* * *

Магне, пребывая в превосходном настроении, хлопотал на коленях под соседней койкой: опытным путем определенное место, куда гарантированно не доставала камера слежения. Все мы были тут стажерами когда-то. Из-под койки призывно булькало, а стопочки-наперстки Шельмы с привычной ловкостью укрывали в ладонях. Восторженный рев, вызванный скорым освобождением комэска, уже отгремел, Улле Ренн пробрался между койками в угол к Рубену. В одной руке он держал командирский считыватель, в другой — пачку армейских консервов фирмы «Сэхримнир», как привычно шутили во флоте, многоразового использования. Рубен посмотрел на одно, на другое, рецепторы еще трепетали, возбужденные ароматом элитного кофе, и хотя он уже не помнил, когда ел — ах да, романтический ужин при свечах в Тавире, где романтики вышло намного больше, чем, собственно, ужина! — «Сэхримнир» не вдохновлял. Посему протянул руку и выбрал считыватель. Прилежный зам скачал инструкции и проставил всюду метку об ознакомлении. Ничего нового. Ничего — срочного. Машины еще не пришли, брифинг для младшего командирского состава — через четыре часа. Ничего не попишешь. «Сэхримнир»!

Авторазогрев включался, когда сдирали обертку. Остывая, армейский рацион превращался в упругий брусок протеиново-углеводной массы, на вкус — резиновый, а на вид — ноздреватый. Обратить его агрегатное состояние не удавалось никому, хотя пилотами такие попытки предпринимались постоянно. В комплект также входили пластиковые вилка и нож: настолько же неудобные в использовании, насколько ненавистен среди «человеко-единиц» был сам продукт. Во всяком случае, тема разнообразных терактов против сотрудников и владельцев фирмы обычно была у пилотов на втором месте после «женской». Случалось, и сам Рубен мстительно мечтал о возможности пройти на бреющем над производственным комплексом, ураганным огнем прижимая персонал к земле, и о хорошенькой такой маленькой протонной торпеде в самый центр их адской кухни. Поговаривали также, невзирая на все официальные опровержения, что в фарш добавляют «кое-что». Лучшее, что можно было сделать в процессе поглощения — попытаться отвлечься на что-то важное.

— Я подал заявку на тренажеры, — сообщил Улле, — и на спортзал. Вот наше время.

Рубен кивнул, сосредоточенно жуя.

— Но звенья распределять без вас — не решился.

— Есть у тебя пожелания?

Улле пожал острыми плечами.

— Все равно, в общем. Трине хорош. Бента Вангелис — зверь просто. Вот кого бы я не хотел, так это — Вале.

— Он в самом деле так плох?

— Ну, — замялся зам. — Он зубрила, и куража у него нет. Он хорошо знает, как надо. Вплоть до номера страницы и параграфа из пятнадцати слов. Командир, вот идет па вас звено в перпендикуляре, с двух часов... что вы сделаете?

Рубен, оторвавшись от консервы, сжал вилку в кулаке, дернул, чуть повернул.

— Потом — стрелять. Можно иначе?

Улле кивнул с улыбкой. Значок «лучшего пилота выпуска» хвастливо горел на его груди. Энсин из хорошей семьи.

— О чем вы думали?

Рубен хмыкнул.

— Да ни о чем. Разве ж я помню, как там надо?

— Тот, кто хорошо летает, всегда летает... неправильно, да?

— Если хорошо, с чего ты взял, что неправильно? Будет время свободное — попробуем в тактическом? На полную?

Улле вспыхнул.

— Большая честь для меня... съер!

— Съер! — физиономия выросшего перед ними Далена так светилась, словно это он побил Рейнара Гросса и ему за это ничего не было. — А попрошу и вас оказать нам честь. Для промывки, так сказать, оптической оси.

Стаканчик из его лапищи был теплый, да и жидкости в нем плескалось — полтора глотка. Ренн принял свой с выражением испуга на лице.

— Это, — шепнул он, — обязательно?

— Ага, — пришлось незаметно подтолкнуть его локтем. — Мелкие грешки по достойному поводу можно и спустить. И покрыть. И даже иной раз разделить. Эскадрилья должна быть спаянной.

— Споенной, вы хотите сказать?

— Спевшейся, короче. Чтоб не спечься. Ладно! Чтоб служилось!

Глотнули одновременно, Рубен с усилием протолкнул сквозь сжавшееся горло комок огня, а Улле закашлялся, сложившись пополам, покраснев лицом и брызнув слезами.

— Я, — выдохнул он, — никогда...

— ...ничего крепче диет-колы! — поддразнил его Трине. — Эй, Дален, да она паленая!

— Фига ли! — взвился рыжий. — Настоянная — это да! Где это вы видели паленого «Берсерка»?

— На чем, на чем настоянная? На плесени? — Содд весьма показательно зашел на цель с другого фланга.

— На перце! Мать Безумия, что эти дети понимают в доброй водке? Командир, рассудите!

— Э... Магне! С чего ты взял, будто я разбираюсь в водке?

Двенадцать человек разместились на двух койках, в два этажа. Чьи-то головы свешивались вниз. Улле забился в угол, его явно лучше не трогать. Рубен ощутил что-то вроде легкого раскаяния: в конце концов, порция им досталась одинаковая, а он был в полтора раза крупнее своего зама. И то по жилам бежал жар, и хотелось... ага, летать.

Магне Дален, опираясь локтями на обе верхние койки, изобразил лицом обиду, которой на самом деле не было.

— Съер! — проникновенно сказал он, — Я не верю и не поверю никогда, что и вы — никогда — ничего крепче диет-колы!

— Наш комэск — самый крутой! — хором проорала эскадрилья.

Отрепетировали, дети Хель! Рубен не заметил даже, кто подал знак.

— Ладно, — он поднял ладони. — На планете с меня — бутылка «Кракена».

Он сделал паузу, чтобы позволить беспрепятственно пронестись по отсеку благоговейному "о"!

— Пока расскажу на словах. «Кракен» — это алый жар, идущий из глотка. Сперва ты раскаляешься, потом становишься стеклянным и начинаешь пропускать свет наружу. Алые лучи распространяются вокруг тебя... Лучше всего их видно при свечах.

— Видал я, сколько стоит такой коньячок, — протянул Содд. — Нешто — правда?

— И думаю, будет излишне добавить, что пить «Кракен» лучше не в одиночку. Звезд должно быть две.

Шельмы вздохнули единой грудью. Рубен убрал ногу, сойдя со скользкой темы. Совсем скоро, несмотря на весь пресловутый сэхримнирский бром, ребята превратятся в порох. Не хватало самому поджигать.

— Давайте-ка на звенья поделимся, — сказал он. — Пожелания я видел и учел. Ну и поменяться время есть. Красные: Эстергази...

Против воли он сделал паузу, которую сам посчитал картинной. В тишине слышно было дыхание двенадцати человек.

— Дален.

Маше взвыл от восторга, мгновенно став пунцовым и получив кулаком по спине в качестве поздравления.

— Вангелис. — Стройный темноволосый юноша, из тех, кого проще убить, чем добиться слова вслух, порозовев, кивнул. Физиономистика, исходя из низких бровей отнесла его к «охотникам» — и страстным!

— И, — «прости, мама, пусть это будет моя спина!», — Вале.

Иоханнес, стоявший чуть поодаль, опершись плечом о стойку и каким-то совершенно непонятным образом опять отделивший себя от плотного кружка раскрасневшихся Шельм, почему-то тоже изменился в лице. Вангелис поглядел на него с заметным неодобрением.

— Да, — выговорил Вале, — слушаюсь, командир... съер.

— Синие: Ренн, Кампана, Трине, Содд. Серые: Риккен Эно, Риккен Танно, Шервуд, Йодль. Командиры звеньев названы первыми. Разбивку на пары оставляю в компетенции звеньевых. Вопросы?

Вопросов не нашлось, по крайней мере — заданных вслух. Все явно рады были, что момент остался позади. Особенно братья Риккены. Звено Ренна тоже казалось довольным. Магне цвел и явно не собирался убирать саквояж с. койки командирского ведомого. Вале выглядел угодившим в ловушку, смысла которой пока не понимал.

— Рад, что вам все ясно. Занятиями по тактике не пренебрегать. Каждый должен уметь в случае необходимости заменить командира звена. Каждый командир звена должен уметь заменить меня.

Да. Мы собрались здесь не водочки выпить тайком от высшего командования и не полетать вволю, испытывая лучшую технику в мире. Шельмы на миг замолкли, осознавая, о чем именно напомнил им комэск.

— Тогда, — Рубен выпростался со своего места, — все — в спортзал.

Народ, как и ожидалось, взвыл, в том смысле, что хорошо сидели. Пришлось назвать Шельм эскадрильей и стоять у выхода, пока притворы с несчастными лицами ковыляли мимо. Вале шествовал последним, Рубен тронул его за рукав.

— Задержись.

— Слушаюсь, милорд.

— Командир, — поправил его Рубен. — Или — съер. Определимся?

— Да... съер.

Психологических дисциплин, какими накачивали будущих командиров в адъюнктуре, оказалось достаточно, чтобы уловить, с каким напряжением даются пилоту казенные флотские обращения, такие естественные для самого Рубена Эстергази.

— Вы — лучший пилот своего выпуска, съер. И еще про вас говорят, что вы — лучший пилот Зиглинды. В эскадрилье каждый летает лучше меня. Зачем вы меня к себе взяли?

— Я бы тебя вообще в эскадрилью не взял, — жестко сказал Рубен. — Пока ты показываешь этот результат, в первом звене — три пилота. Вот что я тебе скажу: время в тактическом центре расписано между эскадрильями. Но некоторые... особенно крутые... пренебрегают занятиями. Так вот: есть там свободная кабина — в ней сидишь ты. Каждый день я тебя проверяю, пока не увижу, что гарантированно держишься на хвосте. В бою я на тебя оглядываться не стану. Без причины вышел из боя — отвечаешь. Отправить тебя вниз я не могу, даже если ты выразишь встречное желание. Разве что договоришься перейти в другую эскадрилью. Или я обменяю тебя на другого пилота по прибытии резерва. Но тогда ты не будешь знать, с кем летать придется. Тебе это надо?

— Нет... командир, съер. В другой эскадрилье будет хуже. Я... эээ... отдаю себе отчет. Съер.

Да уж, вам с Гроссом друг дружки не пожелаешь. Вдобавок и ощущение от самого себя осталось мерзковатое. Что ж, комэск, никто не обещал, что будет легко.

Спортзал палубы Н оправдывал ожидания и превосходил их. На нем не экономили. Тут имелся в наличии даже угол для борьбы в невесомости, где обычно отрабатывала навыки группа палубной пехоты. Сочетание мордобоя, самбо и сложного пространственного ориентирования представлялось совершенно бессмысленным для пилотов одноместных истребителей, однако среди однокурсников Рубену довольно часто попадались фанатики именно этого вида спорта.

Сейчас ему, в сущности, было все равно. Он притащил сюда Шельм, чтобы выгнать алкоголь и отчасти — чтобы свести к минимуму риск внезапной проверки вышестоящим начальством. Едва ли кто догадается лепить пластырь на руку офицеру, увлеченно скачущему по рингу в боксерских перчатках. А некоторая неуверенность в движениях вполне списывается на пропущенные удары.

На ринг отправились братишки Риккены, в спарринге производившее впечатление чудика, боксирующего с отражением в зеркале, и Йодль с Шервудом. Первый, приземистый и некрасивый малый, явно оказался твердым орешком. Ренн, зацепившись носками за «шведскую стенку», монотонно, с закрытыми глазами, качал пресс. Трине уже дважды бросил Содда через бедро, и сейчас приятели громко выясняли, кто из них не имеет понятия о правилах греко-римской борьбы. Вале встал на голову. При виде его мускулатуры Рубену захотелось отменить свое распоряжение насчет тактического центра, и на все свободное личное время определить того в спортзал. Ну не должен офицер так выглядеть! Бента Вангелис крутился на разновысоких брусьях, Сандро Кампана, смуглый, с проколотым ухом, оседлав гимнастического «коня», махал ногами, точно циркулем. Каждый подобрал уровень гравитации себе по вкусу. Дален повис па кольцах, искупая неумение энтузиазмом. Эээ... я и сам хотел, ну да ладно. Стоило бы дать Магне пару советов... но не сейчас. Убедившись, что Шельмы заняты и, мало того, представляют собой картинку, отрадную для командирского ока любого ранга, Рубен выставил на тренировочном поясе персонал-грава излюбленные 1,2 и подпрыгнул, ухватившись за перекладину. Закрытые глаза и «ракушка», откуда прямо в ухо наливался хорал Домского собора, неуклонно возносящий в небеса, отсекли его от стальной резонирующей коробки зала, словно комэск опустил блистер машины и пока еще не включил связь. Пет никакой эскадрильи. Наедине с собой, и только бог задумчиво — а может, иронично? — наблюдает со стороны.

Музыка задавала ритм сердцу и сокращениям мышц, а также — строй мыслям.

«Мама, что такое бог?»

«Бог, — ответил отец, как всегда приходя на помощь по одному растерянному взгляду Адретт, — это нечто вроде тральщика, сын. Он вытаскивает из гиперпространства твою бестелесную душу».

Штатный офицер-психоаналитик «Фреки», переступивший порог кабинета Тремонта, выглядел ухоженным и подтянутым, но ни командиру летной части, ни начальнику кадровой службы и в голову не пришло бы применить к нему определение «платоновской идеи офицера». Белокурая бородка свидетельствовала, что у Клайва Эйнара Синклера достаточно времени на ее содержание. Обычная утренняя процедура подразумевала пригоршню депилятора, небрежно размазанную по физиономии. Дураков среди тех, кого в любой момент могли поднять по боевой тревоге, не было. Чесать колющуюся щетину под респиратором, а паче того — внутри герметичного шлема совершенно невозможно, точно так же, как невозможно эту чесотку игнорировать. Впрочем, лично Синклера не касалась никакая боевая тревога. Его даже в спортзале никто никогда не видел. Таинства его специализации хранились на персональном компьютере в кабинете-каюте, и Краун с величайшей неохотой предоставлял психоаналитику доступ к своей драгоценной базе кадров.

— Я признаю наличие проблемы, — заявил Синклер, садясь перед Тремонтом. — И раз уж мы не в состоянии отпустить пилотов вниз, к семьям, предлагаю решать ее медикаментозно. С течением времени агрессивность будет только нарастать.

— Ожидается, что в самом скором времени агрессивность найдет естественный выход, — буркнул Тремонт. — Мне нужны злые летуны, а не индифферентные... пофигисты-импотенты,

— Помилуйте, полковник, кто тут говорит об импотенции? Всего лишь временное понижение уровня тестостерона. Естественный гормональный фон восстанавливается по окончании приема препарата.

— Угу. Так написано на упаковке.

— А что, — вмешался Краун, — брома в консервах уже недостаточно?

— Нет в «Сэхримнире» никакого брома. Медицинский анализ крови не показывает наличия посторонних примесей.

Сдержанное недоверие на лицах обоих офицеров ничуть не смутило Синклера.

— А кроме того, разве приближенная к императору верхушка допустила бы бесконтрольное и массовое применение медпрепарата? Учитывая, что их сыновья служат поголовно?

Тремонт и Краун непроизвольно переглянулись.

— К тому же я, разумеется, не могу одобрить применение унифицированных норм к разным физическим кондициям. То, чего тот же Гросс даже не заметит, на пареньке ростом метр семьдесят действительно скажется самым фатальным образом.

— Что вы предлагаете?

— Таблетки.

— Клайв Эйнар, — осторожно сказал Краун. — Не сочтите за оскорбление, но нам действительно крайне важно найти адекватное решение... проблемы. Могли бы вы ответить искренне на интимный вопрос? Клянусь офицерской честью, дальше нас информация не уйдет. Вы сами... принимали когда-нибудь подобные препараты?

— А как же, — ответствовал Синклер, настолько невозмутимо, что оба командира почувствовали себя весьма неловко.

— И... как ваше самочувствие?

— Вполне, знаете ли, — голубые глаза Синклера были сама безмятежность. — Никаких неудобств. В любой момент я готов исполнять служебные обязанности.

Тремонт поморщился, как будто откровенно предпочитал «некоторые неудобства» полному спокойствию собственной мужской натуры.

— А как давать? — Это Краун. — Пилоты откажутся принимать... это. Голову кладу. Причем именно те, кому сильнее надо.

— Включить гормональный тест в программу еженедельного медицинского обследования и соответственно нивелировать. Тут же, не выходя из медотсека. С доктором не спорят.

— Винсент?

— Я вообще против. Есть спортзал.

— И при наличии спортзала — есть Гросс и иже с ним, — подчеркнул Синклер. — Вы — командование, стало быть, имеете право регулировать быт базы приказным порядком. В ближайшие дни на базе будет пятнадцать тысяч молодых мужчин. Отнюдь не все они — образцы высокой индивидуальной культуры. Станете уповать на «естественный выход агрессивности половозрелых самцов», получите еще полдесятка травм, которые выведут из строя ваших «злых летунов». Причем не факт, что самых бесперспективных. Я вообще удивляюсь, что у вас до сих нор не дошло до сексуального насилия. Пилоты еще туда-сюда, они заняты постоянно: тренажеры, лекции, зачеты, новая техника... А вот видели бы вы десантников! Этим практически нечего делать, только спортзал...

— Винсент, мы получим бунт на базе, если попытаемся провернуть этакую акцию принудительно.

— Принудительно — ни в коем случае, — хмуро согласился Тремонт. — Разве на младших командиров переложить?

— А физиологическая база стабилизируется от одного уважения, — хихикнул Синклер. — Господа, напомните, какая эскадрилья у вас самая проблемная? Не Кинжалы? Я просто вижу их комэска, послушно и по собственной инициативе запивающего колеса водичкой.

— Гроссу можно накачать эту штуку через капельницу — не вопрос. Стоит ли выходить с этой инициативой на вице-адмирала?

— Послушайте меня, Винсент, и вы, Клайв Эйнар, — вмешался Краун. — Вице-адмирал обратится за разрешением к Императору, а Император — молодой мужчина и военный пилот. Разрешения не будет. Это совершенно бессмысленно. И мы не можем действовать в таком деле на свой страх и риск. Представляете, какого уровня вырастет обвинение, если окажется, что препарат снижает... боевые качества? А если найдется повод поставить это нам в вину? Ничего, кроме грубых шуток, из этого не последует, а авторитет мы потеряем. Комэски, я думаю, тоже харизмой не рискнут. Нагрузите их до темноты в глазах. Увеличьте число учебных вылетов для пилотов. Объявите чемпионат по боксу для десантников. Отключите камеры в жилых отсеках и умывалках по всей авиабазе. А за «гримасы» пусть отвечают комэски. Головой.