно ожидать от заброшенной твердыни. Обошли все три башни, прогулялись по широким стенам, с которых открывался чудесный вид на океан с одной стороны и горы – с другой, навестили часовню, где обнаружили семнадцать могильных плит. Для клана «новых людей» среди Визмаров была чересчур высокая смертность, это отметил Николай – благородные не только быстро регенерируют (поврежденная рука Зигвальда полностью восстановилась за четыре дня, между прочим!), но и далеко не все раны, смертельные для обычного человека, могут привести их к гибели – только фатальные повреждения мозга, сердца и крупнейших сосудов наподобие аорты. Получается, что родственники легендарного Риттера фон Визмара вели рискованный и насыщенный богатыми впечатлениями образ жизни, не особо считаясь с потерями и собственным благополучием. Даты на могилах в основном относились к прошлому тысячелетию, за минувшие сто пятьдесят лет не появилось ни одной новой плиты.

– Некрополь, а следов нечистой силы никаких, – сказал Николай, потрогав молоточек Доннара, прицепленный к поясу. – Странно, замок необитаем, а ведь чудовища любят занимать оставленные людьми постройки. Мест для укрытия тут предостаточно, никто не потревожит…

– Возьмем факелы, спустимся в подземелья, – скомандовал Зигвальд. – Стефан, узнай у не-живого, вдруг он что-нибудь учуял?

– Ничего подозрительного, – откликнулся Нетико. – За исключением очень слабого фона биоизлучения – направление указать не могу, оно повсюду, даже камни «отсвечивают».

– Что я говорил? – хмыкнул Николай. – Отлично, пойдем вниз. Если коридоры подземелий запутаны или там устроен лабиринт с ловушками для непрошеных гостей, Нетико нас предупредит и выведет наружу, правда?

– Пустот под замком довольно много, – ответил искусственный разум. – Я провел кое-какие исследования – ультразвуковой резонанс, но целостной картины получить невозможно. Что-то мешает, некоторые каверны заполнены массой значительно менее плотной, чем камень, но и не водой. Мощностей сканера не хватает, стандартный ПМК не предназначен для подобного рода изысканий.

Вход в подвал отыскался быстро – широкая лестница уводила вниз в темноту, сразу за ней мы наткнулись на завал трухлявых досок, рассыпавшихся в пыль при одном прикосновении. Зигвальд предположил, что здесь был винный погреб и мы видим перед собой остатки бочонков и стоек, где хранились кувшины и бутыли. Под ногами скрипели глиняные черепки.

В глубины уводили три коридора, для начала мы направились в левый, быстро закончившийся тупиком. По сторонам запертые двери из крепкой древесины, окованной железом. Засовы и петли пришлось срезать лучом «Штерна», в первой же темнице стоял запыленный стеклянный сосуд размером с бочонок – внутри, в прозрачной жидкости плавала отвратительная зверюга, моментально опознанная Николаем: эферкап, он же круготенетник, упоминание о котором я видел в книге о монстрах, хранившейся в скромной библиотеке Берлоги.

…Маленькая ушастая голова со сморщенной, будто печеное яблоко, рожицей и узенькими глазками. Ростом в два раза меньше взрослого человека, хребет сутулый, толстые коротенькие ноги не приспособлены к быстрому бегу, зато руки достигают колен. Шеи вообще не наблюдалось – голова словно бы росла прямиком из узкой ребристой груди. Зато живот мог бы оказать честь самому отпетому обжоре, можно было подумать, что тварь проглотила гигантскую тыкву. Брюхо испещрено десятками маленьких черных точек, из которых тянулись полупрозрачные слизистые волоски.

– Ненавижу их, – сплюнул Зигвальд. – Круготенетник выбирает себе удобное местечко, строит укрытие, а в округе пятисот шагов разбрасывает паутинные сети, еще и ядовитые вдобавок. Когда жертва прилипает к ловушке, начинает действовать яд. Эферкап прибегает, хватает обездвиженную добычу и тащит в логово, где поддерживает ее жизнь как можно дольше. Человек или дикий зверь, попавшие в сети круготенетника, прежде всего обязаны выносить его потомство. Тварь заражает тело жертвы своими личинками, они кушают еще живое мясо, и вот наконец на свет появляется выводок очаровательных маленьких эферкапчиков, готовых продолжить дело родителя. Случалось, одна такая тварь, пока ее не обнаружат и не уничтожат, похищала до полутора десятков простецов в год…

Я громко откашлялся и в упор посмотрел на Николая. Новые удивительные формы жизни? Биоскульптура и биоинженерия? Прогресс? Цивилизация? Высокая наука? Вы так это понимаете?

В соседних камерах нашлись еще несколько громадных колб с погруженными в спирт или другую предохраняющую от разложения жидкость чудовищами, а заодно и несколько скелетов, валявшихся на каменном полу. Вывод очевиден: герцог Визмар ловил и изучал университетских ублюдков, коллекцию подобрал внушительную – кунсткамера, как она есть. Николай устал материться сквозь зубы и теперь лишь тяжко вздыхал.

Средний коридор не преподнес никаких сюрпризов – в открытых казематах раньше хранили припасы, оружие или ненужные вещи, кругом полно деревянных обломков и поеденных ржавчиной кривых железок. Проход справа был длинным, более узким и извилистым, через каждые десять шагов его преграждали металлические решетки, и мне вновь приходилось использовать пистолет в качестве резака. Наконец мы вышли в маленькую круглую пещерку – очередной тупик.

– Возвращаемся? – с надеждой спросил я. Бесцельные хождения по подземельям смертно надоели, хотелось глотнуть свежего воздуха и вновь увидеть синее небо. Меня начали точить острые зубки незнамо откуда появившейся клаустрофобии, которой я никогда прежде не страдал: эта болезнь не совместима с работой пилота транспортного корабля.

– Нет, не возвращаемся, – в голосе Николая появились металлические отзвуки. – Поздравляю, вас, Стефан фон Визмар. Замок опознал вашу герцогскую светлость. С этого момента я отказываюсь что-либо понимать!

Алхимик подошел к дальней стене, вытянул факел и указал на…

– Не может быть, – я попятился и наткнулся спиной на стоявшего позади Зигвальда. – Мистика…

– Мистика? – Николай постучал кулаком по неровному камню. – Нет, оно вполне материально. Остается понять, как туда пробраться. А самое главное – что спрятали Визмары за этой стеной…

Передо мной красовался герб с обязательной акулой, а над геральдическим щитом чернели вырезанные на кроваво-красном граните аккуратные латинские буквы: