Скорпион Пытки памяти-5
солнце палило нещадно. По лицу Дидала ручьём стекал пот. Цельный медный молот то и дело взвивался в небо и с сухим стуком вонзался в места деревянных креплений, затягивая путы туже и туже.
За спиной возникла тень, в один миг закрывшая солнце. Задорный юношеский голос ликующе вопросил:
— Чем на этот раз маешься, отец? Там мать лаваш испекла, обедать зовёт.
Дидал устало стряхнул пот с лица, широкая улыбка отразилась на солнце:
— Не до еды, сын. Они готовы…
Икар склонился над новым изобретением отца. Он де всегда что-то мастерит, весь день стучит молотками, что-то пилит, непонятными чертежами завалил весь дом, вместо того чтобы пить вино в компании утончённых патрициев-философов и младых дев, занимается весьма бесполезными делами.
"Ведь далеко не плебей, и не беден. Ан нет же, мается всякой бредятиной, словно и не эллин совсем. Ну что за отца мне послали боги? Одно радует — заберут безумца к себе быстрее. Так что наследство останется прежде, чем дорогостоящие опыты истратят всё до последней монеты".
Новое изобретение представляло собой конструкцию из сшитой толстыми нитями телячьей кожи, веревок, деревянных рычагов, нелепых гусиных перьев. Всё это странно пахло и держалось, смазанное, обожжённое, даже склеенное пахучей смесью.
— Кто или что готовы, отец? — спросил Икар уже более заинтересованно.
Дидал с хрустом разогнул спину и встал во весь рост, щурясь от яркого солнца. Прогремел в ответ так, что его слова понеслись вдаль над ущельем, у края которого творил своё детище:
— Крылья готовы, сын! Крылья!
— Крылья? — Икар застыл, прошептал едва слышно, — крылья?
Дидал рассмеялся, обхватил сына за плечи и возбуждённо затряс, взвихрил ему волосы, горячо заговорил, словно в бреду:
— Сбылась мечта, сбылась!
— Мечта?
— Да, мечта! Теперь и человек может… — Дидал прервался на полуслове, разглядывая небо.
— Что может? — Не понял сын.
— Ты разве ещё не понял? Теперь и человек может летать! Летать совсем как птица.
Икар отстранился, хмыкнул:
— Отец, я понимаю… солнце… Но не до такой же степени! Ты же разумный человек… Был по крайней мере… В детстве… Мама рассказывала.
Дидал метнул глазами молнии, обронил:
— Смотри же, невежда! Человек может всё!
И он подхватил свою громоздкую конструкцию — но она оказалась совсем лёгкой — и, вдев руки в "крылья", в один миг стал похож на большую белую птицу. Солнечные блики на перьях только добавили этого ощущения. Ноги понесли к обрыву, отчего у Икара сердце в панике застучало гораздо быстрее.
"Ведь разобьётся, старый дурень!".
Но седеющий отец лишь усмехнулся и сделал шаг.
Шаг в бездну.
Икар запоздало бросился к обрыву. Сердце кануло в пропасть вместе с отцом. Заорал, как раненый зверь:
— Отец!!! Отец!!!
Большое белое взметнулось из пропасти ничуть не медленнее коршуна, который преследует добычу. Икар отшатнулся и шлёпнулся на пятую точку, нелепо раскрывая рот, как будто узрел пред собой явление Зевса в образе облака.
"А отец-то… летит! Точнее парит над землёю, как птица, взлетает под вихрями тёплого воздуха, что наполняют его нелепую конструкцию и тянут ввысь, в небо. У него получилось!".
Икару и самому всегда хотелось верить в успехи безнадёжных дел отца, но строгий взгляд матери, пересуды соседей, говор прохожих, жителей, посторонних, всех, всех, всех…
"И где теперь эти все-все? Кто теперь посмеет сказать про его отца, что он безумец? Это они все слепые безумцы серой жизни, а его отец — ОТЕЦ! — гений!".
Глаза Икара неотрывно следили за полётом крыльев, за взмахами широких дланей и за счастливейшим на всем белом свете взгляде отца.
"У него получилось!".
Дидал сделал ещё один пируэт над ущельем и его ноги коснулись выступа скалы. Приземлился с грациозностью птицы. Икар еле дождался, пока отец сбросит крылья, чтобы крепко обнять его и сказать эти самые слова: "Я верил в тебя, отец!".
— Ты взлетел выше неба, выше солнца, — восхищался Икар.
— Никогда не теряй надежду. Человек может почти всё.
Они шли домой ужинать, неся конструкцию вместе, вдвоём. Теперь сын не станет слушать пересуды серых людей, этой нелепой массы, тех, кто плохо отзывался о его отце, ибо сам видел полёт, видел своими собственными глазами. Никакие силы не заставят его ещё раз усомниться в родителе.
— Икар, я парил под облаками, но никак не выше неба и тем более солнца. Понимаешь, если подняться выше облаков, то яркое солнце растопит смесь воска и стропила ослабнут. Рычаги слишком сильно передавят кожу и она порвётся. Встречным ветром крылья разметает и скалы поглотят дерзнувшего. Навсегда. Ни в коем случае не поднимайся выше!
Икар словно не слышал. Он витал в облаках, как минуты назад его отец.
"Подумать только, отец был совсем как птица".
На следующий день, едва взошло солнце, отец с сыном вновь стояли у обрыва скалы. Дидал проверил и перепроверил все крепления и вновь устремился в полёт над бездной, что захватывает дух даже больше, чем сеча с варварами в молодости на услужении в армии.
Дидал парил над землей, забыв обо всём. Иногда возвращался вновь на скалу, чтобы ещё раз проверить крепления и… ещё раз узреть грустные глаза сына. Тот тоже хотел покорить небо, как отец, тоже хотел узреть землю, что развернётся перед глазами как на ладони.
"Но ведь он так молод, обязательно устремится ввысь, к солнцу. Не стерпит".
Чаша весов качалась из стороны в сторону, как мерило Фемиды.
К полудню Дидал не стерпел. Отцовское сердце дрогнуло. Протянул крылья сыну.
Радости Икара не было предела, выученными движениями мигом облачился в конструкцию, сердце застучало часто-часто. Быстрее, чтобы отец не передумал, поспешил к пропасти. Слова Дидала догнали уже при прыжке:
— Будь осторожен, сын. Молю тебя, помни о солнце…
Длань ветра устремилась навстречу, подхватила, позволила расправить крылья. Икар что есть мочи заработал руками, страшась не упасть в бездну. Восходящие потоки приветливо подхватили, помогли стараниям, взмыли в небо. Икар закричал, но не от испуга, от восторга. Отец остался где-то позади, превратившись в маленькую песчинку, в точку. Юноша увидел своё селение, близлежащие земли, дорогу к городу. Всё уменьшалось и отдалялось.
— О боги! Как право дивно! — Раздавались слова восторга из его уст.
Он поднимался всё выше и выше, душа и дух слились в едином порыве, устремляясь вперёд, ввысь, в бескрайнее небо. Только вперёд! Только вверх!
И вот уже до солнца рукой подать, протяни руку и солнечный Гелиос распахнёт свои объятья, станешь богоподобным, узришь истину…
Разум сдался, руки заработали ещё интенсивнее, вздымая в облака. Он нырнул в облака, как нырял со скалы в лазурное море. Только это воздушное море невесомо, белые кучки "барашки" расступаются, едва взмахнёшь крылом вблизи от них.
Икар возликовал. Он покорил небо! Боги примут его за равного!
"Гелиос, распахни свои объятья! Я иду!".
Облака резко оборвались. Он вынырнул прямо под палящие лучи бога солнца. Восковая смесь отца размякла и потекла, срывая крепления. Крыло надломилось от сильного взмаха, и рука выскользнула из крепления. Он камнем полетел навстречу лазурному морю, такому синему и жёсткому.
"Воистину, чем выше взлетаешь, тем сильнее падать. Прости меня, отец".
Старческое сердце не выдержало. Дидал сделал шаг в пропасть, едва увидел падение сына.
Шаг без крыльев.
