Глава 7 — Балтика
I
О появлении русского флота (трех фрегатов, шнявы и галеона) доложил коменданту крепости лейтенант, дежуривший двадцать шестого сентября на башне. Как не старались русские, подойти незаметно к крепости, у них этого не получилось.
— Да и бог с ним, — молвил Петр Алексеевич, когда пленного увели, — знаешь Алексашка…
— Что Мин Херц?
— Знаешь, а может это и к лучшему, — продолжал монарх, — что шведы знают о нашем приближении Мы ведь не вороги какие, идущие чужое отнимать. Мы же свои, свои исконные земли вернуть хотим. Ну, не хотят они по-доброму отдать, вот и приходиться с боем вырывать.
Да вот только шведский полковник Шлиппенбах, об этом ничего не слышал. Человек он не глупый вот и послал в соседние крепости за подмогой, да не одного, а нескольких связных. Дай бог хоть один прорвется. А там только продержаться, глядишь, сам Карл XII подойдет. А с ним любая осада не страшна.
Коменданту было на что рассчитывать. Пятьсот солдат и сто сорок орудий. Да с такими парнями любую осаду можно выдержать. И пусть у русских сейчас парусники, среди которых, как сообщал караульный офицер, были два шведских корабля, они смогут выстоять.
Когда утром Шлипенбаха разбудили громкие удары в дубовую дверь его комнаты, он встал, накинул кафтан и вышел. Молодой солдат, не иначе призванный незадолго до войны с русскими, заикаясь, доложил, что неприятель уже стоит под стенами крепости.
— Не иначе под покровом ночи подошли, — молвил комендант, и последовал за солдатом на крепостную стену.
Нотебург ожил и из мирного, спокойного городка превратился в растревоженный улей. Офицеры уже вовсю гоняли своих солдат. Тут и там раздавались грозные выкрики. Звучали команды, и тревожно играл полковой горн. И всю эту какофонию забивал барабанный бой, да мелодия флейт, доносившаяся с той стороны крепости.
Комендант поднялся на стену и тут же потребовал подзорную трубу. Офицер, то ли Свенсон Юрген, то ли Улаф Ёхансон протянул требуемую вещичку. Шлиппенбах взял ее в руку, достал из кармана платок и протер стекла, поднес к глазам и ахнул. Конечно, корабли и противоположные берега можно было и без столь сложного прибора разглядеть, но в подзорную трубу были видны такие детали, которые для не вооруженного глаза были не доступны.
Особенно его поразил высокий человек на главном, так для себя решил полковник, фрегате. На том была треуголка, белая рубаха, да кожаный камзол. Он стоял у бортика и показывал офицеру рукой в направлении правобережья. Сие поведение очень заинтересовало коменданта, и он решил сменить диспозицию и переместиться. Сделал он это бегом. То, что там происходило, не вселило уверенности в Шлиппенбаха. Правобережные редуты были захвачены русскими, и сейчас там суетились солдаты в зеленых да голубых (у русских этот свет еще именовался васильковым) кафтанах. На левобережье, куда пришлось пройти полковнику, неприятель устанавливал батарею.
— Сорок три пушки, — доложил Свенсон, теперь, когда тот заговорил, Шлиппенбах был, то, что это он, уверен. — А может, взорвем крепость? — предложил офицер, глядя на коменданта.
Полковник ничего не сказал. Ушел к себе в домик. И лишь через час вызвал всех офицеров.
Петр Алексеевич стоял у самого борта.
— Ты посмотри Алексашка, — молвил он, — что делается. Левобережье мы взяли, там сейчас артиллеристы пушки уже устанавливают, а вон там, — и он показал рукой в сторону правобережья, — Мишка Голицын уже выбил шведов с их редутов. Как обоснуются, так сразу пушки подтянут. Ну, тогда держись Нотебург. Почувствуй русскую силищу. Чай сын мой увидит все это. Меншиков протянул подзорную трубу.
— Ты, Мин Херц, на крепость взгляни, — проговорил он, — глянь, как засуетились.
Крепость казалось — впала в хаос. Оттуда доносился бой барабана и шведская речь. По стене в окружении свиты носился офицер. Темно синий мундир с желтым воротником и такого же цвета обшлагами. Треуголку, по-видимому, в казарме оставил.
— Чай комендант крепости, — проговорил Петр, — почуял ворог, что гибель его пришла. Не ожидал супостат, что мы на парусниках с озера подойдем. Вот и бегает. Суетится. Ну, да ладно Алексашка, — неожиданно Петр сменил тему, — пойдем, и мы с тобой сойдем на твердую землю. Я все же капитан-бомбардир, а не флотоводец. Мне чай со своими войсками быть положено.
Монарх глубоко ошибся, рассчитывая, что Алексей сможет наблюдать за баталией с высоты птичьего полета. Даже поднявшись в небо, удалось разглядеть дым, что поднимался над лесом.
«А может это и к лучшему, — подумал Андрей, глядя на царевича, — психика у мальчишки еще слабенькая, и не надо ему все ужасы смотреть».
Он протянул ребятенку трубу. Тот поднес ее к глазу и недовольно проговорил:
— Дядя Андрей, так ничего же не видно. Дым один.
Комендант крепости разложил на столе карту местности. Вот она цитадель, вот правобережье, а здесь левобережье. Тут и там русские солдаты. На озере флот. Хоть и пять кораблей, но жерла пушек уже глядят на стены.
Маленькими флажками обозначил расстановку сил. Подумал, было, что осада только с трех сторон, но пришедший Улаф Ёхансон развеял его уверенность.
— Дорога к Ниеншанцу закрыта русскими, — заявил тот, когда Шлиппенбах поинтересовался обстановкой на западе крепости.
Через какое-то время у коменданта крепости собрались все офицеры. Нужно было решать, как поступить, когда вошедший солдат доложил, что прибыл парламентер. Приказали доставить.
Парень молодой, лет восемнадцать едва стукнуло, в зеленом кафтане. Одной рукой прижимал треуголку к груди, в другой держал пакет. Рядом с ним барабанщик, в таком же кафтане, вот только лет ему куда больше чем первому, такому не воевать, а на пашне работать.
Молодец протянул пакет, а барабанщик на шведском языке заговорил. Шлиппенбах даже удивился.
«Либо этот барабанщик, не так прост, как кажется, и является князем, — подумал полковник, — или в Московии мужики не одним шведским владеют». Пакет взял, стал читать. В лице вдруг переменился и побледнел.
— Ультиматум, — проговорил комендант, — Петр предлагает нам ультиматум. И требует сдать крепость.
— Лучше взорвать, — вновь предложил Свенсон Юрген, — чтобы она не досталась русским. Шлиппенбах гневно взглянул на него. «Взорвать, — подумал полковник, — мы всегда успеем».
Да вот только говорить этого не стал. Парламентеру сообщил, что игнорируют ультиматум, и будут биться.
— Ну, нет, так нет, — молвил по-русски барабанщик, поклонился, и сказал парламентеру, — пошли. Господа шведы отказываются от предложения Петра Алексеевича. Мы свою миссию выполнили. Еже ли что, сами виноваты. Было бы предложено.
Петр еще несколько раз предлагал сдать шведам крепость, и каждый раз получал отказ.
II
Все окуталось дымом только первого октября, когда терпение государя Московского лопнуло. Все попытки, через парламентеров уговорить коменданта крепости сдать цитадель окончились безуспешно. Шлиппенбах отказался даже вывести жен своих офицеров, сославшись на то, что якобы он, Петр, таким способом сломает дух, его солдат. Что же это за солдаты такие, размышлял монарх, которых отсутствие женского полу может сломить. Царь только рукой махнул в негодовании, дескать, пусть поступают, как хотят.
Сам отправился с Меншиковым на правобережье, где подполковник Семеновского полка Мишка Голицын приказа о начале штурма вот уже более двух суток ждал. Отчего появление государя стало для него просто манной небесной. Правда, Петр со штурмом все еще не спешил. Затребовал у подполковника подзорную трубу и поторопился на редут.
Всюду солдаты, в основном артиллеристы. Кафтаны красные, рукава в саже. Стоят, ждут приказа, только офицеришка бегает, волнуется, кабы как при Нарве не получилось. Петр гневно на него взглянул, и тому пришлось замереть.
— Суета, — молвил государь, — ни к чему хорошему не ведет. Огонь вести по Погребной башне, — приказал он, указывая на одну из башен, что была сейчас как на ладони. — Левобережная альтиллерия — ударит по Наугольной.
И тут же на другой стороне крепости зазвучала канонада. Сорок три пушки разом дали залп. Петр махнул рукой. Офицер, правильно истолковав его указание, заорал:
— Пли!!!
Грянули залпы. Дым окутал берег, а на крепости послышались крики, кладка в нескольких местах посыпалась.
— Альтиллерия наша зело чудесно бьет, — молвил Петр, обращаясь к подполковнику, — не сравнить с нашей осадой Нарвы. Вот так и продолжать.
Ответила артиллерия крепости. В нескольких метрах от Петра упало ядро, но не разорвалось. Его тут же накрыл с помощью особого приспособления солдат.
— Пригодится, — проговорил он, затем, взглянув на Петра, молвил, — а ты бы государь подальше отошел. Видишь, швед огрызается, не дай бог зацепит. Петр расхохотался. Хлопнул Меншикова по плечу.
— Да с такими богатырями, мы этот орешек разгрызем! — Воскликнул он.
Казалось, что вот-вот вокруг загорится земля. Монарх поднес подзорную трубу к глазу, и долго всматривался в башню.
— Огонь вести беспрерывно, — приказал он, Михаилу Голицыну. — Видишь, как бьют? Вот чтобы все время так били! Эх, нам бы в них проход сделать, дабы сквозь бреши могли пройти маршем в ряд двадцать человек. Прямо в башню, — и показал рукой в сторону башни.
Полковник Шлиппенбах выбрался на стену, хотя адъютант старался его удержать. Крепость вот уже несколько часов как горела. Русские били точно. В основном по двум башням, и казалось, что вот-вот пробьют бреши в стенах башни. Вот только не все ядра попадали в них, некоторые перелетали через стену и тогда начали пылать сначала казармы, потом собор. Казалось, пламя жалело только комендантский дом, да амбары.
Сам же полковник, за последний день стал нервный и все больше ругался. Иногда закрывался в своем домике.
На следующий день, а это было второго октября, ему доложили, что в сторону крепости пытались пробиться шведские отряды. Подтверждение пришло к вечеру, когда к его дому Свенсон Юрген привел несколько десятков финских гренадеров. Комендант вышел на крыльцо, попытался подбодрить бойцов. То ли ему это удалось, то ли это были отчаянные финские парни, но те под звук флейт, да бой барабанов заняли места на стене крепости.
А уже на следующий день, как только утро началось, пришли жены офицеров, требуя выпустить их из крепости.
— Если бы это было в моих силах, — молвил полковник, лукавя, — я бы это давно сделал. Что же я отправлю парламентера-барабанщика к царю Петру, и пусть он решает вашу судьбу.
Бой барабана заставил оторваться русского монарха от карты. Он недовольно посмотрел на Александра Даниловича.
— А мне то откуда знать, — изрек фаворит, и тут же выскользнул из шатра. Вернулся почти через минуту.
— Парламентер государь, — проговорил Меншиков, — немчура, по-нашему ни бельмеса. Вот, — Александр Данилович протянул пакет, — просил отдать государю.
— А ты с чего взял, что мне? — поинтересовался государь.
— Так уж Питер я смогу различить, — сказал и подмигнул царю.
Монарх рассмеялся. Развернул бумагу. Комендант писал по-русски, делал это он сам или воспользовался услугами толмача, Петра не интересовало. Он пробежался по тексту и вздохнул:
— Предлагали — отказался. Сейчас сам просит.
— Что просит? — переспросил Меншиков.
— Женщин просит вывести из крепости. Вот слушай, — и государь зачитал, — умоляем о позволении зело жалостлив, дабы могли из крепости выпущены быть ради великого беспокойства от огня и дыму.
— Отпустим?
— Отчего нет, — сказал царь, — что я зверь какой, вот только с условием. Так что бери бумагу Алексашка и пиши!
— Как писать?
— Ну, не по-шведски конечно, по нашему пиши. Пусть их толмач переводит.
— Так я это того, Мин Херц безграмотен, — промямлил фаворит.
— Ну, и дурак, — выругался государь, — вот уж, сколько лет с учеными мужами якшаешься, а сей науки не изучил.
— Прости государь, завтра же займусь…
— Завтра не надо. Вот возьмем крепость, вот тогда и займешься. И чтобы ты у меня грамотный был, а то перед иноземцами не удобно. А теперь зови дьяка. Меншиков вышел из шатра, Вернулся быстро и не один.
— Вот привел, — проговорил он.
Царь признал Иоганна Рейнгольда Паткуля, тот когда-то был одним из офицеров Карла XII, но во время осады Нарвы, был взят в плен, а с весны этого года поступил на службу Петра Алексеевича. Лифляндец, в отличие от Меншикова был грамотен, и владел несколькими языками. Иоганн поклонился, и поинтересовался, что от него желает государь?
— Письмо нужно коменданту Шлиппенбаху написать.
— Это можно государь, — согласился тот, подошел к столу, где лежала карта. Положил на нее лист и достал перо:
— Диктуй государь.
Петр диктовал, что не против того, чтобы женщины покинули крепость, но при одном условии. А то звучало так: «Если изволят выехать, изволили б и любезных супружников своих вывести купно».
О том, что полковник Шлиппенбах остался недоволен «сим комплементом», писать как-то не хочется. Стихшая на время канонада вновь возобновилась.
III
Почти все дни, что длилась осада, Андрей почти не вылезал из Ладожской крепости. Не то чтобы ему не хотелось, просто не удавалось. То одно, то другое. Да еще царевич Алексей, узнал, что Золотарев не крещен начал требовать, чтобы тот стал православным. А как тут поступить, если ты до сих пор в бога не веришь. Родился атеистом и умрешь им. Тут и офицер, прибывший с Белозерским полком, стал наседать.
— Как это так ваше благородие, — говорил он, — вот уже второй год, как в Московском государстве, а веры не приняли!
То, что Андрей Золотарев эстонец и носил когда-то гордое имя Андрес Ларсон, со временем от царевича тот скрывать перестал, ну, вот мальчишка и проговорился. А пока человек в другой вере, пусть он даже этого и не признает, среди русских солдат ему доверия нет. Некоторые белозерцы, косятся да чураются боцманмата, свежа еще в памяти Нарвская конфузия.
Вот и пришлось, утром пятого октября с царевичем да офицером топать в местную церковь. Там уже почти весь воздушный полк собрался, ну, кроме тех, кто на боевых постах были, плюс солдаты Ладожского гарнизона. Девки городские, да жены офицеров. Воевода крепости даже музыкантов притащил.
Из храма вышел поп, благословил присутствующих, да затребовал, чтобы сей храбрый офицер, так он назвал Золотарева, проследовал за ним в собор. И удивляться тут, честно сказать, было нечему, ибо за последние дни сыскал в цитадели славу добрую, и многим, в том числе и воеводе местному пришелся по сердцу.
Что уж творил с новоиспеченным православным человеком, окрещенным Андреем Петровичем Золотаревым, история умалчивает. Известно лишь только то, что нареченный родитель — государь Московский Петр Алексеевич сначала осерчал, но потом, одумавшись, сменил гнев на милость. Как-никак все же на передовой был, вспомнил свой отъезд из-под Нарвы, но поговорить серьезно с Золотаревым вознамерился. Что ж он подождать несколько дней не мог, осада вот-вот должна кончиться. Но монарх ошибся ни шестого, ни даже девятого и десятого октября обстрел крепости не прекратился. А шведы сидевшие в цитадели, по-прежнему не хотели сдаваться.
Наконец вечером десятого октября, после продолжительного обстрела, в башнях Наугольной и Погребной, с разницей в полтора часа были пробиты три бреши. А уже на утро после трех сигнальных залпов на остров переправились солдаты.
Князь Ельчанинов, сидя на носу карбаса, вытащил саблю из ножен. Правда, государь повелел с французским мундиром шпагу носить, но сейчас его рядом нет. А ему сподручнее с врагом рубиться привычным для него оружием. За спиной еще десяток лодок с Преображенцами, чуть левее Семеновцы. На той стороне крепости Архангельский, Вологодский и Ярославские полки. И все, не смотря на обстрел, что не прекращается, рвутся в бой. На каждом карбасе — лестница. Есть опасение, что бреши находятся выше, но это не так и страшно. Где русского смекалка не подводила, вот только штурм вряд ли двумя часами ограничится. Швед упорный на смерть стоять будет. Тут уж гляди не зевай. Кроме оружейных пуль, в тебя камни и всякий мусор со стен полететь может. А так за царя-батюшку на штурм.
Всюду дым, гарь. Пули так и свистят. Вот и щиты, что оберегать должны запылали. И трупы. Падают солдаты. Раненых много. Только и гляди, как бы под пулю не угодить.
Вон Мишка Голицын шпагу выхватил и к стене. За ним десяток Семеновцев, все орут «Ура»!
Прав оказался Силантий Семенович коротки, оказались штурмовые лестницы, выше пробиты бреши. Гляди, вот-вот атака захлебнется. И тут где-то справа крик — Ура! Князь прижался к земле, взгляд в сторону кричащих кинул. А там Александр Данилович с добровольцами. Не иначе государь на помощь прислал. Да вот только штурм, кажется готов прекратиться. Положение — отчаянное. Сверху швед обстреливает, тут только успевай в брешь гранату запустить. Уже знакомый Никифор Стахеев, его князь разглядел у самой стены, схватил с земли камень и запустил в брешь. Солдат успел в сторону отскочить, когда на то место, где он только что стоял, свалился швед.
Петр на редутах места себе не находил. Вон Михаил Голицын на рожон лезет, а там Алексашка ему ни в чем не уступает, а уж князь Ельчанинов так тот просто хорош.
— Федьку ко мне, — кричит он, стараясь перекричать шум.
Штаб-офицер срывается с места и исчезает в дыме. Через некоторое время он появляется, но не один.
Федька связной. Без него какая война. Молодой еще. Такого в бой пускать страшно, а и в тылу прятать смерти подобно.
— Вернуть Михаила Голицына немедленно, — приказал Петр.
Федька кивнул, бросился карбасу, тот давно приготовленному на неотложный случай. Как только в лодку запрыгнул, солдаты весла на воду и понеслось.
— Скажи царю, что теперь я не его, божий, — кричал Голицын, выслушав связного. И тут же скомандовал своим солдатам:
— Отталкивай лодки от берега.
Федька уже в карбасе наблюдал, как делаю это солдаты. Обратно плыть не хотелось, а нужно. За то, что приказ не выполнил и подполковника не вернул — государь голову оторвать может, но и оставаться нельзя.
Петр поднес подзорную трубу, зажмурил правый глаз и вскричал:
— Что, он делает чертяга?
Голицын игнорировал его приказ. Лодки оттолкнул от берега, чтобы ходу у Семеновцев назад не было. Федька плывет обратно.
— У, Федька, — гневался царь, но тут откуда-то справа прискакал всадник, весь в мыле.
Спрыгнул с коня, но не к государю, а к кувшину с квасом. Отпил половину, губы обтер и к царю:
— Государь, на левобережье плохо.
— Командующий штурмом фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, — напомнил монарх, — я же всего лишь капитан-бомбардир.
Служивый поняв, что совершил конфузию, поклонился и подошел к фельдмаршалу. Обстановка на левобережье была хуже не куда, шведы успешно отражали атаки, и там требовалась помощь. Шереметьев послал драгун своего сына.
Шведы тринадцати часового боя не выдержали. Атаку русских, что совершена была на исходе последних сил, они не выдержали. Стрельба прекратилась, и заиграл, настойчиво барабан.
— Шамад — проговорил Петр, опуская подзорную трубу, — шведы капитулировали, Виктория!
Двенадцатого октября из крепости прибыли парламентеры и в палатке у фельдмаршала Шереметева была подписана капитуляция.
Условия были гуманными. Видимо Борис Петрович все еще помнил, как поступили шведы под Нарвой, когда они отпустил Преображенский и семеновский полк. Посему он повелел, «под честное слово кавалера, которое он, слава богу, никогда не нарушал, даже перед турками, не говоря о христианах», разрешить беспрепятственный выход шведов из крепости. Коменданта же обязали провести краткий осмотр крепости, и зачертить план ее осады, с целью оправдания перед королем.
Тринадцатого октября победители вступили в крепость, а уже четырнадцатого шведы под барабанный бой с распущенными знаменами, личным оружием и четырьмя пушками сквозь проломы навсегда покинули остров.
IV
Тринадцатого октября под вечер, когда уже стало смеркаться, в Ладожскую крепость прискакал гонец от государя, и прямиком, не с кем не разговаривая, прямо в дом воеводы. Он отворил дверь горницы, где сидя за столом, взрослые мужи слушали маленького царевича. А тот делился впечатлениями от полетов (а именно так Алексей именовал подъем в небо на «Андларе»), что совершал почти каждый день, с того момента, как воздушный флот обосновался в цитадели. Скрипнувшая дверь, которую казалось, никогда не смазывали, заставила прекратить мальчишку говорить, и все как один взглянули на вошедшего человека. Тот снял треуголку, сделал поклон головой, представился. Затем вытащил из обшлага бумагу и, протянув воеводе, сказал:
— Нотебург сдался!
Привезенная новость была очень хорошей. Страх перед тем, что осада пройдет неудачно и шведы, окрыленные успехом, продолжат наступление в сторону Ладоги, где был единственный наследник Московского престола, моментально улетучился.
— Слава богу, — проговорил воевода, — свершилось. Сколько лет и я, и мой отец ждали и верили, что Орешек вновь станет русским городом. Веришь ли, мне Андрей, — продолжал он, — но я верил в Петра! Мне всегда казалось, что только он способен совершить сие.
Вполне возможно, так решил Золотарев, что сей грозный муж, просто льстил, в присутствии царевича. Вряд ли тот был таким уж рьяным поклонником реформ государя, каким хотел себя представить, и уж тем паче сомнительно, что он был уверен в успехе царя. Но кабы то ни было, вынес решение для себя Андрей, гадать не стоило. Да и нужно ли было? А вот любопытство к происходящему на территории цитадели воевода проявлял. Особенно его поразили и «Андлары», на которых, как его ни уговаривали прокатиться — не решился, да отбор в служивые, что Золотарев учудил по прибытии Белозерского полка.
Новый вид войск требовал совершенно иного подхода к этой процедуре. Это эстонец понял, когда прибыли к нему под архангельским городком монахи. Отчего по старым правилам лично убедился, что призванные во флот хлопчики совершенно здоровы. Тут уж стоило отдать должное Белозерскому воеводе, который подобрал парней, как на подбор, таких еще поискать нужно, сухощавые, почти все одного роста. У каждого белые зубы, в этом Андрею лично пришлось убедиться, заглядывая каждому в рот, словно это не люди были, а лошади. Процедура неприятная, но необходимая. Второе, что сделал Золотарев — выяснил, сколько из них свободно переносили морскую болезнь, отчего выпросил у местных рыбаков старенькую, но еще пригодную ладью. Тут отсеялись (если так можно было выразиться), только двое, но и их Андрей предпочел оставить в полку. Почему? — как-то поинтересовался Ладожский воевода, и тут же получил четкий ответ:
— Кому-то надо с «Андларами» и на земле возится. Поднимать и опускать, подготавливать шар к полету.
С другими служивыми в плане «морской болезни» было проще. Все они жили на Белом озере, и частенько хаживали под парусом с родителями за рыбой.
Третьей частью отбора стала демонстрация самого шара, хотя правильнее сказать попытка посадить солдата в «Андлар» и поднять его в небо. Вот тут и возникли проблемы. Часть набранных Белозерцев категорически отказывались забираться в корзину, даже пример царевича Алексей не их убедил. Из-за большого количества пристроить к тем двоим, не удавалось. Выход нашел подполковник, он отозвал Андрея в сторону и предложил перевести «негодных» в Вологодский полк, что сейчас в числе прочих осаждал шведскую крепость. Золотарев похвалил того за находчивость, то, что штурмующим войскам понадобится пополнение, он как-то не сомневался. Но осуществить сие Андрей предложил только после успешного взятия цитадели, в чем эстонец ни капельки не сомневался. Объяснять, почему Золотарев отказался, ну воевода Ладоги и подполковник настаивать не стали. И вот теперь прибыл гонец с такой приятной новостью.
— Государь просил боцманмата прибыл в расположение штаба с царевичем завтра, — добавил солдат, и протянул эстонцу письмо от царя.
Андрей развернул его, но тут же передал царевичу.
— Это тебе, — проговорил он, но Алексей засмущался.
Скорее всего, в нем было что-то личное, и тот предпочел прочесть его наедине.
— Хорошо, — молвил Андрей, пряча письмо царя за пазуху.
Карета с царевичем остановилась на правобережье, как раз напротив пробитой в башне бреши. Алексей, а вслед за ним и Андрей выбрались наружу. Парнишка поморщился, пахло дымом и порохом. Было видно, что тут витала смерть. Подтверждением чему, служили похоронные команды, составленные из тех же солдат. Золотарев тяжело вздохнул. Не одна война еще не обходилась без жертв, какая бы, по сути, она не была.
— Нам туда, — сказал он царевичу и показал в сторону крепости, где на самой высокой башне реял на ветру русский флаг. Мальчишка кивнул.
В крепость попасть можно было только на баркасе. Строить мост, когда течение здесь не спокойное, да и расстояние между двумя берегами где-то в полверсты, как-то не выгодно. Вот и пришлось Андрею договариваться о перевозе его с царевичем с сержантом Семеновского полка. Именно это подразделение русской армии, сейчас надежно защищало единственное сообщение между островом и большой землей.
Вошли через ворота, они во время сражения не пострадали. Солдаты Преображенского полка, несшие здесь караул, признав царевича, радостно его приветствовали. Андрей попросил проводить их к царю.
Вот только караульный, категорически отказался это делать. Не то, чтобы он не хотел выполнять приказ боцманмата, просто тот был с царевичем, а тот как-никак ребенок, а его величество находился на похоронах участников битвы.
— Идите лучше в дом коменданта, — посоветовал он, — там сейчас фельдмаршал Борис Петрович Шереметев проживает. Там можно и подождать государя.
Андрей кивнул, и уже собрался идти, но караульный офицер задержал его. Позвал солдата и приказал проводить царевича в дом фельдмаршала, а затем, отведя Золотарева в сторону, прошептал:
— Я знаю, что князь Ельчанинов был вашим другом. Андрея смутила интонация, и он уточнил, почему тот им был?
— Он и сейчас мне друг, — добавил эстонец.
— Боюсь вас огорчить, — молвил офицер, — но князь Ельчанинов погиб.
Неожиданно все внутри Андрея оборвалось. Словно натянутая на гитаре струна, вдруг что-то оборвалось внутри Золотарева. Он вдруг почувствовал себя совершенно одиноким. Несмотря на то, что человек он был крепкий, ноги вдруг сами собой подкосились, и Андрей стал медленно оседать.
— Что вы, — прошептал офицер, подхватывая его, — раскисли, как кисейная барышня.
— Он был мой единственный друг здесь. — Прошептал Золотарев. — За два года знакомства, князь стал мне как брат.
— Понимаю. У самого друг погиб под Нарвой.
Оставив Алексея в комнате отца, где мальчик сразу бросился рассматривать в окно крепость, Андрей вышел и отправился искать светелку фельдмаршала, чтобы доложить о прибытии в цитадель царевича, да и лично поздравить того с викторией. Но Шереметева нигде не застал, а столкнулся нос к носу с молоденькой девушкой, выглядевшей лет на двадцати пять-тридцать. Чернявая в скромном платьице, с корзиной, в которой лежал испачканный после битвы кафтан боярина, она покосилась недовольно на офицера в странном фиолетовом кафтане.
Андрей ей улыбнулся и подмигнул. Щечки девушки вдруг зарумянились, и она, приподняв свободной рукой, подол собиралась уже проскочить мимо него, но эстонец придержал ее.
— Меня зовут Андрей, — представился он.
— Марта, — сказала прачка, на секунду задумалась и тут же поправилась, — Марта Скавронская. А теперь сударь пустите меня, мне нужно идти.
— Я привлекателен, вы чертовски привлекательна, — проговорил он, вспомнив цитату из фильма, — так чего время тянуть?
Девушка еще больше покраснела и, вырвавшись из рук Андрея, выскочила на улицу.
— Я боярину все про вас скажу, — прокричала она.
Андрей понимал, что боярину она ничего не скажет. Что-то подсказывало, что он произвел на нее впечатление. И если бы не нравы, царившие здесь и сейчас, она бы точно согласилась с ним на свидание под луной.
Вот только что-то имя показалось девушки ему знакомым, казалось, что он где-то его слышал. Но вот где? Вздохнул и отправился к царевичу Алексею.
Паренек стоял у окна и смотрел на людей, копошившихся во дворе крепости. Услышав шаги, он обернулся и посмотрел на Андрея.
— А папа еще не пришел? — поинтересовался Алексей.
Андрей отрицательно покачал головой. Увидел кресло стоявшее у стены и сел в него. Было грустно. Даже эта встреча с девушкой не привела его в чувство. Гибель Ельчанинова, как теперь понял эстонец, не прошла для него даром. Этот старый служака, когда-то доставивший его в Москву, а затем и в Архангельск, за последнее время стал близким человеком. Именно с ним, а не с кем больше (С Петром уж тем более) он не мог поговорить по душам. Вот если бы эта девушка… Тут Андрей отогнал навязчивую мысль. Что он совсем поехал, фельдмаршал, наверное, не зря ее к себе привел.
Золотарев вздохнул. Чем вызвал неожиданный интерес царевича. Тот отошел от окна и сел на соседнее кресло.
— Что случилось дядя Андрей? — поинтересовался мальчишка.
— Друга я потерял Леша, — прошептал эстонец, — Силантий Семенович во время штурма крепости погиб.
— Князь Ельчанинов? — уточнил царевич.
— Он самый.
— Мне жаль дядя Андрей, — вздохнул мальчик, — князь мне очень нравился. Веселый он был, часто шутил. Царевич вдруг встал и, подойдя к окну, произнес:
— Не люблю, когда умирают люди! Это не правильно!
— Но это неизбежно, — вздохнул Андрей.
Парнишка ничего не сказал. Долго смотрел в окно. Андрей даже подумал вдруг, а не приведет ли сегодняшняя ситуация, к последующей гибели царевича, когда он поссорится с отцом. Если поссорится с Петром, поправил себя эстонец. Мальчонка еще молод, и вполне возможно, что они с государем совершили непростительную ошибку, привезя царевича в разрушенную войной крепость, где хоронили солдат участвовавших в баталии, не глядя, какому монарху они служили.
— Если я буду царем, — молвил Алексей, — я ни за что не буду воевать!
— Даже если на тебя нападет враг? — уточнил Андрей, понимая, что у русского самодержца всегда враги найдутся.
Паренек вдруг посмотрел на Золотарева и заплакал. Он вдруг осознал, что в этом случае войны не избежать. Андрей поднялся с кресла и, подойдя к царевичу, прижал его к себе.
— Не плачь, — попросил он, — мужчина не должен плакать. — Добавил он, и тут вспомнил, откуда ему известно имя этой девушки.
V
— Сто двадцать пушек, тысяча сто семнадцать мушкетов, — докладывал Александр Данилович государю. — Таковы трофеи мин херц.
Петр сидевший все это время за столом, вдруг стал и подошел к окну. Вытащил, было трубку, хотел закурить, но передумал. Посмотрел на Никиту Зотова и произнес:
— Зело жесток сей орех был, однако, слава богу, счастливо разгрызен. Сколько мы людей на сей цитадели потеряли…
— Пятьсот русских солдат и офицеров, — попытался подсказать Меншиков, но Петр его между тем не услышал.
— Но фортификацию — продолжал он, — взяли и открыли проход в Балтийское море. Так и наречь ее нужно по-новому Шлиссельбург. Подобно как на немецком сие значит Ключ-город. По случаю сему повелеваю отлить в честь такой славной виктории специальную медаль. И награждать коими участников штурма
Меншиков при этих словах на секунду закрыл глаза, и представил, как она будет красоваться на его широкой груди. Петр словно заметил это и молвил:
— Комендантом города назначаю Меншикова Александра Даниловича. А ко всему прочему быть ему еще и губернатором Ингерманландии, Карелии и Лифляндии.
«Не жирно ли для него будет», — вдруг промелькнула в голове у Андрея крамольная мысль. Они с царевичем вот уже минут двадцать присутствовали на совещании государя. А тот словно сына и не замечал. Складывалось такое ощущение, что монарх просто погрузился с головой в празднование победы. А тут не праздновать надо, а как можно скорее восстанавливать разрушенные башни. Кто знает, а вдруг Карл XII решится отбить крепость.
Петр словно прочитал мысли Золотарева, вдруг взглянул на своего царевича и переменил решение:
— Для тебя Алексашка и губернаторства хватит. Вон Алешку комендантом назначу. Он хоть мал, но в дела государственные вникать должен. А помощником к нему Андрея Золотарева да генерала Квятковского.
Бывший до этого еще полковником Юрий Квятковский вдруг вздрогнул, посмотрел на царя, словно тот ошибся, но Петр поднял со стола лист, исписанный корявым почерком.
— Сей патент, — молвил он, — на генеральский чин твой. Протянул Квятковскому. Тот встал, принял бумагу из рук Петра и произнес:
— Служу отечеству! Петр заулыбался. Вновь взглянул на Золотарева с Алексеем.
— Завтра же переводите в крепость свой полк. — Затем, оглядев собравшихся в комнате, продолжил, — вскоре сюда прибыть соизволят двоюродный брат мой Кирилл Нарышкин. Именно он и займется ремонтом крепости. А теперь я ни кого не держу,
Все стали расходиться. Царевич Алексей вдруг вцепился в руку Андрея. Отчего тот наклонился, чтобы расслышать то, что хочет ему сказать мальчик.
— Дядя Андрей, — проговорил паренек, — а ведь вам нравится одна девушка.
Золотарев утвердительно кивнул, вспомнив, как до их похода сюда в коридоре он в присутствии царевича столкнулся с Мартой (вполне возможно будущей мачехой Алексея). Долго провожал ее томным взглядом, что, скорее всего не осталось, не замечено мальчишкой. Уже увидев ее второй раз, Андрей понял, что безумно в нее влюблен. И судя по всему — любовь с первого взгляда.
— Могу ли я тебе помочь? — поинтересовался царевич.
«Чем он может помочь, — подумал эстонец, — попытается свести нас, или выкупит ее у Шереметева?» Подумал и спросил:
— Помочь?
— Ну, да. Ведь она принадлежит какому-нибудь боярину, — продолжал Алексей, — чтобы ее у него забрать, нужны или деньги, или власть, что есть у, — мальчишка задумался, думая кого бы назвать, наконец, нашелся и молвил, — хотя бы у Меншикова. То, что Александр Данилович это сделает, Андрей был уверен.
— Так вот, — сказал Алексей, — у вас ни того, ни другого в больших количествах нет. Отца вы просить о помощи не захотите, — Андрей кивнул, — то-то. А бояре слушаются только царя или…
— Или кого? — поинтересовался Золотарев.
— Сына царя, — хихикнул царевич, — то есть меня.
Он улыбнулся. А ведь мальчишка прав, решил Андрей. Не смотря на свой возраст, не такой и глупый. С ним кашу всегда сварить можно. А что если действительно попросить о помощи. И Андрей попросил.
Когда-то интендант Лифляндского городка Мариенбург Эрнст Глюк, а по совместительству пастор лютеранской церкви, приехал в Дерпт навестить своего друга. При этом он посетил Рунгенский приход, где и встретил маленькую девочку по имени Марта. Так как она была благообразна видом, а дьяк дал понять Эрнсту, что при его плохих средствах и большом без того семействе, трудно воспитывать это «греховное порождение». Вот только суперинтендант, движимый состраданием все-таки взял маленькую девочку с собой в Мариенбург.
В восемнадцать лет она вдруг потеряла голову от любви к шведскому драгуну по имени Иоганн Крузе. Двадцати двух летний солдат частенько бывал в церкви, где проповедовал суперинтендант. Именно там он увидел ее, попросил одного родственника Глюка помочь ему добиться у покровителя благословения на брак с девушкой.
— Если молодой жених хорошего поведения и комендант разрешит ему жениться, то я не буду противиться браку, — ответил суперинтендант, своему родственнику, когда тот сказал, что некий драгун желает взять девушку в жены. — Но при условии, что Марта будет сама согласна.
Дело было представлено майору, который не только дал добро на брак, но и повысил служивого в капралы, якобы за хорошее поведение. После чего призвал девушку в свой кабинет и поинтересовался, нравиться ли ей сей молодец. Марта дала свое согласие, и помолвка состоялась в тот же вечер. Жених торопился со свадьбой, русские находились в нескольких десятках миль от города, а во время осады, о свадьбе и думать не стоит.
После свадьбы, а именно на восьмой день их совместной жизни, молодой драгун с десятью другими солдатами, был послан на разведку. А еще день спустя, войска, руководимые Борисом Петровичем Шереметевым, осадили Мариенбург. Фельдмаршал грозил в случае сопротивления обратить город в кучу камней и никого из жителей не пощадить. Комендант города предвидел, что ему нельзя будет устоять против столь сильного врага, не намеривался сдаваться живым. Решение было простым — взорвать себя с крепостью и всем гарнизоном.
Ведавший о таких намерениях суперинтендант Эрнест Глюк, со всем своим семейством, а так же и Мартой, убедил прочих жителей города добровольно сдаться русским. Взяв под мышку славянскую библию, он велел своим родным, девушке, учителю Готфриду Вурму, и остальным горожанам шествовать следом за ним. И вот такая разношерстная толпа остановилась перед палаткой Шереметева. Выходка старику понравилась, и он разрешил пропустить всю эту толпу, как на смотру мимо себя.
Марта сразу же бросилась в глаза фельдмаршалу. Он подозвал к себе суперинтенданта и спросил:
— Кто такая?
— Моя воспитанница, — промямлил Эрнст, — найденыш. Несколько дней назад была выдана мной за драгуна, — добавил он.
— Все равно, — возразил Шереметев, — она моя и останется у меня; вы все прочие отправляетесь в Москву, где о вас позаботятся…
Все это было пару месяцев назад. И вот теперь она кочует в обозе фельдмаршала. Исполняет роль — служанки и любовницы. Терпеть не может его скользкого взгляда, от которого в дрожь бросает. А как ощутит его руки на талии — дурно становится. А тут в коридоре чуть с офицером не столкнулась. Такой красавчик. Фиолетовый камзол, таких она не разу не видела, на нем как на чудесно сидит. На поясе шпага. При этом внешностью на русского и непохож. А уж горяч, что стоят только его слова: «Я привлекателен, вы чертовски привлекательна, так чего время тянуть»? Что-то внутри нее щелкнула, и она ощутила те же чувства, что были тогда, когда она встретила Иоганна. Теперь после стольких месяцев, ей это казалось так давно.
Вот и сегодня вернувшись, второй раз с речки, где солдаты так и косились на нее, но приставать боялись, помня, кому она принадлежит, Марта поставила корзинку в углу комнаты фельдмаршала, у самой двери. Хотела, было уже убежать, но Борис Петрович поднялся с кровати и, пошатываясь, подошел к ней. Обнял, но тут дверь скрипнула, и на пороге появился штаб-офицер государя. Протянул бумагу. Фельдмаршал нехотя развернул ее. Писал царевич и требовал подарить ему Марту Скавронскую.
Борис Петрович хотел выругаться, но против царевича идти не захотел. Тот батюшке побежит жаловаться, а там уж сам Петр отнимет у него молодуху, да еще не дай бог осерчает, тогда прощай и фельдмаршальство, а может быть и голова.
— Ступай с офицером, — молвил Шереметев, ослабляя свою хватку.
Перепуганная девушка, не понимающая, что ее ждет, выскочила вслед за офицером в коридор. Служивый закрыл дверь в опочивальню князя и показал рукой, чтобы девушка шагала впереди него.
Они спустились вниз, на первый этаж. Штаб-офицер попросил ее остановиться у двери, после чего открыл которую и велел войти.
В комнате у окна стоял тот самый офицер, с которым она встретилась два раза в коридоре. Рядом с ним мальчишка лет двенадцати, в фиолетовом мундире. Не смотря на свой возраст, чувствуется, что он здесь главный.
— Здравствуй, — молвил царевич.
— Здравствуй, — ответила она.
— Tere. — произнес он. И Марта поняла, что впервые за столько месяцев она встретила эстонца.
VI
Комендантом крепости Шлиссельбург Петр Алексеевич сына назначил, да вот только до конца восстановления ее, приказал проживать в Ладоге, а это оказалось на руку Андрею Золотареву. Монарх почти никогда сюда не приезжал, а почти все время с ноября по декабрь проводил в дороге, то он оказывался на несколько дней в Москве, чтобы обсудить дела с Ромодановским, то в Воронеже, где наблюдал за строительством галер, а то встречался с купцами. И все это позволяло Андрею Золотареву обучать царевича, без всякого влияния извне.
Теперь, когда на улице похолодало, учить мальчишку полетам на андларах было не возможно. Воздух в шарах, несмотря на подогрев, очень быстро остывал, не давая тем самым подняться на большую высоту. И если солдаты большую часть времени проводили в строевой подготовке и стрельбе из фузей, то царевич, засев в небольшом кабинетчике в доме воеводы, изучал различные науки.
То, что Алексей мальчик умный, это Андрей понял уже давно, и даже убедился, когда тот предложил увести Марту от Бориса Шереметева. Учился он охотно, много читал, делал выписки из прочитанного, а иногда и декламировал усвоенное воеводе. Тот лишь руками разводил, да говорил:
— Зело умен его высочество.
То, что это не лесть Золотарев нисколечко не сомневался. Иногда Андрей брал бумагу и писал государю о последних достижениях Алексея. Тем был прочитан даже труд Макиавелли «Государь» на языке оригинала. Из других книг Библия. С помощью книги Книг царевич изучил славянский, немецкий и греческие языки. Научился складно разговаривать на французском и английском. А под самый новый год, когда Золотарев по настоянию государя устроил празднество, уже спокойно беседовал с голландцами, что приехали посетить Алексея Петровича на их родном языке. Правда, не так ловко, как хотелось. Мальчишка в этом плане был явно полиглотом. А вот математика и военные науки плохо давались царевичу, правда, Андрея это не очень беспокоило, он считал, что к лету тысяча семьсот третьего года, ему удастся и эти науки привить его высочеству. На военные экзерциций и фехтование сейчас просто не хватало времени, да и таким уж хорошим знатоком сих наук Золотарев себя не считал.
Однажды, Андрей не выдержал и написал государю лестное письмо. Отзываясь в нем о царевиче, как о ребенке, который разумен выше своего возраста, тих, кроток и благочестив.
И все это на фоне семейной идиллии. Отец настоятель местного собора, узнав, что Золотарев решил связать свою жизнь с девушкой, встреченной в Шлиссельбургской крепости, настоял на том, чтобы та приняла православную веру.
— И лишь только после этого, — молвил священник, — я обвенчаю вас.
Идти против церкви не хотелось. И через неделю, после переезда Марты в Ладогу состоялось таинство крещения. Девушка выбрала для себя имя Марфа, а еще через неделю отец настоятель их обвенчал. Может это и к лучшему, размышлял, бывало, Андрей, слушая, как царевич на стара-словянском читает псалтырь. Ведь не будь этого таинства, когда мужчина и женщина перед богом становятся мужем и женой, велик был шанс, что Петр мог увести у него Марту, как он это сделал в известной только ему одному, Андрею, истории России.
Ну, упоминать, что творилось в светелке у Золотаревых явно не стоит, если вспомнить, что с ноября тысяча семьсот первого года у Андрея никаких отношений с женщинами не было.
Новый тысяча семьсот третий год совершенно не походил на два предыдущих. И если первый он встречал в обществе Петра Алексеевича, второй в темницы, то этот третий он уже встретил с женой. Они даже отчитывали последние минуты, как это было принято делать в прошлой жизни Андрея. А потом эстонец вдруг помянул князя Ельчанинова.
В конце февраля, на санях весь скарб воздушного флота был перевезен в Шлиссельбург. А уже в середине апреля в Шлиссельбург прибыл государь. Петр в экстренном порядке собрал все войско, расквартированное в казармах крепости, и выступил в направлении к Ниеншанцу, цитадели расположенной на правом берегу Невы при впадении в нее притока Охты.
Ниеншанц пал после семидневной осады. Коменданту крепости Йохану Аполлову, ничего не оставалось, как приказать гарнизону, что насчитывал аж восемьсот человек, сложить оружие. Да же сорок девять пушек цитадели не помогли, а ведь он заранее пытался изготовиться к обороне. Но когда дошли сведения, что Нотенбург пал, пытался поджечь крепость. Вот только все зря. Русские не пришли, да и Карл на выручку ни кого не прислал. Так что когда снег сошел с Невы, появлению лодки противника не удивился.
Рассказывавший это драгун обер-офицер, что сейчас сидел за столом перед царевичем Алексеем, был в перепачканном грязью кафтане, с портупеей и лядункой на привязи, обшитой галуном, в правой руке он сжимал принесенную Андреем кружку с холодным квасом, а левой теребил карпус с кожаным козырьком. Казалось, что он и сам не верил, что перед ним сын государя. Меншиков вызвал его и сказал:
— Скачи, брат, в Шлиссельбург, да доложи коменданту, о нашей виктории!
Вот только комендантом этим оказался мальчишка лет тринадцати, да не какой-то, а сам царевич. Думал просто доложит, а вон не получилось. Малец любопытный оказался. Подробностей требовал.
— Около трех часов, — продолжал говорить обер-офицер, — мы штурмовали Пая и Сауна. Швед упорно отбивал наши атаки. Ходил слух, что гарнизоном крепости сам комендант руководил, видать опытный, раз бился почти семь дней. Ну, и пришлось фельдмаршалу приказать нашим солдатам рыть апроши и ставить батареи.
Андрей представил вдруг, как Петр впервые увидел места, с которыми впоследствии свяжет свою жизнь.
— А город гораздо больше, чем Шлиссельбург, — говорил между тем служивый, — Слышал, как его величество говорил Меншикову: «Выведен равно изрядною фортификациею, только лишь дерном не обложен, а ободом больше Нарвы». Два дня мы вели обстрел, а затем ваш батюшка лично во главе флотилии лодок с гвардейцами проследовал вниз по Неве мимо Ниеншанца, с бастионов которого тщетно пытались огнем пушек этому помещать. Государь хотел узнать, не подошла ли на помощь осажденному гарнизону. Двадцать девятого апреля, оставив заставу гвардейцев на Витсаари, вернулся в лагерь, и уже на следующий день была еще одна неудачная попытка завладеть крепостью. Лишь только после взрыва порохового погреба, а это случилось уже в первый день мая, комендант гарнизона согласился на почетную сдачу. — обер-офицер сделал глоток из кружки, и продолжил, — На следующий день Аполлов вручил фельдмаршалу Шереметеву городские ключи на серебряном блюдечке. Под барабанный бой вместе с гарнизоном, семьями солдат и офицеров — покинули крепость. Мы, русские, под радостные крики «Виват!» вошли в Ниеншанц. — замолчал.
— А дальше? — поинтересовался Алексей.
— А что дальше, — сказал обер-офицер, — Петр устроил праздничный молебен. Потом сообщил всем нам, что город сей будет отныне именоваться Шлотсбург. Потом созвал военный совет. Вот только что на нем решали, мне ваше высочество не известно. Меншиков перед самым началом вызвал меня к себе, и велел скакать к вам.
Четырнадцатого мая ближе к вечеру от Петра Алексеевича вновь прибыл гонец. В письме, запечатанном красной сургучовой печатью, с государственным гербом, тот просил сына своего — царевича Алексея прибыть в Ниен, где он должен присутствовать при закладке будущей столицы Империи.
Впервые, заметил про себя Андрей Золотарев, монарх назвал свое государство империей. Эстонец был уверен, что еще чуть-чуть и тот провозгласит себя императором. Станет равным Юлию Цезарю.
Прочитал и взглянул на царевича. У того ноль эмоций, словно ему безразлично, где будет столица государства. Ну, то и понятно мальчонке тринадцатый годок до этого ли. Конечно, так же думал и Андрей, тот предпочел, чтобы столица была где-нибудь южнее. Хотя бы в том же Крыму. Но, увы, там во всю хозяйствовали татары, плюс ко всему же беспокоила своим присутствием Оттоманская империя. Поэтому, выслушав послание отца, царевич только пожал плечами и молвил:
— Ну, надо так надо. Дядя Андрей собирайся, завтра выезжаем.
Как же без него. Золотарев уже давно понял, что по воле судьбы ему суждено стать свидетелем перемен происходивших в России. С переездом из Архангельского городка, сюда ближе к Балтике эстонец вдруг стал скучать по родному Таллинну. Видимо причиной была близость этих мест к Балтийскому морю.
Он поклонился царевичу и вышел из горницы. Уже на пороге Андрей подумал, что занятия по русской истории придется отложить на пару дней.
Уже у себя в комнате обнял Марту (он по-прежнему называл ее так) и сообщил, что просто обязан, вместе с царевичем Алексеем, уехать на пару дней под Шлотсбург.
— Государь дело наиважнейшее затеял, — пояснил он, — город будет закладывать. Новый русский порт, да к тому же столицу государства.
Девушка понимающе кивнула. Отошла к окну, долго смотрела на крепостную стену и башни крепости. Потом подошла к Андрею и кинулась ему на шею.
— Андрюшенька, — прошептала она, — не хотела говорить, но теперь должна. Я беременна.
Золотарев чуть от такой новости не упал, в прямом смысле слова. Пошатнулся, но на ногах устоял. Если подумать, решил Андрей, то этого он ждал столько лет. Сначала с первой своей супругой там в его прошлом. Когда же попал сюда, вообще не надеялся на что-то. Эпоха другая, да и нравы. Вот только ошибался. Люди они во все времена одинаковые. Так же любят, ненавидят, страдают и переживают.
— Если парень родится, — молвил Золотарев, — назовем Силантием, если девочка…
— Елизавета, — перебила его Марта.
Андрей вдруг вздрогнул. Елизаветой так звали дочь Петра Алексеевича, в той истории, где царевич Алексей погиб, а Марту у Бориса Шереметева увел не он, а князь Александр Данилович Меншиков. Вполне возможно, что инициативу по имени дочери царевны проявила, как и сейчас девушка, а Петр просто согласился. Имя Елизавета ничего такого уж сверхъестественного не несло, а толковалось просто, как «Почитающая бога». Андрей обнял жену и поцеловал в губы.
На следующее утро. Он, Алексей, обер-офицер и пара солдат из Белозерского полка выехали в сторону Шлотсбурга.
VII
В акватории Невы было холодно. Карета с царевичем Алексеем и Андреем остановилась около только что возведенного домика государя. Кучер помог выбраться. Обер-офицер спешился с лошади и, не дожидаясь их, поторопился в хоромы, построенные из соснового леса по типу шведскому деревянного дома.
Тут же на улицу выскочил Петр, он даже застигнуть кафтан не успел. Подскочил к сыну, оглядел его, чай, поди, полгода не видел, присел и обнял. Затем встал, подошел к солдатам в фиолетовых мундирах.
— Хороши! Твои? — молвил он, обращаясь к Золотареву, подразумевая фразой, что служивые из воздушного флоту.
— Ваши! — ответил Андрей.
— Знаю, что мои, я спрашиваю летчики?
— Они самые.
— Хороши, ой хороши. Что умеют?
— Почти все, — ответил Андрей, при этом он не лукавил. За последнее время они с полковником обучили солдат своих не только маршировать строем, и проводить различные действа потребные во время боя, но и научили летать. Опробовали и обстрел мишеней с воздуха. Только-только к этому приступили, но уже были некоторые результаты. А всего-то нужно подняться на воздушном шаре, дождаться подходящего ветра, что дул в сторону правобережья (там уже были обслуга, что ждала приземления андлара). Когда подходящий момент наступал, шар отпускали в свободное плавание. Вот тогда то и нужно было с неба запускать в лодки, что специально были приспособлены для этого, камни. Во время баталии предполагалось использовать гранаты. Сию стратегию сам государь придумал.
— Вот и замечательно, — сказал Петр. Затем немного подумал и спросил, — Мою мысль в дело пустил?
— Конечно государь.
— Молодец. Петр вновь присел, посмотрел на сынишку и сказал:
— Учен, стал, посмотрю. Учитель мне письма об успехах твоих писал. Ну, расскажи, что ни будь! Алексей процитировал наизусть псалтырь.
— Ну, этому тебя и так научить смогли бы. Ты что-нибудь дельное поведай батюшке.
Царевич покосился на Андрея, тот подмигнул. И тогда мальчишка процитировал отрывок из Макиавелли.
— Сие что? — поинтересовался Петр.
— Макиавелли «Государь».
— Какой я тебе государь! — вспыхнул монарх. — Я тебе отец!
— Книга так папенька называется.
— Ах, вон оно что, — молвил Петр, достал трубку и закурил, — Умен. Умнее меня стал. Но довольно. Я вас сюда, не для того, чтобы вы знаниями бахвалился, вызвал. Город я здесь заложить хочу. А ну, залезайте в карету.
Андрей и Алексей выполнили просьбу монарха. Петр подошел к другой, там уже были Меншиков, Шереметев, забрался во внутрь. В третье были Зотов и Кирилл Нарышкин, полковник Рен. Монарх высунулся в окно и прокричал кучеру:
— Ну, поехали.
На «Заячий остров», что по-шведски звучало как «Луст Эйланд», переправились на карбасах. Вступили на твердую почву, если так можно было назвать почти болотную землю, одновременно. Государь рванул первым, почти до середины острова, пробираясь через низкорослый кустарник, дошел. Остановился, подождал, пока до него свита доберется и лишь только после этого, громко, словно хотел, чтобы его даже в Стокгольме услышали, произнес:
— Здесь будет новая столица России! Отсюда мы будем ходить на парусных кораблях в Западную Европу. Отсюда мы нанесем решающий удар по шведскому королевству.
Поднял руку вверх, и тут же к нему подбежал семеновец с лопатой. Монарх взял ее. Вырыл крест и продолжил:
— Здесь мы заложим собор в честь Петра и Павла. И здесь будет крепость Петропавловская! А сам же город отныне именовать — Санкт — Петербург. Город Шанц отныне не существует, а крепость Ниен приказываю срыть!
Вечером все собрались в домике государя за большим столом. Петр неожиданно решил устроить праздничный банкет, в честь закладки нового города. Именно здесь монарх торжественно объявил о назначении полковника Рен — комендантом. Меншиков насупился, эстонец удивился с чего бы то ему это делать, как-никак генерал-губернатор завоеванных Петром Алексеевичем городов и земель. Вот и сейчас государь гневно глянул на того, словно вспоминая слова Андрея, что сей деятель российский — вор. Фаворит скукожился, проглотил грибочек солененький, не жуя.
— А тебе Александр Данилович, — молвил царь, — повелеваю надзирать на новоначинающимся городом. Меншиков кивнул, потянулся к графинчику с анисовым вином.
— Чай, авось, и место для своего дворца отвел? — поинтересовался у фаворита Петр. Князь вдруг замер, взглянул на государя и выдавил из себя:
— А, как же Мин Херц.
— Спешишь, спешишь Алексашка! Ой, спешишь! — сказал монарх, — Сейчас надобно место для гостиного двора, пристани, присутственных мест, адмиралтейства, государева дворца да саду отвести, а уж затем для знатных особ. Причем для тебя в последнюю очередь.
Царь сдвинул со стола посуду в сторону, освобождая таким способом пространство для карты. Позвал обер-офицера, что сейчас стоял в стороне, да повелел оную принести. Тот скрылся за дверями и вскоре вернулся. Положил бумагу на стол. Государь по углам поставил кубки, чтобы карта не свернулась.
— Что сидим, — проговорил Петр, — а ну подходим ближе. — Пока свита стала приближаться ближе, он взглянул на Меншикова, — а ну, кажи, что за место для своего дома избрал. Александр Данилович ткнул жирным пальцем в точку на карте.
— Тут государь, — вымолвил он.
— Экий ты прохвост, — хохотнул Петр, — ну, раз тебе сие нравится, так токовому и быть. Сейчас же господа будем землю делить.
Андрею смотреть на все это было не интересно, но любопытно. И, скорее всего оное было вызвано скорее поведением знати, чем выбором мест для усадеб. Стоит, пожалуй, упомянуть, что когда еще, будучи школьником, Андрес побывал во втором городе Российской федерации. Архитектура его тогда поразила, а вот климат, увы, нет. В городе даже в двадцати градусный мороз, можно было замерзнуть. И иногда казалось, что термометр врет аж на десять градусов, причем в минусовую сторону.
А толпа у стола собралась отменная. Кроме государя с фаворитом, тут были: фельдмаршал Шереметев, комендант Рен, генерал-майор фон Верден, Никита Зотов, князь Нарышкин да еще множество таких, чьих имен так Андрей и не узнал. Золотарев вдруг посмотрел на Алексея, что сейчас сидел рядом с ним. Тот неожиданно сжал свои маленькие кулачки и прошептал:
— Они больше о себе думают, чем о государстве.
Под «они» мальчишка, решил эстонец, скорее всего, подразумевал свиту, чем отца с его приятелем. Когда же весь этот беспредел закончился, Петр посмотрел на вернувшихся, на свои места собутыльников и молвил:
— Все это хорошо, да вот есть два препятствия. Ты Борис Петрович, — сказал он, обращаясь к фельдмаршалу, — должен взять крепость Копорье, а ты генерал-майор фон Верден — Ямы. В противном случае, все ваши дворцы будут принадлежать Карлу XII.
Вскоре крепости капитулировали перед русскими войсками. Государь даже съездил туда, чтобы посмотреть, что они из себя представляют. И уже там, после того как Ямы переименовал в Ямбург, до него дошли сведения, что Крониорт из Лифляндии движется в сторону Петербурга с двенадцати тысячной армией.
Золотарев об этом узнал уже в Шлиссельбурге, в конце июля тысяча семьсот третьего года, куда они с царевичем вернулись через три дня после основания Петербурга.
Алексею Петровичу гонец доложил, что его отец выступил на опережение, с гвардией и четырьмя драгунскими полками. Баталия произошла у реки Сестры, где Крониорт был разбит, и вынужден был бежать с уцелевшими солдатами до Выборга.
Между тем к Ямбургу подступил нарвский комендант генерал-майор Горн. Да вот только зазря он это сотворил. Окрыленные победами войска фельдмаршала Шереметева, заставили полководца под прикрытием артиллерии бежать к Нарве.
Так же до Шлиссельбургского гарнизона доходили сведения о закладке на Олонецкой верфи, в присутствии самого государя, цельных шесть фрегатов. А уже в конце августа Петр вернулся в Петербург на новопостроенном фрегате «Штандарт». Именно в те дни, над построенными бастионами Петропавловской крепости взвился кайзер-флаг.
В сентябре тысяча семьсот третьего года в Санкт-Петербург пришел первый голландский торговый корабль. На радостях Петр пригласил шкипера и матросов на постой в дом Меншикова. В честь сего важнейшего события он одарил шкипера пятистам червонцами, а каждому матросу приказал выдать триста ефимок. Кроме того, монарх распорядился, второму шкиперу, что приведет сюда корабль — выделить триста червонцев.
Голландец только руками разводил, да восхищался щедростью русского царя. Но больше всего его удивило то, что Петр приказал раскупить все товары.
Первого октября русский монарх заключил договор с Августом, обязавшись усилить его саксонцев двенадцати тысячной армией. Посулив ему при этом триста тысяч рублей. В тот же день из Петербурга уехал обер-коммисар князь Дмитрий Голицын.
Когда же лет покрыл Балтийское море, Петр Алексеевич съездил на остров Котлин, что лежал в Финском заливе, где и повелел построить крепость.
