Память сердца. Королевский гамбит (Ноябрь 1936 г.)

Эдуард Восьмой отложил письмо и, опустив веки, медленно повёл головой из стороны в сторону. Немного посидев неподвижно, он поднялся, подошёл к большому, много выше человеческого роста, окну с видом на дворцовый парк. И почувствовал, как в горле и в носу защипало, как от резкого большого глотка шампанского.

Ему нравилось его настоящее имя – Дэвид. Своё коронационное имя он терпеть не мог. Корона. Проклятая корона. Зачем ему корона, если из-за неё он не может соединиться с любимой женщиной?! Ему не нужна корона. Ему не нужна империя. Ему нужна Уоллис. И пусть они все оставят его в покое.

Он вызвал секретаря, и, когда тот появился на пороге королевского кабинета, произнёс:

– Пошлите за миссис Симпсон. Я хочу видеть её немедленно.

– Хорошо, ваше величество.

Всё это время, почти два часа, пока он ждал Уоллис, король курил. Уоллис переживала, когда он начинал много курить. Она ничего никогда не говорила, но по её лицу он видел, что она переживает. Бедняжка Уоллис. Никто никогда не понимал его так, как она. Миссис Симпсон. Какая глупость. Её величество Уоллис, королева Великобритании и Северной Ирландии, императрица Индии, владычица полумира. Ей это не нужно. Сколько женщин мечтало бы оказаться на её месте. А она…

Его скорее смешили, чем раздражали те, кого принято называть политиками или, больше того, «политическими деятелями». Может быть, оттого, что по праву рождения он имел – мог иметь – всё то, к чему эти люди рвались с таким остервенением, не считаясь ни с ценой, ни с потерями, даже среди самых близких. У них не может быть близких, подумал король. Им никто не близок, кроме них самих. Я просто не хочу быть похожим на них. Я ненавижу политику. Уоллис.

Король улыбнулся и с силой вдавил окурок сигары в яшмовую чашу пепельницы.

– Ваше величество, миссис Симпсон.

– Скорее, скорее, – нетерпеливо махнул он рукой.

Уоллис вошла – своей скользящей, лёгкой походкой, так поразившей его, когда король впервые увидел её. Не в силах сдержать охвативших его чувств, король стремительно шагнул ей навстречу, осторожно взял её тонкое запястье и склонился над ним в поцелуе.

– Что-то случилось, дорогой? – тихо спросила Уоллис, улыбаясь, и погладила короля по густым и жёстким светлым волосам.

– Ничего ужасного, мой ангел. Я просто хотел, чтобы ты прочла одно письмо.

– Какое письмо?

– Письмо, которое написал мне мальчик.

– Милый, я не понимаю…

– Прочти это письмо, Уоллис, прошу тебя, – взмолился король. – Это очень важно.

– Но ведь это письмо – тебе, Дэвид, – мягко возразила Уоллис. – Тебе, королю. А я…

– А ты – моя королева, – перебил её король. – Уоллис, пожалуйста!

– Хорошо, – кивнула она. – Если ты считаешь, что я должна – я прочту.

Он протянул Уоллис письмо, и она погрузилась в чтение. Король наблюдал за ней, кусая губы. И, увидев, как вздрогнул лист бумаги в её пальцах, – в том самом месте, где и он почувствовал, что у него сжалось сердце, – король кивнул. Да, она понимает. Она понимает его так, как никто и никогда в жизни не понимал его. Он не ошибся. Нет, не ошибся. Уоллис – его женщина. Его королева. И пусть всё катится к чёртовой матери!

«…Он не хотел, чтобы его настоящее имя сделалось известным, – по целому ряду соображений. Я не хочу говорить о формальной стороне услуги, оказанной им Британии, – вам, ваше величество, гораздо лучше меня расскажут об этом официальные лица. Я хочу рассказать вам о нём самом.

Ваше величество, я хотел бы, чтобы вы встретились с ним лично, потому что на самом деле никакой рассказ и никакие слова не в силах передать обаяние этого человека. Представьте себе, ваше величество, что вам посчастливилось встретиться с одним из Рыцарей Круглого Стола. С тем, кто с каждым из людей говорит на его языке – иногда и в самом прямом смысле этого слова. С тем, кто умеет слушать – и ребёнка, и женщину, и мужчину. С тем, кто не боится никого и ничего на свете. С тем, чьё слово острее меча и крепче камня. Это он, ваше величество. Он.

Это мужчина, который стал мне единственным и самым лучшим другом. Тем, на которого я мечтаю быть похожим. Что бы я ни делал, я всегда спрашиваю себя: а что сказал бы на это он? За почти два года, проведённые им в Лондоне, он успел совершить столько, сколько иному не совершить и за полвека. Он спас от смерти мою сестру и вернул нашей семье всё имущество, отнятое обманом много лет назад. Я считаю его величайшим из героев, о которых мне когда-либо доводилось слышать. И этот человек, – он любит мою сестру, и она отвечает ему взаимностью. Моя мечта – видеть его членом нашей семьи. К моему великому сожалению, тому есть множество препятствий, одно из которых я желал бы с вашей помощью устранить. Я не знаю, решит ли это что-нибудь. Возможно, что не решит. Но я буду знать, что сделал всё, зависящее от меня лично.

Я прошу вас, ваше величество, дать ваше Высочайшее Соизволение на вступление в брак моей сестры, вдовствующей графини Дэйнборо, урождённой графини Роуэрик, с лицом, чья принадлежность к дворянско-рыцарскому сословию не может быть документально подтверждена. Если это по каким-либо причинам невозможно, прошу вас ввести мистера Джейкоба Гура в рыцарское достоинство за оказанные им Британской империи услуги. Если и это невозможно, прошу вас позволить мне отказаться от моего законно наследуемого титула графа Роуэрика и передать его мистеру Гуру с тем, чтобы он и моя сестра могли соединить свои судьбы. К сожалению, это единственное, чем я располагаю и чем я могу распоряжаться. Именно поэтому я прошу вас, ваше величество, разрешить мне распорядиться им единственно возможным и единственно достойным образом – ради счастья моей сестры и мужчины, которому я обязан всем остальным, в том числе и самой жизнью…»

Уоллис отложила письмо:

– Это та самая графиня Дэйнборо, которая?…

– Да, Уоллис. Та самая.

– Ты слышал об этом?

– Да. Кое-что, не всё, разумеется. Там произошла какая-то очень тёмная история. И масса людей была в этом замешана, даже кое-кто из наших родственничков, – король усмехнулся. – Ужасный скандал. Жаль, что я ещё не был тогда королём. Я бы не позволил этим прохвостам спустить дело на тормозах.

– Не нужно, милый, – остановила его Уоллис. – Ты разгневан на них совсем не за это.

– Ты права, – согласился король, – не только за это. Но и за это тоже.

– Бедный мальчик. Ничего нельзя для него сделать?

– Можно, – король улыбнулся и посмотрел на неё. – Я могу это сделать. Ты считаешь, что это необходимо?

– Боже мой, Дэвид, – Уоллис покачала головой. – Если есть возможность подарить счастье хоть кому-нибудь, – как ты смеешь раздумывать?!

– Я знал, ты скажешь именно так, – король вздохнул. – Как глупо, Уоллис. Я могу разрешить эту проблему одним росчерком пера. А сам…

– Не стоит сейчас об этом, милый. Сделай то, что ты должен.

– Конечно, мой ангел. Конечно, – он снова посмотрел на неё. – Это так невероятно, Уоллис. Мы живём каждый день, совершенно не помня себя, не думая ни о чём, – просто живём, и всё. И вдруг!

– Тебя тронула эта история.

– Несомненно. Несомненно, Уоллис. Я понимаю, что чувствует этот мальчик. И эта женщина. Если всё на самом деле так… Это удивительно созвучно тому, что чувствую сейчас я сам. Вероятно, поэтому? Не знаю. Скорее всего. Когда понимаешь: всё на свете – только иллюзия. И единственное, к чему стоит стремиться – быть рядом с любимой. С любимым.

– И всё-таки, милый. Есть долг.

– Да. Но каждый решает для себя, в чём он.

– Ты позовёшь его?

– Конечно. Но сначала… Сначала я позову кое-кого ещё.

– Прошу, господа, – король указал Черчиллю и адмиралу Синклеру на глубокие кресла, и сам опустился в такое же. Взяв из коробки сигару, жестом пригласил гостей присоединиться к курительному ритуалу.

После нескольких ничего не значащих фраз и обмена любезностями, предваряющих разговор, возникла, наконец, долгожданная пауза. Король отложил тлеющую сигару:

– Что вам известно о мистере Джейкобе Гуре, джентльмены?

Черчилль и Синклер быстро обменялись удивлёнными взглядами. Интерес, проявленный королём к государственным делам, да ещё в столь неожиданной области, был явным сюрпризом для обоих. Проще было Черчиллю – он в настоящее время не занимал никаких постов, не входил в правительство, был лидером парламентского меньшинства и сейчас находился здесь скорее в качестве информируемого, как представитель оппозиции, нежели в качестве непосредственного участника событий. Другое дело – Синклер. С тех пор, как он сменил на посту начальника СИС скоропостижно скончавшегося от апоплексического удара Мэнсфилда Камминга, которого считали туповатым служакой, менее всего способным руководить таким тонким инструментом, как разведка, дела в службе шли ничуть не более блестяще. Конечно, самой грандиозной проблемой была недооценка роли стратегической разведки со стороны правительства, следствием чего был недостаток финансирования. Кроме того, что Синклер, бывало, оплачивал мероприятия службы из собственного кармана, проблема состояла ещё и в том, что на работу в разведку частенько приглашали не столько профессионалов – военных, аналитиков, специалистов по работе с информацией, – сколько «своих ребят», «лондонцев» и «клубных мальчиков». Сам Синклер был не столько разведчиком, сколько военным моряком, имеющим более или менее поверхностное представление о теории разведывательной деятельности. Во всяком случае, с такими зубрами, как Николаи или Матюшин, он был просто не в состоянии конкурировать. Поэтому сказать, что СИС регулярно оказывалась в положении игрока в бридж, вдруг обнаружившего, что его партнёры играют в гольф – значит, не сказать вообще ничего. Глядя на добродушное лицо адмирала, король даже испытал нечто, похожее на раздражение от этого неуместного и непростительного добродушия. Непростительного – для главы секретной службы. К сожалению, подумал Эдуард, подобные назначения выходят далеко за рамки моей компетенции. А собственно, почему?! Мысль об этом поразила короля. Но гораздо больше его поразило то, что подобная мысль вообще пришла ему в голову.

В перечень прямых обязанностей адмирала Синклера, как и его предшественника на этом посту, никогда не входило – да и не могло входить – сообщать королю секретные сведения. Вообще покойный монарх, Георг Пятый, никогда не проявлял интереса к работе разведки столь открыто, – вероятно, довольствовался информацией, предоставляемой членами Кабинета. В любом случае, Синклер ощутил себя между молотом и наковальней, – непонятно, сколь исчерпывающе он может информировать короля, что тот вообще знает и каков будет резонанс, когда Кабинету станет известно о настоящей беседе. Он снова посмотрел на Черчилля. Непонятно, – почему король пригласил именно сэра Уинстона? Ведь всем известно, как Черчилль относится к увлечению короля этой… гм… американкой. Синклер и сам считал эти отношения абсолютно недопустимым мезальянсом, в том числе с позиций государственных интересов. Почему же именно сэр Уинстон? Не потому ли, что именно сэр Уинстон настаивал на том, чтобы графиню Дэйнборо не слишком мучили допросами и расспросами, в особенности официального характера? Вот теперь пусть и отдувается, как хочет, подумал Синклер. И тут же решил – ничего не выйдет. Черчилль мог сам заставить отдуваться кого угодно. Даже короля. Похоже, всё-таки ему, Синклеру, придётся отвечать на вопросы. Если не на все, то на основные – это уж как пить дать. И Синклер, который, несмотря на излучаемое добродушие, отнюдь не рвался исполнить роль жертвенного агнца, попытался перехватить инициативу:

– Позволено ли мне будет узнать, чем вызван ваш интерес к этой персоне, ваше величество?

– Личным письмом одного отважного юноши, – улыбнулся король. – Это не имеет значения. Я хочу, чтобы вы ввели меня в курс дела, джентльмены.

– У нас давно нет никаких достоверных сведений об этом человеке, ваше величество. Собственно, что касается достоверных сведений, – Синклер нажал на «достоверных», – их и не было никогда. Всё произошло настолько неожиданно, что нам не оставалось ничего иного, кроме как следовать за происходящими событиями… – Синклер, увидев, как дрогнули веки короля, понял, что Эдуард недоволен его вступлением, и, мысленно сосчитав до трёх и незаметно набрав в лёгкие побольше воздуха, продолжил: – Нам известно, что после означенных событий вокруг банкротства «Бристольского Кредита» этот банк был поглощён «Фалконом», который возглавляет…

– Это мне тоже известно. Дальше.

– Насколько я понимаю, графиня полностью следует его указаниям, которые он неизвестным нам способом передаёт через своих помощников, составляющих небольшую армию, формально находящуюся в подчинении руководства банка, – продолжил адмирал. – Несколько десятков бывших русских моряков и офицеров. Тех, что видели всё на свете, в том числе и то, что человеку не положено видеть.

– Вот как. Интересно, – король покосился на Черчилля, с невозмутимым видом смакующего сигару.

– Именно.

– Откуда они вообще взялись?

– Ну… Это довольно странная история, Ваше…

– Послушайте, адмирал. Я понимаю, что вы не готовились к докладу, особенно по этому конкретному поводу. Но, несмотря на это, я всё же не готов быть настолько снисходительным, – Эдуард артикулировал «настолько» таким тоном, что Синклер покраснел. – Я внимательно слушаю вас.

– Они находятся на территории Соединённого Королевства совершенно законно, ваше величество. Многие из них имеют андоррское подданство и дипломатический иммунитет.

– Андоррское?!

– Вашему величеству, безусловно, известно о перевороте, вернее, монархической революции, происшедшей летом тридцать четвёртого в Андорре . Андоррский Совет Долин провозгласил независимость княжества и вручил великокняжескую корону некоему лицу, которое, по нашим сведениям, является бывшим офицером русского Флота. Великий Князь Андорры Константин Первый, ваше величество.

– Почему вы решили, будто он непременно моряк?

– Новый флаг Андорры поразительно похож на русский военно-морской, ваше величество.

– И что же?! Вы хотите сказать – между частной, как вы, адмирал, изволили выразиться, «армией», подчиняющейся графине Дэйнборо, и переворотом в Андорре существует какая-то связь?!

– Именно так, ваше величество.

– И какова же она?! – стараясь, чтобы содержащийся в его тоне сарказм окончательно не обескуражил Синклера, спросил Эдуард.

– Этого, ваше величество, я не знаю, – и Синклер тоже покосился на Черчилля, который всем своим видом демонстрировал – он, адмирал Синклер, несёт совершеннейший вздор, а он, Черчилль, вынужден тратить на это своё драгоценное время.

– И как же вы можете это хотя бы косвенно аргументировать?!

– Первым крупным кредитом, который выдал «Фалкон» после поглощения «Бристоля», был кредит правительству Андорры. В Андорре выстроен аэродром, несколько гостиниц, оборудованы горнолыжные спуски – по последнему слову техники, открыт филиал «Фалкона», который, естественно, не облагается никакими налогами, всем сотрудникам «Фалкона» предоставлено андоррское гражданство. Великокняжеская гвардия состоит, разумеется, тоже из бывших русских военных, которым в этих горах сам чёрт не брат. Епископ Урхельский, один из двух соправителей, признал суверенитет Константина Первого буквально через несколько часов. Республиканское правительство Испании – тоже. Франция некоторое время не могла определиться, однако уже зимой тридцать четвёртого приняла верительные грамоты посла Андорры.

– А население?!

– Население Андорры полностью на стороне новой власти, ваше величество. Я полагаю, не стоит забывать, что всё это самое население уместится на двух улицах Ист-Энда. В их поддержке нет ничего странного. Принят целый ряд законов, которые упорядочили землепользование и распоряжение недрами, введено избирательное право, Совет Долин наделён функциями законодательного органа, учреждён университет…

– Тоже на деньги «Фалкона»?

– Вероятнее всего, да. Хотя, полагаю, финансовый климат Андорры привлекателен сегодня отнюдь не только для «Фалкона».

– А графиня?

– Графиня побывала в Андорре – это всё, что нам на сегодняшний день известно.

– То есть ничего. Восхитительно, – Эдуард развернулся к Черчиллю. – Сэр Уинстон?

– Это, действительно, замечательный в своём роде исторический и политический курьёз, ваше величество, – пожал плечами Черчилль. – Да, графиня обращалась в том числе и ко мне с просьбой повлиять на французское правительство в вопросе урегулирования Андоррского кризиса. В обмен на гарантии лояльности этого самозваного князя. Надо отдать ему должное, он оказался весьма ловким и полезным типом. У графини, знаете ли, фантастическое умение ладить с самыми разными людьми. Правительство вашего величества, имея андоррские гарантии лояльности, располагает теперь весьма интересным инструментом в Пиренеях. Сегодня, когда события в Испании приняли столь трагический и прискорбный во всех отношениях оборот, переоценить значение такого инструмента вряд ли возможно.

– А какова позиция Андорры?

– Строгий нейтралитет, как и следовало ожидать, милорд, – покровительственно кивнул Черчилль. – Князь имеет отличные связи в обоих противоборствующих лагерях, и его авторитет растёт, словно на дрожжах. Я думаю, что ключом к урегулированию испанской проблемы станет Андорра. Именно через неё идут денежные потоки в обе стороны. И не только денежные, надо полагать. Видите ли, ваше величество. Никто, собственно говоря, не мог предположить, что ситуация на Пиренеях станет настолько напряжённой. А сегодня, когда под угрозой наш суверенитет над Гибралтаром, связи «Фалкона» с Андоррой и лояльность Константина – всё это приобретает неимоверно важное значение.

– И как вам удалось уговорить французов, сэр Уинстон?

– Это оказалось даже легче, чем мы могли предположить. Никому не нужен очаг напряжённости, даже такой, на первый взгляд, ничтожный, как Андорра. Не следует забывать – объективная трудность горного пейзажа совершенно не располагает ни к масштабным сражениям, ни к применению тяжёлого оружия. А без этого партизанская война в горах, даже если её ведёт крошечный отряд до сотни человек, может сделаться мощнейшим фактором нестабильности для государства, чувствующего себя и поувереннее, чем Французская республика. Коммунисты немедленно вцепились бы Думергу в глотку за то, что тот «топит в крови национально-освободительное движение народа Андорры», не остались бы в стороне и другие желающие половить рыбку в такой мутной луже. Насколько я знаю, все андоррские гостиницы были под завязку набиты щелкопёрами всех мастей, только и ожидавших чего-нибудь погорячее. Кстати, их поили и ублажали за счёт князя, так что настроение прессы, очарованной идиллическими патриархальными пейзажами Андорры, легко себе представить. При тогдашней чехарде французских правительств моральное поражение Третьей республики было более чем вероятно. В интересах не только внутриполитической, но и европейской стабильности в целом французскому МИДу следовало воздержаться от резких демаршей и силовых методов.

– А откуда у этого самого князя вдруг взялись деньги, да ещё в таком количестве, вас, сэр Уинстон, не заинтересовало?! – удивился Эдуард.

– Мой интерес к его источникам доходов не может быть удовлетворён, милорд, – пропыхтел Черчилль. – Ясно, что персонаж он достаточно скользкий, но это как раз неплохо. И к Гитлеру, и к Германии он настроен достаточно прохладно, чего не скажешь о его отношениях с итальянцами. В общем, всё это нам исключительно, как я предполагаю, полезно, милорд. И сейчас, и в будущем.

– И конечно же, в Андорре немедленно нашлись те, кто был чрезвычайно недоволен франко-испанским протекторатом.

– Трудно было бы ожидать чего-то иного, милорд, – Черчилль издал звук, похожий на иронический смешок. – Дело в том, что переворот произошёл буквально на следующий день после убийства этого несчастного югославского монарха, так что, пока у политиков и дипломатов дошли, что называется, руки до Андорры, было уже поздно что-либо предпринимать: народ признал новую власть, Ватикан выказал явное покровительство, начались демократические реформы – одним словом, любое вмешательство выглядело бы, как реакция, а то и интервенция, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ну, а потом начались испанские события – так что всем сделалось не до Андорры.

– Эти парни неплохо подготовились, похоже. Чтобы так ловко выстроить ситуацию, следует обладать недюжинным политическим чутьём.

– И беспримерной дерзостью, милорд, – улыбнулся Черчилль. – Это мне, кстати, весьма импонирует. Вы совершенно правы. Но если такая дерзость объективно следует в фарватере нашей европейской политики, почему бы не оказать ей содействие? Тем более, повторяю, это принесло нам немалые дивиденды. Как бы там ни было, «Фалкон» – это британский капитал, а значит, и британское влияние.

– Хотелось бы, чтобы вы не ошиблись и на этот раз, сэр Уинстон, – король снова поднял сигару.

У него возникло стойкое ощущение, что оба – и адмирал Синклер, и Черчилль – пытаются «продать» ему Андорру, чтобы увести его от чего-то очень важного – если не главного. Эдуард разозлился. Да, иногда я совершаю необдуманные поступки, но таковы все люди, и вы, джентльмены – не исключение. Но я не кретин и запутать себя не дам, подумал он. Не дам. Понятно?!

– Разумеется, милорд. Всё именно так и обстоит, уверяю вас.

Не уверен, подумал Синклер. Совершенно я в этом не уверен. Но внешне остался спокойным, не проронив ни слова.

Эдуард откинулся в кресле и подхватил почти потухшую сигару:

– Блестяще. И как им удалось это, если не секрет?

– Нам совершенно случайно посчастливилось узнать, что этот самый мистер Гур накануне андоррских событий провёл несколько дней в Ватикане. Собственно, после этого…

– В Ватикане, – посмотрел на Черчилля король. – Князь Константин. Урхельский епископ, берущий под козырёк. Конечно. Проклятье. Каким же образом?! Он что же, – встречался с Понтификом?! Но ведь русские – православные? При чём тут вообще русские?! Какая связь?!

– Э-э-э… Не вполне ясно, ваше величество.

– Так проясните, чёрт возьми!

– Не вполне ясен механизм, ваше величество…

– Да что вы заладили, адмирал – не вполне да не вполне?! – Эдуард начал терять терпение. – Ну, хорошо. И что же? Поподробнее о банке, пожалуйста.

– Интересно, все должники банка очень аккуратно и в срок возвращают займы. За последние два года не было ни одного случая отказа или обращения в суд. Мы подозреваем, что эти люди – эта армия, – применяют к проблемным клиентам банка… Скажем так, – нестандартные методы убеждения.

– Но никто не жаловался ни разу?

– Нет, ваше величество.

– Действительно. Крайне, я бы сказал, интересно.

– Да, эта ситуация нас тоже, признаться… Не то, чтобы беспокоит, но… В принципе, они весьма лояльны. Дело в том, ваше величество, что мы не имеем возможности проникнуть в эту структуру.

– Это почему?!

– Это армейское подразделение, ваше величество. Состоит, как я уже имел честь довести до вашего сведения, исключительно из бывших русских военных. Там есть и молодёжь, из этих кадетских и юнкерских училищ, учреждённых ещё правительством Юга России в изгнании, бароном Врангелем.

– Ну, ничего себе, – король в избытке чувств ухватил себя пальцами за гладко выбритый подбородок.

– Эти люди совершенно не идут ни на какие контакты. Формальным же образом мы не имеем пока повода предъявить им претензий.

– Их деятельность ограничивается только банковской сферой?

– Трудно сказать что-нибудь определённое, ваше величество, – покачал головой Синклер. – Есть подозрение, что некоторая часть военных и гражданских училищ для детей русских эмигрантов получают дотации от «Фалкона». В основном – в Чехословакии и Югославии, а также во Франции. Правда, доказательств этому нет. Нет и цифр. Недавно бежавший от большевиков писатель-монархист Солоневич, – Синклер произнёс трудную русскую фамилию по слогам, – сейчас работает для нескольких изданий… Я читал некоторые главы из его публикуемой по частям «Народной монархии». Если вы желаете, ваше величество, я могу ознакомить вас с переводом. Чрезвычайно любопытное произведение. Есть мнение, и тут без «Фалкона» не обходится. Правда, они крайне осторожны. Не оставляют буквально никаких следов. И ещё именно поэтому я полагаю, что мы имеем дело с очень хорошо организованной и тщательно законспирированной структурой вроде Русского Обще-Воинского Союза, только не в пример более сплочённой, куда лучше финансируемой и гораздо более гибкой. Причём эта структура явно не стремится раньше времени заявлять о себе и о своих целях. И потом – Андорра, ваше величество.

– Просто сказочный авантюризм. Невероятно. И какова роль графини во всей этой истории?

– Графиню и этого… Э-э-э… Мистера Гура… Насколько я понимаю, их связывают весьма тесные взаимоотношения. Я бы сказал, в некотором роде романтические.

– Что, на самом деле, неудивительно, – добавил Черчилль, улыбаясь, видимо, каким-то своим мыслям.

– Минуточку, сэр Уинстон. Адмирал? Это действительно имело место – роль леди Рэйчел и этого… мистера Гура в истории с резидентурой Коминтерна?

– Да, ваше величество. Леди Рэйчел в тот момент, конечно же, никакой активной роли не играла и играть не могла. Она выступила лишь в качестве номинальной главы «Фалкона». Но всё остальное – правда. Самое, конечно же, потрясающее – это до сих пор не прояснённая роль барона Ротшильда. Мы думаем, резидентом Коминтерна был именно он, хотя, конечно, никаких доказательств не существует. Вы же понимаете – даже если это так на самом деле, семья никогда не позволит сколько-нибудь тщательно это расследовать. Коминтерновская банда действительно орудовала прямо у нас перед носом, ворочала миллионными капиталами и вообще хозяйничала, как хотела. А этот… Гур со своими русскими разделался с ними буквально в считанные дни. Они даже опомниться не успели.

– Как и мы.

– Совершенно верно, ваше величество.

– То есть этот человек оказал нам услугу? – приподнял брови король.

– Услугу? – Адмирал вздохнул. – Пожалуй, это не совсем верное определение. Если бы такую операцию провели люди из разведки, они были бы представлены к наградам, ваше величество!

Черчилль бросил снисходительный взгляд на адмирала. Не нравится мне его демонстративная ирония, подумал король. Интересно, что стоит за этим?

– Почему же это не было сделано в отношении мистера Гура?

– Но… он ведь даже не подданный Великобритании, – развёл руками Синклер. – И не имеет никакого отношения к государственной службе. И вообще – всё это достаточно скучная рутина, ваше величество. Не стоит ровным счётом никакого вашего внимания.

– Не думаю, – проворчал король. – Не думаю, мой дорогой адмирал. Вернёмся к этому моменту позже, – король снова повернулся к Черчиллю. – Что вы можете ещё добавить, сэр Уинстон? О графине Дэйнборо.

– Я был знаком с её покойным супругом. Достойнейший и храбрейший человек. Жаль, он погиб так нелепо и неожиданно. А леди Рэйчел – милейшая женщина, умница и прекрасная собеседница. Её мать, кстати – русская.

– Какая интрига, – улыбнулся король.

– Да, всё весьма и весьма переплетено в этой истории, – Черчилль погасил сигару и взял со столика бокал, чуть пригубил, снова поставил на прежнее место. – Да, так вот. Насколько я мог уяснить, этот… мистер Гур – тоже, разумеется, русский. Причём, вероятнее всего, дворянин не из самых последних.

– Вот как?!

– Некоторые косвенные факты позволяют если не утверждать, то говорить об этом, – поспешил вмешаться Синклер. – Разумеется, в отношении таких персон никогда ничего нельзя утверждать со всей определённостью, но… Насколько я могу судить, эти его люди подчинялись – и до сих пор подчиняются – ему беспрекословно. А флотские офицеры в России – это, милорд, элита из элит! Так повелось, кажется, ещё со времён Петра Великого. Вторая гвардия. А этот… Мистер Гур… Слишком молод, чтобы воздействовать на них авторитетом своего боевого опыта. На людей, прошедших через ад русской гражданской бойни, очень трудно как-либо воздействовать. Значит, что-то ещё. Ходят очень странные слухи… – Синклер посмотрел сначала на Черчилля, потом на короля.

– Это чушь, – Черчилль поморщился. – Абсолютный нонсенс.

– Ну-ка, ну-ка, – подбодрил Эдуард начальника разведки. – Что там ещё?

– Ходят слухи, и довольно упорные, что этот Гур… э-э…

– Да скажите уже хоть что-нибудь, адмирал, – рассвирепел король, сохраняя на лице выражение благожелательного любопытства.

– Что он – чудом спасшийся сын русского царя, – выпалил, наконец, Синклер, и, достав платок, вытер испарину со лба. – Мы проверили, что можно… Но, милорд… Когда речь заходит о русских, никогда нельзя быть ни в чём до конца уверенным. Никогда.

– Сколько ему лет? – обратился к Синклеру король.

– Не знаю, ваше величество. Я полагаю, что он ровесник графини, а если и старше, то ненамного.

– Да-да, он совсем молодой человек, что нисколько не мешает ему быть настоящей продувной бестией, – улыбнулся, выпустив дым изо рта, Черчилль.

– А графиня?

– Графине двадцать семь.

– Что?!

– Да, сэр, – кивнул Черчилль. – Я давно знаком с доктором Хадсоном, который наблюдал графиню после несчастного случая, происшедшего с ней… Похоже, этот молодой человек произвёл на него совершенно неизгладимое впечатление.

– Как и на вас, судя по всему. Это тот самый доктор Хадсон, горячий сторонник массажа и иглотерапии, который своими чудесами поставил с ног на голову весь бомонд?

– Именно, ваше величество. У него действительно впечатляющие результаты.

– А сама графиня что-нибудь говорит по этому поводу?

– Леди Рэйчел практически ничего не рассказывает о нём, поскольку уверена, что это может ему повредить, ведь он находится сейчас в Москве.

– В Москве?! – Эдуард сделал вид, что удивлён, и понял, что сделал правильный ход: для Синклера это заявление тоже, кажется, оказалось неприятным сюрпризом.

– Да, – подтвердил Черчилль. – Это мне достоверно известно.

– А как же его русские приятели, которые составляют так называемую «службу безопасности» «Фалкона»?! – спросил Синклер. – Ясно, что они действуют автономно, но ведь при этом они выполняют его планы. Не так ли, сэр Уинстон?

– Чепуха.

– Как вы это назвали? Служба безопасности?! В банке? Новое слово в финансовой науке! Каков же этот план?

– Неизвестно, ваше величество. Понятно лишь, острие этого плана направлено против большевиков и большевизма.

– Адмирал, вы просто помешаны на большевиках и шпионаже. Здесь?! Это смешно, ей-богу. Какой план?! О чём вы говорите?!

– Погодите, дорогой сэр Уинстон. А детальнее?!

– К сожалению, мы не имеем никакой более подробной информации, – допрос короля начал уже не на шутку раздражать адмирала. – Мне совершенно ясно – поглощение «Бристольского Кредита» было эпизодом финансовой войны лишь формально. Ну, и уже упомянутая поддержка русских везде и во всём… На этом основании мы осмелились сделать подобный вывод. В то же время все наши умозаключения – не более, чем в некотором роде инсинуации. «Фалкон» – неприступная крепость и внутри, и снаружи. Они не нарушают никаких законов, их сделки безупречны, а отчётность безупречна эталонно. Заправляет всем этим некий Оскар Брукс, бывший некогда сотрудником «Бристольского Кредита», а потом имевший крошечную брокерскую контору в Сити, впрочем, пользовавшийся репутацией болезненно честного малого. А вот в «Фалконе» он, вероятно, развернулся, как следует. Его тоже связывают каким-то образом с этим Гуром… Никаких формальных претензий к графине Дэйнборо никто предъявить не в состоянии, в том числе и Скотланд-Ярд. Не можем же мы её допрашивать, как какую-нибудь торговку, – Синклер опять покосился на Черчилля. – Её брат в силу юного возраста ничего просто не может знать. Да они и являются исключительно формальными владельцами, всё находится в руках администрации и совета акционеров, возглавляемых этим самым Бруксом. Собственно, это вообще не наша прерогатива – финансовые и уголовные расследования, для этого существуют налоговое и полицейское ведомства. Что же касается нас – разумеется, мы работаем над тем, чтобы всемерно усилить наше влияние на правительство Андорры.

– Погодите вы про Андорру, адмирал. То есть, избавившись от резидента Коминтерна, мы получили взамен – что же мы получили, чёрт возьми?!

– Нет-нет, ваше величество. Я подозреваю, что они просто не желают с нами связываться.

– Почему? Допустим на мгновение, что ваши, адмирал, подозрения о существовании некоего плана, направленного против большевиков, обоснованы. Не логично ли было бы с их стороны искать с нами сотрудничества в деле борьбы с Советской Россией? Или нам – предложить подобное сотрудничество им?

– В том-то всё и дело, ваше величество.

– В чём?

– Они не борются с Советской Россией. Их враги – большевики. Так мы полагаем, ваше величество.

– Ах, вы полагаете, – покивал Эдуард. – Замечательно, что вы, адмирал, так много всего полагаете. Вопрос не в том, что вы полагаете. Вопрос в том, знаете ли вы хоть что-нибудь, чёрт вас подери?! Большевики, Россия… Это разве не одно и то же?!

– Нет, ваше величество. Большевики – не Россия. Как и Россия – не большевики.

– Адмирал. Я был бы глубоко признателен вам, если бы вы пояснили эту вашу великолепную мысль.

– Милорд. У Британии, как вам, безусловно, известно, нет вечных друзей, а есть вечные интересы.

– Это я выучил примерно в том же возрасте, что и вы, адмирал, – дёрнул щекой король.

– А эти русские выучили нечто весьма похожее. У России только два союзника. Её армия и флот. Сотрудничая с нами, они будут подвергать опасности интересы России. И не важно, какое правительство там заседает. Они убеждены, что должны сами решать свои проблемы.

– Гм. Это неплохо. Достойная позиция.

– Они консолидируются и готовятся, – заявил Синклер.

– К чему же?

– Вполне вероятно, к войне, ваше величество.

– Банк?!? К войне?! С кем?!? – король в изумлении посмотрел сначала на адмирала, а затем – на Черчилля, стряхивающего столбик пепла с сигары с с таким выражением лица, словно на свете не существует более увлекательного и важного занятия.

– С кем угодно, ваше величество.

– Ну, ещё бы, – Эдуард издал короткий смешок. – Какая прелесть. Просто детективный сюжет, совершенно в духе Филипса Оппенгейма , – он покачал головой. – И что же вы предпринимаете, адмирал?

– Ну, поскольку никакой явной угрозы для нас с их стороны не исходит, мы наблюдаем. Разведка – это всегда процесс, ваше величество. А результат, – он развёл руками.

– Вот именно, – насмешливо прищурился Эдуард. – В отличие от вас, у этих людей результат не замедлил последовать.

– Это же русские, ваше величество. Они всегда идут напролом.

Некоторое время тишина царствовала в кабинете. Наконец, Эдуард затушил изрядно укоротившуюся сигару:

– Позвольте мне резюмировать, адмирал. Итак, частное лицо, о котором ничего толком не известно даже шефу разведки, сначала устраивает государственный переворот в центре Европы, сажает на трон свою марионетку…

– Ваше величество, Константин – вовсе не марионетка!

– Я давал вам возможность высказаться, адмирал, – холодно оборвал Синклера король. – Пусть не марионетка. Ещё неизвестно, насколько это лучше. Мало того! Он создаёт законспирированную полувоенную – или просто военную – организацию, овладевает финансовой структурой, входящей в дюжину крупнейших в Британии, расправляется с Ротшильдом – был тот резидентом Коминтерна или нет, установить, как я понимаю, невозможно, – входит в доверие аристократических слоёв нашего общества, через графиню Дэйнборо, – за какой же срок?

– Э-э… По моим сведениям, он появился в Лондоне в начале апреля тридцать четвёртого. А история с Бристольским кредитом случилась в конце октября того же года, хотя, если считать началом всего кампанию в прессе, она началась в июле.

– Просто невероятно. Невероятно. Ну, хорошо. Пускай, – король коротко посмотрел на Черчилля и едва заметно усмехнулся. – Неважно. Итак, этот человек, проделав всё это, опять исчезает, и мы не знаем, где он и чем занят. И какие у него планы – на самом деле. Вам не кажется, адмирал, что это просто вопиющее безобразие?

– Мы знаем, где он, ваше величество, – адмирал тоже посмотрел на Черчилля, – и примерно догадываемся, чем он за…

– Вы примерно догадываетесь, адмирал, но ни черта не знаете, – насмешливо махнул рукой Эдуард. – Всё, что вам известно, состоит из тщательно дозированной дезинформации, перемешанной с совершенно дичайшими выдумками. В том самом виде и в той самой пропорции, в которой этот, без всякого сомнения, весьма примечательный молодой человек исхитрился вам скормить. А теперь вы, не удосужившись даже разжевать как следует, пытаетесь запихнуть это дерьмо мне в рот. Так вот, адмирал. Пока что я ещё ваш король, нравится вам это или нет.

– Ваше величество!

– Помолчите и послушайте меня! Я желаю знать обо всей этой истории абсолютно всё, расписанное буквально по минутам. Вам ясно?

– Так точно, ваше величество.

– И не вздумайте спугнуть этих ребят или, того хуже, навредить их усилиям. Это приказ.

– Слушаюсь, милорд.

– Превосходно. Можете быть свободны, адмирал. Не смею вас больше задерживать.

Проводив насмешливым взглядом расплывшуюся фигуру адмирала Синклера, король повернулся к Черчиллю:

– Вы что-то наверняка хотели сказать, сэр Уинстон. Что-нибудь важное. И, несомненно, не желали произнести ни звука в присутствии адмирала. Слушаю вас с огромным вниманием, дорогой сэр Уинстон.

– Вы совершенно правы, милорд, – кивнул Черчилль, бросив на короля быстрый, настороженный взгляд. Хватка Эдуарда его насторожила. – Всё, что говорил здесь адмирал Синклер – не более, чем его догадки и результат самой обыкновенной паранойи. Сплошное нарушение принципа Оккама, и ничего больше.

– Чудесно. Продолжайте, мой дорогой сэр Уинстон, продолжайте.

– Ваше величество, – Черчилль не отвёл глаз от взгляда короля. – Я настаивал и продолжаю настаивать сейчас, чтобы леди Рэйчел ни во что не впутывали. И дело не только в том, что я доверяю графине, как женщине выдающихся достоинств.

– Да? – удивился Эдуард. – А я, кстати, слышал, что она…

– Это чепуха и глупые выдумки завистников, милорд.

– Хорошо, – легко согласился король и улыбнулся. – Так что же?

– Я повторяю – всё это чистой воды шпиономания и паранойя. Конечно, не стоит уподобляться старому ослу Саймону и выдавать красному шпиону британский дипломатический паспорт…

– А это ещё что за история?! – опешил король.

– О, это, в своём роде, замечательная история, милорд, – хмыкнул Черчилль. – Сэр Джон, будучи главой Foreign Office, выдал дипломатический паспорт человеку, которого считал сыном британского аристократа, проживающего в Канаде. Как выяснилось в прошлом году, этот «аристократ» был вербовщиком из ГПУ. Конечно, мы не стали раздувать из этого большой скандал, а просто аннулировали паспорт. А мистер Гур – никакой не шпион. Вся история – сплошной любовный роман, и ничего больше.

– Что вы говорите, – вежливо улыбнулся Эдуард. – Неужели?

– Это именно так, милорд. Я не скрою от вас: если бы я не наблюдал всё это своими глазами в процессе развития, я полностью разделил бы ваш скепсис. Однако – это именно любовный роман, милорд. Всё началось с гибели графа Дэйнборо. «Бристольский кредит» каким-то образом сумел завладеть имуществом графа, обманув бедную девочку, после чего ей пришлось буквально бороться за жизнь – и не только свою: у неё на руках остался этот мальчуган, её брат. Как я уже говорил, графиня – совершенно потрясающе обаятельное существо, само очарование. Благодаря её природному обаянию ей и удалось не только выжить, но даже в некотором роде крепко утвердиться на ногах. Ну, а потом – появился этот мистер Гур. Узнав о роли «Бристольского кредита», он решил его уничтожить, что и проделал с неподражаемым изяществом – действительно в стиле Робина Гуда. После чего уединился с графиней в поместье Мероув Парк – они даже в свете показывались всего несколько раз.

– А как же история с Ротшильдом?

– Это удивительное, уникальное, в своём роде, совпадение обстоятельств, милорд. «Бристольский кредит» был кошельком Ротшильда в его деятельности как резидента Коминтерна. Они действительно финансировали массу большевистских, – назовём это обтекаемо, – мероприятий здесь, в Британии. Что же касается фантастических успехов «Falcon Bank and Trust», то они, опять же, продиктованы исключительно личным обаянием леди Рэйчел. Что же касается этой самой «армии» – вряд ли можно назвать армией несколько десятков русских ветеранов, вся задача которых – развлекать юного графа Роуэрика и заменить ему кадетскую школу. Поверьте, милорд, их содержание обходится ничуть не дороже Итона. А то, что они числятся гражданами Андорры, это и вовсе – совершеннейший цирк.

– Какова вообще связь всего этого с Андоррой? Почему именно «Фалкон» их кредитует? Тоже случайность?

– Мир тесен, милорд, а земля – шар, – пожал плечами Черчилль. – Этот самый князь Константин, авантюрист, безусловно, из авантюристов, – какой-то не то дальний родственник, не то старый, петербургский ещё знакомец нашего Гура. Вот и всё.

– Так просто?! Служба безопасности, сэр Уинстон.

– А, оставьте, милорд, – махнул рукой Черчилль. – Это всё просто игра, и только. Упускать их из поля зрения, разумеется, не следует. Однако говорить об опасности, серьёзности – невозможно. Скорее, напротив. Пусть Синклер и наблюдает, только не очень демонстративно: всё-таки графиня совершенно ни в чём не замешана, зачем её волновать? У бедняжки и без нас хватает забот, да ещё она с ума просто сходит от беспокойства за этого парня: Советская Россия – не курорт, да и отправился он не на прогулку.

– А Ротшильд?

– Мистер Гур утверждает, что агенты Коминтерна и ГПУ много лет назад убили его мать, чтобы завладеть их семейной реликвией. Не знаю, так ли это, но очень похоже на правду. В конце концов, он же не виноват, что действительно наскочил на самое настоящее шпионское гнездо с этим Ротшильдом, не так ли? А в Ватикане он действительно побывал, но если с кем и встречался, то исключительно с архивариусами и библиотекарями – искал мальтийские корни своего отца и этой самой реликвии. Это кольцо, которое мужчины в их семье дарят невесте, потом оно переходит по наследству к жене или невесте старшего сына. Похоже, кольцо побывало у Ротшильда, а затем снова отправилось в Россию. Вот это самое кольцо он в настоящее время и разыскивает.

– Не могу поверить, что вы всё это говорите всерьёз, сэр Уинстон.

– Разве романтические увлечения не знакомы вам самому, милорд? – удивился Черчилль. – А этот мистер Гур – презанимательнейший персонаж, надо заметить. Необычайно, просто фантастически колоритная и обаятельнейшая личность. Великолепный спортсмен, фехтовальщик, потрясающе удачливый игрок, но без фанатизма, красавец, – в общем, мечта любой светский дебютантки. Эдакий коктейль из графа Сен-Жермена, полковника Лоуренса , Ланселота и Великого Мерлина. Лет двести назад он выглядел бы, возможно, несколько зловеще, с этим своим пронзительным взглядом, а то и демонически. Но сегодня?! Просто не о чем говорить.

– И графиня вызывает у вас нежные чувства.

– Я и не пытаюсь этого скрыть, – кивнул Черчилль. – И Эндрю, юный граф Роуэрик, её брат, совершенно замечательный мальчуган. Кстати, когда графиня пару лет тому назад сломала себе спину во время игры в поло, все думали, что ей конец. А этот… мистер Гур просто вытащил её с того света.

– Сломала спину?! Каким же образом ему удалось её, как вы говорите, вытащить?!

– Этого тоже не знает никто, – вздохнул Черчилль. – Вытащил – и всё.

– И что же дальше? Как же любовный роман?

– Я думаю, юноша найдёт своё кольцо и вернётся, – улыбнулся Черчилль. – Или изготовит где-нибудь в Италии отличную копию, – слава Богу, сохранился рисунок, весьма подробный. И всё будет прекрасно.

– Невероятно. Какой-то, действительно, Робин Гуд – и волшебник ещё к тому же. Хорошо, сэр Уинстон, – король, видимо, решил что-то. – Благодарю вас за то, что уделили мне время.

– Всегда к вашим услугам, милорд, – Черчилль, кряхтя, выбрался из кресла и пожал протянутую руку короля.

Надо бы сообщить миледи об этом разговоре, подумал Черчилль. Надеюсь, дурачок Виндзор, – Черчиллю было неприятно думать о своём собеседнике как о монархе – успокоится достаточно быстро. Как же он раздражает меня! Ещё и Синклер со своей паранойей – только этого мне не хватало. Старый болван. Черчилль поморщился и, немного прихрамывая – побаливали суставы – прошёл мимо ливрейного лакея, стоявшего у выхода из королевского кабинета. Лакей проводил лорда Мальборо безразлично-отсутствующим взглядом.

Разговор с Синклером и Черчиллем, заинтриговав короля до невозможности, всё-таки его утомил. Эдуард не очень-то любил заниматься государственными делами, да ещё и вникать в детали. Королю претила сама мысль о том, чтобы впустить все эти шпионские страсти в собственный внутренний мир. Но всё-таки – я пока ещё король, подумал он. Хочу я этого или нет. И эта история… Интуиция говорила – да что там, истошно вопила ему прямо в ухо! – эта история что-то важное несёт в себе. Важное, в первую очередь, для его, Эдуарда, собственной судьбы, собственной жизни. Знать бы ещё, что?

Он вызвал руководителя своей личной канцелярии. Этот человек, похожий на страуса, был ему почти неприятен, при всей своей полезности и незаменимости. Почти. А собственно говоря, почему? Неприятен – чем? Может быть, тем, что он не был назначен им самим, а «перешёл по наследству» к нему от покойного отца? Эдуард вообще недолюбливал разведчиков, несмотря на лояльное отношение общества к людям этой профессии, среди которых было немало аристократов, – тот же Черчилль, например. Руководитель личной его величества канцелярии – вовсе не архивариус или придворный чиновник, как могло бы показаться, исходя из невнятного названия самой должности. Вовсе нет. Артур Глокстон – разведчик. И по званию, и по призванию. Можно сказать, милостью Божьей.

– Присаживайтесь, Артур, – король указал на кресло напротив себя.

– Благодарю, ваше величество, – Глокстон поклонился, улыбнулся одними губами и сел. – Я готов, ваше…

– Просто «сэр», Артур. Ведь мы договаривались, не так ли?

Это была вовсе не попытка стереть границу, несмотря на тон и форму. Эдуард терпеть не мог формул, которые мешали ему добираться до сути. Чем больше было таких формул, тем больше выходил из себя король. Государственные дела требовали от него невероятного, ненавидимого им напряжения. Он не имел к ним привычки. Вот как сейчас.

– Разумеется, сэр.

Глокстон, конечно же, знал об этой его слабости. Он всё знает, подумал Эдуард. Презирает меня, считает недостойным наследовать трон Империи. Самое смешное, что я сам так считаю. И тем не менее, мы оба не можем, не имеем права… А что, если попробовать? Король улыбнулся. Он всегда слыл хулиганом и потрясателем устоев.

– Скажите, Артур. Что вам известно о графине Дэйнборо, «Фалконе» и… мистере Гуре?

– Сэр? – удивился Глокстон. Удивился, а не сыграл удивление.

Король увидел это. С тех пор, как он познакомился с Уоллис… С тех пор, как он полюбил эту женщину, – чёрт возьми, будем же называть вещи своими именами! – король заметил, что чувства его обострились. Иногда до такой степени, что он сам этому поражался. Это касалось отнюдь не только его чувства к самой Уоллис, но, пожалуй, не в меньшей степени и всего остального. Он стал замечать запахи и звуки, на которые раньше не обращал внимания. Он стал совсем по-другому смотреть на детей. Или я просто старею, подумал король. Ну, как бы там ни было.

– Не нужно, Артур, – мягко проговорил король, доверительно наклоняясь к Глокстону. – Вы же знаете, что у меня только что были Черчилль и Синклер. И я знаю, что вас это удивило. Не так ли?

– Да, сэр. Признаюсь. Удивило.

– Вы никогда не считали меня способным нести бремя короны, Артур.

– Сэр!

– Не нужно, не нужно, – поморщившись, король жестом усадил взвившегося было Глокстона. – Я и сам, сознательно и не слишком, тоже это чувствую. Я чувствую, что мир изменился, Артур, и изменился трагически быстро и бесповоротно. Пришло время других людей… Время монархий – прежних монархий – прошло. Нужны совсем другие, новые короли, а я… Я воспитан совсем не так, как следует. Вы думаете, я не ощущаю той угрозы, что со всех сторон надвигается на Империю? Ощущаю, мой дорогой Артур, и ещё как. Но я… Боюсь, что нация ждёт от меня больше, чем я в состоянии дать ей. Если бы я чувствовал в себе достаточно сил, – но я не чувствую. А ещё – у меня хотят отобрать Уоллис. Но ведь она, и только она даёт мне силы… Разве может в наш век король стоять в одиночку перед нацией и Господом, Артур? Монарху нужна опора. Не просто преданные слуги, не просто супруга. Женщина, любовь к которой – и любовь которой – помогает расправить крылья, встретить вызов с гордо поднятой головой! Вы понимаете, о чём я говорю, Артур?

– Да, сэр, – Глокстон провёл указательным пальцем по внутренней стороне туго накрахмаленного, сжимающую его морщинистую шею воротничка. – Кажется. Кажется, понимаю. Если вы расскажете мне, что произошло, я думаю, мне будет легче понять это ещё лучше.

Король поведал ему о письме мальчика и передал – покороче – содержание своей беседы с Черчиллем и директором разведслужбы:

– Я хочу, чтобы вы проверили эту информацию как можно тщательнее. Мне кажется, за всем этим стоит нечто большее, нежели банальная авантюра с недружественным поглощением путём рискованной биржевой игры.

– Разумеется, сэр.

Глокстон задумался. Интерес короля к этому делу вдруг странным, совершенно неожиданным образом высветил в его мозгу картину событий. Неожиданно для себя, быстро проанализировав известное ранее и услышанное только что, он понял – король прав. И его непоколебимая доселе уверенность в королевском легкомыслии и поверхностности в государственных делах вдруг рухнула, словно карточный домик, – хотя ровно час назад представлялась ему незыблемой, как вечные скалы Дувра. Поражённый этим открытием едва ли не больше, чем ошеломляющей искренностью короля, Глокстон проглотил комок в горле и кивнув, повторил:

– Конечно, сэр. Вы можете положиться на меня, сэр. Само собой, это строго конфиденциально.

– Я рад, что мы так быстро нашли общий язык, Артур, – улыбнулся король.

– Я… вы позволите, сэр? – в голосе Глокстона зазвучала доселе незнакомая королю хрипотца.

– Позволю, Артур.

– Я хотел бы попросить прощения у вашего величества, – Глокстон поднялся и склонил голову.

– За что же, друг мой? – король улыбнулся.

– Я редко ошибаюсь, милорд. Но сегодня я понял, что ошибался. Долго. И… вы можете располагать мной, как вашему величеству угодно. В полной мере. Я надеюсь, что смогу исправить ошибку.

– Спасибо, дружище, – король тоже поднялся. – Узнайте всё как можно скорее. И помните – я на вас не сержусь.

– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Глокстон явился с докладом через неделю. Когда король увидел его лицо, то понял: Глокстон принёс ему бомбу. Он ещё не представлял себе, какого размера и мощи заряд в этой бомбе, но то, что это бомба, у него не осталось ни капли сомнений.

– Сначала несколько слов о мистере Гуре, «Фалконе» и графине Дэйнборо. Про Андорру, я полагаю, вам уже известно?

– Да. Не так много, как хотелось бы, но, как я понимаю, это от нас не очень-то зависит.

– В некотором роде, сэр. Практически всё, что докладывали вашему величеству сэр Уинстон и адмирал Синклер, соответствует истине.

– То есть?!

– То есть, сэр, правы оба этих благородных джентльмена. Адмирал Синклер – не параноик, а просто не слишком удачный руководитель разведки. И то, что удалось ему выяснить, вполне соответствует его возможностям. Но правда и то, что докладывал вам сэр Уинстон, милорд. Всё зависит от того, под каким углом зрения оценивать происходящее.

– То есть – и шпионский роман, и любовный?!

– Не вижу ничего удивительного, милорд, – без тени улыбки на лице кивнул Глокстон.

– И «Falcon Bank and Trust» – действительно успешное предприятие?

– Более чем, милорд. Кроме того, я, кажется, начинаю понимать, каким образом они добиваются столь потрясающих успехов. На самом деле это просто, как всё гениальное.

– То есть?

– Связь, сэр. Связь и информация. Это самое первое. Они установили корреспондентские отношения со множеством маленьких и крошечных банков, брокерских и меняльных контор и так далее. По всей Европе, в Швейцарии, Америке, – везде. Ну, и, конечно же, Андорра, как суверенная территория, представляет для них громадный интерес. Удивительно вовремя они уловили этот момент, сэр… Да, извините. Для консолидации кредита им требуются в разы меньше времени, чем солидным банкам . Второе. Они финансируют дела, от которых любые другие банки держаться подальше. Просто потому, что рискуют гораздо меньше.

– Я не понимаю, признаться.

– Их банки-партнёры не принадлежат им, сэр. Каждый из них рискует незначительными деньгами, а все вместе собирают громадные средства. Полномочия о принятии решений делегированы Бруксу и графине. Их русские обеспечивают своевременный и полный возврат денег. Проценты выше, чем в других банках, но не намного. Их эта самая служба безопасности – не что иное, как разведка, сэр. Они ведут досье на всех своих клиентов, собирают сведения, ложащиеся в основу решения о кредите. Процентные ставки всегда разные. В этих банках, где только можно, работают русские мальчики и девочки из эмигрантских семей – закончившие лучшие университеты и школы. Это как паутина, сэр. Боюсь, что мало кто может с ними соперничать, сейчас – во всяком случае. Безусловно, со временем у них появится немало эпигонов, но первые всегда снимают сливки.

– Служба безопасности, – задумчиво повторил Эдуард. – Дьявольски любопытно, Артур. А что происходит с теми, кто не может вернуть кредит?

– Некий процент ошибок, конечно, неизбежен. Но он непристойно мал, сэр.

– Почему?

– Трудно сказать однозначно. Тщательный анализ, чутьё – вероятно. Думаю, всё вместе. Им ещё, ко всему прочему, фантастически везёт. В банковской кухне это – весьма значительный фактор. Кроме того. После Великой Депрессии всё сильно изменилось, сэр. Я понимаю, что вы весьма далеки от экономических проблем, но…

– Давайте, давайте, Артур. Мне теперь не удастся, судя по всему, держаться на расстоянии от чего бы то ни было.

– Дело в следующем, сэр. Сегодня мелким предприятиям, особенно семейного типа, очень сложно получить кредит на развитие. Кризис ударил не только по производственной сфере и сфере, так сказать, материальных услуг, но и по финансовой, это понятно. Банки гораздо охотнее идут на сотрудничество с акционерными компаниями, компаниями, где они в состоянии эффективно влиять на производственные и экономические решения. С ними легче работать. А «Фалкон» очень активно занимает эту стремительно освобождаемую крупными банками нишу.

– Зачем? Разве их деятельность похожа на благотворительность?

– Никоим образом, сэр. Их аналитический аппарат много говорит о процессе «дегуманизации капитала». Так они называют это. Процесс, при котором перемещение огромных средств с континента на континент занимает минуты, необходимые на то, чтобы набрать телефонный номер или отправить телеграмму. Они утверждают, что при этом теряется та связь хозяина предприятия и его работников, направленная на рост взаимного благосостояния, которой так сильна была всегда наша система.

– Забавно… Нечто вроде народного капитализма, Артур?

– Именно так, сэр.

– Но ведь без крупного производства мы никуда не двинемся.

– Никто и не утверждает обратного, сэр. Речь идёт о так называемой «теории экономического равновесия». Баланс необходим, но это должен быть именно баланс, а не перекос в ту или иную сторону. Очень интересно, сэр. И пользуется популярностью. Вот, например, ещё одна цитата из статьи «Дэйли Морнинг Ревью», которая контролируется «Фалконом»…

– Вы положительно добиваетесь моей смерти, Артур, – проныл Эдуард.

– И всё же вам необходимо это выслушать, сэр, – сурово заявил Глокстон.

– О, Господи! Ну, хорошо. Давайте. Я попытаюсь.

Глокстон извлёк из своей безразмерной папки очередной документ:

– Абзац из редакционной статьи, сэр. Статьи, приуроченной к международному Дню Труда, сэр, первому мая. – Глокстон покачал головой, словно удивляясь сам себе. – Концентрация капитала – сложный, многосторонний процесс, и всегда существует соблазн использовать его для того, чтобы быстро извлечь максимальную прибыль. Но при этом многократно возрастает опасность разрушить среду обитания, а этого допускать ни в коем случае нельзя. Бесконтрольно увеличивая концентрацию производства и централизацию распределения, мы делаем то же самое, что и коммунисты – мы лишаем человека свободы, самостоятельности, делая его рабом системы, стандарта, искусственного равенства. Наше общество – общество свободных людей, независимых хозяев своей жизни, своего дела и своего слова. Это равновесие, и это хрупкое равновесие, которое легко нарушить, но очень трудно восстановить. Поэтому мы ратуем за внимательное, пристальное, благожелательное отношение к маленьким предприятиям, семейным делам, помогаем им выжить и выстоять. У сильного, большого всегда есть огромный соблазн использовать силу вместо правды. Мы, сознавая свою мощь и величину, противостоим силе на стороне правды. Это наше кредо, смысл и главное содержание нашей работы как финансового института – инструмента, принадлежащего людям и предназначенного для людей.

– М-м? Что это вообще такое?! Какая-то третья сила?!

– Так называемые микрокредиты, сэр. Их собственный термин. Пятьсот фунтов. Тысяча фунтов. Ничтожные проценты, списание долгов. Но – только в случае успеха. А не в случае банкротства.

– Какой-то… социализм наизнанку?!

– И если бы только это. «Falcon Industries» и «Falcon Inventions» являются источниками самого настоящего патентного шторма. В «Falcon Industries» часть из них проходит техническую апробацию и доводится до предпромышленных образцов. Охота за изобретателями, инженерами и техниками идёт по всему миру.

– И что, этим тоже занимается графиня?!

– Нет. Некто Ладиагин. Бывший русский уполномоченный по оружейным поставкам.

– Опять русский. Невероятно!

– Это не всё, сэр. Новый проект уже начал работу, пока только в стадии эксперимента. Телевидение.

– Это тоже их выдумка?!

– Первые попытки применить эту идею на практике начались в Соединённых Штатах и в России, сэр. Под руководством русского академика… э-э-э… боюсь, произнести эту фамилию я не сумею. Са-во-ро-кин … Кажется, так.

– Я правильно понимаю открывающиеся перед нами перспективы, Артур? – прищурился Эдуард.

– Думаю, да, сэр, – улыбнулся Глокстон. – Искренне на это рассчитываю, сэр.

– Паутина, говорите? – задумчиво произнёс король, потирая пальцами подбородок.

– Да.

– И так быстро!

– Если мне позволено будет добавить – не только здесь, как я уже упомянул. Иногда всплывают факты, которые, когда сводишь их воедино, – Глокстон чуть приподнял плечи и поджал губы, не то восхищённо, не то осуждающе. – Имя Оливера Рассела вам что-нибудь говорит, сэр?

– Это, кажется, крупный американский промышленник?

– Не только. Ещё и финансист.

– И что же? Постойте, постойте. Что-то припоминаю… Какая-то странная история… Похищение…

– Три года назад в Нью-Йорке была похищена жена Рассела и двое его малолетних сыновей. Через сутки они были освобождены без единой царапины, что само по себе является чрезвычайной и редчайшей удачей. Полиция, разумеется, целиком записала этот триумф на собственный счёт. Правда, выкуп был всё же заплачен. Пять миллионов долларов, сэр.

– Н-да. Весьма!

– Рассел фантастически разбогател на торговле с большевиками. Вскоре после счастливого завершения истории с похищением сама миссис Рассел, до того ничем и нигде себя не проявившая, чьё лицо было известно разве что слугам и нескольким близким приятелям и приятельницам, учреждает и возглавляет Русское Бюро Комитета Дочерей Американской Революции в Нью-Йорке. Это самое Русское Бюро разворачивает прямо-таки бешеную антибольшевистскую работу. В красной прессе их называют не иначе, как «Американские Ведьмы». Они пикетируют большевистские сборища, собирают деньги для беглецов от Советов. А вот что пишет, например, «Лайф», – это отрывок из интервью с миссис Оливер Рассел… – Глокстон лизнул палец, – король поморщился от этого плебейского жеста, – и, перевернув несколько листков, поправил очки и прочёл: – Миссис Рассел… Заявляет… А! Вот. Наша мечта – Великая и Свободная Россия… Наши враги – не русские и тем более не Россия, а большевики Ленина и Троцкого, поработившие эту страну… Мы, женщины Америки, понимаем, что, лишь защищая Россию, мы сумеем защитить себя и своих детей… Каково?

– Ничего не понимаю, – Эдуард растерянно посмотрел на Глокстона.

– Рассел практически свернул свои дела с большевиками. Примерно в это же время в Лондоне появляется мистер Гур. Как будто бы из Венесуэлы. Так, во всяком случае, его рекомендовали в обществе. Потом графиня Дэйнборо становится у руля «Фалкона», и первым и главнейшим партнёром «Фалкона» в США делается «Нью-Йоркский Американский Банк». Как вы думаете, кому принадлежит контрольный пакет?

– «Фалкону»… Нет. Погодите. Расселу?!

– А ещё точнее – миссис Рассел. Эффектная женщина, любимица американцев, героиня, близкая приятельница миссис Рузвельт. И – знакомая, даже, кажется, подруга нашей маленькой графини. Во всяком случае, когда случилось несчастье – ну, это падение с лошади, – миссис Рассел примчалась в Лондон на всех парах и пробыла с графиней – и мистером Гуром, разумеется, – около месяца. Кстати, у графини Дэйнборо никогда не было и тысячной доли тех денег, что потрачены на «Фалкон» и провокационное банкротство «Бристольского Кредита». Конечно, дела «Фалкона» перед продажей шли далеко не блестяще, но не настолько. А при прочих равных «Бристольский Кредит» стоил как минимум в сто раз дороже, чем за него было уплачено. Да и при сверке отчётности выяснилось, что многие проблемы бессовестно раздуты ретивыми писаками с Флит-стрит . А потом, буквально три месяца назад, «Фалкон» приобретает Гонконгско-Шанхайский Банк.

– Это что-нибудь означает, насколько я могу судить по загадочному выражению вашего носа, дорогой Артур. Валяйте.

– В этом банке хранились – и хранятся до сих пор – порядка трёх четвертей тех денег, что находились у русских дипломатов и торговых представителей за пределами России на момент большевистского переворота.

– Это значительная сумма?

– Около трёхсот миллионов золотых царских рублей, сэр. Если исходить из довоенного обменного курса – порядка восьми рублей за фунт стерлингов – это составит примерно тридцать пять миллионов фунтов. Опять же – довоенных. Или пятьдесят – в сегодняшних ценах. Конечно, не все эти деньги лежат нетронутыми, но…

– Я понял, – Эдуард потрогал большим пальцем правой руки складку между бровей. – Чёрт знает что. Нет, в самом деле. Хотите сказать, этот самый мистер Гур?!.

– Без сомнения, он запланировал многие стратегические действия «Фалкона». Дело не только в «Фалконе» и в деньгах, сэр. Наш посланник в Хельсинки представил по моей просьбе информационную записку, в которой утверждает, что за последние два года с помощью маршала , его сына и неких неустановленных лиц в Суоми из Советской России эвакуированы несколько тысяч человек. В основном это молодёжь из тех, кто либо угодил в создаваемые большевиками лагеря трудовой повинности, либо те, кому по разнообразным причинам закрыты возможности для учёбы и работы России. Так называемые «лишенцы».

– Это ещё что такое?

– Это лица, которые лишены большевистским правительством тех или иных прав. Они не могут, например, поступить в университет, не могут занимать должности в государственных структурах, не могут быть учителями, воспитателями, служить в армии и так далее.

– Нет, всё-таки большевики – это… Я понимаю, они так защищают свою власть, но… Это ведь отвратительно, Артур, вы не находите?

– Совершенно согласен с вами, сэр. Вы позволите мне продолжать?

– Конечно. Вы полагаете, наш чудесный мистер Гур и тут приложил руку?

– Вам будет очень интересно узнать, что происходит с этими молодыми людьми дальше, сэр. Финляндия не резиновая, а финский язык…

– Не томите, Артур!

– Весьма обширная география, сэр. Европа, Америка. Лучшие университеты. Стипендии. Разумеется, анонимные.

– Опять мистер Гур. Или «Фалкон», что, собственно говоря, одно и то же. Да он же просто создаёт какую-то… параллельную страну?! Это ведь не просто помощь и поддержка эмиграции. Это что-то совершенно новенькое!

– Очень похоже на это, сэр. Доказательств у меня нет никаких. Не только, кстати, у меня – ни у кого вообще. Да их и не может быть, насколько я понимаю. Но и сомнений у меня тоже нет, сэр. Можете делать со мной, что хотите.

– Я подумаю об этом, Артур, – Эдуард отхлебнул немного бурбона и посмотрел на Глокстона. – А что большевики? Они что же, никак на это не реагируют?

– Отчего же, – Глокстон пожал плечами. – Они пытаются. Но дело в том, что их возможности не безграничны. Насколько я могу судить, роль этой самой службы безопасности весьма велика, именно её стараниями и создаётся некий кокон вокруг всей этой… конструкции. Видите ли, сэр. Моих возможностей явно недостаточно для того, чтобы отследить все хитросплетения связей и порядок обмена ударами. Не думаю, что такими возможностями обладает какая-нибудь другая секретная служба. Конечно, со времён Великой войны разведывательные органы у всех выросли неимоверно, но всё же возможности не безграничны. У большевиков направлений работы немало – и Европейский театр, и Восток, не говоря уже о том, что делается внутри России. А эти люди, – ведь они, как я понимаю, не лезут на рожон. Они очень аккуратно, вдумчиво и не торопясь, отстраивают свою систему. Структуры, в том числе эмигрантские, что входят в настоящий момент в эту паутину, не ведут никаких активных действий против Советской России, – ни террора, ни диверсий, ни даже сколько-нибудь заметной агитации. Иногда, правда, происходят весьма забавные вещи, отчего большевики приходят прямо-таки в неистовство.

– Например?

– Например, взгляните. Я совершенно случайно узнал об этом, сэр. Вот, пожалуйста, – Глокстон вынул из папки несколько открыток и протянул их королю.

– Что это? – приподнял брови Эдуард.

– Вы посмотрите, сэр.

– Я ничего не вижу особенного, – пожал плечами король, небрежно перетасовав почтовые карточки. – Открытки… Какие-то люди… Довольные весьма, судя по выражению лиц…

– Весь фокус – в тексте на обороте, сэр. Мелким шрифтом внизу. Перевод я вам сейчас зачитаю, – Глокстон снова распахнул свою папку. – Трёхречье Маньчжурское. Русская земля. Это название серии. А дальше – пояснение к каждой фотографии. Это раскрашенные фотографии, видите?

– Да.

– Станица… Это казачья деревня, сэр, – Тьинша. Школа, магазин, приезд киноавтомобиля. Церковь. Видите?

– Глокстон. Вы меня доведёте до белого каления, старина.

– Сэр, – голос Глокстона налился торжеством. – Маньчжурия не принадлежит России с конца войны. Русские, живущие там – это белогвардейцы и беженцы из СССР. Серия открыток вышла двухмиллионным тиражом и в мгновение ока разлетелась по всей России. Благодаря большевикам русские выучились читать куда лучше, чем при Романовых. А ещё – они научились читать то, что написано мелким шрифтом. До сих пор выловить эти открытки ГПУ не в состоянии. Цензор, подписавший этот кошмар к печати, исчез бесследно. Теперь понимаете?!

– Красиво, – согласился, подумав, Эдуард. – Да. Чертовски красиво. Но ведь это не более, чем булавочный укол, Артур.

– Вы правы только отчасти, сэр. Если ткнуть булавкой в пятку – да, согласен, урон невелик. А если в глаз? И потом, ведь это, насколько я понимаю, всего лишь проба сил. Репетиция, так сказать. Причём – используя то, чем большевики так гордятся. Их собственные пропагандистские мощности и сильно возросшую грамотность народа.

– М-да, – несколько растерянная улыбка тронула губы короля. – Ну, хорошо. Предположим. Продолжайте, Артур.

– Сэр, – Глокстон помял рукой лицо. – Сэр, информация, которую я сейчас вам представлю, не проверена до конца, и её подлинность я не могу гарантировать. Но и умалчивать о ней тоже большого смысла не имеет. Вы позволите?

– Артур. Если вы немедленно не приступите к сути, я…

– Да, сэр. У меня есть сведения о контактах мистера Гура с Иосидой.

– Что?! – Эдуард поставил на место бокал, из которого уже собирался хорошенько отхлебнуть. – Но…

– Иосида имеет к нему какое-то отношение. Какое – не представляю. Сведения основаны на беседе с одним из слуг Иосиды. Малый прямо-таки с пеной у рта утверждает, что этот мистер Гур – вообще не человек, а сам Хатиман, который…

– Кто?!

– Прошу прощения, сэр. Это какое-то синтоистское божество, не то воин, не то кузнец, не то всё сразу. В японском пантеоне разобраться невозможно. Нормальному человеку – во всяком случае.

– Ага. Ха… Хатиман? И?

– По его словам, мистер Гур говорит по-японски, как японец, а его хокку на шёлковом полотне висит у Иосиды в кабинете. Хокку – это…

– Я знаю. Дальше, Артур.

– Да, собственно, это всё, что удалось узнать ценного. Всё остальное – просто обычная японская белиберда, о величии императора, на помощь которому боги начали спускаться с небес, о том, что Япония будет править всем миром. Ничего интересного, сэр. Интересно другое. К паутине подключаются японские банки.

– Японцы и русские, – Эдуард потряс головой. – Артур, но ведь это же невозможно. Они не просто враги…

– По моей информации, в юнкерском училище в Праге, которое открылось в прошлом году, два японца, судя по всему – кадровые офицеры императорской армии, обучают курсантов приёмам рукопашной борьбы и древнему искусству восточного шпионажа. Я не удивлюсь, если в других заведениях, финансируемых «Фалконом», происходит то же самое.

– Но ведь это же полный, законченный, апокалиптический бред.

– Совершенно верно, сэр. А ещё Андорра, сэр. Знаете, как звучит полный титул андоррского великого князя?

– Признаться, я и собственный наизусть не очень твёрдо помню, – усмехнулся Эдуард. – Надеюсь, вы на меня не очень сердитесь за это, Артур. Итак?

– Великий князь и сюзерен Андорры, милостью Божией государей Наваррских, кесарей Римских и царей Франкских престолов святых Блюститель.

– Царей?! Почему – царей?! Это… К дьяволу, Артур, – еле слышно проговорил король. – Вы что же, хотите сказать, что Понтифик с таким титулованием согласен?!

– Да, сэр.

– Бесподобно. «Да, сэр». Что это значит?!

– Не имею ни малейшего представления, сэр. Мне кажется, целесообразно уточнить это у его святейшества лично.

– Это возможно?

– Вполне, сэр. Если вы посчитаете нужным, я в состоянии это сделать.

– Сделайте, Артур. И поскорее.

– Да, сэр.

– Как вы полагаете, Артур, – Эдуард улыбнулся. – Черчилль на самом деле считает меня идиотом или за этим его поведением кроется нечто большее?

– Я полагаю, сэр Уинстон недооценил вас и вашу проницательность, милорд. Как и настойчивость. Мне известно, что «Falcon Bank and Trust» после реорганизации списал весь долг герцога Мальборо «Бристольскому кредиту» до последнего ржавого пенни. Однако дело не в деньгах. Ну, по крайней мере – не только в деньгах.

– Я так и думал, что любовный роман – всего лишь, – Эдуард усмехнулся, – как это называется? Маскировка?

– Нет, милорд, – покачал головой Глокстон. – На этот раз ошибаетесь вы.

– Даже так?!

– Именно так. Ничем иным невозможно объяснить ни отношение самой графини к этому человеку, ни отношение к графине – всех этих людей. По-моему, они совершенно убеждены в её несомненном праве распоряжаться всем до его возвращения. Поверьте, милорд, авантюристы и альфонсы так не поступают.

– Он выстроил для неё целый мир, – тихо сказал король и повторил: – Целый мир. Вы правы, Глокстон. Вы правы. Неужели это всё?! Я хочу продолжения!

– Разумеется, сэр. Это не всё. Далеко не всё.

– Потрясающе. Я слушаю.

– Далеко не всё, – Глокстон вдруг съёжился и втянул голову в плечи.

– Говорите, Артур, – подбодрил его король.

– Вы уверены, что хотите узнать это, сэр? – тихо спросил Глокстон.

– Что с вами, Артур? – встревожился король.

– Ещё не поздно похоронить эту информацию, сэр, – так же тихо продолжил Глокстон. – Но – сейчас или никогда. Если я доложу её вам, мир изменится необратимо. Ничего не будет как прежде, сэр, до того, как это знание стало вашим.

– А вы? Как же вы, Артур?!

– Я – канцелярская крыса, сэр. То, что я знаю, может уйти со мной в могилу, не нарушив ничей покой. Но вы… вы, сэр, – совершенно другое дело. Узнав о том, что знаю я, вы будете вынуждены действовать. И я – клянусь! – совершенно не представляю себе, как далеко всё это может нас завести.

– Что же это такое, Артур? – нахмурился король.

– О, сэр. Это – невероятно. Боюсь, что у меня не найдётся для этого точных слов. Просто сообщите мне ваше решение, сэр. Просто «да» или «нет».

– Да, Артур, – король, кажется, не раздумывал ни секунды.

– Ну, что ж, – Глокстон вздохнул и вдруг улыбнулся, как мальчишка. – Ручаюсь – будет всё, что угодно, кроме одного. Скуки.

И Глокстон, шагнув стремительно к журнальному столику, у которого в кресле сидел король, распахнул принесённый с собой обтянутый для маскировки кожей, плоский чемоданчик из легированной жаропрочной стали.

– Вот как, – задумчиво и потрясённо проговорил король, выслушав долгий, длившийся более часа, доклад Глокстона. И повторил: – Вот как.

Глокстон быстро кивнул несколько раз и убрал бумаги в портфель. Маслянисто клацнули затворы, защёлкали поворотные диски шестипинового кодового замка.

Король вскочил:

– Артур, да это же чёрт знает что такое! Невероятно. Просто невероятно. О, Господи! Эта женщина. Этот мальчик. Чёрт подери, Глокстон! Я всегда подозревал, что наши сладкоголосые попы… Проклятье!!! – взревел король. Глокстон непроизвольно вздрогнул, – он и не предполагал, как может рычать тот, кого все вокруг считали слабовольным и поверхностным волокитой, никчемным повесой, недоразумением на троне. И обрадовался, поняв: перед ним всё-таки не кто-нибудь там, а самый настоящий король. Без дураков. – Ну, нет! Теперь… Теперь!

– Ваше величество, – Глокстон прижал руки к груди. – Умоляю вас, сэр. Прошу вас, успокойтесь!

Король почти упал в кресло:

– Вы требуете от меня невозможного, дорогой Артур.

– Я – ваш друг, сэр, – Глокстон резко дёрнул кадыком и смешался, испугавшись сказанного: – То есть…

– Я понимаю, Артур, – кивнул король. – Я всё понимаю, и, поверьте, я рад слышать это от вас, хотя ещё неделю назад я даже не мог себе этого представить. Я вам верю, и… Говорите.

– Заклинаю вас всеми святыми, сэр. Не торопитесь. Не давайте малейшего повода – пока мы как следует не подготовимся – усомниться в вашем неведении. Ведь те, с кем нам придётся иметь дело, представляют серьёзную, совсем нешуточную опасность.

– Хорошо… Как вы думаете, Артур? Он знает? Мальчик, граф Роуэрик?

– Не думаю, сэр. Вряд ли в этом случае он обратился бы к вам.

– А графиня?

– Графиня, насколько я смог установить, полностью в курсе ситуации.

– Оставьте ваш дурацкий жаргон, Артур, – поморщился король. Вскочив, он снова заметался по кабинету. – Нет, но каковы же мерзавцы! А этот Гур?!

– Вот уж кого бы я хотел иметь на нашей стороне, сэр, – Глокстон позволил себе улыбнуться. – Если даже хотя бы десять процентов того, что мне стало о нём известно, правда, – Глокстон изумлённо приподнял брови. – Я, признаться, в полном ужасе.

– Вы сомневаетесь?

– Пожалуй, нет, – пожевал губами Глокстон. – Только это уже совершенно не лезет ни в какие рамки, сэр.

– Возможно, – король тоже улыбнулся. – Возможно. Если уж мальчик, совсем неопытный мальчик, сумел увидеть! Что скажете, Артур?

– Думаю, у нас появился шанс сыграть в настоящую, большую игру, сэр, – медленно проговорил Глокстон. – Если только вы позволите это себе, сэр.

– И вам, Артур, – король, продолжая улыбаться, чуть прищурился.

– Совершенно верно, сэр. И мне. Ведь такой шанс – сыграть с такими козырями – выпадает раз в тысячу лет, сэр. А если я найду этого Гура и уговорю его сесть за наш столик…

– Вы думаете, он согласится?

– Думаю, да.

– Признавайтесь, Артур. У вас уже готов какой-то план?

– О, что вы, сэр, – Глокстон протестующе взмахнул руками. – Никаких планов до того, как будут получены ваши недвусмысленные инструкции, сэр.

Если Глокстон и лукавил, то, против обыкновения, совсем чуть-чуть. Разумеется, в его голове планы роились, как растревоженные осы, но ни один из них Глокстон пока не осмелился доверить бумаге.

– Считайте, вы их получили, Артур, – тихо проговорил король. Лицо его сделалось вдруг незнакомо жёстким, и Глокстон в который раз поразился переменам, происшедшим с его сувереном. – Организуйте аудиенцию для мальчика. Теперь я просто обязан побеседовать с ним. И каким-то образом увязать всё это нагромождение лиц, сведений и событий в один узел!

– Тэдди? Разве у тебя нет занятий? – удивилась Рэйчел.

– Я отменил занятия, – Эндрю вскинул голову и посмотрел ей прямо в глаза.

– Потрудитесь объясниться, милорд, – нахмурилась Рэйчел.

– Я еду в Бэкингемский дворец. Его величество даёт мне аудиенцию, – Эндрю протянул ей веленевый королевский бланк.

Быстро пробежав глазами текст, Рэйчел вернула бумагу брату. Улыбка её сделалась немного недоумевающей:

– Чего же хочет от тебя его величество?

– Это я хочу от него кое-что, – пробормотал Эндрю. – Я скажу тебе, Рэйчел, но потом, когда поговорю с его величеством.

– Тэдди.

– В самом деле, Рэйчел. Потом. Мне пора.

– Что? Прямо сейчас?!

– Да. Не волнуйся, пожалуйста. Капитан Вершинин доставит меня во дворец и обратно.

– Я волнуюсь совсем по другому поводу, – Рэйчел дотронулась рукой до лба. – Кроме того, я не вижу в этом никакого смысла. Вадим Викентьевич знает?

– Конечно, – удивился Эндрю. – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что он ничего не сказал мне.

Эндрю вскинул голову:

– Я князь или не князь?! Я просил его. Я должен был сам тебе сказать. Прости, Рэйчел. Я хотел, чтобы получился сюрприз.

– Сюрприз не получился. Хорошо, я подожду с расспросами до твоего возвращения. Признаться, мне не хотелось бы, чтобы король проявлял пристальный интерес к нашим делам, Тэдди. Надеюсь, ты понимаешь, – нам стоит тщательно избегать всего, что может нарушить с таким трудом выстроенное… Тэдди?

– Никогда, Рэйчел. Я просто хочу помочь!

– Лучшая помощь с твоей стороны – успехи в учёбе, Тэдди. Хотя я и не имею оснований на тебя жаловаться.

– Вот видишь, – вскинул голову мальчик. – Рэйчел…

– Что?

– Я тебя люблю.

– Я тоже тебя очень люблю, – Рэйчел улыбнулась. – Хорошо же. Иди, иди, князь Сокол. Только, прошу тебя, не горячись и взвешивай каждое слово, которое ты произнесёшь в присутствии короля. Ты всё обдумал?

– Да. Я всё обдумал. Я думал так долго, Рэйчел… Правда.

– Надеюсь, это не очень заразно, – Рэйчел вздохнула и покачала головой.

Все мальчишки одинаковы, подумала она. Даже если полагают, что выросли.

– Я просто не имею права бояться. Я мужчина.

– Да, ты мужчина, – кивнула Рэйчел. – Не стыдно бояться, Тэдди. Стыдно пугаться, поддаваться страху. Надеюсь, с тобой этого никогда не случится. Ты ведь не просто отменил занятия, но перенёс их на другое время, не так ли?

Эндрю, залившись румянцем, посмотрел на Рэйчел и отрицательно помотал головой.

– Я…

– Ты исправишь это недоразумение, как только вернёшься. Для меня достаточно твоего слова, Тэдди.

– Да, Рэйчел.

– Прекрасно. Ты можешь ехать, дорогой. Удачи.

Глядя вслед умчавшемуся, словно на крыльях, брату, Рэйчел никак не могла избавиться от странного, очень странного ощущения, уже довольно продолжительное время занимавшее её мысли. Нельзя сказать, что ощущение это было неприятным. Оно было… странным. Как получается, что Тэдди становится всё больше и больше на него похож?!

– Здравствуйте, сэр Эндрю, – король улыбнулся и пожал мальчику руку. – Прошу вас. Вы можете присесть.

– Благодарю, ваше величество, – Эндрю изо всех сил старался не показать волнения, но это выходило у него не очень хорошо.

– Просто «сэр», мой дорогой сэр Эндрю. Или – «милорд», если вам так больше нравится. Я внимательно прочёл ваше послание, сэр Эндрю, и навёл, разумеется, некоторые справки о вашем… друге. Вам известно, где он пребывает сейчас?

– Да, сэр. Он в России.

– Вот как? – король разыграл умеренную степень удивления. – Вы поддерживаете с ним связь?

– Через доверенных лиц, милорд. К сожалению, он не имеет возможности общаться с нами напрямую, потому что это может быть опасно.

– Опасно. Вот как. Для него? Или для вас?

– И для него, и для нас, милорд.

– Почему он уехал, вы знаете? Как мне сообщили, он не испытывал ни в чём никакой нужды. Что побудило его поехать туда?

– Он дал слово, милорд.

– Слово? – теперь король, кажется, удивился по-настоящему. – Какое слово?

– Он дал слово, что не оставит своих друзей в бою, милорд. Он такой. Джейк, – если он дал слово, – Эндрю чуть отвернулся и стиснул зубы.

– Кому же он дал слово? – тихо спросил король. – Этим людям, своим друзьям? С кем он собирается там воевать?

– С бесами, милорд.

Если бы король не провёл собственное расследование, он, вероятно, не смог бы сдержать приступа гомерического хохота. Но результаты этого маленького, почти любительского, если быть до конца честным, расследования оказались такими, что отбили у Эдуарда всякую охоту смеяться.

– И как же он собирается сражаться с бесами, сэр Эндрю?

– Этого я не знаю, ваше величество, – вздохнул мальчик. – Я только знаю: если он дал слово, – он не отступит. Никогда.

– Вероятно, такая борьба может длиться многие годы, мой мальчик, – осторожно сказал король. – И даже если он останется жив… вы уверены, что всё, о чём вы писали, так же важно для него, как и для вас?

– Формальности – нет. А всё остальное – безусловно, милорд. Просто он дал слово. И нельзя, чтобы у бесов вышло задуманное. Тогда – вообще ничего не имеет смысла.

– И каковы же наши шансы? – приподнял брови король.

– Я не знаю, – вскинул голову мальчик. – Я знаю только одно – надо драться. У того, кто сдаётся, шансов нет и не может быть. Шансы есть только у тех, кто сражается. Так он говорил. Я верю, что это так.

– Он оказал на вас влияние, мой мальчик. Это чувствуется, поверьте.

– И я очень этому рад, милорд. Он… Он рассказал мне однажды притчу. Когда Господь вывел евреев из Египта и подвёл их к берегу Красного моря, и сказал: «Идите, и море расступится перед вами», люди никак не решались войти в воду. Они ждали, когда море расступится, но ничего не происходило. И тогда вождь колена левитов – один – бросился в волны. Он вошёл в море по пояс, затем по грудь, но море по-прежнему бушевало, и… И только когда вода оказалась у самых его глаз, море вдруг на самом деле расступилось. И все остальные перешли на другой берег.

– Я никогда не слышал такой интересной трактовки событий.

– Это написано в Талмуде, милорд.

– В… Талмуде?! Ваш… друг обладает познаниями в Талмуде?!

– О, не только, милорд.

– Забавно. Ах, как всё это забавно. И какова же мораль, по мнению вашего друга?

– Только войдя в море по самые ноздри, можно рассчитывать на чудо.

– Да. Действительно, – король, улыбаясь, смотрел на мальчика. – Действительно. Он так всегда и поступает, не правда ли?

– Да. Он обещал вернуться за Рэйчел, ваше величество.

– Скажите, мой юный друг, – тихо проговорил король. – Вы в самом деле так уверены в том, что ваш мистер Гур – искренне любит вашу сестру и вас?

– Почему вы спрашиваете об этом, милорд? – Эндрю даже слегка привстал.

– Мой мальчик, – король покачал головой. – Мой мальчик, то, что я знаю об этом человеке… Я знаю, конечно же, немного, но ведь вы понимаете, что подготовился к нашему с вами разговору?

– Да. Понимаю.

– Люди, подобные вашему другу, милорд, – тихо продолжил король, – никогда и ни перед чем не останавливаются на пути.

– Конечно, – Эндрю улыбнулся, немало удивив короля этой улыбкой. – Конечно, сэр. Это так. Иначе просто не может быть, ведь он – Великий Воин, Хранитель Пути. Ему нельзя останавливаться. Простите, милорд, – мальчик покраснел. – Простите, я вас перебил.

– Ничего, – кивнул король. – Я закончу свою мысль. Такие люди, ничего не стесняясь, рискованно, иногда рискованно до смерти, используют других людей. Убеждая их в своей правоте, влюбляя в себя. В том числе и женщин. И не только женщин. Ради своей цели они готовы на всё. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Да, милорд. Понимаю. Пусть даже и так, хотя всё на самом деле иначе. Но если его цель, – если его цель и мечта уже стали моими, – какая тогда разница, милорд?

– Возможно, – задумчиво посмотрел на Эндрю король. – Возможно. А что означает эта странная фраза – Великий воин, Хранитель Пути?

– Это означает только то, что означает, милорд.

– О каком пути идёт речь? – король прищурился.

– О Пути Мира, милорд. О Великом Равновесии. О том, что зашаталось в последние годы и рухнет, если Хранитель, Воины Пути и Удерживающие не объединят своих усилий.

– Это уже отдаёт совершеннейшей мистикой, мой юный друг, – король улыбнулся. – Ну, хорошо. Хранитель, воины… А кто такие – удерживающие?

– Вы, сэр, – Эндрю прямо посмотрел королю в глаза. – Вы – один из них, милорд.

– Вот как? Почему же?! Каким образом?

– Вы – помазанник Божий, Священная Особа, отражение устройства власти Всевышнего в нашем мире. Парламенты, президенты, премьеры, – всё это всего лишь людские игры. Они приемлемы или даже хороши, когда нет опасности. Когда миру угрожает беда – встают Удерживающие. Если они устоят – мир устоит, и Путь продолжится. Если нет – всё пропало. Пропало по-настоящему.

Эндрю умолк и опустил голову. Молчал и король, чувствуя, как у его ног разверзается бездна. А ведь мальчик ещё ничего не ведает, подумал король в ужасе. Или – всё-таки знает?!.

– А вы, мой юный друг? Где ваше место?

– Я не знаю, – Эндрю вздохнул. – Пока – не знаю. Гур… Он обещал, что всё объяснит мне, всё до конца, когда вернётся. Когда мы встретимся снова. Милорд. Я могу узнать о судьбе моего прошения?

– Мой друг. Мой юный друг. Поверьте, я с удовольствием помог бы вам, но я не могу. Это просто не в моей власти.

– Почему?

– Потому что сложности отношений мистера Гура с вашей сестрой упираются отнюдь не только – и даже совсем – не в то, есть ли у него какой-нибудь титул. К сожалению, всё намного, намного сложнее. Если бы это могло вам помочь, я, не колеблясь ни секунды, произвел бы его в герцоги. Увы. Это ровным счётом ничего не решит.

– Но… Почему, ваше величество?! Разве…

– Я не имею права пока ничего вам объяснить, мой мальчик. Пока. Вам лучше спросить об этом вашу сестру. Но, в любом случае. Это даже не совет и не пожелание, а так, скорее, мысль вслух. Ваша сестра умна, к тому же, как я слышал, необыкновенно хороша собой, да ещё и богата, – теперь. И ей – ради её же блага и спокойствия – следует поискать себе другого избранника. Потому что ваш друг…

– Никогда, ваше величество, – король увидел, как побелели у мальчика пальцы, которыми он вцепился в подлокотники кресла. – Никто и никогда не сможет занять место этого мужчины в её жизни. Потому что это невозможно. Даже если вы сами рискнёте попробовать, ваше величество.

– Ну, меня вы можете не опасаться, – усмехнулся король. – Однако! вы – смелый юноша, милорд. Нет, нет. Я не сержусь. Скорее, наоборот.

Король поднялся и жестом удержал собравшегося вскочить мальчика. Пройдясь по кабинету, Эдуард остановился у стола, плеснул в бокал – всего на несколько линий – любимого коньяка, и посмотрел на Эндрю:

– Скажите, мой юный друг, – вы сами определили меня в Удерживающие? – король подумал, что, произнося это слово, увидел его как будто написанным с прописной буквы. И удивился. – Или… мистер Гур говорил вам об этом?

– Он научил меня некоторым вещам, – просто сказал Эндрю. – Я вижу это, ваше величество. Вы – Удерживающий. Быть может, вы ещё некоторое время назад не чувствовали и не знали этого сами, но с некоторых пор всё изменилось.

– Это относится к любому человеку на троне?

– Конечно же, нет! Разумеется, нет. Но к вам – относится. Например, он говорил о Вильгельме. Вильгельм мог быть Удерживающим, но вместо этого он… Перешёл на другую сторону.

– Другую сторону? – Эдуард собрал морщинки на лбу.

– На сторону тех, кто против Света, милорд. На сторону Тьмы.

– Почему?

– Потому что он так решил. Каждый может решить. И тот, кто на троне – тоже.

– А я? На какой стороне, по-вашему, я?

– На нашей, милорд, – едва слышно проговорил Эндрю, глядя на короля. – Я почему-то знаю, что вы – на нашей стороне. Именно поэтому вы – один из Удерживающих.

– И что же? Я не могу… отказаться?

– Нет. – Мальчик с сомнением покачал головой. – Если уже выбор сделан? Не думаю, что это теперь возможно.

– Однако, – король сжал губы и посмотрел на мальчика. Вдруг совершенно сумасшедшая мысль пришла ему в голову. Король шагнул к Эндрю и быстро спросил: – А есть ли у него, Удерживающего, такое право – следовать велению своего сердца в любви?

– Конечно, – Эндрю посмотрел на короля удивлённо. – Конечно, ведь вы – Удерживающий! Только ваше собственное сердце способно указать вам ту самую, единственную, что встанет рядом с вами – раз и навсегда, перед всем злом этого мира. Разве кто-нибудь имеет право мешать Удерживающему?!

Эдуард долго смотрел на мальчика, потом прищурился и произнёс так тихо, что Эндрю его едва расслышал:

– Благодарю вас, граф Роуэрик. Благодарю.

– Милорд? Разрешите спросить вас?

– Конечно.

– Вы… вы не откажетесь?

– Не думаю, – медленно проговорил король. – Не могу сказать прямо сейчас ничего определённого, но… Не думаю. Вы ведь верите мне?

– Да, ваше величество, – Эндрю почувствовал, как в глазах навернулись слёзы.

– Значит, мне не остаётся ничего другого, кроме как оправдать ваше доверие, – губы короля улыбались, но глаза оставались серьёзными. – Что же касается вашей просьбы, по поводу вашего друга… Я должен посоветоваться. Мне кажется, мы найдём решение.

– Милорд…

– Ну же, веселее, мой мальчик. Всё ведь только начинается, не так ли?