Глава 13
ЗВОН БУБЕНЦОВ

Первое марта. По такому случаю я с утра до ночи пил кофе из маминой кружки – все-таки праздник, пусть не государственный, а только календарный. Кофе я потреблял литрами, для бодрости духа и ясности мыслей – первый весенний денек, как и два предыдущих, выдался тяжелым. Верно говорят, что любопытство не отнесешь к порокам, но и к достоинствам не причислишь! Во всяком случае, те, кто лишен любопытства, знают меньше, зато и спят спокойнее.

Я сунул любопытный нос во всякие дела, о коих не информируют граждан, чтобы не вызвать у них приступов черной меланхолии. Обычно от этой болезни нас защищают здравый смысл и скептицизм – вот, например, какой-нибудь дотошный журналист пытается сказать нам правду, но мы не верим: правда страшна, в полном объеме недоступна, а журналисты склонны раздувать сенсации, да и вообще народ продажный… К тому же они преподносят версии, а это не так убедительно, как факты и документы, секретные отчеты, кадры специальной киносъемки и обобщающие резюме. Что мы, к примеру, знаем о Чернобыле, статистике рождений и смертей на сто километров окрест или о мутагенных факторах и их влиянии на деление клеток? О нарушениях диплопдности и гаплоидности? О продуктах, вывозимых из чернобыльской зоны, путях, какими они проникают на рынок, и о последствиях их утилизации в собственном желудке? Или о потомстве мародеров, грабящих запретный край с упорством и усердием? Джини об этом знал, а значит, знал и я, и это знание было тяжким.

Существовало множество проблем, о коих он мог представить исчерпывающую информацию. Скажем, войны в Крыму и Приморье: кто их затеял, кто породил дыркачей и незалежных громадян, откуда к ним поступает оружие, в каких регионах вербуют ландскнехтов и на какие шиши. Или кавказская ситуация… Что там творилось, в этих новоявленных демократиях, в Грузии, Чечне и остальных Азербайд-жанах? Скрытая драка за большие бабки? Внезапная вспышка религиозности? Месть северному соседу, национальный ренессанс, мечта отринуть азиатчину и интегрироваться в западные сферы? Пустые домыслы! Месть не имела успеха, бабки проехали мимо, а что до религии, то в наш прагматический век ее не взрастишь без надлежащих капиталов. Как и демократию, а потому все эти страны лишь назывались республиками, но были феодальным болотом, где грызлись за власть князья, султаны, беки и предводители тейпов.

Джинн давал определенные ответы, извлекая из мутного тумана фигуру за фигурой. Кто приподнялся на поставках оружия, кто торговал рабами, кровью и бензином, кто подыгрывал из-за бугра, кто финансировал оппозицию в прессе, на ти-ви и в Думе и что надеялся получить… Большая Нефть, не шутка! Она была осью проблемы, вокруг которой крутилось планов громадье. Как и где пройдут нефтепроводы, куда и откуда двинутся танкеры, кто завладеет буровыми и, в обход России и ОПЕК, ограбит Каспий… По утверждению Джинна, за всеми кавказскими усобицами, за войнами в Крыму, Ираке и Иране, за ближневосточной проблемой и дикими вспышками терроризма – словом, за всей этой геополитикой стоял один реальный фактор: цена за баррель. Запад стремился ее сбить, Восток – удержать и с этой целью был готов решиться на любые меры: объявить джихад, сровнять с землей все небоскребы на Манхэттене и переписать Коран, слишком миролюбивый для нынешней эпохи.

Бесславные войны, которым стоило присвоить название нефтяные! Впрочем, славных войн не бывает; каждая из них на свой манер позорна. Я ужасался, копаясь в окаменевшем дерьме прошедшего и кучах свежих экскрементов, произведенных не далее как вчера; Джинн, неутомимый ассенизатор, выдавал их целыми бочками. Встречались, впрочем, и курьезы, всякие цэ-у и директивы, которыми Большие Шишки и персоны VIP радовали подчиненных. Джинн отыскал приказ министра времен перестройки «секретному» академику, творцу космических ракет – того назначали главным конструктором автоматических линий в кондитерской промышленности. Другому ученому, археологу, предписывалось найти захоронения в Восточной Сибири, но обязательно русские, без примеси «китайских элементов», и чем древней, тем лучше. Нашлись и видеозаписи пикантных прокурорских развлечений, охот и застолий с участием первых лиц, доклады о налетах НЛО на Петрозаводск, Орел, Калугу и остальные города и веси, а также проект о вывозе мусора из Штатов на Таймыр.

Но все это были нелепости, мелкий компромат или прожекты несостоявшихся миллионеров. У тех, кто состоялся, хватка была железной, планы – реальными, и приводились они в исполнение на высшем уровне науки. Психологии, информатики, менеджмента, гражданского права, финансов… И я был учтен в этих планах – взвешен, учтен, приговорен! По временам мне приходили письма явиться на презентацию памперсов или пилюль от ожирения и получить ценный подарок либо завещать квартиру фирме «Обеспеченная старость». Инициаторы таких кампаний казались мне обычными лохотронщиками, но это мнение пришлось пересмотреть: Джинн обнаружил базы данных явно негосударственной принадлежности, с массой подробностей личного свойства. Фамилии, телефоны, адреса, возраст, состояние здоровья, привычки, индекс доверчивости… Турфирмы отлавливали тех, кто ездил за рубеж, агентства недвижимости – бездетных стариков с квартирами и всех приобретавших дачи и жилье, автосалоны – фанатов «БМВ» и «вольво», торговцы гербатайфом и иными снадобьями – больных людей, отчаявшихся и не доверявших нашей убогой медицине. В принципе это был естественный шаг: распространитель товара желает побольше узнать о клиентах, определить стратегию продаж, и тут компьютеры незаменимы. Но кроме мелких баз, принадлежавших всяким агентствам и представительствам, была еще огромная и абсолютно анонимная. Сведения о миллионе людей, о четверти жителей Питера, их крупных покупках, движимом и недвижимом имуществе, занятиях, акциях, банковских вкладах, наследниках… Эта коллекция регулярно пополнялась как из более мелких баз, так и с помощью других источников, отнюдь не анонимных: ГИБДД, таможни, нотариальных контор и многих ведомств, что занимались землей, налогами, арендой и жильем.

Я грохнул эту базу. Цель ее не оставляла сомнений: наводки для мафиозных кланов, шантаж и вымогательство, а факт существования был свидетельством коррупции. Длительной и разветвленной, проникшей в каждую щель и всякий закоулок, во все приемные и кабинеты, где информацию меняли на наличные… Это было так мерзко и гадко, что я передернулся. Меня тошнило и трясло; я понял с пугающей остротой, что информация опасна – очень опасна, особенно в бедной стране, где не привыкли уважать законы. Мы, ее жители, были объектами экспроприации и для властей, и для бандитов и мошенников; нас защищала лишь безвестность, но этот покров униженных и сирых стремительно таял с каждым днем. Что тут поделаешь! Компьютерный век – что мощный отлив, когда обнажается дно океана и все его секреты…

Отправившись на кухню, я разыскал бутылку «Политехнической», глотнул и, отогревшись душой, начал заваривать кофе. Час не поздний, но за окном уже сгущался сумрак, и серые здания, тянувшиеся шеренга за шеренгой, напоминали корабли с прямоугольными иллюминаторами, темными или светлыми, розовыми, золотистыми, зелеными, смотря по тому, какой оттенок штор скрашивал жизнь моим соседям. Было тихо. Дом наш стоит на проспекте, и планировка моей квартиры такова: два окна на улицу, два во двор. Л во дворе, которым я любовался из кухни, считай никого. Вороны, воробьи, высокие сугробы да редкий прохожий, который тащится домой по тропке среди снежных куч… Весной не пахнет. И не запахнет до середины апреля, подумал я, присаживаясь к столу.

Кофе был ароматным и крепким, чашка – теплой, как мамина ладонь.

Я пил неторопливо, поглаживая Белладонну, свернувшуюся на коленях, и слушая звуки, что доносились со двора. Скрип снега под чьими-то шагами, протяжная жалоба двери в соседнем подъезде, потом – хлопок и возмущенное воронье карканье… Звуки не мешали размышлять. Я думал об анонимной базе, прикидывая варианты. Может, зря я ее грохнул? Может, не стоило спешить, чтоб не встревожить хозяев? К ним лучше подобраться в тишине… Однако разрушительный инстинкт довлеет над людьми, и я – не исключение; я также подвержен гневу и иным страстям, что заставляют нас размахивать дубинкой. Сначала размахнуться, врезать, а потом сообразить, что ловчая яма или капкан были б надежнее… Это с одной стороны, а с другой, – дубинка производит больше шороха. Шорох сейчас преизрядный – у тех спецов, что обихаживали базу. Клиент, такой цветущий и увесистый, скончался прямо на глазах! Конечно, начат розыск, а всякий розыск ведет к повышенной активности. Которую, само собой, можно засечь и выяснить, какой нужник сгорел и кто копается в его руинах.

Я поднялся, чтобы направить Джинна по следу, но в этот миг внизу загрохотало. Белладонна, хрипло мяукнув, метнулась в угол, а я прижался носом к оконному стеклу, однако увидел лишь чьи-то спины в кожанках да шапки. Угол зрения был неудобным, сумрак сгущался, но это не помешало сообразить, чем занимаются шапки и кожанки: филенку, простоявшую недели две, теперь вышибали по-наглому, сапогом! Патриотизм не моя стихия, но все же я был возмущен. То, что позволено Аляпину, не разрешается уличным лохам! Во-первых, дядя Коля – свой, а во-вторых, ежели он воровал филенки, то делал это скромно и тихо, не беспокоя меня и нижних соседей. Творившееся в данный момент у двери было нездоровой конкуренцией, и только я мог отстоять общественную собственность и защитить дяди-колины интересы. Я – мужчина в расцвете сил, а подо мной, на первом этаже – старички-супруги да одинокие дамы в преклонных годах… Положение обязывает, как говорили латиняне!

Раздался треск филенки, и я ринулся в прихожую. За мной с грозным шипением бежала Белладонна. Она отважный зверь и не откажет хозяину в поддержке, но больше любит прикрывать тылы. И это понятно – как-никак, ребра у нее не деревянные.

Щелкнул замок, дверь распахнулась, но не успел я шагнуть, как чья-то рука толкнула меня обратно в прихожую. В ней сразу стало тесно: сюда один за другим въезжали шкафы. Первым – Николай, а за ним еще пара дружинничков, и морды их были мне знакомы: один – керимов шофер, другой – Борис, из хрумковских стражей.

– Ты уж извини, браток, – произнес Николай, оттесняя меня к коридору, – запамятовал я, как ваш замочек отпирается. Память у меня плохая на цифирь. По головенке, видишь, в детстве били.

– Зачем пожаловали? – спросил я, раскинув руки и упираясь ладонями в коридорные стены. Пускать их дальше прихожей я не собирался.

– Невежливый! – буркнул шофер, разоблачаясь. Он отпихнул ногой Белладонну, и та зашипела, встопорщив усы. От неприятных гостей она прячется, но эти были не просто неприятными – они посягали на ее хозяина и дом. Священные понятия для кошек!

– Не трогай ее, – сказал я сквозь зубы, – даже не прикасайся! Говорите, чего надо, и убирайтесь вон!

Пятерня Николая легла на мое плечо.

– Надо все то же, бабай. Брал капусту? Брал. Давай работу. Боссы не расположены ждать.

– Деньги отданы.

– Деньги! А процент? – молвил он с широкой ухмылкой. – Процент-то какой набежал! Тебе до могилы не рассчитаться! Хотя дорожка туда недолгая… – Николай помолчал – наверное, с той целью, чтоб я проникся мыслью о могиле – затем, все еще ухмыляясь, добавил: – Но ты, ботаник, не очкуй. Отдай, что просят, объясни, что и где, и будет все путем.

Что-то не так, подумал я, уставившись в его насмешливую рожу. Что-то случилось, какой-то прокол или внезапный ляп, переменивший течение событий. По идее, хрумкам сейчас положено не слать ко мне горилл, а исходить испариной от страха, сушить мешками сухари или озаботиться путевкой на остров Кипр. Это обычная реакция на рандеву с Симагиным – конечно, если от клиентов пахнет криминалом. А тут не просто пахло, а воняло – качков-то зря не посылают! Это с одной стороны, а с другой – всякая акция устрашения весьма для устрашителей опасна, когда на вас наехал полицейский чин… Зачем тогда послали? Само собой, можно убрать свидетеля, но я-то им нужен живым! Николай прищурился.

– Ну как решишь?

Разум подсказывал, что шансов против этой троицы у меня нет, но чувства говорили другое: это родительский дом, твое жилище, и ты его должен защищать. Чувства победили.

Я наклонился и подтолкнул сверкавшую глазами Белладонну к кухне. Я не хотел, чтоб ее затоптали.

– Решать мне нечего. И говорить с тобой я не хочу.

– Поговоришь с Альбертом. Приедет через пару часиков. А чтоб ты был сговорчивей…

Они придвинулись ко мне, все трое, чья-то рука потянулась к горлу, чьи-то пальцы стиснули плечо, над ухом послышалось хриплое сопение. Я ударил, почувствовал, как врезается кулак в чужую челюсть, откинулся назад, ударил снова, целясь в лицо Николая. Кажется, попал; он выругался, замотал головой, потом что-то тяжелое обрушилось мне на темя, под ребра въехали бревном, и ноги сделались ватными. Секунд двадцать я еще продержался, успев приложить Бориса в скулу, но стены вдруг качнулись, потолок ринулся вверх, а пол подпрыгнул, прижавшись к моим лопаткам и затылку. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни шевельнуться! Правда, слух не отказал, а память фиксировала все, что говорилось где-то между потолком и полом.

– Куда его? В комнату, к батарее?

– Падла, глаз подбил!

– Не надо в комнату. Не надо, чтобы у окна маячил.

– В сортир?

– Не, в ванну тащи, под раковину. Труба там чугунная, да и купать способней будет. Пасть залепим и…

– Глаз, говорю!

– Заткни хайло, Борян, и дай браслеты!

– Я ему, гниде…

– Не трожь! Приедет Альбертик, скомандует, будешь парить и купать. А до того не трожь! Альбертику в целости нужен.

– Я его искупаю! Рылом в кипятке!

– Тащи, Серый… Да не за ноги, за шкирятник! Ванна узкая, не развернем…

– Тоже ведь Серый, подумал я и отрубился.

Сознание возвратилось скачком, будто после паузы снова запустили фильм о жизни Сергея Невлюдова. Я обнаружил себя в ванной, на полу; лежал я ничком, мои запястья были просунуты за чугунный сифон под раковиной и скованы наручниками, а рот заклеен липкой лентой. Поза была неудобной, и я повернулся на бок, задел головой о ванну и, если бы смог, завопил: в затылке взорвалась граната. Но теперь в поле зрения были распахнутые двери из ванной в коридор и из коридора – в мою комнату, да и звуки доходили как-то отчетливей. Шарканье ног, скрип выдвигаемых ящиков, голоса…

– В столе ничего.

– А ты думал, тут отчет для Альбертика заготовлен?

– Машинка-то работает…

– Машинку не трожь. Из этой машинки сам достанет…

– Кресло, глянь! С каской и наручниками!

– Видел я эту лабуду… Дорогая штучка! Выходит, наш фраерок не бедный…

– Обшарим хазу?

– Нет. Альбертик не велел. Машинка нужна да фраер. Три голоса, наглых, громких… Потом к ним добавился четвертый, тоненький, как комариный писк. Я не сразу сообразил, что он доносится из моего ханд-таймера:

– Теплая Капля, что с тобой? Параметры организма свидетельствуют о возникшей опасности… Какого рода опасность? Чем я могу помочь? Ответь! Дай инструкции!

Я замычал, бессильно заворочался в щели под ванной. Что подсказать моему Джинну? Пропасть, целая бездна вариантов! Сообщить Симагину или в милицию, оповестить соседей или устроить электронный полтергейст для устрашения налетчиков… По моему приказу Джинн мог направить сюда группу омоновцев, агентов ФСБ либо десантный полк с пушками и минометами; мог поступить и проще: связаться с Николаем и, сымитировав голос Альберта, скомандовать отбой. В общем, возможности неисчерпаемые, только вякни… Вякнуть, увы, не получалось.

– Вижу тебя, – сообщил Джинн. – Датчики грубы, изображение плохое… Но людей в твоей жилой ячейке вижу более отчетливо. Анализ ситуации: стабильность твоего существования нарушена.

Это точно, подумал я.

– Твоя способность к общению заблокирована.

Еще как! Липкая лента стянула кожу вокруг губ, и пересохший рот взывал о глотке воды.

– Ты лишен подвижности.

Без всякого сомнения! От наручников не избавишься, чугунную трубу не перекусишь. Хотя…

– Я мог бы использовать кое-какие средства, однако они уничтожат твою жилую ячейку, – печально сообщил Джинн. – Или тебя вместе с другими теплыми сгустками. Если затопить помещение газом, и…

– Не надо газа!… – мысленно завопил я. Позвони! Позвони кому-нибудь, дружище! Хоть Бянусу, хоть Катерине, хоть в службу МЧС! А лучше – Атику Симагину! Мы ведь с тобой говорили о защитниках… Что же ты тянешь?

Он не тянул – просто, столкнувшись с необычным случаем, перебирал варианты ответа, дабы найти среди них оптимальный. Самый надежный и быстрый, и желательно без посторонних лиц. Учитывая его способности, этот процесс не мог затянуться надолго.

– Решение принято, – пропищал комарик на моем за пястье. – Жди!

Я закрыл глаза, потом открыл их и вывернул шею, уставившись на фаянсовую раковину. Сифон под ней – старый, чугунный – нижним концом входил в сливную трубу, и это место было зацементировано. Пожалуй, если поднапрячься, я смог бы выдернуть сифон – конечно, вместе с раковиной… Руки скованы, но ничего; главное – не освободить их, а поднести к губам, содрать проклятый пластырь и дать указания Джинну…

Нет, не выйдет, понял я; по-тихому сифон не вырвешь, а с шумом затея бессмысленна. Прибегут, перекуют к другой трубе…

В дверь проскользнула Белладонна, приблизилась ко мне, потерлась о плечо и села рядом. Хвост ее нервно подергивался, в глазах мерцали огоньки. Если бы я была тигром!… – говорили эти глаза. Или ягуаром, или хотя бы рысью… Причесала бы всех! Ты, хозяин, не сомневайся: причесала бы в лучшем виде, а скальпы тебе принесла, для украшения томагавков! Но я не рысь, а эти крысы слишком велики…

Снова опустив веки, я слушал, что творится в моем жилище.

Налетчики больше не разговаривали; я различал скрип половиц, шорох шагов, какие-то шелесты и скрежет, потом – позвякивание и бульканье на кухне – видно, нашли бутыль «Политехнической». Они бродили по комнатам, трогали мебель и книги, вещи отца и мамы, и мысль, что они прикасаются к ним, была нестерпима.

Я стиснул кулаки. Темная ярость сжигала меня, гнев, который питает к насильнику связанная беспомощная жертва. В такие минуты кое-что узнаешь о себе… Я не думал о свидании с Альбертом и не боялся предстоящей пытки – наверное, страх пришел бы потом, при виде ванны, полной кипятка, или раскаленных утюгов и вилок, но не сейчас, не в этот момент. И об обещанной помощи Джинна я тоже не думал, а размышлял о том, не своротить ли все же раковину. Как-нибудь побыстрее, за пару секунд… Швырнуть ее в коридор, под ноги бандитам, ринуться в комнату, сорвать со стены томагавк и…

В ванную заглянул Борис. На его скуле, под глазом, наливался изрядный синяк, и при этом дивном зрелище у меня заныли кулаки. Украсить бы второе око… Пластырь на губах мешал, но все-таки я улыбнулся.

Рожу Бориса перекосило.

– Веселишься, клепала программный? Ну-ну… Скоро и я повеселюсь! – Он перечислил список грядущих развлечений, харкнул на пол и ушел. Белладонна, сощурившись, проводила его злобным взглядом, а я чуть-чуть подергал раковину. Черт, прочно сидит! Но если поднатужиться…

Не сейчас. С кухни опять донеслись звон и бульканье, и каждый сделанный глоток работал на меня. Пусть расслабляются… Как говорит Симагин, неожиданность – залог успеха… Золотое правило военной стратегии! Прошло минут двадцать, на кухне успокоились и, кажется, сели расписывать пульку. Я осторожно приподнялся. Путь к томагавкам свободен… Дернуть раковину и бросить к кухонной двери… Первый, кто ринется в коридор, наверняка споткнется… Ну а потом – за томагавки, и побольше шума! Так, чтобы Катерину проняло, верхних и нижних соседей, до дяди Коли с седьмого этажа! Глядишь, отзовутся! Только бы Олюшка не вылезла… С этой мыслью я упер плечо в раковину и напрягся, морщась от боли в животе. Внезапно прозвенел звонок.

– Шеф, что ли? – донеслось из кухни.

– Рановато для Альбертика, – молвил Николай.

– А может, он. Сходи, Серый, проверь. Если чего, хозяин занят, пьет с гостями.

– Вдруг настойчивый кент попадется?

– Дай по башке и тащи в прихожую. Запакуем и задвинем в угол.

Звонок прожурчал снова, потом раздались шаги, скрипнула дверь и тут же послышался сдавленный вопль. Вроде бы вопил шофер – значит, кент и в самом деле попался настойчивый, но не из тех, кого легко задвинуть в угол. Симагин!… – с торжеством подумал я, дернул раковину, выдрал ее вместе с сифоном из сливной трубы и бросился в коридор. В прихожей метались тени, стонал шофер, по-черному ругался Николай, а Борян лез из кухни – надо полагать, на помощь. Но налетел на сифон. Могу поклясться: раковина, особенно с трубой, оружие смертельней томагавка или, к примеру, меча. Меньше маневренность, но в узком пространстве не пофехтуешь; тут важен напор и удар, желательно тяжелый и внезапный. В челюсть, в печень, но лучше сифоном в живот – тогда противник, потеряв дыхание, согнется, и можно стукнуть его раковиной по затылку.

Так я и сделал, отправив Бориса в глубокий нокаут. Затем, придержав свое оружие коленом, содрал нашлепку с лица и, испуская боевые кличи, ринулся на Николая. Спина у него была широкой, и я не видел Симагина, даже не слышал, но в том ли суть! Снова, как в детстве, мы бились плечом к плечу, только противник был другой – не хулиганы из седьмого «бэ», а то, что из этих мерзавцев выросло. Ну не из них, так из других таких же…

Николай вдруг охнул, развернулся ко мне и начал медленно валиться на колени. Голова у него запрокинулась, лицо посинело, и я заметил перечеркнувший шею шнурок, впившийся так глубоко, что кожа отвисла складками. Кто-то затягивал удавку, а Николай, раскрывши рот, жутко хрипел и молотил по воздуху руками, но эти движения были все беспорядочней и реже, судорожней и слабее, напоминая конвульсии агонии. Вид умирающего человека так поразил меня, что раковина сама собой скользнула на пол, а ярость сменилась ужасом.

– Не убивай его, Алик! – выкрикнул я. – Не надо!

– Почему? – раздался спокойный голос.

Николай упал, и в полутемной прихожей передо мной явилось лицо Ахмета.

– В-вы? – Вздрогнув от неожиданности, я отступил назад. – Кх-как?… Кх-каким образом?

– Мне позвонила госпожа. – Ахмет наклонился и снял шнурок с шеи Николая, потом пихнул его ногой. – Жив, пес! Но ненадолго.

– Г-госпожа? – Брови мои полезли вверх, но тут же я сообразил, кем прислан он на выручку. Конечно, не Захрой, не дорогой моей принцессой… А жаль!

– Госпожа на ученый собраний и должна вернуться поздно, – терпеливо пояснил Ахмет. – Я поехал, чтобы встретить ее. Она звонить… – Его ладонь легла на мобильник, подвешенный к поясу. – Сказала, что на тебя опасность, сказала, надо помочь, сказала, где твой дом. Откуда знает? Клянусь Аллахом! Что не известно этой девушке, о том не ведал мудрый Сулейман!

Мое заикание прошло.

– Я объясню. Но сначала решим, что делать с этими…

Ахмет огляделся. Николай дышал, весь отдаваясь этому процессу, Борян, приподнявшись, щупап затылок, шофер сидел в углу, держась за челюсть; на Ахмета он взирал с явным ужасом.

– Сделаю, что скажешь, господин мой Сирадж. Лучше задушить… А ночью я их увезу и закопаю в снег. Где-то… Найду где и все делать сам. Ты не коснешься их своими благородными руками.

– Хрр… – прочистил горло Борян. – Шутишь, друг?

Ахмет шагнул к нему и коротко, страшно ударил в зубы.

– Свинья твой друг, бахлул! И место твой в помойной яме! Прикажут, будешь там!

– Не прикажу. Не хочу их смерти. – Я покачал головой. – Пусть убираются! Ну их… – чуть не сказал «к Аллаху», но вовремя поправился: – К дьяволу! Выметайтесь, да поживей!

Борян вытер ладонью окровавленный рот, поднял Николая, подставил ему плечо.

– Чапай вперед, Серый… Тачку подгони!

– Ключ от наручников, – сказал я.

Он бросил мне ключик на цепочке, потом, покосившись на Ахмета, пробормотал:

– Выходит, не в одной ментовке у тебя кореша… ты, выходит, и с черными дружишь… Мог бы предупредить!

– Вот ты и предупредишь. Альбертика.

– Альбертик еще о себе напомнит!

Дверь закрылась, и мы с Ахметом отправились на кухню. На столе лежали карты; я смел их в помойное ведро, бросил туда же наручники и заварил кофе. Белладонна, с победно задранным хвостом, обошла вокруг стула, на который уселся гость, подумала и прыгнула ему на колени.

– Что от тебя хотели эти псы? – спросил Ахмет, погла живая кошачью спинку.

Я налил ему кофе в кружку отца, себе придвинул мамину.

– Хотели, чтоб я отдал им власть над джинном.

Он с задумчивым видом коснулся шрама на левой щеке.

– Я видел нечто у пожилого хакима, с которым ты дружишь… Я был удивлен… Но джинн ли это? Я спросил госпожу, но она смеяться. Она верит в джабр, но не верит в джиннов! Сказала, джинны давно умерли.

– Все, что подвержено смерти, может и рождаться вновь. По воле Аллаха.

– И властью его! – Ахмет неторопливо провел ладонями по лицу. – Что Аллах приговорит, тому и быть! Но если родился новый джинн и отдан тебе в услужение, то почему он не явиться тебе в помощь?

– Он слишком огромен и не может сделаться меньше. Он так могуч, что если б коснулся пальцем этого дома или дунул на него, стены бы рухнули и погребли всех правых и виноватых. Но он помог мне, почтенный Ахмет, – он послал тебя.

– Меня послала госпожа.

– Твоя прекрасная госпожа не знает, где я живу. Не знает, что мне угрожала опасность. Джинн говорил с тобой ее голосом. Он мастер на такие штуки.

Ахмет отпил глоток, аккуратно поставил кружку на стол и полюбовался ее видом. Казалось, он не слышал моих слов.

– Хороший кофе и налит в достойный сосуд…

– Из этой кружки пил мой отец.

– О! Ты одарил меня высокой честью, мой господин Сирадж! – Сделав паузу, он неожиданно поинтересовался: – Ты находишь мою госпожу прекрасной?

Кровь бросилась мне в лицо.

– Прекраснее я не встречал… Видеть ее – счастье, мечтать о ней – радость!

– Ты говоришь искренне, – промолвил Ахмет, глядя на меня. – И ты утверждаешь, я слушать джинна, не госпожу?

– Да. Ты сказал, она на ученом собрании? – Я посмотрел на часы – было почти восемь. – Так вот, собрание закончилось, она тебя ждет, а не дождавшись, позвонит. Может быть, сейчас. Наверно, рассердится, что ты не приехал… И ей ничего не известно о…

Мобильник Ахмета зажурчал. Он поднес аппаратик к уху, вымолвил что-то напевное, сделал паузу, о чем-то спросил. Щека его стала бледнеть, и шрам выделялся на ней алой полоской. Закончив разговор, Ахмет на секунду прикрыл глаза, потом пробормотал на арабском пару фраз и тут же перевел:

– У нас говорят: глупец не верит в завершенное. Носит песок в пустыню и поливает медом финик… Прости, господин мой Сирадж, что я оскорбил тебя недоверием. Чем искупить мой грех?

– Скажи госпоже… скажи ей… – Горло у меня перехватило, и я почувствовал, как запылали щеки. – В общем, ты знаешь, что сказать.

– Знаю. – Он кивнул и поднялся. – Кофе у тебя хороший, но надо ехать.

– Надеюсь, мы еще встретимся, почтенный Ахмет.

– Если будет на то воля Аллаха.

На пороге он остановился и, не глядя на меня, спросил:

– Ты говоришь, что госпожа моя прекрасна, и ты повелеваешь джинном, таким могучим, что от его дыхания рушатся дома. Почему не велел доставить ее к себе?

Я пожал плечами.

– Наша жизнь не сказка, почтенный Ахмет. В ней и без джиннов хватает насилия.

– Истинно так!

Мы вышли на лестничную площадку. Дверь соседней квартиры отворилась, Катерина бросила взгляд на меня, потом осмотрела Ахмета и облизнулась. Он поклонился ей и начал спускаться по лестнице.

– Что у тебя за шум, Сережа? Кошка рожает?

– Гуляли, – неопределенно ответил я.

– Был повод?

– Целых два: от службы откупился и денег раздобыл.

– Ну и слава богу. – Она поглядела на пустую лестницу и вздохнула: – Ка-акой мужчина!

– Иностранец! – произнес я со значением. – Из этого… из Катара! Компьютерами торгует. Я сбыл ему партию. Получу комиссионные, должок отдам.

– Не торопись, Сереженька, не горит. Спокойной ночи. – Она притворила дверь, но тут же высунулась снова и спросила: – А Катар – это где?

– Если с юга смотреть, то будет слева от Персии, справа от Аравии, – пояснил я. – Нефть, верблюды, финики, дворцы и страстные богатые мужчины.

– Ах! – Она томно вздохнула. – Еще американские авианосцы, – добавил я, но дверь уже закрылась.

Вернувшись к себе, я водрузил на место раковину и приласкал Белладонну – после случившихся потрясений она нервно зевала и отряхивала лапки, будто прошлась по грязной луже. Потом ощупал себя самого: шишку на темени, синяки на ребрах, ссадины на костяшках пальцев. Принял душ, переоделся. Представил, что скажет Ахмет Захре. Видеть тебя – счастье, мечтать о тебе – радость… Вздохнул и сел к компьютеру.

Джинн, разумеется, был на месте.

– Твой организм функционирует нормально. Я заключаю, что помощь была своевременной и эффективной.

– Исключительно эффективной, – подтвердил я. – Но почему ты вызвал Ахмета, а не Симагина?

– Причин две. Первая: прогноз действий защитника Ахмета показал, что они будут лучше соответствовать ситуации, чем действия защитника Симагина. Второе: с Симагиным я не могу связаться. Он не выходит на контакт в течение последних двух часов, хотя его терминалы, стационарные и переносной, исправны.

– Должно быть, гуляет где-то, – сказал я, улыбнувшись.

Может, у Алика герл-френд завелась? Та, которая песни ему сочиняет… Пора бы, пора! Питер – великий город, и есть в нем всякие принцессы, кроме аравийских. Скажем, хорошенькая налоговая инспекторша или аудитор-ревизор… Почему бы и нет?

Я отлучился в кухню, к холодильнику, приложить к шишке лед, потом мы с Джинном, оседлав мустангов и прихватив десяток гончих, выехали на охоту. Это занятие нас увлекло: рядом с анонимной базой – вернее, с дырой на ее месте – толпилась уйма всякого зверья, гиен, шакалов, крыс, гадюк, метавшихся в том хаотическом беспорядке, какой свидетельствует о растерянности, переходящей в панику. Мы отследили ряд звонков и сообщений по е-мейлу, продвинулись к их получателям, установили адреса, названия фирм, фамилии – большей частью мне неизвестные, ибо я не вращаюсь в финансовых и криминальных сферах. Список был обширен – видимо, базу держали на паях и пайщиков объединяла тяга к чужому добру, а также к строительству пирамид и воздушных замков. Любопытный материал для Алика, подумал я, и в ту же минуту раздался звонок. Звонил Бянус, и его лицо на мониторе выглядело странно: кожа бледная, губы дрожат, щека подергивается, а в глазах – непритворный ужас. Таким я Бянуса не видел никогда; если уж говорить начистоту, из нас троих он самый крепкий, самый неподатливый орешек.

– Что случилось? Внучка Сурабова дает согласие? Ожили мумии инков? Или…

Он не знал, что я его вижу, но это как-то выпало у меня из памяти – слишком я был удивлен. Машинально бросил взгляд на часы – ночь, половина второго… Доцентам положено спать. Ну если залезли в чужую постель, то развлекаться…

– К дьяволу внучку! – выкрикнул Бянус. – И к дьяволу инков! Зоя Павловна мне звонила, только что… Алика убили!