Яков Степанович Сульдин был пенсионером, но далеко не старым – получил очень даже неплохое государственное обеспечение в сорок семь лет, как ветеран Туркестана, тяжело раненый. Хотя ранение, принесшее инвалидность третьей группы, и произошло от взрыва бытового газа (служил Яков Степанович по интендантской части), но считалось боевым, поскольку приключилось в зоне военных действий… В общем, на жизнь хватало. Однако, проведя год за рыбной ловлей – любимым с детства занятием, на которое времени до сих пор катастрофически не хватало – господин Сульдин заскучал. И вскоре с головой окунулся в бизнес, связанный с недвижимостью.

Понятное дело, на излете пятого десятка начинать карьеру с нуля, рядовым агентом в риэлтерской фирме, смысла нет – там хватает молодых, хватких и перспективных.

Яков Степанович нашел себе своеобразную экологическую нишу и с комфортом в ней поселился. Занимался поиском и арендой на чужое имя помещений, кои пересдавал затем разным подозрительным лицам для всевозможных сомнительных дел.

Например, если вам нужна квартира, куда время от времени будут доставляться коробки с товаром, и мелкие дилеры постоянным потоком будут являться за рекомым товаром, уже расфасованным на мелкие порции, – смело обращайтесь к Сульдину. Обеспечит всё в лучшем виде, с отдельным входом, без любопытствующих взглядов старушек-соседок, норовящих наябедничать участковому.

Или вдруг вам захочется основать небольшой подпольный цех по отливке шоколадных фигурок из конфет с давно просроченным сроком годности, – тогда путь ваш вновь лежит к Якову Степановичу. Предоставит помещение, куда гарантированно не ввалится с радостным изумлением санэпиднадзор: а что это вы тут делаете?

Общежитие для гастарбайтеров с площадью заселения один человек на четверть квадратного метра, бордельчик с самыми затейливыми выкрутасами, студию стереопорнушек или зал для гладиаторских боев… – за ваши деньги любые капризы.

Напрямую в криминал Яков Степанович никогда не встревал, делал вид, что не догадывается, как и для чего используются арендованные у него площади.

И, естественно, свято соблюдал закон «омерты» – проще говоря, мертвого молчания о своих клиентах. Иначе не выжил бы несколько лет в столь специфичном бизнесе.

Соблюдал до последнего времени… А потом взял, да и раскололся. Потому что конспиративная квартира на Северном проспекте была подготовлена именно его стараниями.

Можно предположить, что события развивались по одному из двух сценариев.

Либо Пастушенко знал о моем знакомстве с Сульдиным. Никто не знает, а он вот знал… И взял бедного пенсионера в плотный оборот, сделав его крайне словоохотливым и правдивым. Это Паша умеет… Впрочем, он мог добиться своего и банальной слежкой за Яковом Степановичем и прослушкой его разговоров.

Второй вариант чуть сложнее. Пастушенко просчитал мою возможную контригру, сообразил, что я непременно обустрою себе тайное убежище – нигде не светясь, чужими руками… И принял профилактические меры – крайне жестко поработал со всеми дельцами рынка подпольной недвижимости.

Что так, что этак – хрен редьки не слаще… На звонки Сульдин не отзывался, ни по основному каналу связи, ни по запасному. Наносить личный визит не стоило. Имелось сильное подозрение, что Яков Степанович лежит сейчас неподвижно у себя дома – и на его остывшем организме красуется парочка не предусмотренных природой отверстий. Причем не исключено, что проделали те отверстия посредством «горчичника» – того самого, с моими отпечатками. И кто-нибудь осторожно наблюдает за квартирой, готовый при моем появлении тут же сообщить куда следует. Фортель с потайным люком во второй раз не провернуть – в чужой-то квартире…

Впрочем, оставался небольшой шанс: отставной интендант, не забросивший своё давнее хобби, укатил куда-то на рыбалку, все средства связи в таких случаях он отключал. Но я не обольщался…

Спаленная конспиративная квартира – беда, по большому счету, не фатальная. Вернее, стала бы таковой – будь моей единственной целью убежать подальше и спрятаться понадежней. Не маленький, обошелся бы и без убежища на Северном.

Но я ставил перед собой более глобальные задачи. Во-первых, разыскать и пристрелить Пастушенко. После обстоятельного допроса, разумеется. Во-вторых, стребовать и получить с его хозяев должок – деньги за исполненную работу.

Вот так, не больше и не меньше.

Любой труд должен быть достойно оплачен.

Счет на мое имя был открыт в питерском отделении «Кредит Лионе». Не слишком выгодно с точки зрения процентных ставок, зато надежно – чихать хотели эти заграничные ребята на бумажки об аресте счета, подписанные нашей районной прокуратурой. Им, чтобы ущемить интересы клиента, подавай решение европейского суда, да не какого-нибудь, а высшей инстанции, после всех апелляций-обжалований.

Как и ожидалось, денег на счету не прибавилось. Сто тысяч пятьдесят евро. Полтинник в валюте внес я, при открытии счета. Остальное – от щедрот Пастушенко, двадцатипроцентный аванс. Остальные восемьдесят процентов должны были оказаться на счету в течение трех часов после успешного завершения акции. Не оказались…

Из спортивного интереса я позвонил Пастушенко – вдруг случится чудо, и он ответит. Не случилось, ответа не было… Наверняка этот номер использовался Пашей лишь для общения со мной и лишь в период подготовки операции.

Может, он вообще сейчас далеко-далеко, на другом краю света? Греет косточки на флоридском пляже?

Или наоборот, лежит где-нибудь в укромном месте с пулей в голове – чтобы не осталось никакой ниточки, ведущей от «Хеопса» к «патриотам России»?

Нет, оба эти варианта не проходят. Потому что работа Паши до конца не выполнена – я жив. Значит, он жив тоже и находится где-то поблизости. Руководит охотой на меня… Из чего следует, что у рядовых охотников есть выход на Пастушенко, прямой или опосредованный. И план дальнейших действий прост и логичен: охота на охотников.

…Необходимыми для задуманного аксессуарами я запасся в гипермаркете «О'Санчес» – в огромном здании нелепой архитектуры, расположенном все на том же Северном проспекте, в нескольких кварталах от засвеченной конспиративной квартиры.

Запасся, но не спешил вырулить на «Дерринджере» с пятиярусной подземной стоянки гипермаркета. Сидел за рулем и терпеливо поджидал жертву. Машины время от времени подъезжали и уезжали, но не слишком густым потоком, – настоящее столпотворение начнется здесь позже, вечером, когда «средний класс» хлынет с мест работы в спальные районы.

Наконец появилась «тойота» десятилетней давности, набитая под завязку – мужчина, женщина и трое детей – от детсадовского до среднего школьного возраста.

Пожалуй, то, что надо… Машина достаточно старая, но, судя по внешнему виду, содержится неплохо, – и не сломается в критический момент. Разговор вышедших пассажиров внушал надежду, что покинут они «О'Санчес» не скоро: младший отпрыск требовал после киносеанса в стереозале гипермаркета еще и сеанс на игровых автоматах, мама уговаривала его выбрать что-то одно, папа же вынул из кармана и развернул список с добрую простыню размером – не иначе как перечень необходимых покупок. Все понятно – семейство затоваривается перед выездом на дачу, причем не на уик-энд, наверняка на весь отпуск.

Сигнализацию эти простофили даже не включили. Понадеялись на сканирующие камеры под потолком, да на охранников, сторожащих два выезда со стоянки, и спрашивающих техпаспорта на машины у всех выезжающих. Наивные люди (не охранники наивные, понятное дело).

Через пять минут я сидел за рулем «тойоты» – замки ее при желании можно было открыть ногтем, но у меня имелся инструмент получше. Из пяти техпаспортов, лежавших в кармане, я выбрал самый потрепанный, затертый, со следами испачканных в машинном масле пальцев. Конечно же, указанное в документе транспортное средство ничего общего с «тойотой» не имело, но я знал, как работает охрана подобных заведений. Правильнее сказать – как бездельничает.

Техпаспорт лег в бумажник, бумажник – в барсетку, барсетка – в бардачок, и я покатил к выезду – естественно, не к тому, через который въехало стремящееся на дачу семейство.

Расчет оказался точен. Охранник лениво подошел к машине, я неторопливо опустил стекло, медленно потянулся к бардачку и вынул барсетку, бумажник из нее доставал вовсе уж летаргически…

Сзади раздался длинный, нетерпеливый гудок – навороченный «опель-рейтар» стремился покинуть стоянку. Охранник, едва увидев появившийся из недр бумажника техпаспорт, нетерпеливо махнул мне рукой: проезжай, мол, не задерживай движение! Да и в самом-то деле, ну какому кретину придет в голову угонять старую «тойоту»?

Импульсный парализатор опять остался невостребованным. Даже обидно: с утра безбожно нарушаю закон, таская с собой запрещенную игрушку, реквизированную у шелушащегося господина, – и всё никак не представляется случай ее на ком-нибудь опробовать.

Постараюсь в ближайшее время исправиться…

За минувшие два с половиной часа караул у Мавзолея сменился. В смысле, сменилась группа, опекавшая снаружи конспиративную квартиру.

У молодых людей кончилось, наконец, пиво в их бездонных бутылках, и они – и бутылки, и их владельцы – покинули авансцену. Автомеханик-любитель не то починил «волгу», не то решил прервать на время своё увлекательное занятие. Мамаша тоже отчалила – думаете, вместе с коляской? – а вот и нет. Коляска, всё та же, осталась на месте, но теперь ее покачивала другая молодая женщина.

Недоработка… Могли бы уж не поскупиться на две коляски.

И еще один прокол – в облике юной мамы. Вроде бы всем хороша: моднейшая разноцветная прическа «взрыв на прядильно-ниточной фабрике», пятнистый комбез в популярном ныне стиле «ретро-милитари». Но отчего-то униформа, украшенная эмблемами и знаками различий несуществующей армии, не выглядела на мамаше, как седло на корове, – в отличие от большинства ее сверстниц, предпочитающих этот стиль. Хорошо сидел комбез, подогнанно… Вместо высоких шнурованных ботиночек от Гуччи или Марселлини юная мамочка натянула кроссовки, которые нынешние модницы с таким нарядом не носят. Если, конечно, по личному опыту не знают, что прыгать под пулями куда удобнее не в берцах, но в более подходящей для того обуви.

С мамашей всё ясно. Двое других топтунов тоже вычислялись на счет раз: ремонтники в ярких оранжево-синих спецовках возились с кодовым замком подъезда – не того, что был нужен мне, а соседнего, расположенного в полутора десятках метров. Вернее, возился один, а второй стоял рядом, подавал время от времени коллеге инструменты из чемоданчика. И внимательно обозревал окрестности, разумеется.

Неплохо придумано, хоть и тривиально. В чемоданчике могут лежать не только гаечные ключи и отвертки, но и другие, более опасные для жизни и здоровья инструменты, а спецовки настолько режут глаз, что лица псевдоремонтников едва ли вспомнит кто-то из случайных прохожих. Человеческий мозг так уж устроен: фиксирует – в целях последующей идентификации – самую характерную черту имиджа незнакомца. В данном случае – наповал бьющую по глазам оранжевую куртку с голубыми рукавами. А остальные детали внешности не запоминает…

Однако в теплой компании должен быть еще один участник, по меньшей мере. В прошлый раз топтуны расположились классическим «усиленным треугольником» – при захвате работают двое (так называемая «усиленная вершина»), а еще двое на подстраховке. Действуют ребята шаблонно и едва ли отступят от той же схемы…

Так где же четвертый? В секторе, который я мысленно отвел для него, никого похожего… Вот мальчишка копошится в песочнице – и огромной зеленой панамой напоминает исполинский гриб-поганку. Вот давешняя старушка со своей ожиревшей псиной – неужели так и гуляет третий час подряд? Похоже, у ее собаченции хронический запор… Или же противоположная проблема…

А вот и он, мой долгожданный четвертый. Отлучался куда-то и сейчас торопится обратно на пост. Даже у спецагентов случаются порой естественные надобности. Кстати, пост опять оказался скамеечкой, но на сей раз без пива. Лавочку топтун выбрал характерную – с трех сторон ее окружали и даже нависали сверху кусты сирени, не давая толком разглядеть сидящего. Этакая импровизированная беседка – вечерами в ней наверняка парочки занимаются объятиями-поцелуями. И наверняка несколько веток буйно разросшейся сирени недавно срезаны, – так, чтобы получилась удобная амбразура с видом как раз на мой подъезд… Ну что за народ, никакой фантазии. Однако пора начинать…

Диспозицию я оценивал, пока парковал – неторопливо и неуклюже – «тойоту» возле дома. Встала машина идеально, как раз на воображаемой линии, соединяющей лжемамашу и лжеремонтников.

А с засевшим в кустах гражданином сыграет дурную шутку выбранная им маскировка, густые ветви не дадут ничего разглядеть – поскольку главные события сейчас разыграются не у моего подъезда, а у соседнего.

К нему-то я и направлюсь – туда, где колдуют «ремонтники». Опознают они меня или нет?

Если опознают, дело плохо… Придется сразу стрелять, и шансы взять кого-либо из четверых живьем резко упадут. Через встроенный глушитель «горчичника» выстрелы прозвучат негромко, но далеко не бесшумно: не заставят обителей обоих домов приникнуть к окнам, однако грамотные люди мгновенно опознают эти звуки…

Лучше бы обойтись без пальбы.

Возможностей кардинально изменить внешность у меня не было. Да и не люблю я маскарады и тотальный грим. Идешь по улице и чувствуешь на себе незримое клеймо: ряженый!

К тому же Пастушенко наверняка предоставил своим орлам не просто фото и словесный портрет, но и результаты нескольких стереосъемок, сделанных без моего ведома.

А тут есть одна тонкость. Психологи давно доказали: все без исключения опознают людей, которых видели живьем (или на стереозаписи, разница невелика), – в первую очередь не по лицу и не по костюму, но по пластике движений. Движется каждый человек очень индивидуально, очень по-своему, – идентификация происходит на подсознательном уровне. Лицо, одежда и прочие приметы служат лишь для подтверждения или опровержения первоначального неосознанного узнавания…

Нередкий случай: идет впереди по улице человек, лицо его не увидеть, одежда незнакомая, а у вас вдруг некий внутренний толчок: да это ж Колька! Догоняете – точно, Колька! Но если попросить вас словами описать, как именно этот Колька движется, с какими индивидуальными особенностями – наверняка не сумеете. Работает исключительно подсознание.

Чтобы вас не узнали близкие знакомые, не обязательно приклеивать густую бороду и обзаводиться накладным горбом. Достаточно надеть новый костюм, чуть-чуть, слегка изменить внешность, – и кардинально пластику движений. Жена скользнет по вам неузнающим взглядом и отвернется. Проверено на личном опыте.

Короче говоря, из трофейной «тойоты» вылез вовсе не я – некий индивид, каждое движение которого выдавало крайнюю степень неуверенности в себе. Где уж такому предпринимать силовые акции, не смешите…

Лжеремонтники и в самом деле обратили на водителя «тойоты» минимум внимания. А он всё суетился: вытаскивал из салона кучу всякого барахла, в основном упаковки с продуктами, раскладывал на капоте, затем начал запихивать в три огромных фирменных пакета «О'Санчеса». Хлопнул себя по лбу, стал рыться в одном уже уложенном пакете, но не дорылся до дна, вновь вывалил все на капот, нашел нужное – нырнул в салон и запихал какую-то маленькую коробочку в автомобильную аптечку, снова стал укладывать барахло в пакет…

Потом достал из багажника здоровенную упаковку детских подгузников, с переднего сиденья – потертый дипломат, запер машину. Постоял, подумал, протер запотевшие очки суетливыми движениями, сгреб всё барахло – и, нагруженный как верблюд, поковылял к двери подъезда. Переполненные пакеты, естественно, через пару шагов начали рваться, очкарик попытался подхватить один из них под расползающееся дно, не выпуская из рук всего остального, уронил дипломат… Цирк уродов, да и только.

«Ремонтники» потеряли интерес к недотепе в самом начале описанных действий. «Мамаша» привстала со своей скамеечки, бросила лишь один взгляд в ту сторону, – и вновь села, успокоившись. Именно ее я решил брать. Мужик в сиреневой беседке сидит слишком далеко, его придется валить, без вариантов. У двери – двое, и с ними придется разбираться в первую очередь, иначе в мою сторону ударит не один, но два ствола.

Я подцепил ногой – руки были заняты – наружную, застекленную дверь подъезда, улыбнулся псевдоработягам заискивающе и жалобно. Они глянули на меня с плохо скрытым презрением, и раскрыли пошире вторую дверь, металлическую. Проходи, мол, не отсвечивай. Я протиснулся в тесный тамбур, и тут мои покупки лавиной просыпались на пол. Чего там только не было! Каких только коробочек, пакетиков, баночек и бутылочек не полетело вниз – и все яркие, нарядные, пестрые… Настоящий рог изобилия.

Такое зрелище хоть на секунду, но отвлечет от чего угодно. А большего мне и не требовалось.

К-х-х-х-х-х-х-е… – издал один из ремонтников тихий, невнятный звук и сложился пополам.

Второго явно не научили мгновенно использовать для обороны и нападения подвернувшиеся под руку предметы: вместо того, чтобы попытаться воткнуть мне в глаз отвертку, он отбросил ее, потянулся за отворот комбинезона… Поздно, батенька, поздно.

Пакет с памперсами угодил ему в лицо, и тут же кулак – в солнечное сплетение. По затылку одному, затем второму, – готово дело.

От подъезда я шел торопливо, но столь же неуверенно, – такой недотепа обязательно ведь что-нибудь забыл в машине, не правда ли?

«Юная мамочка» увидеть ничего не могла – «тойота» закрывала ей дверь подъезда. Однако не то услышала что-то, хотя действовал я очень тихо, не то просто заподозрила неладное. Поднялась, сделала три шага в сторону от коляски… Сейчас увидит… Вернее, не увидит то, что должна бы – ярких спецовок за стеклянными дверями…

Всё, маскировка свою роль отыграла… Я рванул с высокого старта. Не напрямик к «мамаше» – хотя расстояние между нами и сокращалось. Побежал так, чтобы сначала меня прикрывала от «любителя пива» трансформаторная будка, а затем так, чтобы он и «мамочка» оказались на одной линии – и не могли бы стрелять без риска зацепить друг друга.

Самый рискованный момент плана… При невезении легко словить пулю. Мне надо было преодолеть десять метров, чтобы «мамаша» оказалась в зоне действия парализатора. Её и коляску, где наверняка лежало оружие, разделяло впятеро меньшее расстояние. Но я имел фору – уже набранную скорость, да и расходовать драгоценные доли секунды на оценку ситуации и принятие решения мне не требовалось.

Она успела. Почти. Тигрицей метнулась к коляске, засунула в нее руку, потянула обратно, и… И застыла с глуповатой улыбкой на губах, словно не понимала, кто она, где она, и что тут делает… Хотя почему «словно»? – именно так всё с девицей и происходило. В режиме «А» импульсник действует на память подобно тому, как светошумовая граната действует на сетчатку глаза – мгновенная амнезия, постепенно рассасывающаяся в течении десяти-пятнадцати минут.

Я не присматривался к результатам пси-атаки. Занялся четвертым и последним топтуном. Здесь деликатные методы неуместны – этот имел достаточно времени, чтобы изготовиться к стрельбе.

Круто изменив направление, я, выхватывая АБПГ, метнулся влево, – так, чтобы трансформаторная будка вновь послужила прикрытием. В этот момент должен был прозвучать первый выстрел по мне. Не прозвучал. Тем лучше…

Два раза хлопнул глушитель на моем «горчичнике» – и «волга-крайслер» осела на два левых колеса. Ни к чему нам тут игра в догонялки…

Я тут же метнулся обратно – понадеявшись, что сейчас «четвертый» ловит прицелом меня, выскакивающего с другой стороны будки… Вскинул оружие, и с трудом удержался от выстрела.

«Четвертый» выскочил из своих кустов, но… Но он вовсе не был «четвертым». Ни один оперативник, даже с минимальным уровнем подготовки, не застыл бы столбом посреди двора, и не вытянул бы в мою сторону ладонь нелепым защитным жестом, и не бормотал бы:

– Мужик, мужик, ты чего…

Нет, конечно, можно предположить, что матерый волк способен и на такое лицедейство, но мокрое пятно, растущее спереди на брюках мужика, в корне опровергало подобные домыслы.

В руке обделавшегося гражданина дымилась толстая кособокая самокрутка.

Проклятье! Этот придурок всего лишь решил побаловаться в кустиках запрещенным и преследуемым куревом, а я… Но где же настоящий четвертый?!

Исследовать этот вопрос времени не было. Я подскочил к девушке – с тоскливым чувством, что четвертый сейчас ловит мою спину прицелом снайперcкой винтовки.

Она тем временем присела на газон и клонилась набок – все мышцы у нее расслаблены, побочный эффект… Не удержавшись, я бросил мгновенный взгляд внутрь коляски – хотя уж здесь-то ошибки случиться никак не могло. Ее и не случилось – пластмассовый младенец уставился на меня безжизненным взором. Тратиться на имитатор-тренажер для будущих мам – двигающийся, плачущий и мочащийся в подгузники – Пастушенко не счел нужным.

Швырнув «горчичник» в кобуру, я ухватил «мамашу» за плечи, начал поднимать, и…

– Стоять! Не двигаться! – проорал странный голос – такой, что сразу и не определить, принадлежит ли он женщине, мужчине, ребенку или вообще речевому синтезатору.

Копающийся в песочнице мальчишка распрямился – и я увидел под огромной панамой лицо взрослого мужчины.

Лилипут! Карлик!

В коротенькой ручонке недомерок сжимал громадное оружие – восемнадцатимиллиметровый «бергштайн».

Не знаю, отчего карлик сразу не выстрелил. Может, побоялся зацепить напарницу. А может быть, пытался растянуть момент своего великого торжества: вот, дескать, какой я маленький да удаленький, а ты, дылда проклятая, передо мною никто и звать тебя никем… Не уверен, что всё обстояло именно так, но в мозгах у подобных созданий зачастую водятся самые причудливые тараканы.

В любом случае, его промедление стало ошибкой. Добрая пригоршня песка, зацепленная моим ботинком, полетела недомерку в лицо. Держа «мамашу» как живой щит, я увидел: лилипут отмаргивается, отплевывается, «бергштайн» опущен, – и метнулся к «тойоте», перекинув девушку через плечо, на спину… Она ватно обмякла, не сопротивлялась. Отдача у «бергштайна» та еще, даже здоровенные мужики предпочитают при возможности стрелять не на весу, используют выдвижной приклад. Карапузу же весом в тридцать кило и с рахитичными ручонками в жизни не попасть в быстро движущуюся мишень.

Едва успел распахнуть дверцу – страшный толчок швырнул меня вперед. Грохот выстрела отдался в замкнутом пространстве двора гулким эхом.