Глава 5 — Ново-Двинская цитадель
I
«Двадцать седьмого мая тысяча семьсот первого года от Рождества Христова в шесть часов утра ветер повернул на зюйд-зюйд-ост и несколько посвежел, и я подал сигнал поднять якорь; в семь часов утра я вместе с другими назначенными в эту экспедицию кораблями и судами с именем Бога вышел в море из Рюэфьюля.
Двадцать восьмого числа в три часа пополудни я подал сигнал всем начальствующим господам офицерам, как морским, так и сухопутным, прибыть на борт «Варберга», в то время мы стояли, обрасопив паруса. В половине пятого, когда они поднялись на борт и собрались в каюте.
Двадцать третьего июня в восемь часов утра мы обманули несколько лопарских рыбачьих ботов. Когда один подвалил к нам, мы получили с него немного свежей рыбы, но поскольку не понимали их языка, вынуждены были дать им идти своим путем, ибо не следовало возбуждать каких-либо подозрений».
Командор Карл Христиан Лёве сделал запись в корабельном журнале. Позвал дежурившего офицера и попросил, чтобы не беспокоили. Затем снял камзол и завалился спать.
Проснулся он в два часа по полудню, когда дежуривший офицер разбудил его. Одним из матросов, что был в это время на корме, была замечена русская ладья, стоявшая на якоре у небольшого острова. Командор встал, недовольно взглянул на служивого, как-никак не дали выспаться. Сначала рыбаки, теперь вот этот. Подошел к карте и определил место, где они сейчас находились. Остров, у которого была замечена ладья, именовался — Крестовым.
— Отдать якорь, — приказал Карл Лёве. — Немедленно захватить судно. — Распорядился он.
С фрегата «Варберга» была спущена шлюпка. Матросы под командованием лейтенанта Шёшерна подошли к ладье и осмотрели ее. Можно было считать, что по морам крупно повезло, так как кроме личных вещей и нескольких предметов, что тут же были внесены в опись, на судне ничего не было обнаружено.
Лейтенант Шёшерна поднялся по трапу на борт «Варберга»; стуча каблуками, пошел в каюту командора, доложил, что ладья пустая. Рыбаки словно провалились под землю. Карл Лёве выслушал и распорядился встать на стоянку у острова, в надежде, что хозяева появятся. Двадцать четвертого русскую ладью сожгли.
— Говорил же я тебе, что нужно из Архангельского городка не уходить, — проворчал Мишка Торопыга.
— Ну, я то откуда знал… — промямлил Фрол, видя, как догорает ладья.
— Знал, знал, — передразнил его помор, плюнул и пошел в лес, слава богу, там землянка была.
Числа двадцатого второго Фрол по прозвищу Сапог, уговорил его дурака пойти в море. Дескать, сейчас царским указом запрет наложен. Никто в Белое не сунется, а уж тем паче к Крестовому острову. К тому же Иван Емельянов по прозвищу Рябов пропал, ходил слух что, нарушив указ, тот ушел со своим приятелем Дмитрием Борисовым по прозвищу Горожанин, подался на север, якобы рыбу ловить. Да вот что-то Мишка в это не верил. Не такой это человек Рябов, чтобы указ нарушить, да еще чей. Ведь всем в городке было известно, что Иван Емельянович царев кормчий. Такого только вороги и могли выкрасть. Но удивительно было другое, что сам стольник Петра — Иевлев Сильвестр Петрович, после разговора с капитан-командором Ремизовым как-то вдруг успокоился.
Так вот значит, прикинув все, и поверив в удачу, приятели и вышли в море. Остановились под Крестовым островом, тут и рыба ловилась отменно, да и землянка у Сапога, лет пять назад была вырыта. В ней и от непогоды скрыться можно. Большую часть вещей со старенькой отцовской ладьи, которая, поди, лет двадцать уже служила, стащили в землянку. Развели костер, а под утро вышли в море.
Покачиваясь на волнах, Мишка чуть не задремал, когда его в бок толкнул его приятель. Торопыга посмотрел, куда указывал его приятель. Там под всеми парусами шли семь кораблей. По очертаниям, слава богу, в Архангельский городок какие только не хаживали, помор определи, что были это три фрегата, шнява, галиот и две яхты.
— Может это ворог? — проговорил, заикаясь Фрол.
— Может и ворог, — согласился Мишка и скомандовал, — пока они нас не заметили, давай греби к берегу.
Пришвартовались. Вещи брать не стали, успели в лесу скрыться, когда на палубе одного из фрегатов начался переполох. В воду грохнулся якорь. Медленно стали опускать шлюпку.
— А может это негоцианты? — с надеждой в голосе проговорил Фрол. Но Торопыга покачал головой.
— Если они негоцианты, то, увидев, что ладья наша пустая уйдут. Лично у меня, — добавил он, — нет желания с кем-то общаться. Сообщат князю-воеводе, что видели нас, то тогда нам точно смерти не избежать. Хоть Рябов и царев кормщик, а корабельный путь возле строящейся цитадели я не хуже его знаю. А что сделал воевода с теми, кто его знает? — И не дожидаясь ответа, добавил, — то-то. В монастыре закрыл под присмотром монахов. А на цитадель отправил тех, кто и в Белое море не разу не хаживал.
Между тем лодка пришвартовалась к берегу. Солдаты, а в этом Мишка уже не сомневался, соскочили с нее на землю.
— Var och titta! — Проговорил офицер в синем камзоле.
Из ладьи на берег полетели их с Фролов вещи. Мишка еле сдержался, а Сапог только прошептал:
— Вороги.
— Они, — согласился Торопыга.
Теперь уж тем более не стоило выходить на берег. Или заставят вести корабли к Архангельску, или убьют.
— Уходи в лес, — прошептал Мишка.
— А ты?
— Я еще немного понаблюдаю.
Когда Фрол уполз, а он вынужден был ползти, Мишка облегченно вздохнул. За себя он мог поручиться. Вряд ли опытный помор выдаст свое присутствие, а вот тот. Парню всего лет двадцать, только от соски оторвался. Когда Торопыга об этом подумал, так еще больше разозлился на себя. Ну, тот молодой неопытный, а он то с какого перепоя согласился выйти с ним в море. Чай тридцать три годка прожил. Жизнь прошла, а вот ума не нажил.
Между тем иноземцы, а по разговорам можно определить, что это не англичане, а уж тем боле не голландцы, оставили четверых солдат на берегу, погрузили их вещи на шлюп и направились к кораблям.
Вернулся в землянку Торопыга, когда стало темнеть. Плюхнулся на солому, что постелена была на земле, проговорил:
— Оставили четверых. Сами стоят и ждут, что мы появимся. Фрол протянул ему кружку с чаем.
— А мы? — поинтересовался он.
— Мы? — переспросил Мишка, — Мы будем ждать, когда они уйдут. А они это по любому сделают.
— А ты не думаешь, что они заметят дым от костра? — неожиданно спросил Фрол.
Торопыга выругался. Сделал глоток. Плеснул в костер, затем бросился и стал его засыпать.
— Уж лучше замерзнуть, чем умереть от пули, или вести ворогов на родной город, — ворчал он.
Утром ветер донес до них запах горелого дерева. Мишка перекрестился и проворчал:
— Как же я об этом не подумал.
Ладья догорала. Пламя играла на ее бортах, поедая языками дерево. Когда корабли скрылись, приятели выбежали на берег. Мишка Торопыга упал на колени и заплакал.
Гонец к Ельчанинову прискакал к обеду, когда тот, сидя в горнице, ел курочку. Он ворвался как ураган, сорвал с головы треуголку.
— Свей князь, — сказал он.
— Где? — Поинтересовался князь, думал уже саблю схватить, но сдержал себя, — где шведы? — уточнил он, разглядывая бывшего монаха, в форме летчика воздушного шара.
Звали того Никоном. Видывал его до этого Силантий Семенович, правда, тогда он бородат был. Сейчас от прежней растительности остались только усы. Совсем еще молодой. Телом худ, и удивительно, как он на монашеских харчах не располнел. Иные вон, даже не смотря на пост, с трудом в двери входят. Неожиданно Ельчанинов подумал: «А уж, не о Никоне ли монахе говорил архиепископ»? Скорее всего, о нем, сделал для себя вывод Силантий Семенович. Да и Егор не стал бы других с такой миссией в Архангельский городок посылать. Вон и камзол на нем изрядно ловко сидит.
«Э нет. Не вернется, он после баталии в монастырь, — подумал князь, — не вернется. Уж больно у него сейчас глаза блестят. Нет, не быть ему монахом, удерет… Капралом будет или разбойником. Видимо почуял вкус свободы».
Ельчанинов еще раз взглянул на служивого. Тот крутил свой ус, и косился на кувшин с квасом. Затем Никон проглотил слюну и сказал:
— Егор заметил черный дым, поднимающийся над Белым морем.
— Ну, дым это еще ни о чем не говорит. — Проговорил Силантий Семенович, — те же рыбаки костер могли разжечь. — Он вновь взглянул на монаха, затем подвинул к нему кувшин и добавил, — а ты пей не стесняйся. Вижу, что умаялся. Бывший монах схватил кувшин и стал жадными глотками опорожнять его.
— Да ты не спеши. Не куда эти шведы от нас не уйдут. Сам же говоришь, что дым над морем. Вот если бы пост таможенный горел, вот тогда другое дело, а так. Ладно, сейчас я оденусь, и мы с тобой съездим, посмотрим, что это за дым такой. Монах опорожнил кувшин, поставил его на стол, и вдруг улыбнулся.
«Эх, много ли для счастья надо» — подумал Ельчанинов, вставая из-за стола. Подошел и снял камзол с самодельной вешалки, придуманной Андреем несколько дней назад. Неожиданно тому надоело, что их одежда валялась на лавке. Тот даже попытался вбить между бревнами щепу, но та не выдержала. Вот тогда и соорудил вешалку. Застегнулся, надел треуголку и проговорил:
— Ну, пошли служивый.
Они вышли во двор. Князь отвязал своего коня, и еще раз взглянул на служивого. Тот ловко впрыгнул в седло, словно и не монах был, а казах. «Нет, не вернется, он в монахи», — подумал князь.
Через два часа прибыли в расположение воздушных шаров. Князь Ельчанинов спрыгнул с коня и подбежал к Егорке.
— Ну, что? — спросил он.
— Дым.
— Знаю, что дым, — молвил князь, — где он твой дым?
— Сейчас шар воздухом наполним. В небо поднимемся, вы сами ваше сиятельство увидите.
— Увижу, — прошептал Ельчанинов и нервно заходил от шара к домику и обратно.
Между тем второй «Андлар» медленно стал опускаться. Когда он коснулся земли, князь подскочил к выбиравшемуся из него родственнику князя-воеводы.
— Что скажешь Семен? — спросил он.
— Над морем, в районе Крестового острова с утра начал подниматься густой черный дым. Словно что-то там горит…
— А не может это быть, что охотники там или поморы. — Перебил его, Силантий Семенович.
— Да откуда там охотники. Поморы эти могут в районе тех островов быть. Так ведь они дядькой моим почти все в крепости закрыты.
— Вот то-то почти все. А если кто не послушался и ушел в море… Семен взглянул на Ельчанинова.
— Даже если и ушли, то вряд ли от них был бы такой дым. Это или надо лодку сжечь, или лес подпалить. Вот вы меня не дослушали ваше сиятельство, — проговорил с укором в голосе паренек, — перебили. А я вам хотел доложить, что видел сейчас в море силуэты семи кораблей. Что движутся со стороны пожарища к Ново-двинской цитадели.
— Так что же ты… — Начал, было, князь, да замолчал. Ведь племянник воеводы в чем-то был прав. Это он сам, не выслушав донесение до конца, перебил летчика. Князь вздохнул, направился, было к домику, когда его окликнул Егор.
— Ваше Сиятельство, — проговорил тот. — Шар готов.
Вернулся. Забрался в корзину. Стоявший внизу монах (этот даже и не подумал переодеться в камзол) медленно стал стравливать веревку. Шар потихоньку стал подниматься в небо. И князь вновь ощутил те же самые ощущения, что были у него в тот день, когда они втроем: он ремизов и Золотарев, поднялись в первый раз в небо.
Шар замер. Егор достал из коробочки, что была прикреплена к корзине подзорную трубу. И показал в ту, сторону, где над лесом поднимался черный дым.
«А ведь его с земли, и даже с дерева и не узришь, — подумал Силантий Семенович, — Ай, да Золотарев, ай да эстляндец».
Дым действительно был такой густой, что казалось, будто он затмит собой солнечный свет.
— А ты как считаешь, — спросил вдруг князь у Егора, — Что горит?
— Если допустить, что сие устроено злодеями, — молвил летчик, — я считаю какой-нибудь корабль. Шведы на него наткнулись. Рыбаков поубивали, и подожгли.
— Оно конечно верно, — согласился Силантий Семенович, — но есть одно но. Живы рыбаки.
— Как это живы?
— Я думаю, когда шведы на их корабль наткнулись, вполне возможно те на острове были. Увидели шведов, не вышли. Те пождали чуток, а потом подожгли. Как бы те не сообщили об их появлении.
— Но дым… — начал, было, Егор, но Ельчанинов перебил:
— Дым с земли не виден. Мы и то, только благодаря шарам и разглядели.
Князь замолчал и стал вглядываться в черные силуэты кораблей. Их увидеть можно было пока только в подзорную трубу. Определить, что это за типы, даже с помощью нее было трудно.
Тем временем шар медленно стал спускаться. Когда он коснулся земли. Монах закрепил его прочно веревкой. Затем помог выбраться князю и летчику.
Ельчанинов подозвал к себе Семена. Когда тот подошел, сказал обоим пилотам:
— С кораблей глаз не спускайте. Смотрите у меня. Поднимайтесь по очереди. Сказал, вскочил на коня и умчался в сторону города.
II
«Двадцать пятого в четыре час по полудни мы миновали селение, у которого стояло на якоре несколько русских ладей; из опасения, что приятель прознает о нашем прибытии, не решились на них нападать. Продолжили свой путь».
Записал в журнал Карл Лёве. Вышел на палубу и закурил трубку. Подошел к нему лейтенант Юхан Алин, протянул подзорную трубу, командор отрицательно помотал головой. Вот уже сутки, как Лёве глодали сомнения. Он все думал, а правильно ли поступил, когда отдал приказ сжечь лодку. Может, стоило оставить одну из яхт, глядишь и поймали бы ту «дичь», что скрылась в лесной глуши острова. Карл вздохнул тяжело, чем вызвал удивление у лейтенанта.
«Пусть думает, что о родине тоскую, — подумал он, — а ведь у меня на душе кошки скребут. Такое ощущение, что на гибель эскадру веду. Будем надеяться, что дым от горящей ладьи не виден был. Слава всевышнему, — вновь вздохнул командор, — русские заставы далеко. В лучшем случае до них сутки идти. А на таком расстоянии, не то, что дым, остров то не разглядишь».
— Собрать в моей каюте всех офицеров, — скомандовал Карл Леве, развернулся и направился в сторону кормы. Затем остановился и добавил, — часа через два. Лейтенант засуетился и убежал.
Через два часа, когда корабли бросили якоря в миле от острова Сосоковец. Шлюпки с двух фрегатов, двух яхт, шнявы и галиота подошли к «Варбергу». Одним за другим капитаны поднялись на палубу. Перешептываясь, они прошли в каюту командора. Там кроме Карла Лёве были: лейтенант Юхан Алин и голландский штурман Петер Андерсен, служивший шведской короне вот уже восемь лет. Причем голландец частенько раньше бывал в Архангельском городке, но был изгнан оттуда. Причина, по которой русские это сделали, Петер умалчивал.
— Господа присаживайтесь, — приказал командор. Когда офицеры выполнили его просьбу, поинтересовался, — знаете ли вы господа, что мы в миле от архангельского речного бассейна? Одобрительный гул. Карл поднял руку и шум прекратился.
— Посему приказываю, по прибытию на свои корабли поднять полотнища английских, голландских и бременских флагов. Это нам позволит получить на борт русских лоцманов. — Леве закашлял, все-таки курение да холодный северный ветер давали о себе знать. — И еще господа, у русских, как утверждает господин Андерсен, — добавил командор, — скоро будет таможня. Голландец кивнул и промычал:
— Ja, ja.
Лёве с недовольством взглянул на штурмана. Тому достаточно было просто кивнуть. Петер ехидно улыбнулся и закурил. «Будь моя воля, не взял бы тебя», — подумал командор.
Улыбнулся в ответ. Тут он был бессилен. Сам государь посоветовал этого штурмана, утверждая, что тот неплохо знает корабельный путь в Архангельск.
— Так, что господа, — продолжил Лёве, — спрячьте лишние пушки, подальше от русских глаз. Ни русскому лоцману, ни таможенникам их видеть не надобно. Пусть считают, что мы обычные негоцианты. А теперь господа можете быть свободны.
Переговариваясь, офицеры вышли из каюты. Долго что-то обсуждали у бортика, прежде чем спустились в шлюпки и отплыли к своим кораблям.
Медные и железные пушки на верхней палубе прикрыли чехлами, искусно построенных из пустых бочек, фальшивых кулей и корзин. Флаги на кораблях эскадры были заменены. Боцманы вынесли из хранилищ аглицкие, голландские и бременские флаги. И теперь, когда они гордо реяли на морском ветерке, военная флотилия все более походила на караван мирных негоциантов. Офицеры сдали форменные мундиры и шпаги, до времени корабельным оружейникам. И только тогда флот двинулся в путь.
В час ночи двадцать шестого июня у острова Сосковец эскадра вновь стала на якорь.
Командор, на котором сейчас был теплый голландский кафтан, открыл окно каюты. Холодный злой ветер ворвался внутрь, попытался сорвать с головы Карла Лёве парик, затем раскрыл журнал и опрокинул глобус.
— Вот дьявол, — выругался командор, понимая, что его попытка проветрить каюту ни к чему хорошему не привела. Только переполох поднял в этом маленьком помещении.
Леве захлопнул окно и подошел к журналу. Немного подумал, взял перо и записал:
«26 — го в 1 час ночи мы бросили якорь у острова Мудьюгского, расположенного у бара при архангельском речном бассейне. Я приказал на кораблях поднять английский флаг. Полагаю, что с помощью его привлеку на борт несколько лоцманов».
Захлопнул книгу, расстегнул пуговицу на мундире. И не снимая сапог, грохнулся на кровать. В три часа ночи его разбудил лейтенант Юхан Алин.
Командор протер глаза, хотел, было отругать того, но служивый был расторопный, и успел, прежде чем послышалась брань, сообщить, что к «Варбергу» подошел русский бот, который поморы именуют не иначе, как коч.
На сердце у Карла повеселело. Он приказал поднять флаг, ударить в барабаны и встать в ружье. После чего сам отправился встречать их у фалрепа.
Прошло больше надели, как Иван Емельянович Рябов да Дмитрий Горожанин находись на острове Сосковец. Почти каждый день выходили они ловить рыбу, и почти всегда пареньку казалось, что лоцман чего-то ждет. Иногда он доставал свою подзорную трубу, подаренную государем Московским в тысяча шестьсот девяносто третьего году, и вглядывался в синюю гладь моря.
Иногда помор возвращался в реальность и направлял свой коч, туда, где кружили чайки. А рыбы было так много, что Рябов вздыхал и ругался. Проклинал шведов зато, что их экспедиция, сим словом назвал капитан-командор флот злодеев, срывал рыбные промыслы. Митя частенько слышал, как он шептал:
— Да скорей бы уж эти злыдни приплыли. Паренек отметил про себя, что дядька шептал — приплыли, а не пришли.
— Ты ешь, ешь, — добавлял лоцман, пододвигая ему миску с похлебкой.
Несколько дней назад они заметили, как мимо острова, по корабельному пути прошла ладья. Людей в ней трудно было различить, но по оснастке и манере движения судна, они решили, что ладья принадлежит Мишке Торопыге. Иван выругался и плюнул в песок.
— Принесла нелегкая, — молвил он, — все планы капитан-командору сорвет.
Так и проходил весь вечер грустный, даже когда вернулись с моря, шутки не обронил. Давно таким не видел его Дмитрий. Он попытался припомнить, но не смог. Рябов, даже когда нависла над ним церковная кабала, отшучивался. Повеселел лоцман только на следующий день. Ветер с моря принес запах дыма. Ворвался в землянку и защекотал в носу. Иван открыл глаза, поднялся с лавки и принюхался.
— Дымом пахнет. — Молвил он, выскакивая на «свежий воздух».
Митька выскочил следом. Лоцман накинул куртку, послюнявил палец и поднял вверх.
— Со стороны Крестового острова дым, — добавил он, на секунду задумался. Вспомнил ладейку Топтыгина. На секунду погрустнел, но потом понял, что если шведы сожгли ладью, то вряд ли к ним в плен попали рыбаки. Просто не было смысла. Легче было уговорить поморов привести корабли в город, предварительно выдав себя за купцов, чем заставить их это делать силой. А в этом случае корабли сжигать не было нужды.
— Дядечка, — проговорил Дмитрий, — плохие вести?
— Одна весть плохая, вторая хорошая, — улыбнулся Рябов. — По крайней меря, ну, я надеюсь, Мишка Торопыга жив, а враг, а это, скорее всего он и есть, просто сжег их коч. Если ветер не изменится, то через полтора дня шведы будут здесь.
— А для чего они тебе дяденька.
— А вот это уже не твое дело Митрий, — щелкнув по носу паренька, сказал Иван и направился в землянку.
— Как это не мое? — возмутился тот.
— Ну, вот так не твое. Мне его капитан-командор поручил. Ты когда шведы придут, можешь остаться на острове. А когда все получится, я за тобой вернусь.
— Что получится?
— Сказать не могу. Но помни одно Митрий! Ты мне с малолетства вот как верил! Ты и ныне мне верь. Ты не моги мне не верить…. Сказал бы тебе, что мне капитан-командор поручил, да не могу.
Рябов задумался. Стоило ли посвящать в план капитан-командора мальчонку. Тому только-только девятнадцать стукнуло, а ведь придется идти на гибель. Один то он выкрутится, но вдвоем? С другой же стороны, лоцман не владел ни голландским, ни аглицким языком, а Дмитрий Борисов по прозвищу — Горожанин служил у него толмачом.
Он опустился на лавку, достал кружки и налил в них сбитень. Сделал глоток и проговорил:
— Получится посадить корабли злодеев шведских на мель супротив цитадели, что строят в 19 верстах от Архангельского городка.
Сказал и поведал весь план Ремизова. Когда закончил рассказ, замолчал. Долго смотрел так на Дмитрия, затем не выдержал и сказал:
— Тебе теперь Митя решать.
— Я пойду с вами дяденька, — сказал паренек. — Как же вы без меня со шведами разговаривать будете.
— Да, как-нибудь сговорюсь.
— Знаю я вас дяденька, сговоритесь. Я иду с вами, — твердо заявил Дмитрий. А уже на следующий день, на горизонте они разглядели флот.
— Красиво идут, — молвил паренек, разглядывая их в подзорную трубу.
— Ближе к вечеру встанут у острова, — предположил Иван и ошибся.
К острову флот подошел ночью. Дмитрий Горожанин задремал в лодке. Он проснулся оттого, что его толкал в бок Иван.
— Пора, — прошептал он, поднимая якорь.
Вечером двадцать пятого июня князь Ельчанинов подозвал к себе Андрея Золотарева и проговорил:
— Езжай-ка братец к воздушным шарам.
— Вот повезло, — проворчал Золотарев, кутаясь в епанчу.
Не очень приятно было болтаться в воздухе в час ночи в корзине шара. Да непросто сидеть и мерзнуть, а разглядывать прилегающую акваторию. Особенно тот участок, где находились семь шведских кораблей. Да и плавание их было дерганое, как доложил перед сменой Егор, те сначала остановились у одного острова, затем пошли дальше. Пареньку даже показалось, что на них взвились флаги. Где-то около часу ночи, а точнее эстонец сказать бы не смог, они опять сделали остановку. Зачем? Да кто разберет этих шведов.
Почти до трех часов ничего не происходило, если не брать в расчет их с монахом поочередных то подъемов, то спусков. А именно в три часа, это уже Андрею было точно известно, дежуривший полный монах, вздохнув, проворчал:
— Ну, и служба. Три часа, а еще и глаза не сомкнул.
Но тут же осекся, увидев взгляд летчика. Тот смотрел с укором. Ну, и архиепископу понятно, дело то важное — не каждый же день иноземный флот на родной монастырь движется. Поэтому монах опустил глаза.
— Кваску бы, — прошептал он, — энто цельных три часа на ногах, а во рту даже маковой росинки нет.
— Поднимешь «андлар», можешь в избу сходить. — Сказал эстонец, залезая в корзину.
Глаза монаха заблестели. Он стал быстро стравливать в веревку, из-за чего шар быстро устремился вверх, оттого и присел в корзине от неожиданности Золотарев. Когда пришел в себя, был уже на высоте птичьего полета. Вытащил подзорную трубу и посмотрел в даль, слава богу, ночи сейчас были светлые. Стекло запотело, вытер и вновь посмотрел.
Совпадение? Судьба? Или как вспомнил Андрей, говорили писатели — рояль? Но ему повезло. К стоявшим на рейде кораблям подплыл коч. Не зная, что делать, Золотарев первым делом посмотреть, что будет дальше. Не ужели предательство? А может шпион, наподобие того, что был упущен Яшкой Кольцо. Хотя… И тут эстонец вспомнил фильм «Россия молодая».
— Не иначе Иван Рябов, — воскликнул он, и обрадовался, что сейчас его никто не слышал. Если события, по которым был снят фильм, совершались прямо сейчас, и он был одним из участников. Тут он себя оборвал. В реальной истории, в это время еще не существовало воздушных шаров. Зато было Андрею известно, что Иван согласится, затем таможенники попадут в плен, и уж после этого лоцман посадит корабли на мель.
— Что же делать? — спросил он, сам себя. Положил трубу в коробку и присел.
Если уж докладывать, так только князю. Пусть он решает, говорить ли капитан-командору о произошедших событиях. И вот тут Андрей понял, что существовала одна не стыковка. В фильме задание лоцману дал Иевлев. При этом в фильме Силеверст Петрович и являлся капитан-командором.
— Вот незадача, — прошептал он, что шар начал медленно опускаться.
Когда корзина коснулась земли, Золотарев уже знал, что делать. Ехать и будить Силантия Семеновича — не было смысла. Его доклад ничего не изменит. Сделать это можно и утром. Монах протянул ему кружку с квасом.
— Испей браток, — молвил он.
III
Бил барабан, казалось, что он готов был заглушить шум моря. Несколько шведов, переодетых в английские кафтаны стояли вдоль борта. Белый флаг, с красным крестом реял на корме. Командор Карл Лёве, вглядывался в поднимавшихся на борт парусника русских. Первый взошел невысокого роста паренек, в монашеском одеянии, за ним мужик средних лет. На том кожаная куртка, широкополая шляпа, скорее всего это и есть русский лоцман, подумал Карл. Сначала он оглядел бородатого, затем монашка и спросил:
— You navigator? Your friend navigator?
— Ik begrijp niet Engels, — ответил паренек.
Видя, что монашек не понимает по-английски, командор переспросил по-голландски.
— Ik heb een navigator. — сказал тот, и показав рукой на бородатого, добавил, — Ivan Ryabov — navigator.
Командор улыбнулся. Он был рад, что ему удалось найти того, кто приведет их в Архангельский городок, а еще и то, что русские их приняли за англичан. Леве хотел, было еще, что-то спросить, но дверь открылась, и на палубу вышел Питер Андерсен.
— О мой друг, Большой Иван, — проговорил тот, на плохом русском. Но и этого хватило Лёве, чтобы понять, что голландец был знаком с лоцманом. Питер бросился к помору и попытался того обнять, но русский удачно увернулся.
Карл отметил, что отношения между двумя шкиперами не дружеские. Он даже предположил, что Андерсен чем-то обидел помора в прошлом.
— Карл, — между тем продолжал голландец, уже на своем языке, обращаясь к командору нецеремонно, — Иван Рябов один из лучших шкиперов в Архангельске. Корабельный путь он знает, как говорят русские… — Тут он стал вспоминать, как те это делают. Долго морщил лоб, отчего Дмитрию Горожанину показалось, что у того вот-вот свалится парик. Наконец он выпалил на плохом русском, — «как свои пять пальцев».
Командор удивленно посмотрел на Андерсена, тот понял, что сморозил глупость. Пришлось переводить русское высказывание на английский язык, и лишь после этого, Карл улыбнулся.
— Я готов заплатить деньги, чтобы шкипер привел наши корабли в Архангельск, — на голландском проговорил командор, обращаясь к пареньку.
— Хотят, чтобы ты дяденька в Архангельский городок их привел. — Молвил тот, обращаясь к Ивану.
— Привести приведу. Паренек встревожено взглянул на лоцмана.
— Переводи, — проговорил Рябов.
— Но… — начал было Дмитрий, но Иван не дал договорить:
— Переводи. Это мое дело. Только добавь, что услуга моя дорого будет им стоить. — потом толкнул парня в бок и добавил, — переводи. Дмитрий насупился и повторил последнюю фразу по-голландски.
— Сколько? — уточнил Леве.
Рябов назвал сумму. Питер Андрес насупился, а командор побелел. Он даже заворчал, что помор слишком много хочет. Горожанин перевел.
— Ну, если не хочет, так пусть этот ведет корабли, — громко сказал помор и ткнул пальцем в голландского лоцмана, — передай капитану, — добавил он, — что все лоцманы отправлены с Мудьюгского острова во вновь заложенную крепость. А кроме меня, людей знающих корабельный путь, как выразился господин Андерсен — «как свои пять пальцев», в округе нет. А уж тем паче на этом корыте.
Как можно мягче Дмитрий Горожанин перевел. Карл Лёве на секунду задумался. В словах русского лоцмана, что-то было. Командор посмотрел на голландца и усмехнулся. В отношении этого Рябов был прав. Несколько часов назад, когда Карл приказал своим офицерам поднять на кораблях английские флаги, он оставил Питера и спросил, возьмется ли тот провести его парусники по фарватеру? При этом пообещал тому двойные лоцманские деньги. Однако тот решительно отказался. Попытка взять лоцмана на русской ладье, у Крестового острова провалилась. А этот шел сам в его руки. Отчего он только вздохнул и произнес:
— Я согласен на все ваши условия.
Щелкнул пальцами, позвав, таким образом, лейтенанта и попросил принести ему английский камзол. Тот убежал и вернулся. Протянул командору.
Увы. Камзол на широкоплечем мужике, треснул по швам. Рябов засмеялся и проговорил:
— Ничего. Сойдет и этот. — Подмигнул Дмитрию и добавил, — переводи.
Горожанин перевел. Лёве улыбнулся, хотел, было послать за другим, но Рябов остановил его.
— Не надо. — Затем вновь подмигнул пареньку. Прошептал — а сукно у них гнилое.
Тут он заметил, что Митяй собрался, было уже переводить. Отчего прошептал:
— А это переводить не надо. Тем временем командор показал рукой в сторону своей каюты и молвил:
— Пройдемте в мою каюту. — Задумался, и добавил, — Большой Иван. Можно я буду его называть так? — уточнил он у толмача. Поняв о чем речь, Рябов махнул рукой в знак согласия.
Они прошли в кормовую часть судна. Лёве открыл дверь своей каюты, и как уважаемого гостя, пропустил вперед лоцмана. Показал рукой на накрытый по этому случаю стол, предложил присесть. Затем Карл поинтересовался:
— Почему все лоцманы уведены в строящуюся цитадель?
— Архангельский воевода Алексей Петрович Прозоровский, получил сведения, что в сторону города движется шведская эскадра, — ответил через толмача Рябов. — Поэтому и лоцманы отправлены в крепость.
Неожиданно Карл почувствовал, что краснеет. Ему вдруг показалось, что русский уже понял, что они и есть шведская эскадра. Как бы не был глуп этот русский, решил командор, но он то уж точно поймет, что семь шведских кораблей и семь парусников Британской империи это одно и тоже. Вот только Иван больше улыбался, словно понятие Родины для него не существовало. Леве вдруг стало неприятно видеть русского.
Рябов подмигнул командору. Поднес кружку с винцом ко рту, но прежде чем выпить перекрестился. Опустошил одним глотком — похвалил винцо, что без сивушного духа оно, двойной видать перегонки. Заел кусочком мясной лепешки, осведомился, как величают шкипера.
— Негоциант Лабеш.
— Чудное имя, — молвил кормщик. — Раз ты меня Лабеш нанял лоцманом! Так будь добр и каюту выдели. Да и корми не с общего стола, а с этого.
Карл возражать не стал, понимая что, скорее всего лоцмана придется отправить на другой парусник. Вот только не сейчас, а потом, когда пройдут таможенный пост.
После обеда, флаг-офицер с масленым фонарем в руке провел их в каюту. Слабый свет озарил абордажные крюки, висящие по стенам, ведра на случай пожара, короткие копья, для боя в узких корабельных переходах, свернутые кошмы, полубочка с песком.
— Ваша каюта, — проговорил офицер, открывая дверь.
Иван первый вошел в каюту. Низкая, душная. Офицер опустил фонарь в гнездо, а затем вежливо спросил, есть ли у лоцмана какие-либо желания. Рябов сказал, что нет.
Между тем простояв еще немного на рейде корабли, продолжили свое плавание.
Утром Андрей приехал в дом Евдокии. Хотел, было спать лечь, да вспомнил, что видел ночью с воздушного шара. Поэтому растолкал дремавшего князя. Тот протер глаза и недовольно посмотрел на приятеля. Затем спросил:
— Ну, что случилось?
— Ночью к шведским парусникам приблизился коч, — зевая, проговорил Золотарев.
— Ну, и что?
— Двое поднялись на корабль.
— Любопытно, — молвил Ельчанинов, у которого сон как рукой сняло. — Ты помышляешь, сыскался такой человек, лучше сказать людишки, — поправился он, — что сговорились провести ворогов корабельным путем?
— Безусловно.
— А я вот не верю. Нет таких русских, что согласятся врагу помогать. Может их убили там на шхуне?
— Если бы убили, то тела бы за борт выкинули. На кой им нужны трупы.
— И то верно, — согласился князь. — Ты то, как помышляешь?
— Ну, это история длинная, — проговорил, вставая с постели, Силантий Семенович. — Ты давай рассказывай.
Пока князь умывался да одевался, Андрей пересказал события, так как помнил по фильму.
— Думаешь, капитан-командор решил пойти на хитрость? — поинтересовался Ельчанинов, подходя к столу, где под накрытым полотенцем, для него Евдокией был оставлен завтрак.
— Не исключено.
— Убежден.
— Не совсем. Видишь ли, князь, — сказал Андрей, давая понять, что Ельчанинов хоть и друг, но все-таки главный, — видишь ли, князь, — повторил он, намекая, что решение в любом случае придется принимать тому, — исторические события в будущем часто искажаются. И то, что было запечатлено в исторических книгах, вполне может быть вымыслом.
Андрей поведал, что за триста лет прошедших после правления Петра Алексеевича и его потомков, в государстве многое менялось. В том числе и правители, которые, желая очернить, иногда правили историю. Иногда было на оборот.
— Вполне возможно, что Ремизов не отправлял Рябова с заданием, — пояснил эстонец, — и тот пошел на свой страх и риск.
— Это можно узнать, только поговорив с самим капитан-командором, — молвил князь, поднося деревянную ложку с перловой кашей ко рту. Откушал ее и добавил, — как только я закончу трапезу отправимся к нему. Золотарев зевнул. Это не ускользнуло от Ельчанинова.
— Ничего, ничего. Потом отоспишься.
Александр Ремизов жил в просторном доме на окраине Архангельского городка с женой красавице да сыном. Он очень обрадовался, когда на пороге появились князь Ельчанинов и его друг. Ремизов поднялся из-за стола подошел к ним. Обменялись рукопожатиями. Затем капитан-командор предложил им присесть на лавку.
— Что привело вас ко мне? — поинтересовался он.
Князь поглядел на Золотарева и только после того, как Андрей, зевая, кивнул, рассказал о событиях произошедших за последние четыре дня. Сообщил, что флаги на них разные. Есть и голландские, и английские, а вот шведских не видно. Поведал и о сожженной ладье (то, что это был корабль, Ельчанинов не сомневался), о рыбаках причаливших к неприятельскому флоту. Тут Силантий Семенович заметил, что капитан-командор напрягся.
— Я хотел бы знать, — сказал Ельчанинов в конце рассказа, — а не отправлены ли эти рыбаки вами, — чувствуя, что надо пояснить смысл сказанного, добавлен, — с целью посадить несколько кораблей на мель возле Ново-Двинской крепости, под самый обстрел из береговых пушек.
Капитан-командор замешкался. Неожиданно он понял, что сидевшие перед ним представители тайного приказа, знали об его замыслах. Конечно ни Ельчанинов, ни Золотарев могли бы не поверить в его слова, посчитав, что тот решил сдать крепость и город. Правда и скрывать что-то было бессмысленно. И он рассказал, как двенадцатого июня, на закладке Ново-Двинской крепости, когда всех потчевал князь-воевода, им был отозван на берег помор Рябов Иван Емельянович. Именного его капитан-командор и уговорил посадить корабли на мель.
— Ни кто другой с этим не справится, — добавил он в конце.
И тут Андрей захрапел. Усталость взяла свое. Он лишь на секундочку прикрыл глаза.
— Что же вы не позволили человеку отдохнуть, — прошептал капитан-командор, поднимаясь из-за стола. — Помоги те мне, — сказал, подходя к лавке.
Князь встал. Ремизов наклонил Золотарева, а затем аккуратно положил. Подошел к стене и снял епанчу. Вернулся к спящему, накрыл его.
— Пусть спит, — а мы с вами кое-что еще обсудим.
IV
После разговора с Рябовым, командор шведской эскадры Карл Лёве приказал, приготовит для него шлюпку. Новости, полученные от лоцмана и его толмача, заставляли о многом задуматься. Русские знали, что к городу движется вражеский флот, а значит, были к этому хорошо подготовлены. Проще было бросить якоря, около материковой земли, а уж оттуда по суше добраться до Архангельска. Можно это сделать, да вот только войско, находившееся под его командой, уж очень небольшое.
Когда лейтенант доложил, что шлюпка спущена на воду. Леве встал с кресла, накинул камзол. Подошел к адъютанту и взял треуголку. Вышел на палубу и вдохнул утренний прохладный воздух моря. Спустился и занял положенное ему по рангу место. Вначале направился к шняве, затем к обоим галеонам, к фрегатам. Подбодрил офицеров, на шняве капитана Вахтмайстера. Предупредил их и ободрил рядовых. Попросил в этом порученном деле о всяческой осторожности и добром поведении. Затем вернулся на «Варберг».
В девять часов эскадра выступила в направлении Архангельска, и уже в двенадцать часов оказалась в пределах досягаемости острова Мудьюгского. Встали на якорь, так как прозвучал пушечный выстрел.
Командор вызвал лейтенанта и попросил спрятать лоцмана и толмача, чтобы таможенники их не могли найти.
— Вполне возможно, что нас примут за англичан, — добавил он. — Хотя, будьте готовы и при первой возможности попытайтесь обезоружить русских.
— Имя у тебя Афанасий, — проговорил таможенник Федор, — как у архиепископа. Видимо сам господь бог на твоей стороне. Сколько помню тебя всегда смел ты и храбр. Не убоишься злодейских ворогов? Афанасий Иванович Крыков посмотрел на стрельца и улыбнулся.
— А чего мне их боятся. Люди, как люди. Такие же смертные, как и мы. И на каждого ворога найдется пуля или на худой конец сабля. Так что только пусть попробуют явиться к нам. Затем поручик вытащил из ножен саблю.
— Вот она наша заступница. Дверь скрипнула, и в избу вошел караульный.
— На горизонте семь кораблей, — доложил он.
— Ну, вот, — молвил Крыков, — дождались.
— Вороги? — спросил Федор.
— Вполне возможно. — Проговорил поручик, поднимаясь с лавки. Застегнул кафтан на все пуговицы, надел темно-серую шапку, и молвил, — Пора.
Вслед за караульным вышли из дома. Тут же сбежались таможенники, которые до этого мирно отдыхали на лице. Крыков рассказал о сложившейся ситуаций, пояснил, что, скорее всего корабли это воровские, а посему они могут и не вернуться. Приказал Федору да караульному Фролу остаться на острове.
Затем повелел дать пушечный залп, что служил сигналом к тому, чтобы парусники встали на якорь, для таможенного досмотра. Когда над главным фрегатом взвился сигнальный флаг «Просим лоцмана».
— Лоцмана просят, — выругался поручик, плюнул на землю и молвил, — а ну, братцы давайте столкнем карбас на воду.
Карбас шел быстро, и вскоре приблизился к кораблям. Русское знамя развивалось на ветру. Громыхал барабан. Чувствовалось, что идет таможня.
— Чьи корабли? — прокричал Крыков, когда барабан смолк.
Высунувшийся с кармы офицер посмотрел на поручика и ответил на ломаном русском:
— Английские торговые, идем к городу для торговли… нужен пропуск.
— Требуем досмотра, — прокричал Афанасий Иванович.
И вскоре поручик и пятнадцать солдат уже стояли на борту шнявы. У парадного трапа их встречали капитан Вахтмайстер. Он вежливо извинился, и попросил последовать Крыкова в каюту, где по его словам лежал простуженный шкипер.
Афанасий Петрович кивнул. Он рукою в перчатке придерживал саблю у бедра, с половиной своих солдат и с капралом направился к трапу, ведущему в кают-компанию. Перед ним знаменосец нес русский флаг, сзади два барабанщика мелко выбивали дробь. Там он застал капитана Лиллекруне (что выдавал себя за шкипера) сидевшего за столом. Крыков резким повелительным голосом сказал:
— Его царского величества войск таможенной стражи поручик Крыков с солдатами для производства законного таможенного досмотра и опроса постатейного явился. В виду флага государства российского наперво всего прошу встать… Барабанщики коротко выбили сигнал. Офицер встал. Подошел к Афанасию Петровичу.
— Вот и хорошо, — молвил поручик, — тогда начнем. Не есть ли вы иноземные воинские люди?
— No.
— Не имеется ли у вас на борту пушек, пищалей, мушкетов более чем надлежит для защиты от морского пирату?
— No.
— Не имеется ли больных с прилипчивыми болезнями?
— No
— Хорошо, — молвил таможенник. — На вопросы вы ответили, теперь мы должны осмотреть корабль.
Да вот только желания это делать у Крыкова уже не было. Он уже понял, что это и были те самые шведы. Разглядел Афанасий Петрович на палубе замаскированные пушки. Правда, там их было немного, но они были. Вон и глаза у обоих негоциантов бегающие.
— Может вина? — поинтересовался толмач, — Пусть ваши люди осматривают судно, а мы пока вина выпьем.
— На службе не пью, — проговорил Афанасий, именно так когда-то несколько недель назад проговорил вновь прибывший сержант Золотарев. И вдруг понял, что фраза сейчас как никогда оказалась уместна.
— Ваше право, — проговорил офицер.
Они вышли на палубу. И тут произошло то, что с одной стороны Крыков ожидал, а с другой, как и предсказывал Андрей Золотарев. капитан Вахтмайстер дал сигнал своим людям рукой. Афанасий Петрович успел, выхватит саблю.
— Братцы шведы это! — прокричал он.
Но было уже поздно, почти все его люди уже были обезоружены. А неприятное лезвие шпаги шведского офицера смотрело в его сторону.
— Бросайте ваше оружие поручик, — проговорил Лиллекруне. — Я бы не советовал вам сопротивляться.
Его слова пролетели в пустоту, Афанасий сделал выпад и удачно. На щеке шведа проступила кровь. Тот поднес руку к ране и потрогал.
— Вы поступили опрометчиво поручик, — прорычал Лиллекруне.
Крыков стал делать выпад саблей, стараясь рубить шпагу шведа. Лиллекруне медленно отступал и терял силы, неистовый напор поручика выматывал его. Афанасий Петрович словно не замечал, что оружие шведа уже не раз впивалась в его тело, что кровь заливает глаза, что плечо немеет. Он твердо шел вперед не для того, чтобы ранить врага, а для того, чтобы убить, и гнал офицера по палубе до тех пор, пока не прижал спиною к септорам люка и не вонзил свою саблю в его сердце.
Лиллекруне закричал, его руки в желтых перчатках с раструбами судорожным усилием попытались вырвать саблю из груди, но сил уже не было, свое оружие выдернул сам Крыков. Швед рухнул на смоляные доски палубы. Его шпага откатилась прямо под ноги поручика, тот нагнулся и поднял ее. Сломал о колено, выбросил за борт.
Какой-то матрос попытался кинуться на него с копьем, но Крыков успел выхватить пистолет и выстрелить. Тот пошатнулся и упал.
— Devil, — вскричал Вахтмайстер и, выхватив шпагу, бросился на таможенника. «Дурак, — подумал Афанасий Иванович, — али нет?»
Капитан не собирался его убивать, он нанес несколько выпадов, которые были успешно отражены, затем увернулся от сабли поручика. Крыков готов был уже перейти в атаку, когда ноги сами собой подкосились, и он упал на палубу.
— Bra gjort, — молвил капитан, обращаясь к моряку, чей удар прикладом русского ружья, отнятого у пленных, оказался, как раз вовремя. — Связать пленных, отвести в трюм.
Матрос склонился над телом поручика. Связал веревкой руки. Повернул на спину. Второй матрос зачерпнул ведро воды за бортом, и плеснул в лицо Крыкова. Тот пришел в себя.
— Вы очень не разумно поступили, — произнес швед.
Но поручик его не понял. Он только замотал головой, которая у него болела.
В два часа по полудню подул свежий ветер с норд-норд-веста, когда шнява и галиоты ушли приблизительно на четверть мили вперед от фрегатов. Карл Леве стоя на палубе, рассматривал их в подзорную трубу.
Увы, но без недоразумения пройти таможенный пост не удалось. На шняве погиб офицер. Выстрел громко прозвучал и был услышан на острове. Там сразу же загорелся костер, черный дым которого устремился в голубое небо. Подойти к городу тайно, под прикрытием английских флагов не удалось. Высланный на остров отряд вернулся, ни с чем. Лёве надеялся, что весь таможенный пост окажется на «Мьехундене», но этого не случилось. Русский ушел.
Командор повелел поднять паруса, чтобы нагнать шняву и галиоты. Как только матросы это сделали, ветер усилился. Командор выругался и велел убрать часть парусов. За штурвал Карл Лёве поставил своего обер-штурмана Ханса Хумпа. (Рябов сразу же после событий происшедших на шняве, был отправлен туда).
Около 4 часов по полудню эскадра встала на якорь при глубине воды 4 сажени. Командор вызвал к себе Питера Андерсен и повелел, чтобы тот замерил глубину, и отыскал проход через бар. Как только тот отвалил, капитан Стробилль так же отправил своего иностранного штурмана лейтенанта Розьена, в своей шлюпке с таким же заданием. В 8 часов вечера обе шлюпки вернулись. Штурман Андерсен доложил командору, что не смог найти вход в устье.
— Оно изменилось господин Командор, — проговорил он, — когда я был здесь в последний раз.
По-видимому, решил Карл Лёве, и Розьен привез для капитана Стробилля такие же вести. Оставалось, надеется на русского лоцмана, что был сейчас на шняве.
V
Лучи утреннего солнца коснулись водной глади. С моря подул прохладный ветерок. Шар с Золотаревым коснулся земли. Андрей выбрался из корзины, похлопал по плечу монаха и проговорил:
— Приготовь коня.
Затем направился в избу. Уже на пороге остановился и на секунду задумался. Стоило ехать самому или послать Егорку. Прикинул, что пока объяснит, что к чему пройдет уйма времени, а нужно было спешить. Шведы провели перегруппировку (так решил эстонец) переправив, скорее всего лучших воинов на шняву и галеон, которые несколько минут назад отделились от эскадры и выступили вперед. «Нет, — подумал Андрей, — ехать придется самому».
Он толкнул дверь и вошел в избу. Бывший денщик князя спал. Золотарев улыбнулся. Растолкал паренька. Тот потянулся и открыл глаза.
— Началось, — молвил Андрей.
— Что началось? — не понял Егорка.
— Нашествие. Шведские корабли выдвинулись к крепости. Я выезжаю в город. Займи место на воздушном шаре.
— Хорошо.
Егор вышел из домика. Тем временем Андрей отыскал кувшин с квасом и сделал из него глоток. На душе как-то стало хорошо. Усталость сгинула, скорее всего, на время, но пропала. Золотарев прошел в арсенал и выбрал саблю. Не долго думая, прихватил пару пистолетов и вышел на улицу.
Егор уже поднимался на шаре. На бревне у костра, грея руки, сидел племянник Прозоровского.
— Я в Архангельский городок с депешей, — проговорил Золотарев, забираясь в седло.
— Не уже ли все так плохо? — уточнил Семен.
— Да нет, — усмехнулся Андрей, — ничего еще не потерянно, — подмигнул он, — мы разобьем их.
— Истинно?
— А то, — молвил эстонец и пришпорил коня.
За последнее время он уже основательно овладел ездой верхом. Нельзя было бы утверждать, что до своего попадания в прошлое, Андрей этим никогда не занимался, ездил, конечно, но чтобы вот так во весь опор это только здесь под Архангельском. Даже в Москве он не пытался вытворять такие выкрутасы.
Князь Ельчанинов всю ночь не спал. Бессонница. Ходил по горнице из стороны в сторону, словно предчувствую, что завтрашний день будет совершенно не таким, как обычно. Поэтому приезд запыхавшегося эстонца его не удивил.
— Значит два корабля, — проговорил он, смотря в окно, Андрей кивнул, скорее по инерции, — так-так. Все как ты рассказывал. Уверен, что именно на этих кораблях лоцман.
— Уверен, — выпалил Золотарев. — Он, или на шняве или на галеоне. На шняве и таможенники, взятые в плен, были, да вот только их всех на фрегат переправили…
— Уверен?
— Своими глазами в подзорную трубу видел. Да и Семен это подтвердить может.
— А смысл в этом? — поинтересовался князь. — Ведь если те уйдут, то мы все равно их не выручим. Отправлять в погоню кочи бессмысленно, англичане и голландцы нам свои суда не дадут. Силой мы тоже их взять не сможем. Хватит нам и одного врага — шведа.
Ельчанинов вытащил трубку, хотел, было закурить, да передумал. Просто пихнул в рот.
— М-да, — пробормотал он, — что же делать?
То, что нужно скакать в цитадель и помогать капитан-командору тут уж по-другому и не поступить. А вот брать ли с собой сержанта? Князь повернулся к Андрею. Окинул его взглядом. С одной стороны, если эстонца убьют, Петр Алексеевич ему не простит. Чем-то ведь тот государя заинтересовал. С другой стороны можно отправить обратно к воздушным шарам. Тем паче, что там остались не опытные ребятишки. Не дай бог (тут князь невольно перекрестился) натворят что-нибудь не хорошее, а ведь там племянник князя-воеводы.
— Вот что братец, — вдруг проговорил он, — а езжай-ка ты Андрей к своим шарам. Там у тебя сейчас парни молодые неопытные остались. Не дай бог, что еще натворят. Золотарев понимающе кивнул.
— Ты уж смотри, — добавил князь, — не потеряй мне парней. Головы у них горячие.
На этом разговор закончился. Эстонец встал и вышел. Князь, глядя в окно, проводил его взглядом, вздохнул. Подошел к своему сундуку, открыл его. Извлек белую рубашку, пистолеты. Переоделся. Накинул камзол. Вышел во двор. Оседлал лошадь и поскакал к крепости.
Карл фон Лёве места себе не находил, бродил все время по каюте из угла в угол. Иногда курил. Мысли в голову лезли не хорошие, а что тут поделаешь. Если бы не одного Ивашку удалось уговорить, то вся эскадра к городу выступила, а так пришлось всех лучших моряков на два корабля пересадить, да на штурм отправить. В том, что помор проведет их корабельным путем, он не сомневался. Чай такие большие деньги взял. Вот его толмач — не надежный. Гневно разговаривал с лоцманом, но (это командор сам созерцал) Рябов тому, что-то сказал и паренек умолк. Взгляд у него потускнел. Леве оставил бы его на фрегате, да только лоцман сей ни на голландском, ни на аглицком языке разговаривать не умеет. Ко всему прочему этот таможенник, как там его — вроде Крыкоф, больно горяч был. Убил злодей одного из лучших его офицеров. Отчего пришлось отослать на шняву лейтенанта Юхана Алина.
Вот и приходится ходить и угла в угол и курить. Нервничать, ожидая донесений. Как придут хорошие новости, так выступят и оставшиеся парусники к городу. Вот и стоят теперь пять кораблей над Ямищем.
Но больше всего Карла смущали некие объекты, что увидел он в подзорную трубу. Огромные шары, выделялись на фоне небесной тверди. Их было два, но одновременно в небо они не поднимались, а поочередно. Командор даже засек время. Интервал составлял пятнадцать минут. Как на качелях — вверх-вниз. Фон Лёве даже мысль посетила, а не секретное ли это оружие русских. Причем оба шара (так считать Карл) были связаны с землей какими-то канатами.
Устал. Вызвал офицера. Сообщил о шарах и попросил сообщить, если что-то изменится. Или если будет информация со шнявы. Когда тот ушел, прилег. Сон сморил сразу же. Проснулся оттого, что его за плечо теребил вахтенный офицер.
— Ваше сиятельство, — пробормотал он, — вы просили сообщить, если что…
— Ну?
— Один из странных шаров, — летит.
— Куда?
— Его уносит в глубь материка.
— А ветер? Ветер, какой сейчас?
Офицер назвал параметры. Командор задумался. Неожиданно для служивого он улыбнулся. Каким бы секретным оружием не были шары, а управлять ими русские не могли. Власть над ними была у ветра. Куда подует, туда и понесет.
— А вести, вести со шнявы есть? — неожиданно вспомнил Карл Лёве.
— Вестей нет.
Рябов уверенно вел корабли по корабельному пути. Он посматривал на Митяя. Паренек стоял тут же у компаса.
— Ты бы лучше поближе к корме Митя держался, — посоветовал он, — как я корабли то на мель посажу, тут такое начнется.
— Да как же дяденька, — залепетал паренек, — вы же без меня и слова не поймете. Да и нельзя мне, шведы неладное почуют.
— И то верно, — согласился Иван, — ладно прорвемся. Как говорится два раза не умирать, а одного не миновать.
— Ты что Иван Емельянович, — умирать собрался?
— Типун тебя на язык Дмитрий, — рассердился Рябов. — Если и суждено будет умереть, так продадим наши жизни подороже. (Фраза лоцману показалась какой-то заезженной, словно и не помор он, а воин какой-то.) — Парусов бы прибавит капитан, — прокричал он.
Дмитрий Горожанин перевел. Офицер махнул рукой, и матросы засуетились. И вскоре скорость парусников увеличилась.
— Вот это лучше, — проговорил лоцман и улыбнулся, если уж сажать корабль на мель, так на всех парусах.
Лейтенант Шёшерна взглянул на этого разговорчивого бородача. Тот почти не умолкал и лепетал что-то на своем варварском языке, понятном только одному его приятелю. Прошелся на корму и посмотрел в подзорную трубу. Русские, несмотря, что им было известно о приближении вражеского флота, не убрали вешки. Шёшерна улыбнулся и, вернувшись к лоцману, сообщил эту приятную новость.
— Вот и замечательно, — проговорил тот, — мне легче вести шняву будет, да и лоцман на галеоне не промахнется, — потом добавил — ты Дмитрий поближе к борту держись. Сейчас начнется. Вон и крепость на берегу виднеется.
Как только Горожанин сделал несколько шагов в сторону борта, которые тут же были примечены лейтенантом. Рябов резко крутанул штурвал, и корабль налетел на мель.
— Приплыли, — проговорил он.
И тут офицер выстрелил, но не в Ивана, а в Дмитрия. Паренек уже вскочил на борт, и теперь падал сраженный пулей.
— Forraderi, — заорал лейтенант.
Пока тот орал, а матросы носились по палубе в панике, Иван поднял Дмитрия и прыгнул с ним в воду. И тут в шняву врезался галеон, что шел следом.
VI
Придерживая палаши, бегом пробежали стрельцы к брандерам, готовить их к баталии. Скорым шагом пошли на валы — констапели, фитильные и наводчики. Смоловары вереницей пробежали к котлам со смолой. Солдаты с фузеями, пищалями и мушкетами гуськом поднимались к бойницам. Народ приготовился к бою.
Капитан-командор Александр Ремизов в парике с косичкой, в Преображенском мундире, туго опоясанным шарфом и треугольной шляпе, в белых перчатках, при шпаге стоял рядом с князем Ельчаниновым у бойницы.
— Началось, — молвил он, разглядывая в подзорную трубу приближавшиеся парусники.
— Проскочат? — поинтересовался князь.
— Если все получится, то вряд ли. Князь можно ли доверять сведениям, полученным воздушной разведкой? — уточнил Ремизов.
— Вполне.
— Тогда, все получится.
Затрубил полковой трубач, и на флагштоке взвилось знамя. Солдаты Гайдуцкого полка, под барабанный бой прошествовали к причалу. От строя отошел офицер Георгий Животовский и направился к капитан-командору. Доложил о готовности.
— Как только корабли сядут на мель, — молвил Ремизов, на что тут же приметил удивленный взгляд служивого, бери людей и плыви к парусникам.
— Вы считаете, что это могут быть торговые корабли? — спросил князь.
— Не исключаю. В мире бывают совпадения. — Ответил капитан-командор, понимая, что сам в эту чушь не верит, но и нападать на иноземные корабли по одному лишь подозрению, что они вражеские — нельзя.
Тем временем на кораблях добавили парусов. И Силантию Семеновичу показалось, что они вот-вот проскочат мель. И вдруг произошел грохот, шедшая первой шнява вдруг накренилась. Где-то там, на судне раздались выстрелы. Затем в первый парусник врезался шедший следом галеон. Видимо лоцман, находившийся на нем, не успел отреагировать.
— Пора, — прошептал Ремизов, и дал отмашку рукой.
От берега отчалил карбас, на котором находилось пятнадцать солдат Гайдуцкого полка. Под командованием Григория Животовского, они минут через пять приблизились к шняве, при этом, стараясь близко подходить к борту. Шведы стали бросать с борта веревки, стараясь заманить их на корабль.
— Что они хотят? — поинтересовался солдат в карбасе у Животовского.
— Хотят, чтобы мы поднялись на борт, — ответил Григорий, — но мы этого делать не будем.
Все изменилось в одночасье, когда сидевший на носу карбаса солдат, разглядел в пушечное окно шведов, что лежали на палубе в большом числе. Он сдвинул шапку на бекрень, как было условленно до отплытия.
То, что на корабле, ничком лежали шведы, Животовский убедился лично. Он приказал отходить. Чем вызвал недовольство на борту шнявы. Раздались сначала выстрелы из мушкетов. А потом подали голос и пушки. Карбас накрыло волной. Шведский офицеришка высунулся из-за борта, и тут же получил пулю.
Лейтенант Шёшерна покачнулся. Дотронулся рукой до груди и понял, что русский солдат из лодки не промахнулся. Единственное, что он успел сделать, так это прочитать первые две строки «Аве Марии», после чего грохнулся на палубу.
Вслед за офицером, еще несколько шведских солдат были убиты русскими. А те, наклонив свой карбас к неприятелю высоким бортом, для защиты от выстрелов, уходили, отстреливаясь к крепости. Правда, это не спасло людей, в лодке было убитых не мало. Когда карбас приблизился к берегу, заговорила артиллерия цитадели. На шняву и галеон, прочно посаженных на мель, посыпались ядра.
— Заряжай, — тут и там раздавалось в крепости. — Пали!
Ядра со свистом падали на палубу вражеского парусника, они пробивали борта шнявы, крушили палубные настройки. И вся гарь, вырывавшаяся из жерл пушек, повисли черным облаком над цитаделью. От пушки к пушке бегали наводчики, за тем ждали выстрела.
— Победа! — Проговорил стоявший с капитан-командором архитектор крепости. — Победа! Им нечего делать, как сдаваться. Они сели на мель и теперь осталось только добить зверя.
Отвечали и шведы. Когда их ядра падали во дворе крепости архангельские женщины накрывали их, а когда те остывали, подносили пушкарям.
От сражения, что длилось уже несколько часов, князя отвлек голос капитан-командора. Тот указывал куда-то в сторону. Сначала Ельчанинов подумал, что солдаты с других шведских кораблей высадились на берег, и сейчас посуху пытались атаковать цитадель. Что случилось совершенно другое, он понял, когда разобрал слова Ремизова:
— Шар! Князь, шар уносит в сторону материка!
Силантий Семенович готов было уже предположить, что это произошло в результате дерзкой вылазки тех же шведов, но тут же отогнал от себя эту мысль. Произошло что-то другое. И, скорее всего виновником всего этого был — племянник князя-воеводы. Ельчанинов бросился к капитан-командору.
— Я должен узнать, что там произошло! — воскликнул он.
— Я понимаю вас князь, — проговорил Ремизов. — Мы тут справимся. Узнайте, что там и возвращайтесь. Силантий Семенович бросился к своему коню. Резво вскочил в седло. И уже через минуту мчался в направлении русских воздухоплавателей.
Появление в акватории цитадели двух шведских парусников, видеть Андрею Золотареву пришлось с воздушного шара. Эстонец был уверен, что это не ему не удалось, если бы находился на земле. Что и говорить, а шнява и галеон, как подумал Андрей — «шли красиво». И в этом не было ничего удивительного, ведь за штурвалом, был Иван Рябов.
— Хорошо идут, — озвучил его мысль Семен Прозоровский. — У вороги, — проворчал племянник князя-воеводы. Вытащил подзорную трубу. — А что не все семь? — поинтересовался он.
— Лоцманов у них нет, — пояснил Андрей. Семен утвердительно кивнул.
— Жаль мы можем только наблюдать, — вздохнул он.
Золотарев промолчал. Ветер дул с моря, и атака на корабли с воздуха была не возможна, и Андрей это понимал. Он и сам был бы не прочь поучаствовать в баталии. Да вот только князь озадачил его следить за Семеном, как бы тот чего не учудил. Тут эстонец взглянул в глаза напарника и понял, что тот рвется в бой.
Шар приземлился, а потом минут через десять вновь поднялся в небо. Видимо судьбе было угодно, чтобы летчики лично лицезрели ключевые моменты сражения. Подъем совпал с тем самым моментом, когда оба судна сели на мель. Золотарев вытащил подзорную трубу и, не отрываясь, стал смотреть. На палубе шнявы, а это хорошо было видно, офицер выхватил пистолет и выстрелил, сначала в мужчину небольшого роста, в котором Андрей признал Дмитрия Горожанина. Тот вскочил на борт судна, и собирался уже прыгнуть в воду, когда пуля угодила в него. Он шлепнулся тут же на палубу. Вторая пуля предназначалась лоцману. Рябов стоял еще несколько секунд за штурвалом, как пораженный столбняком, потом резко отпрыгнул и выстрел шведа, предназначавшийся помору, пришелся в борт корабля. Иван упал около своего приятеля, и пока неприятель перезаряжал оружие, вскочил, схватил Дмитрия, и прыгнул за борт. Андрей видел, как тот уплывал все дальше и дальше от парусников, волоча за собой приятеля.
— Странный у шведов лоцман, — проговорил Семен, когда шар начал опускаться. — Я еще понимаю, что, не зная корабельного пути, посадил шняву на мель, но бежать со своего судна? Да и за чем их человеку стрелять?
Объяснять, как и почему Андрей не хотел. Он больше желал, чтобы шар скорее наполнился воздухом и вновь устремился бы в небо. И время пришло.
Дальше они видели, как к парусникам подошел карбас. Небольшая схватка и возвращение того к берегу. Дуэль между крепостью и кораблями.
Неожиданное произошло потом. Как-то Андрей не углядел, он даже пожалел, что не был таким внимательным. Семен притащил в корзину несколько гранат и топор. Об этом Золотарев узнал, когда уже было поздно. Наблюдая за сражением, он вдруг почувствовал, что шар плывет. Сначала «андлар» поднимался вверх, а потом пошел в сторону. Можно было бы предположить, что ветер усилился и их начало сносить (так уже несколько раз бывало), если бы не одно «но». Семен прокричал:
— Мы им сейчас покажем, как нападать на русских!
Золотарев отложил подзорную трубу в сторону, оглянулся. Семен Прозоровский стоял, сжимая в руках гранаты.
— Идиот, — прорычал Андрей, — ты бы хоть посмотрел, куда дует ветер? А ветер дул со стороны Северной Двины в сторону материка.
Между тем шар начало уносить в сторону. Андрей прикинул, куда может улететь «адлар» если минут через восемь-девять тот начнет остывать. Эстонец вдруг стал бормотать молитву. Семен уставился на него.
— Дурак, — прокричал Золотарев, — мы же упадем и разобьемся…
И тут эстонец мысленно обматерил себя. Какой же он был дурак, что не заставил сшить из остатков материи — парашюты. Теперь было поздно. Одна надежда на Архангела Михаила да на святого Илью, которых Андрей, после баталии, хотел предложить князю Ельчанинову в качестве святых покровителей. А уж если произойдет чудо, он — Андрес Ларсон, так и сделает. А под воздушным шаром был уже лес.
VII
Ельчанинов остановил коня, спрыгнул на землю, и подбежал к Ивашке Рваное Ухо.
— Что, что произошло? — прокричал он, хватая того за кафтан.
— Улетели Ваше благородие, — молвил Ивашка, отстраняя князя от себя. — Улетели. Племянничек Прозоровского канат перебил. Мы и глазом моргнуть не успели, как шар ветром в сторону большой земли понесло.
— У-ууу, — взвыл Силантий Семенович, — Не дай бог, что случится, мне ни князь-воевода, ни тем паче государь не простят.
Закрыл руками лицо. Уронил на землю треуголку. Потом словно в себя пришел.
— Второй шар, — прокричал он, — приготовьте второй шар.
— Он сей момент будет готов Ваше благородие, — молвил Ивашка, понимая, что гнев князя начал улетучиваться.
«Андлар» казалось так, и рвался в небо. Не поднимая треуголки с земли, князь бросился к нему, шустро забрался в корзину и прокричал:
— Подымай.
— Ни как не могу князь, — проговорил монах.
— Это еще почему?
— Без пилота поднять не могу, — вставил тот.
— Где пилот? — проворчал Ельчанинов, понимая, что начинает сердиться. Сейчас любое промедление опасно. Потеряешь первый шар, ищи свищи потом. — Где?
Из избы выбежал Егорка, когда Андрей и Семен улетели, он распорядился придержать шар на земле. Летчик как предчувствовал, и не ошибся. Егор даже задремал в избе, и вполне возможно его полностью не сморил сон, если бы не громкие крики князя. Паренек даже треуголку надевать не стал, так выскочил. Забрался в корзину и прокричал монаху:
— Стравливай потихоньку. Тот стал медленно разматывать веревку, шар стал подниматься вверх.
— А быстрее нельзя, — поинтересовался князь.
— Можно, — ответил Егорка, — да вот только опасно.
— Само собой, разумеется, — согласился Силантий Семенович.
Когда шар оказался на предельной высоте, он остановился. Ветерок начал его сдувать в сторону, но длинный и толстый канат удерживал. Князь вытащил подзорную трубу и посмотрел в ту сторону, куда несколько минут назад полетел Золотарев.
— Ешкин кот, — проворчал Ельчанинов, заставив тем самым Егорку удивиться, тот никогда не слышал, чтобы Силантий Семенович так говорил.
В подзорную трубу было видно, как в Северную Двину падал шар. Видимо Андрею удалось поднять шар еще немного в воздух, тем самым избежал очутиться в лесной чащобе. А выжить, как предположил Силантий Семенович, падая с неба на сучки очень и очень мало шанцев.
— Вниз, спускай шар вниз, — проговорил он, обращаясь к Егорке.
— Не могу Ваше благородие. Связи с землей нет, а спускать нас начнут только через определенное время.
— И сколько ждать?
— Не долго.
— Ну, и то ладно.
Ельчанинов вспомнил, что сейчас все еще шла битва. Он развернулся и подошел к другому борту корзины. Поднес к глазу подзорную трубу.
— Во, дают! — Воскликнул он.
Между тем у Ново-Двинской цитадели продолжался бой.
Двое горнистов, едва держась на накренившейся палубе, пытались музыкой вернуть уверенность матросам шнявы. Те, подгоняемые плетью боцмана, уже скатывали тлеющую палубу, ломами крушили подожженные ядрами бимсы грот-мачты. Абордажные солдаты, качали помпу, пытаясь с помощью нее залить свистящее пламя на юте.
На опер-деке вразнобой голосили небольшие пушки, отчего весь корабль содрогался. Шведы пытались обстрелять цитадель и батареи Маркова острова. Несколько русских ядер, влетели в пушечные порты, убивая артиллеристов. Пара штук угодила в пирамиду пороховых картузов, пламя опалило пушечную прислугу.
— Туши огонь ребята! — орал Юхан Ален, понимая, что сейчас он остался здесь за старшего. Капитан Вахтмайстер, был ранен и сейчас лежал у уцелевшей шлюпки, где с ним возился лекарь. — Туши огонь! — голосил он.
И не смотря на все усилия, пламя вспыхивало вновь и вновь в разных концах парусника.
— К высадке! — неожиданно заголосил он, понимая, что все это можно прекратить только высадкой на остров.
Горнисты подняли горны. Барабанщик испуганно заиграл дробь. Абордажный лейтенант Багге, с повязкой на правом глазу, в порванном темно-синем мундире, с желтым воротничком, подбежал к лейтенанту Алену, но тот рукой показал в сторону острова и проговорил:
— На берег. Заставьте замолчать эти дьявольские орудия.
Рядом грохнули два мушкетных выстрела. Багге с абордажной командой не замедляя шага, направился к трапу. За ним спешили десять его бойцов, тех, кто уцелел в этой канонаде.
А между тем эскадра продолжала вести огонь по крепости. Артиллеристы были такими умелыми, что их ядра все чаще стали сеять смерть и разрушения на валах и в башнях крепости.
На Марковом острове загремели выстрелы. Абордажная команда высадилась на берег и тут же попала под оружейный огонь. Поняв, что нападения не избежать пушкари взялись за мушкеты, а когда шведы вступили на песчаный пляж, на встречу к ним выскочили бородатые мужики с топорами и кольями. Только два залпа дали солдаты по ним, и тут же были смяты.
Инженер Яган Адлер скинул с себя красивый кафтан, перемазанный кровью раненного капитан-командора, того пришлось отвести «под ручки» с бойницы в глубь цитадели, где бабки возились с контуженными, и побежал помогать кузнецу Игнату, что возился с тяжелой пушкой.
— Ничего, ничего, — прошептал Игнат, — сейчас еще залп, и шведы побегут. Верно, я молвлю, господин Ягон. — и подмигнул.
— Ой, верно, — согласился тот, вжимая фитиль в затравку. Улыбнулся.
— Не робей ребята! — раздался где-то сбоку от инженера, голос капитан-командора.
Яган повернул голову и увидел Ремизова. Тот вернулся к бойницам. Нога перевязана, плащ в грязи.
— Не робей! — покричал он, поджигая фитиль.
Пушка выстрелила, откатила назад. Ядро пробило очередную брешь в корпусе галеона.
— Так его, супостата! — добавил капитан-командор и улыбнулся. С вала снесли по лестницам убитых пушкарей.
Шар уносило все дальше и дальше от берега Двины. Андрей стоял у самого борта корзины и смотрел вниз, на проплывавшие там сосны. Семен, сжавшись, сидел на дне корзины, казалось, что он потерял уверенность в себе.
— Лишнее за борт! — прокричал эстонец, понимая, что еще чуть-чуть, и они свалятся на деревья. — Что сидишь! — проворчал он, — раз такое натворил, теперь помогай выкручиваться! Семен встал и посмотрел на Андрея.
— Мешки с песком бросай! — приказал тот, и уже начал срезать привешенные по бортам корзины мешки.
Благодаря этому шар поднялся вверх. Благодаря изменившемуся ветру сменил направление и полетел в сторону Северной Двины, в то место где она делала поворот.
— Нам бы до реки дотянуть, — прошептал эстонец. Вытащил подзорную трубу.
— Дотянем, — молвил он, посмотрел на племянника князя-воеводы и сказал, — как только полетим над водной гладью — прыгай. Тот удивленно взглянул на сержанта.
— Если низко полетим, — поправился Андрей.
Вскоре лес кончился и как раз вовремя. Шар стал снижаться, и уже стало казаться, что он вот-вот коснется водной глади.
— Прыгай, — проговорил Золотарев, вставая, держась за веревки на порт корзины (ту немного перекосило), прыгнул.
Ушел в воду с головой. Потом вынырнул. Рядом раздался хлопок, в речку нырнул Семен.
Между тем шар продолжал по инерции лететь, опускаясь при этом все ниже и ниже. Наконец он коснулся воды.
Андрей мысленно поблагодарил бога, что все прошло гладко, и поплыл к берегу. Только там, когда выполз на берег, эстонец потерял сознание. Очнулся он оттого, что его трясли.
— Kus ma olen? — молвил Андрей, узнав Семена.
VIII
Второй раз Лёве разбудили, когда прибыл фенрик Радде со шнявы. Карл глянул на него. Парик съехал, мундир потрепан, а от самого служивого так и несет гарью. На ногах еле-еле стоит, того и смотри, рухнет на пол каюты.
— Господин командующий, — молвил он. — Шнява и галеон «Фалькен» посажены на мель. Русский шкипер предал нас, а его паренек солгал на счет обороны.
Командор отпустил Радде. Оставшись один, он опустился на кресло. Предстояло решить, как поступить в сложившейся ситуации. С одной стороны непонятные русские шары, что были видны на горизонте, один, правда, понесло в сторону материка, но это ничего не меняло. С другой Карл XII который явно поставил перед ним задачу овладеть русским городом, а тем самым отобрать у московитов единственный выход в море. С третьей стороны два его парусника сели на мель, а единственный лоцман, даже взяв деньги — предал.
С одной стороны нужно было идти спасать парусники, но с другой, его лоцманы не знали корабельного пути. Выход пришел сам собой, командор вызвал к себе лейтенантов Анкарройтца и Мурену. Приказал тем взять с собой солдат и отправиться с ними туда четырьмя шлюпками на подмогу.
Когда лейтенанты хотели, было уже уходить выполнять приказ, задержал на пару минут лейтенанта Анкарройтца.
— Если шнява и галеон разбиты настолько, — молвил Карл Лёве, опуская глаза в пол (приказ был очень ему не приятен), — что их нельзя спасти. Попытайтесь мой друг снять с них все, что удастся, а затем наши парусники сжечь.
Лейтенант кивнул и ушел. Командор тяжело вздохнул. Когда придется реляцию, решил он, то, не о каком русском Рябове упоминать не будет. Пусть его обвинят в чем угодно, а не в глупости, которую Карл волей случая совершил, поверив лоцману.
Юхан Ален разглядел четыре шлюпки, шедшие под парусами от «Варберга». Выругался. Не этого он ожидал. Когда пришедший в себя капитан Вахтмайстер обстреливал русскую крепость, уже из легких орудий, командор вместо того, чтобы идти оставшимися парусниками на помощь, посылает четыре шлюпки.
Вахтмайстер оказался тут как тут. Выхватил из рук лейтенанта подзорную трубу и посмотрел на подмогу и то же выругался.
Русские стреляли, и казалось, что еще немного и шнява вспыхнет. Капитан плюнул с досады и вернулся к артиллеристам. Скинул с себя пропотевший камзол и занялся работой наводчика. Несколько точных выстрелов и в бастионе образовался проход. Туда бы десант, а где его взять, когда всего четыре шлюпки. А в них от силы шестьдесят солдат. Перебьют их, вон сунулись на остров, а там мужики. Здесь же кроме мужиков еще матросы, солдаты, монахи — люди, на святыни которых покусились, а такие любому горло перегрызут.
У трапа забил барабан. Вахтмайстер пожал плечами — зачем. Махнул рукой пушкарю.
— Продолжай стрелять, — приказал и направился туда.
На палубу поднялись два офицера. Оба в чистых мундирах. Такие пороха еще не нюхали. Командор явно рисковал, посылая их.
— Ну? — Прокричал им капитан, приближаясь. — Где фрегаты? Мы тут гибнем, а командор высылает нам четыре шлюпки! Не ужели он считает, что этого хватит для победы?!
— Мы присланы… — начал, было, лейтенант Мурена (его Вахтмайстер узнал). Правда, вновь прибывшему договорить не дал:
— Лучше берите солдат, да к пушкам. У нас людей мало, и каждый сейчас на вес золота…
— Капитан вы не дали договорить, — молвил второй офицер. — Командор приказал, если парусники разбиты на столько, что их не спасти. Снять все, что можно! А корабли сжечь.
— Сжечь! — вскричал Вахтмайстер.
— Сжечь. — Заверил его офицер, — я так понимаю, что четырьмя шлюпками нам это не удастся. Да и корабль горит.
Лейтенант Анкарройтц оказался прав. Шнява пылала — русские сделали свое дело. Лейтенант Юхен Ален пробежал в сторону юта и дал приказ горнистам играть отход. Те подняли трубы к небу, но в свисте пламени трудно было расслышать сигнал.
Между тем пламя начало лизать бушприт галеона. Матросы на нем уже и не думали о спасении судно. В спешке они садились на шлюпки. И теперь подняв паруса, пытались выйти из сражения.
Между тем капитан Вахтмайстер молчал: он слушал, как грохотала русская батарея.
Мурена дал сигнал рукой, и вот Ален и Анкарройтц тащили своего капитана к шлюпке. И вскоре они отходили под едким дымом прочь от оставленных кораблей.
Генрих Рифлей (один из семи англичан, что согласились участвовать в обороне крепости) неспешно шел по выносному валу, покуривая трубку. Остановился у старенькой пушки, названой в честь лесного животного «Волк», той, что еще со времен отца Петра Алексеевича сюда была привезена. Засучил рукава обгорелого кафтана, обнажил сильные белые, поросшие рыжим пухом руки. Приказал подручному пушкаря, что остался во время сражения с орудием один на один (напарник его убит был), банить ствол. Тому лет вон восемнадцать стукнуло, и не обучил его товарищ прицельный огонь вести, так и сидел бы у «Волка» взявшись за голову и в растерянности. А тут иноземец, на вид важный и явно умевший обращаться с пушками. Тот приказал, а подручный тут же вскочил, схватил банник, потом подал картуз с порохом, затем ядро. Рифлей все сделал сам. Прицелился, выждал, потом сам себе скомандовал: пли! — вжал фитиль в затравку. Ядро с визгом пробило обшивку корабля.
Подручный окатил ствол уксусом, и уже начал готовить второй заряд. Генрих же выпустил в воздух колечко дыма, произнес:
— Ошень добрий пушка!
Где-то в глубине крепости, у креста заложенной церкви монах служил панихиду. Несколько старух стояло возле него, держа в руках свечи.
И складывалось такое ощущение, что длившееся уже более двенадцати часов сражение никогда не кончится. Капитан-командор даже за голову схватился, отчего треуголка соскочила и упала на землю. Было видно, как на помощь шведам шли четыре шлюпки. Но ситуация изменилась кардинально, это Ремизов разглядел уже в подзорную трубу. Прибывшие на помощь офицеры, уговорили капитана шнявы, покинуть парусник.
Еще несколько точных выстрелов со стороны крепости, и вот экипажи шведских кораблей, уже удирали из устья Северной Двины.
— На абордаж! — скомандовал Ремизов, когда солдаты под командой все того же Георгия Животовского побежали к карбасам. — Сохранить корабли. — Прокричал капитан-командор им вслед.
Животовский повернулся и отсалютовал саблей. Запрыгнул в карбас, который тут же был двумя солдатами оттолкнут от берега. Вскоре над шнявой, а затем и галеоном взвился русский флаг.
— Виктория! — Прокричал Ремизов, делая выстрел из пистолета в воздух.
Ельчанинов дожидаться окончания сражения не стал. После того, как пропал из поля зрения второй шар, он дождался когда его спустят на землю. Потом подскочил к Ивашке и, взяв его за полы кафтана, произнес:
— Бери лошадей и ищи мне Золотарева. Если с ним что-нибудь случится, государь мне голову оторвет.
Бывший разбойник интересоваться не стал, за что простому сержанту такая честь. Кивнул и побежал в сторону привязи. Сам же Силантий Семенович направился в избу. Открыл дверь и присел на лавку. За последние несколько часов он сильно устал. Князь уже понял, что Андрей, верно, указал, как будут разбиты шведы сегодня.
Шведский флот возвращался домой. На обратном пути в порыве гнева было сожжено несколько деревень. А сам Карл Х. Лёве не находил себе места. Он все чаще и чаще стал ходить из угла в угол своей каюты, обдумывая, чтобы написать в реляции государю.
