ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КРАСНАЯ «ЗВЕЗДА»

Жизнь проходит мимо…

Иногда, в минуты темной депрессии, Юрий Москаленко размышлял о том, правильный ли путь он выбрал в этой жизни. Не стоило ли воспользоваться давним советом и демобилизоваться сразу по выслуге, благо армию сокращали и никто не стал бы чинить препятствий. С тем количеством освоенных машин и почти рекордным налетом Юрия взяли бы в любой аэроклуб и сейчас он занимался бы любимым делом, а не просиживал сутками в загроможденном отсеке макета, пялясь в экраны учебного терминала, словно какой-нибудь школьник, помешавшийся на почве электронных войнушек. А главное – он находился бы в гуще событий и сам участвовал бы в круговерти больших и малых дел, которые на глазах преобразовывали страну, превращая ее в нечто большее, чем просто Союз республик – в державу будущего, по образцу которой когда-нибудь будет перекроен весь мир.

И действительно, день проходил за днем, неделя проходила за неделей, месяц проходил за месяцем – а он только и делал, что рылся в многотомных описаниях, вникал в бесчисленные блок-схемы, протирал штаны в аудиториях и в тренажере да вертелся на всевозможных «турниках», придуманных садистами из Института медико-биологических проблем. Жизнь – яркая и необычная, если судить по выпускам новостей и по тому, как быстро менялся облик Москвы, – проходила мимо, и Юрий всерьез начинал опасаться, что если не сложится и в один прекрасный день он услышит: «Сдайте пропуск!» – то не сможет вернуться в Большой Мир, потому что будет чувствовать себя там настоящим инопланетянином, который просто не понимает происходящего вокруг, не понимает мотивов, движущих окружающими, не понимает, что есть хорошо, а что есть плохо.

К счастью, периоды депрессии были кратковременными, природное жизнелюбие брало свое, и, когда над Звездным вставало солнце, Юрий, обрядившись в спортивный костюм, выбегал из общежития на асфальтовую дорожку, присоединяясь к группе таких же жизнелюбов и фанатиков спорта, как он сам, после чего всё вставало на свои места, обретая ясный и чистый, словно раннее утро, смысл.

Да, служба у него однообразная и порой скучная до зевоты. Но мало кто на этой планете может похвастаться, что у него такая служба!

Да, на протяжении уже двух лет он видит одни и те же лица, знает их всех по именам-отчествам, сидит с ними в столовой, треплется в курилке общежития, сдает вместе с ними зачеты и экзамены, прыгает вместе с ними на волейбольной площадке, гоняет шары в бильярдной, парится в сауне… Но кто эти лица? Это же лучшие люди страны, а если вдуматься – элита нашего мира, передовой отряд человечества. И просто находиться рядом с ними, уже означает принадлежать к элите! А он не рядом, он – один из них!

Да, монотонные, расписанные по часам дни и повторяющиеся тесты-тренировки кого угодно доведут до исступления. Но ведь в конце концов Звездный – это не сурдокамера! Здесь есть куда пойти вечером, есть с кем отдохнуть и с кем поговорить по душам. А кроме того, если уж совсем невмоготу, можно воспользоваться выходными днями или положенным двухнедельным отпуском – выйти на платформу станции Чкаловская и уехать электричкой в Москву, в гости к старшему брату. Или вообще – махнуть из Шереметьево в Крым – благо, проезд по всей стране бесплатный, – а там «дикарем» пройти по побережью, останавливаясь в маленьких кооперативных гостиницах.

В общем, жаловаться Юрию на самом-то деле было решительно не на что. Он и не жаловался. Наоборот, всегда ходил орлом, а особенно топорщил перья в кабинете у штатного психолога и в компании с офицером по воспитательной работе – бывшим подполковником КГБ Александром Бугаевым. Кстати, Бугаева в Отряде недолюбливали и побаивались, но при этом признавали: похоже, подполковник нашел свое призвание и справляется с новой работой отменно…

Но иногда что-то такое находило, и Юрий никак не мог остановить поток воспоминаний, которые вызывали в нем грустные мысли о своей оторванности, ненужности, об одиночестве. Одиночества Москаленко боялся больше всего на свете – даже больше приказа: «Сдайте пропуск!»

Жизнь менялась как-то исподволь, но с каждым годом все стремительнее.

Для обыкновенного московского школьника Юры Москаленко, бредившего авиацией, история нового Советского Союза началась в сентябре 1983 года, когда его семья вернулась в Москву после месячного отдыха на Черном море.

Отец работал тогда в должности старшего диспетчера трамвайно-троллейбусного парка и «выбил» из начальства путевку в Геленджик – удивительное и странное всё-таки было время до эпохи ПЭР, путевки не покупали, а «выбивали»! И даже элементарную обувь или там мебель не покупали, а «доставали»! Впрочем, речь сейчас не об этом. Отец «выбил» путевку, и они всем скопом впервые за много лет отправились «на юга». Школьник Юра сразу влюбился в этот небольшой город на берегу черноморской бухты. Здесь всё было рядом и казалось каким-то небольшим, уютным, домашним. Словно городок в табакерке – когда-то давным-давно Юра прочитал сказку про такой сувенирный городок, и его юное, но пылкое воображение нарисовало потрясающие картины, взятые прямиком из ярких фантастических снов: непривычного вида игрушечные домики, маленькие оконца, составленные из разноцветных стекол, причудливые наличники и флюгеры. Нет, город Геленджик ничем не походил на городок в табакерке – но он вызывал то же сокровенное и очень приятное чувство особенного комфорта, которое приходит к нам только в детстве, когда грань между снами и реальностью еще очень тонка, и мы еще верим, что есть где-то в мире места, созданные специально для нас и специально под нас – остается только отыскать их. А ведь, кроме ощущения комфорта, в Геленджике было самое настоящее море. А еще там проводились слеты планеристов. А еще там прямо в бухту садились большие гидросамолеты, что неизменно вызывало щенячий восторг у всей приезжей детворы.

Но всё когда-нибудь кончается – и отпуск, и каникулы, пришла пора возвращаться в Москву, за парту, и там Юру ждала ошеломляющая новость.

1 сентября – в день, который все советские школьники любили за то, что хотя преподаватели и считали его первым учебным, но учиться при этом никого не заставляли – далеко, над Сахалином, истребитель-перехватчик сбил вражеский самолет. Разумеется, первого числа Юра об этом не узнал, не до того ему было, да и официального сообщения об инциденте ни по радио, ни по телевидению не появилось. Однако уже второго числа, на утренней политинформации, классная руководительница вместо обычного рассказа о трудном положении негров в ЮАР включила радио, и все новоиспеченные семиклассники средней школы № 11 в Новогиреево услышали, как диктор зачитал заявление Советского правительства:

– …Самолет-нарушитель вошел в воздушное пространство над Камчаткой, – сухо читал диктор, но его слова, будто военный набат, эхом отзывались в притихшем классе, – в районе, где размещена важнейшая база стратегических ядерных сил СССР. В то же время в этом районе близ советской границы на той же высоте находился другой подобный ему самолет-разведчик ВВС США «РС-135». В воздух было поднято несколько самолетов-перехватчиков. Один из них контролировал действия американского самолета «РС-135». Второй вышел в район нахождения самолета-нарушителя, сигнализируя ему, что он вторгся в воздушное пространство СССР. Предупреждение игнорировалось… На подходе к острову Сахалин самолет-нарушитель вновь был перехвачен истребителями ПВО. И здесь с ним попытались войти в контакт, в том числе и с помощью известной сигнализации общего вызова на международной аварийной частоте. На самолете-нарушителе эти сигналы должны были быть приняты, но он на них не отвечал, в том числе и на другие сигналы и действия советских истребителей. Советскими службами радиоконтроля засекались периодически передаваемые короткие кодированные радиосигналы, обычно применяемые при передачах разведывательной информации. Командование ПВО района, тщательно проанализировав действия самолета-нарушителя, его маршрут, пролегавший и в районе Сахалина над военными базами, окончательно пришло к выводу, что в воздушном пространстве СССР находится разведывательный самолет, выполняющий специальные задачи…

Юрий на всю жизнь запомнил, как в этот момент у него учащенно забилось сердце, и дальнейшее он воспринимал как будто сквозь туман, выхватывая из пространства лишь отдельные фразы.

«…Отдан приказ открыть огонь на поражение…»

«…Получив повреждения, самолет-нарушитель совершил вынужденную посадку на территории СССР…»

«…Продолжается эвакуация пассажиров…»

«…Начала работу Специальная международная комиссия по расследованию летного происшествия…»

«…Правительство Союза Советских Социалистических Республик выражает официальный протест…»

«…Действия провокаторов, разжигателей войны получат адекватную оценку со стороны мировой общественности…»

«Вещь!» – только и подумал Юра, когда диктор закончил чтение и пошли обычные новости.

Москаленко-младший действительно обожал всё, что связано с авиацией и космонавтикой. Он собирал книги и альбомы на эту тему, клеил модели из картона и уже не второй год ходил в секцию военно-прикладного многоборья, готовясь сразу после десятилетки поступать в авиационное училище. Как-то по случаю сунулся даже в ближайший аэроклуб, но места ему тогда не нашлось – велели подождать и подрасти.

Из-за своей пристальной внимательности ко всему, что происходит в современной авиации, Юра знал и о той напряженной обстановке, которая царила сейчас на границах Советского Союза и стран Варшавского Договора – заокеанские «стервятники» устраивали провокации, пытались проникнуть в наше воздушное пространство, разведать государственные тайны или устроить диверсию. К счастью, советские «соколы» были на страже рубежей, и не всякому «стервятнику» удавалось после встречи с ними вернуться к себе на заокеанскую базу. Однако даже газета «Красная звезда», подшивку которой можно было взять и изучить в лекционной комнате секции военно-прикладного многоборья, довольно скупо рассказывала о происках «стервятников» и подвигах «соколов». Выжать из этих, часто косноязычных, статей подробности – так волнующие молодую поросль – было очень непросто. Понятное дело, что государственная тайна, но разве это аргумент для юного пытливого разума?..

Фильмов на эту тему тоже было до обидного мало – по телевизору в основном показывали старые, хотя и очень хорошие, ленты о летчиках Великой Отечественной войны, а в кинотеатрах шли либо комедии для взрослых, либо французские боевики с Бельмондо и Делоном. Ну не считать же серьезным или познавательным фильмом «Случай в квадрате 36–80»?..

Единственным утешением для Юры оставался журнал «Техника – молодежи», в котором всегда находилось место для рассказов о современной авиации и космонавтике, но журнал-то был ежемесячным, а не ежедневным!

И вот, слушая диктора, Юра вдруг понял, что теперь всё изменится. Заокеанские агрессоры перешли последнюю черту – они использовали для своих хищнических целей невинных граждан чужой страны, употребив их в качестве живого щита. И только благодаря мастерству и мужеству советских летчиков-истребителей, удалось предотвратить грандиозную провокацию, после которой с неизбежностью началась бы Большая Война. А значит, дальневосточные пилоты становятся героями дня – о них будут писать во всех газетах, о них будут рассказывать по радио и телевидению. Скорее всего, они приедут в Москву, и тогда появится реальная возможность увидеть их, оказаться рядом.

Самое удивительное, что ожидания юного любителя авиации вполне оправдались. Константин Москаленко, отец семейства, выписывал всего три газеты: «Известия», «Труд» и «Комсомольскую правду». Для юноши с пылким воображением, каким всегда был Юра, некоторый интерес представляла лишь последняя из перечисленных газет, да и та не вся целиком, а только в пределах знаменитой рубрики «Клуб любознательных». Но теперь, возвращаясь из школы, Юра вынимал из почтового ящика всю пачку газет и бежал в «детскую» комнату, в которой они обитали вместе с братом, чтобы немедленно просмотреть актуальные материалы.

Материалов было много. Казалось, ведущие газеты стараются перещеголять друг друга в подаче самой подробной и самой сенсационной информации о недавнем инциденте. Везде материалы шли под шапкой «Журналистское расследование», везде приводились фотографии злосчастного «Боинга», растерянных пассажиров, еще более растерянных южнокорейских пилотов и, конечно же, главного героя – полковника Геннадия Осиповича, который запуском всего-то двух ракет предотвратил войну.

Впервые Осиповича показали по первой программе 4 сентября. Летчик не производил впечатление какого-то лихого супермена, типа Грегори Пека из «Золота Маккены». Простой такой мужик в «парадке» офицера ВВС, но в нем чувствовалась уверенность, суровая мощь ветерана, повидавшего многое и знающего себе цену. Осипович рассказывал о своем историческом перехвате, о том, какая ситуация сложилась на Дальнем Востоке и почему ему пришлось сбить гражданский «Боинг» с пассажирами. Потом он отвечал на каверзные вопросы западных журналистов и отвечал достойно – не дал себя запутать. На следующий день «Известия» вышли спецвыпуском, и Юра жадно прочитал и запись выступления Осиповича, и материалы международной пресс-конференции в Кремле.

7-го в Москву привезли ошалевших от всего произошедшего пассажиров «Боинга» – их тоже показывали и о них тоже рассказывали, потому что это были очень важные свидетели. Многие из них получили травмы при посадке подбитого самолета на гладь безымянного лесного озера и, как оно положено капиталистам, спрашивали, кто за всё это безобразие заплатит. А платить, похоже, предстояло американцам. Ведь, благодаря показаниям свидетелей, выяснилось, что с рейсом KAL-007 было далеко не все так просто, как могло кому-то показаться вначале. Например, выяснилось, что перед самым отлетом из Анкориджа на борт поднимались какие-то подозрительные люди в штатском – они осматривали самолет и долго беседовали с экипажем, из-за чего вылет уже заправленного и подготовленного «Боинга» задержался на полчаса. Потом разведка доложила, что за две недели до злосчастного рейса самолет проходил якобы плановый осмотр, но не в ремонтном отделении компании «Боинг», а на военной базе Эндрюс. Там на самолет было установлено специальное «шпионское» оборудование, которое южнокорейский экипаж уничтожил сразу после вынужденной посадки. Факт шпионской деятельности косвенно подтверждало и то обстоятельство, что американские службы управления воздушным движением прекрасно видели, куда направляется «Боинг», но не сделали ничего, чтобы предотвратить его вторжение в воздушное пространство СССР.

14 сентября по первой и второй программам выступил маршал Николай Васильевич Огарков. Это было первое выступление одного из высших руководителей СССР, которое Юра Москаленко прослушал от начала до конца, нигде не заскучав. Обычно он не любил все эти разговоры о пленумах и съездах, о построении коммунизма и об интернациональном долге – это были большие дела больших людей, а у него находились занятия поинтереснее. Но на этот раз маршал говорил о вещах действительно важных и понятных даже подростку.

Из той речи – она продолжалась около получаса – Юрию запомнился один многозначительный пассаж:

– …Президент Рональд Рейган, – говорил Огарков, – назвал нашу страну «империей зла». Однако сегодня мы видим, кто в современном мире на самом деле является «империей зла». Если американское правительство считает возможным и даже непредосудительным посылать граждан чужой страны на смерть во имя своих военно-политических амбиций, это означает, что от американского правительства можно ожидать любых провокаций и подлостей… Да-да, подлостей. Оставим дипломатию дипломатам. Скажем прямо: Соединенные Штаты Америки совершили подлость! Если мы, как они считают, «империя зла», то они – «империя подлости»!.. – маршал сделал паузу и продолжил с нажимом, повышая голос: – Всем известно, что Советский Союз – миролюбивая страна. Мы выступаем за сокращение как ракетно-ядерных, так и обычных вооружений. Мы считаем, что времена, когда вопросы политики решались силой оружия, давно в прошлом. Но мы должны реально оценивать обстановку. Если мы имеем на карте мира непредсказуемую страну с непредсказуемым правительством, способным на любые подлости, мы должны быть готовы к отражению агрессии. Чтобы продемонстрировать нашу готовность Коммунистическая партия и Правительство Советского Союза приняли решение в этом октябре провести масштабные учения Советской армии с использованием самых новейших видов вооружений…

Юра слушал выступление Огаркова вместе с матерью: отец еще не пришел со смены, а старший брат шлялся где-то со своими приятелями. Повернувшись от экрана, Москаленко-младший вдруг заметил, что мать плачет. Это его так изумило, что он даже испугался:

– Ты что, мама, ты что?

– Война будет… – невпопад отозвалась мать; она старалась глядеть в сторону. – А вас у меня только двое…

– Не будет, мама! – заверил Юра. – Не решатся они, вот увидишь.

С этого момента Москаленко-младший еще больше уверился, что его призвание – армия, военно-воздушные силы.

После инцидента с южнокорейским самолетом всё как-то оживилось. Рассказывать про армию, про авиацию, про рубежи Родины вновь стало модно. В телевизионной программе появилась новая часовая передача «Советское небо», что сделало Юрия совершенно счастливым. Кстати, в этой передаче подробно освещались и масштабные учения, обещанные Огарковым в октябре. Посмотреть было на что. Танковые дивизии шли по равнине, с ходу форсируя реки. Десантные полки парашютировались вместе с техникой, выпрыгивая из грузовых отсеков тяжелых транспортных самолетов. Межконтинентальные баллистические ракеты стремительно взлетали из шахт, унося в космос блоки с разделяющимися боеголовками. Стратегические бомбардировщики совершили дальний перелет, поразив учебные цели в Индийском океане. Эскадрильи истребителей разыграли натуральное воздушное сражение, демонстрируя великолепную слаженность и пилотаж самого высокого уровня. Советская армия сумела показать миру, что находится на пике своей боеспособности и сумеет остановить любую агрессию, направленную против СССР и стран Варшавского Договора.

Но случилось и удивительное. Обычно по итогам учений сообщалось, что они прошли практически идеально, что была продемонстрирована высокая выучка боевых частей и подразделений, что советские воины, следуя заветам Великого Октября, в очередной раз доказали свою готовность защитить социалистическое Отечество. Всё было так же, кроме небольшой детали, – в завершение, после многочисленных репортажей об учениях «Спектр-83», с открытым докладом выступил маршал Огарков. В своей новой речи, воздав должное мужеству солдат и мастерству офицеров, начальник Генерального штаба заявил, что в ходе учений были выявлены «серьезные недостатки, обусловленные устаревшими представлениями о тактике ведения боевых действий с использованием оружия нового поколения». Для устранения этих недостатков, утверждал Огарков, необходима глубокая реорганизация вооруженных сил. В чем будет заключаться эта реорганизация, маршал прямо не сказал, но намекнул, что прежде всего она затронет сухопутные войска.

Разумеется, Юра пропустил эти слова мимо ушей – будучи очень способным мальчиком, он пока еще не научился понимать, что стоит за подобными «намеками» высших должностных лиц Советского Союза. Понимание пришло к нему гораздо позже, когда, став кадровым офицером, он увидел результаты начавшейся в 1983 году реорганизации.

7 ноября, «красный» день календаря, выпал на понедельник.

Делать в этот день было решительно нечего. Школа № 11 в Новогиреево традиционно не участвовала в праздничных шествиях по улицам Москвы – во избежание лишней сутолоки на московских улицах приглашение на участие в праздничных демонстрациях получали только центральные школы. В итоге, после утренней пионерской «линейки», Юра Москаленко был предоставлен самому себе. Погода стояла промозглая – было холодно, моросил мелкий противный дождь, гулять совершенно не хотелось. Дворец пионеров Новогиреева был закрыт, а секция военно-прикладного многоборья собиралась по вторникам. Юра понял, что день пропадает зря, и пошел домой – смотреть праздничную демонстрацию по телевизору.

К его удивлению, дома было не протолкнуться от гостей. Отец привел своих приятелей с работы – редкое событие, потому что Москаленко-старший недолюбливал шумные застолья. Но на этот раз, видно, поддался настроению момента, и теперь их крохотную кухню заняли пятеро водителей из парка: дядя Женя, дядя Валя, дядя Костя, дядя Витя и дядя Отар. Юре пришлось зайти на кухню и поздороваться с гостями – он увидел, что кухонный стол буквально ломится от всевозможных угощений: лежали по тарелкам порезанные тонкими ломтиками сервелат и салями, нежно светилось настоящее украинское сало, громоздился желтым утесом сыр «Голландский», ожидала своей участи сельдь пряного посола. Разумеется, тут же на столе высилась бутылка водки «Столичная», а рядом пристроилась парочка «Жигулевского». Гости уже были слегка навеселе, но держались еще твердо, а потому душевно приветствовали Юру и угостили его большим бутербродом с салом – сало принес дядя Женя, он был украинцем, из-под Харькова, и ему деревенские родственники присылали «бандерольки» с проводником. Затем Юра ушел в комнату смотреть телевизор, а мужики продолжили прерванный разговор.

Некоторое время Москаленко-младший смотрел демонстрацию, но потом ему это наскучило, он переключился на вторую программу, на третью, ленинградскую, – но там тоже показывали праздничные мероприятия, и невольно Юра стал прислушиваться к голосам, доносящимся с кухни. Говорили приятели громко, языки у них развязались, и темы пошли забористые.

– Слышали, мужики? – вопрошал дядя Валя, самый сведущий из компании, поскольку водил не троллейбус, а машину директора. – Борьбу за трудовую дисциплину сворачивают!

– Это как? – изумились мужики.

– А вот так! Эксперимент признан неудачным. Типа народ не понял смысла и задач эксперимента.

– Чего ж тут непонятного? – дядя Костя хохотнул. – Что я вас, лодырей, не знаю? Держать вас надо во как – в кулаке!

– Типа тебя не надо? – подначил дядя Валя.

– И меня надо! Да, и меня. Во – в кулаке! Иначе коммунизм не построишь!

– Да херня это была, а не борьба! – вмешался в дискуссию дядя Женя. – Тоже придумали: по баням, по ателье шукать. Будто от этого дисциплина вырастет. По-другому это надо…

– Да уж, – согласился дядя Валя. – А помните, как мы в парной прятались? И ты еще, Женька, дверь держал! Вот ведь, блин, приключение!

Приятели засмеялись чему-то своему. Потом разлили водку по стопкам и выпили.

– Да, я тоже слышал чего-то такое, – поддержал разговор Москаленко-старший. – Игнатьев рассказывал. Сдавал на днях теорию. Он, шельма, в кресло зама метит. Так вот, преподаватель у них тоже говорит: непонятки какие-то, круто курс будут менять. Мол, в июле был Пленум по идеологии, и там уже ясно стало: назревает какое-то решение…

– Небось, еще больше гайки закрутят, – предположил дядя Женя. – Генсек у нас нынче крутой, из безопасности. Лёня нам не нравился, а теперь наплачемся.

– Так и надо, – сказал дядя Костя. – Нельзя вечно в бардаке…

– Чего-то я тут не понимаю, – признался Москаленко-старший. – Если он крутой, то почему борьбу отменяют? Почему водка дешевая появилась? Да и староват генсек для крутых поворотов… Рассказывают, больной совсем. Вон сегодня его даже на параде не было.

– Кстати, да, – подтвердил дядя Валя. – Не было. Я тоже удивился. Лёня всегда выходил, а сегодня – только члены правительства. Не уважает он народ совсем.

– Дело не в уважении, уверен, – сказал Москаленко-старший. – Генсек вообще не любит появляться на публике. Говорят, у него диабет в серьезной стадии, – отец понизил голос. – За ним якобы целую машину возят.

– Фигня, – сказал дядя Костя. – Американская пропаганда. Главное, чтобы мозги варили. А у него варят! Слыхали, как он с мафией расправился. Директора Елисеевского прижали – раз! Медунова к ногтю – два! Щелокова на пенсию – три! У Романова Ленинград отняли – четыре! Хапуги, ворье… Давно пора.

– Тут я согласен, – сказал Москаленко-старший. – Круто забирает генсек. Вон в Геленджике только и говорили, что о деле Железной Бэллы.

– Это кто такая? – заинтересовались водители.

– Да была у них такая. Общепитом руководила. Тащила под себя всё, что плохо лежит. Рефрижераторами мясо воровала. Короче, арестовали. Был обыск, суд. Приговорили к вышке.

– Ох ты! – не сдержал восклицания дядя Валя. – Круто!

– У нее полтора миллиона нашли. Статья – хищения в особо крупных размерах. Заслуженно пулю получила. По ее же делу начальника местного ОБХСС взяли – в Геленджике ждут, когда его тоже к стенке поставят.

– Давно пора… – проворчал дядя Костя.

Мужики еще выпили, и Москаленко-старший продолжил:

– Но это всё не главное. Понятно, что если генсек из КГБ, то будут со швалью, с ворьем разбираться. Раньше безопасность были кто? Исполнители. А теперь к рулю встали. Будут чистить. Главное – другое. Я вот всё думаю, что они будут с идеологией делать? Неужто опять культурная революция? Как в тридцатые? Тогда всем слабо не покажется.

– Глупости, – нахамил дядя Костя. – Восьмидесятые – не тридцатые, Андропов – не Сталин. Я думаю, всё сделают правильно. Шваль посадят, а нам зарабатывать дадут.

– Откуда такие сведения? – усомнился дядя Валя.

– А вот такие сведения, – сказал дядя Костя. – Реформы будут, ясно вам? Идеология им – тьфу! Экономику будут поднимать! От каждого по способностям, каждому – по труду! Ясно вам? По труду…

– Хотелось бы, – в голосе дяди Вали ясно слышалось сомнение. – Очень хотелось бы. Но у нас всё больше обещают, а потом ничего не делают. Болтовня одна. Болтовней и закончится…

Мужики как-то разом притихли, а потом дядя Валя спросил у дяди Отара:

– А ты чего молчишь, геноцвале? Что думаешь, скажи.

– А чего тут скажешь? – отозвался дядя Отар, говорил он с легким акцентом. – Как вы, русские, решите, так и будет. Нас никто не спросит.

– Ох, Отар, вечно у вас самомнение. Вот помню в Тбилиси…

Тут собутыльники переключились на обсуждение Грузии, начали вспоминать, кто там бывал и когда, и Юра быстро потерял интерес к разговору. Но от того, что он услышал, стало ему тревожно и как-то очень неуютно – даже в родном доме. Это чувство сохранилось на целый день, и, уже собираясь спать, Москаленко-младший попытался успокоить сам себя: «Ну ничего страшного, трепались мужики, всё будет как раньше, всё будет хорошо…» Однако самогипноз не помогал, сон не шел, а пылкому воображению рисовались какие-то чудовищные картины. Юра не знал еще тогда, кто такой Сталин, – на уроках истории об этом советском руководителе почему-то совсем не рассказывали; упоминали только, что он руководил партией и страной в период Великой Отечественной войны. Но Москаленко-младший не был бы истинным поклонником военной авиации, если бы не изучил ее историю по старым книгам, энциклопедиям, и он уже знал, что в истории Советского Союза был очень мрачный период – когда тех же летчиков или выдающихся авиационных конструкторов за мнимые грехи бросали в тюрьмы и расстреливали. Юра не мог узнать больше, ведь он принадлежал к обычной советской семье – в ней не было принято хранить и читать запрещенную к распространению литературу, но и от того, что стало ему известно, хватило для осознания черного ужаса, от которого когда-то цепенела вся страна. И этот ужас никуда не делся – он присутствовал здесь и рядом, и старшие ничего не делали, чтобы избавиться от него. Наоборот, похоже, они ждали, что времена ужаса вернутся, потому что дальше так жить нельзя, потому что «давно пора»…

А за стеной веселились, отмечая праздник, соседи, и магнитофонный Высоцкий надрывался хрипло: «Ты уймись, тоска, сердце мне не рань. Если это присказка, значит, дело – дрянь!..»

Через десять дней после праздника произошло еще одно значимое событие, запомнившееся Юре на всю жизнь.

Поскольку событие широко освещалось и советскими газетами, и телевидением, Москаленко-младший узнал все подробности. В тот день впервые прозвучали два слова, которые повторялись в последующие годы всё чаще. Первым словом было «терроризм», вторым – «Альфа».

12 ноября 1983 года из аэропорта Тбилиси в Ленинград должен был вылететь «Ту-134». Но на борт проникли вооруженные бандиты. Через полчаса после взлета они расстреляли троих пассажиров, приняв их за сотрудников милиции, стюардесс избили, а экипаж попытались захватить в заложники. Однако решительные действия штурмана помешали жестокому замыслу – в перестрелке ему удалось убить одного из бандитов и ранить еще двоих. Запершись в кабине, экипаж поменял курс, и самолет отправился назад, в столицу Грузии. Бандиты пришли в ярость и открыли пальбу в салоне, ранив еще шестерых пассажиров. В Тбилиси их уже ждали. Грузинская милиция вступила в переговоры с бандитами, а в это время из Москвы вылетела группа из тридцати восьми бойцов спецподразделения 7-го управления КГБ СССР, фигурирующего в документах под обозначением «Альфа». Бандиты требовали заправить самолет и позволить им покинуть СССР, обеспечив воздушный коридор до Турции. В случае отказа они угрожали расстрелять пассажиров и взорвать «Ту-134». На борту бандиты продолжали издеваться над пассажирами: запрещали всем вставать со своих мест, оказывать помощь раненым, пользоваться питьевой водой и туалетом… Ночью «Альфа» начала штурм. Действия этой группы были столь молниеносны и эффективны, что никто из живых пассажиров не пострадал, а бандиты были обезврежены.

И вновь пресса оказалась на высоте: о злодеяниях бандитов (нет, теперь их называли «террористами») писали в подробностях, ничего не скрывая. В то же время газеты восхвалили мужество спецназовцев и утверждали, что на счету славного подразделения «Альфа» числятся и другие подвиги: освобождение заложников, предотвращение диверсий, операции по захвату особо опасных преступников – почему средства массовой информации не рассказывали об этом раньше, оставалось загадкой. Разумеется, имена-фамилии офицеров спецподразделения оставались секретом; в газетных материалах они фигурировали под довольно своеобразными псевдонимами: майор Черный, подполковник Серый, капитан Белый, лейтенант Синий, что тут же породило волну подражаний среди подростков – пацаны со двора провозгласили себя кто Черным, кто Белым, кто Серым, и начали пачками «изничтожать» злобных террористов, которых против своей воли изображали дети помладше. Эта вполне невинная игра стала особо популярной после того, как в январе по первой программе показали художественный пятисерийный фильм «Альфа», снятый известным режиссером Говорухиным на основе материалов следствия по делу о захвате «Ту-134». Киноэпопея была сделана на скорую руку, однако производила неизгладимое впечатление: офицеров спецподразделения играли такие известные актеры, как Олег Янковский, Александр Абдулов, Леонид Филатов и Валерий Приемыхов, что добавляло фильму значимости в глазах телезрителей.

Впрочем, январь нового, 1984-го, года ознаменовался не только всесоюзной премьерой телевизионного фильма «Альфа» с участием популярных актеров. Сбылось пророчество Москаленко-старшего. Померещилось, что действительно наступают суровые времена.

25 января в программе вечерних новостей «Время» сообщили об арестах в магазине «Автомобили» на Южнопортовой. Оказалось, что в Москве действовала мощная преступная группа, наживавшаяся на махинациях с отечественными и импортными авто. Юра не обратил бы на это сообщение никакого внимания – он никогда не интересовался криминальной хроникой, а во второй половине января был вообще озабочен и озадачен: «классная» поручила готовить к 23 февраля большую общешкольную газету, посвященную Советской армии, и Венька Бейшан, главный редактор стенгазеты, чтобы не перетруждаться, разбросал задания по членам Совета пионерской дружины. Юре, о котором все знали, что он любитель военной авиации, поручили сделать большую статью о ВВС с иллюстрациями, и теперь он мучился, выбирая, написать ли ему о подвиге Осиповича, сбившего шпионский «Боинг», или о новейших фронтовых истребителях «МиГ-29», первые материалы о которых буквально на днях появились в «Красной звезде». Однако обратить внимание пришлось, потому что на следующий вечер водители из парка снова собрались на кухне квартиры Москаленко, чтобы обсудить животрепещущую тему: арест дяди Отара, который, как выяснилось, состоял в преступной группировке, занимавшейся махинациями в магазине «Автомобили».

На это раз приятели говорили громко и не стеснялись в выражениях. Юра так и не понял почему, но мужики выступали в основном за дядю Отара, и только дядя Костя уверял, что всё «фигня» и что разберутся – отпустят.

– Мафия, твердят, мафия, – злобно бурчал дядя Женя. – Какая ж они – мафия? Где теперь машину нормальную купишь? В очереди десять лет стоять? Нормальное дело, между прочим, делали. А теперь их к стенке?

– Дело ему нормальное! – кипятился дядя Костя. – Ворье. А Отар, дурень, захотел «мерседес». Говорил я ему: купи чего-нибудь попроще, «волгу» там подержанную, если деньги есть. Ну он же у нас – гордый орел! Ничего, разберутся – выпустят. Не сажают у нас за спрос!

Но дядю Отара не выпустили – в ходе следствия выяснилось, что он был не простым покупателем, а посредником, обеспечивавшим «левыми» машинами родственников и друзей в Грузии. Когда успевал обычный водитель троллейбуса проворачивать такие махинации, осталось за кадром этой истории.

Впрочем, на этом ошарашивающие новости не заканчивались. В самом конце месяца, на утренней политинформации, классная руководительница выступила с сообщением, что в настоящее время проводится серьезная проверка в республиканских руководящих органах. Были выявлены серьезные злоупотребления, в том числе и связанные с использованием бесплатного труда несовершеннолетних на сельскохозяйственных работах, – когда, скажем, узбекские школьники по три месяца вместо учебы трудились на сборе хлопка. В связи с этим советское правительство выпустило специальное распоряжение, категорически запрещающее использование труда школьников при проведении сельхозработ.

Само по себе сообщение, что теперь никого не будут «тягать на картошку», радовало. Однако намеки учительницы, что это решение правительства появилось как результат некоего серьезного расследования напомнили Юре недавний спор на кухне, и он задумался. Получалось, что не зря он испытывал страх перед будущим – как-то всё менялось не в лучшую сторону. Выяснялось, что мир вокруг состоит не только из сплошных удовольствий и радостей – за изнанкой этого радужного мира старшие устраивают настоящие бои друг с другом, а в заложниках (это слово тоже стало модным после телефильма «Альфа») часто оказываются дети. Юра попробовал представить себе, что же такое происходит в Узбекистане, но у него не хватило воображения. Куда ближе находилась проблема дяди Отара – вот был человек, очень тихий и очень вежливый; приходя в гости, всегда приносил какой-нибудь подарок для семьи, – а теперь его нет, потому что кто-то из больших начальников решил, что дядя Отар является преступником. Мир менялся, и это очень не нравилось Москаленко-младшему. Ему хотелось назад – в уют и предсказуемость. Но в то время Юра ничего не решал…

Февраль 84 года запомнился сильными, почти невероятными, морозами и ощущением какой-то неявной угрозы, которое висело в воздухе, но так и не разразилось грозой.

Впервые Юра услышал о смерти Андропова 10-го числа – на перемене между уроками об этом шептались одноклассники. Главным спецом по части слухов в их классе выступал всегда Венька Бейшан – у его родителей имелся хороший сильный приемник, и они постоянно слушали радио «Свобода». Хотя Юра и был московским мальчиком с довольно широкими взглядами на жизнь, зарубежным радиостанциям и, соответственно, Веньке Бейшану он не слишком-то доверял. Знал, что и радиостанции, и Венька в равной примерно степени любят приврать, и после их пересказа отличить, где в той или иной информации правда, а где вымысел, было решительно невозможно. Слухи, почерпнутые на радио «Свобода», Венька распускал не через свою стенгазету, что понятно, а через «предбанник» мужского туалета, где собирались на время перемен любители покурить и поговорить. Вот и теперь Бейшан сидел на подоконнике и, делая круглые глаза и понизив голос до конспиративного шепота, рассказывал, что об этом сейчас болтают по всем каналам, что информация проверенная и что сегодня-завтра следует ждать обращения правительства и некролога. Каломейцев и Серков, топтавшиеся тут же у окна, внимали Веньке, развесив уши. Юра прошел мимо них к писсуарам, потом вымыл руки и постоял, посмеиваясь.

– И что говорят? – спрашивал Серков с горящими глазами. – Из-за чего он откинулся?

– Почки отказали, – авторитетно разъяснял Бейшан. – Без почек, сам знаешь, жить нельзя. Теперь неизвестно, что будет. «Голоса» говорят, что вся наша армия приведена в боевую готовность. Будто к войне готовимся.

– Что за чушь?! – фыркнул Юра, чем сразу привлек к себе внимание. – Армия-то тут при чем?

– Мало ли… – Бейшан еще понизил голос. – Говорят, что генсек перед смертью приказал бомбить американские города!

Выдав этот перл, Венька победно огляделся. Да, новость была высший класс! Обубенная новость! Только вот выглядела она не просто сомнительно, а откровенно лживо – как «штамп» вражеской пропаганды, пытающейся изобразить Советский Союз «империей зла». Юра понял, что апелляция к разуму и здравому смыслу присутствующих здесь не сработает. Поэтому предпочел отшутиться:

– Похоже, тебе, Венька, уже повестка пришла. Пора в поход на Оклахомщину.

Серков засмеялся и дружески хлопнул Юру по плечу. Каломейцев и Бейшан юмор не оценили.

– Вот увидите, – пообещал Венька зловеще. – Умер ваш Андропов и завещанья не оставил. Трындец теперь будет полнейший.

– Херня! – радостно заявил Серков, которого слова Юры успокоили и раззадорили. – Лучше скажите, мужики, есть у кого-нибудь кассета с «Кино»? Лишь бы там «Алюминиевые огурцы» были…

Разговор сам собой свернул на новый музыкальный альбом ленинградской рок-группы «Кино», Серков с заговорщическим видом вытащил из кармана пачку «Космоса», и присутствующие немедленно забыли и о судьбе генсека, и о том, что по этому поводу думает радио «Свобода».

Однако день проходил за днем, а нервическая атмосфера ожидания чего-то страшного только сгущалась. Юра Москаленко вдруг заметил, что по телевидению вместо обычных фильмов и познавательных передач стали показывать определенный набор: консерватория сменялась филармонией, опера сменялась балетом, филармония – консерваторией, балет – оперой, и так далее по кругу. Потом вдруг, без малейшего повода и предупреждения, по первой программе запустили «Семнадцать мгновений весны», а по второй – «Мертвый сезон» и «Адъютант его превосходительства». С некоторым опозданием в процесс включилась и третья ленинградская программа, начав демонстрацию «Щита и меча». В другое время Юра был бы рад этим телесериалам – он вообще обожал фильмы про советских разведчиков и вражеских шпионов, а «Семнадцать мгновений» был готов смотреть раз за разом с неиссякаемым удовольствием, – однако теперь эти показы выглядели зловеще. Все помнят, откуда генсек произошел, где служил и что возглавлял? То-то! В церкви, из классиков знаем, покойника принято отпевать. Похоже, это и есть отпевание!..

Обстановка прояснилась только 20 февраля. Утром того дня Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов появился на экранах телевизоров – выглядел он измученным и слова выговаривал с трудом, однако был вполне жив и смог зачитать официальное заявление ЦК, опровергающее «слухи о готовящейся агрессии Советского Союза против стран Запада» и о «недееспособности главы государства».

Вечером того же дня состоялась двухчасовая пресс-конференция, которую, нарушив сетку вещания показала в прямом эфире первая программа. В течение всей пресс-конференции Андропов довольно бодро и без подсказок со стороны помощников отвечал на вопросы советских и иностранных журналистов, остроумно высмеял панические настроения, царившие все эти дни на Западе, раскритиковал репортеров, которые в погоне за сенсациями запугивают свой народ, напомнил историю о «летающих тарелках», которые взбудоражили общественное мнение в конце сороковых и вызвали эскалацию гонки вооружений. Среди других высказываний по поводу происходящего в мире, обратило на себя внимание одно, весьма многозначительное, – Андропов заявил, что Советский Союз намеревается расширять свое сотрудничество с западными странами во всех сферах жизни, и первым шагом к этому станет участие советских спортсменов в Олимпиаде, которая вскоре состоится в Лос-Анджелесе.

Выступление Андропова мигом развеяло мрачную давящую тучу, нависшую над столицей, – москвичи сразу повеселели и больше не вспоминали о странном феврале, о своих подозрениях и траурных ожиданиях…

Разумеется, жизнь Москаленко-младшего не складывалась исключительно из наблюдений за происходящим в стране. Он, хоть и был членом совета пионерской дружины и сразу по достижении четырнадцати лет собирался вступать в комсомол, всё равно придавал очень мало значения тому, какие политические решения принимаются в Кремле. Время от времени ход жизни подбрасывал ему тему для размышлений – например, арест дяди Отара, однако Юра в основном интересовался совсем другими вещами.

Главным увлечением для него во все времена была авиация. На втором месте – космонавтика. На третьем – остросюжетные приключенческие книги и фильмы. Еще он следил за новинками популярной музыки, но не слишком активно – в отличие от большинства сверстников, не «фанател», за магнитофонными кассетами не охотился, в обменах участвовал только, когда предложат. Но знал, конечно, что есть в Ленинграде такие команды, как «Аквариум», «Кино», «Алиса» и «Зоопарк», что народ реально тусуется и процесс идет. Иногда ему перепадали кассеты, и он их слушал на магнитофоне старшего брата, когда того не было дома, получая большое удовольствие от немного странной, но заводной музыки, и от странно завораживающих текстов. Однажды он услышал композицию группы «Зодиак» и, несмотря даже на то, что там совсем не было слов, влюбился в творчество этой группы без памяти – уж больно эта электронная музыка соответствовала духу времени, уж очень бодрила, звала вперед и вверх, а там… Но потом вдруг снова охладел – не было, наверное, у Юры меломанской жилки и потому ему всегда казалось смешным и бесполезным часами сидеть под звуки музыки, таращась в потолок. Музыка нужна где? Правильно, на концерте или на дискотеке – а дома лучше книжку почитать, если уж совсем заняться нечем.

А вот старший брат Сергей «фанател» по-настоящему, но не от ленинградского рока или, скажем, от электронных композиций в стиле «Зодиака», а от «тяжелого металла» – бронебойной давящей музыки западных групп и исполнителей. К счастью, он хотя бы не носил куртки с заклепками, как это делали московские «металлисты» (да и отец выбросил бы такую куртку без лишних разговоров), но увлекался этим делом на полную катушку и даже состоял в каком-то подпольном клубе. Из-за этого клуба у Сергея и начались серьезные неприятности, которые куда больше касались персонально Юры Москаленко, чем даже самые значительные политические решения руководства страны.

Как уяснил для себя Юра из тихих бесед родителей и крикливых стычек Сергея с отцом, старший брат познакомился в клубе с ребятами из центра, что для жителя Новогиреево было большой редкостью, – пацаны из престижных районов города очень не любили сверстников из «новостроек», вошедших в состав столицы по причинам ее расширения; дружить с «провинцией» считалось «западло»; «провинциалы» отвечали взаимностью, а потому можно сказать, что дружба Сергея с парнями из центра была тем самым редким исключением, которое подтверждает правило.

Юра видел одного из новых друзей Сергея (его, кажется, звали Гена) всего пару раз – это был высокий стройный парень, он брил голову и носил ту самую куртку «металлиста», за которую можно было легко схлопотать от Москаленко-старшего. Кроме того, у Гены был собственный мотоцикл – «японец с прибамбасами», на котором парень вытворял черт знает что, как всамделишный рокер. Юра никогда ему не завидовал – он любил более сильные и красивые машины, чем японский мотоцикл, и знал, что лучшие такие машины делают не где-нибудь на Западе или на Востоке, а у нас, в Советском Союзе, поэтому довольно равнодушно отнесся к появлению Гены во дворе, у детской песочницы. Однако других пацанов заезжий рокер заинтересовал, они столпились вокруг, разглядывая мотоцикл и обмениваясь восхищенными репликами, пришлось подойти и Юре. Гена, собственно, лясы долго точить не собирался – он ждал Сергея, который заскочил домой переодеться и за кассетами. Но перекинуться парой слов всё-таки пришлось. Уже тогда Юра обратил внимание на безмерное высокомерие Гены – далеко не все парни из центральных районов столь явно демонстрировали свое превосходство над «провинциалами». Похоже, новый друг Сергея был из «мажоров», из тех московских парней, у кого родители – «большие шишки», работают в ЦК или в МИДе, имеют доступ в «Березки» и снабжаются по особому кремлевскому списку, о котором в обычных семьях ходили легенды. У «мажоров» было всё, о чем только может мечтать простой московский пацан: любая, самая современная, электроника, модная одежда, мотоциклы, а у некоторых даже – личные автомобили! Они свободно говорили на двух-трех иностранных языках, прекрасно разбирались во всём, что происходит на Западе и, по окончании престижных институтов, намеревались покинуть Родину, осев где-нибудь в дипмиссии или в торгпредстве. «Мажоры» осознавали свое превосходство, а превосходство порождало презрение к тем сверстникам, которые не имели такой возможности – получить всё сразу и без малейших усилий. Многие пацаны завидовали «мажорам», открыто и неприязненно, но Юре, например, было на это наплевать: он выбрал такую стезю, куда «мажоры» не совались, ведь они видели высшей целью своей жизни получение государственной квартирки где-нибудь в Париже или Лондоне, а он собирался получить в свое распоряжение всё необъятное небо. Среди военных летчиков и космонавтов не было места «мажорам» – в этом Юра был абсолютно уверен! Поэтому «прибамбасы» Геннадия не произвели на него того впечатления, на которое они были рассчитаны. А высказывания покоробили.

– Тухлая у вас жизняга, караси, – заявил Гена, цыкнув сквозь зубы. – Бедная. Натуральный отстой.

«Караси» вместо того, чтобы дать «мажору» в зуб, слушали его, раскрыв рты.

– Ты особо не выступай, – не сдержался Юра. – Не на Арбате.

Гена окинул его оценивающим и слегка презрительным взглядом:

– Типа крутой? А на джинсу нормальную предки не накопят?

Юра нахохлился. С джинсами была вечная проблема – нормальные, техасские, появились в продаже, но стоили атомно, стольник. Уговорить отца, который распоряжался бюджетом семьи, на такую покупку было совершенно невозможно – он считал, что штаны должны стоить ровно столько, сколько должны стоить штаны, а потому и Юра, и старший брат Сергей ходили в индийской подделке за двенадцать рублей.

В ответ на реплику Геннадия нужно было сказать что-нибудь резкое, а там вполне могло завязаться и «махалово», но тут вернулся Сергей, и легкая пикировка не получила развития.

Однако «мажора» на мотоцикле Юра запомнил и поэтому не сильно удивился, когда его имя снова прозвучало в негативном контексте. В тот день Сергей поцапался с отцом по-настоящему, и отец избил его до крови. Подобное в семье Москаленко случалось редко – отец распускал руки только по делу, в наказание за большие провинности, мог хлопнуть по уху или сильно толкнуть, но чтобы избить кулаками, чтобы шла кровь из носа, а потом остались синяки – Юра видел отца в такой ярости первый и, к счастью, в последний раз.

Из криков и воплей, которыми сопровождалась стычка и последовавшая за ней моментальная экзекуция, Юра сумел извлечь не слишком много информации. Какие-то пояснения дала затем мать, что-то Москаленко-младший сам сообразил, а в результате получилась стройная, но при этом и достаточно неприглядная картина. Выяснилось, что в клубе «металлистов», который посещал Сергей, не только слушали бронебойную музыку и читали провезенные через таможню рок-журналы, но и баловались «видео». У Гены, как у любого уважающего себя «мажора», был «видик» и кассеты. Смотрели американские боевики, всякие ужастики и даже порнографию – какую-то «Греческую смаковницу» (наверное, от слова «смак»). Поначалу Гена показывал фильмы бесплатно: по-дружески, по-братски, – но когда увидел, что пацаны уже без этого кино жить не могут, как заядлые курильщики без сигарет, решил трясти с них деньги за сеанс. А Сергей, будучи парнем со стороны, стал у него заместо кассира: собирал деньги (по рублю с каждого страждущего) и следил, чтобы за экраном не было халявщиков – за это Гена отстегивал ему пятую часть выручки. В конце концов в подвале «металлистов» появилась милиция, и весь бизнес накрылся медным тазом. Видик и кассеты конфисковали. Против Гены и Сергея возбудили уголовные дела сразу по трем статьям: занятие запрещенными видами индивидуальной трудовой деятельности, изготовление и сбыт порнографических предметов, изготовление или распространение произведений, пропагандирующих культ насилия и жестокости. Обоим, несмотря на то, что «малолетки», светило по три года колонии. Вот за это отец Сергея и побил – испугался за сына по-настоящему, а потому не сумел сдержаться.

Вообще с видеомагнитофонами в Москве творилась полная мура. Их привозили из-за границы, подключали к обычным телевизорам, что было очень даже непросто и требовало определенных навыков. Набирали кассет с западными фильмами через друзей или друзей друзей. А потом – тряслись, ожидая, что вот придут из милиции или КГБ, отберут, арестуют. Венька Бейшан, который знал всё и обо всех и по каждому вопросу имел свое уникальное мнение, рассказывал зловещим полушепотом, что у органов есть специальные машины, которые патрулируют по ночам столицу, перехватывают особое излучение, идущее от «видиков», и точно устанавливают, кто, где и что смотрит. А потом в КГБ решают, где можно (или даже нужно!) провести конфискацию, а где – пусть их.

Юра в эти сказки, конечно, не верил. Завистливых людей всегда хватает, а потому никакая специальная машина с радаром не нужна – позвонят куда надо и всё о соседях расскажут. Но то, что Сергей влез в это дело и попался на уголовщине, напугало Юру не на шутку. Разговаривать с братом было бесполезно – он закрылся в их комнате и не выходил часами, слушал свою «металлическую» музыку. Мать только плакала, а отец возвращался затемно – злой, как черт.

Но эта проблема разрешилась как-то сама собой. Помогло, видимо, высокое положение отца Геннадия. Сначала, как понял Юра из обрывочных объяснений, «череп» Гены попытался представить ситуацию таким образом, что его мажорное чадо попутал именно Сергей: придумал всё это и втянул «доверчивого младенца» в свой преступный бизнес. Оказалось, впрочем, что так просто спрыгнуть с поезда не получится. У Москаленко-старшего тоже имелись связи, и не в ЦК, а в прокуратуре – как же в столице без связей? Пришлось ему поднажать, и «череп» быстро понял, что либо Сергей идет в колонию вместе с Геннадием, либо вообще никто никуда не идет.

Так или иначе, но уголовное дело к маю было прекращено, а все обвинения с Сергея сняты – его даже не поставили на учет! А в мае, после того, как всё закончилось, отец принес в дом новенький видеомагнитофон «Электроника ВМ-12». Он поставил огромную коробку на журнальный столик и сказал вышедшим навстречу сыновьям:

– Не думайте, что это поощрение. Ты, Сергей, вполне заслужил то наказание, которое тебе по Уголовному кодексу полагалось. Просто знаю, что тебя толкнуло. Ты думаешь, мы хуже всех, если у нас чего-то нет. Ты думаешь, нужно держаться тех, у кого всё есть. Потому что если ты будешь им полезен, они поделятся. Но они не поделятся, запомни это, Серега. Не для того они рвались к деньгам, жратве и шмоткам, чтобы делиться. Используют и выбросят. Вы думаете, ребята, то, что вам по телевизору и на уроках рассказывают о капитализме западном – это всё ерунда и вранье? Нет, не ерунда и не вранье. Так и есть. Кто там в люди выбился, отставшему руки не подаст. Потому что считает, что отставший сам виноват. А то, что кроме воли, желания и трудоспособности, еще и обстоятельства нужны, удача, там не считается… И ведь удача удаче – рознь. Ты, Серега, думал, что самый хитрый, сумел заработать и кино смотрел бесплатно. Удачно, думал, всё складывается? А вот оказалось, что это не удача, а наоборот. И теперь ты неудачник, оступившийся – что будешь делать?..

Сергей, насупившись, молчал.

– То-то и оно, – продолжил, вздохнув, отец. – Использовали тебя и выбросили. Поэтому не нужно на смекалку и удачу рассчитывать. Живи спокойно, ровно, работай честно – всё у тебя раньше или позже будет. А чтобы ты по ерунде всякой не тосковал и голову себе не забивал, вот возьми, – отец постучал пальцами по коробке с видеомагнитофоном. – Наша новинка, советская. Смотри свои фильмы сколько хочешь. Только чтобы никакой порнухи и никаких платных сборищ, ясно?

И отец ушел, оставив сыновей разглядывать обретенное сокровище.

Это было что-то невероятное – «ВМ-12» только появился в продаже, был в огромном дефиците, на него записывались на полгода вперед, и вот дефицит стоял перед ними. Где его взял отец, сколько переплатил спекулянту, осталось загадкой. Однако свой королевский подарок сыновьям он сделал.

Май прошел для Юры, как в полусне. У Сергея сохранились связи по клубу, и он приносил каждый вечер по две-три кассеты, чтобы утром вернуть. Фильмы смотрели ночью. «Греческих смаковниц» среди них не было (старший брат твердо помнил наказ отца), но и того, что прошло через семью Москаленко, хватало с избытком: «Конан-варвар», «Коммандо», «Рокки», «Рэмбо», «Яростный кулак», «Возвращение Дракона», «Кошмар на улице Вязов», «Чужой», «Звездные войны», «Безумный Макс» – всё это захватывало юное воображение, потрясало, увлекало. Ведь ничего подобного Юра не видел – куда там «Золоту Маккены» и похождениям Бельмондо до этих ярких быстрых фильмов! Качество передачи цвета и изображения было, конечно, ни к черту, да и гнусавый переводчик, путающийся в словах, не добавлял положительных эмоций, однако всё искупала легкость, с какой голливудские кинозвезды решали возникающие проблемы. Разумом Юра понимал, что это ерунда, это постановка, но чувства были на стороне супергероев, противостоящих мрачному и такому реалистичному злу. Юра перестал высыпаться, приходил в школу с головной болью и воспаленными глазами, чуть не завалил три контрольные за четверть. Мать ругалась. Отец посмеивался. Он откуда-то знал, чем всё закончится. И действительно всё закончилось очень быстро – через полтора месяца ночных бдений Юра понял, что ему надоело. Он устал от бесконечной стрельбы и отчаянных воплей с экрана. Брюс Ли, Сталлоне и Шварценеггер больше не вызывали щенячьего восторга. Хотелось чего-то более интересного, нового, необычного. Н ничего такого не было. Наоборот, всё интересное, казалось, они с братом посмотрели в самом начале – те же «Звездные войны», например, – а теперь пошли какие-то нелепые комедии с юмором ниже пояса, старые глупые вестерны, фильмы про копов и гангстеров, под которые Москаленко-младший засыпал. С какого-то момента Юра перестал просматривать приносимые фильмы подряд, до упаду, а стал придирчиво выбирать. А кроме того, стал записывать с телевизора интересные передачи с документальной хроникой, впервые занявшись составлением собственной фильмотеки. В итоге Юра выправился и год закончил без «троек».

Кстати, именно из-за «видика» у Юры с Сергеем произошел серьезный конфликт. В начале лета, когда расправившись со всеми школьными делами, Москаленко-младший находился в предвкушении большого отдыха и собирался вновь поехать в аэроклуб договариваться о приеме в группу начальной летной подготовки, Сергей принес кассету с новым фильмом «Рэмбо-2». Раньше Сильвестр Сталлоне Юре нравился, но потом тоже надоел – какой-то он был тупой и однообразный, да и не верилось уже, что один человек, даже очень ловкий и натренированный, способен громить целые армии. Но поскольку ничего другого под рукой не было, сели смотреть «Рэмбо-2».

Поначалу фильм был вполне на уровне: полуголый мускулистый Сталлоне (он же Джон Рэмбо) вкалывает в исправительно-трудовой колонии в наказание за то, что навел порядок в своем маленьком американском городке. В гости к Сталлоне приезжает его бывший командир, полковник разведки, и предлагает сделку: типа мы тебе объявляем полную амнистию, а ты за это вытащи из Афганистана наших парашютистов, которые попали в плен к русским оккупантам. Тут Юра забеспокоился – эта идея ему не понравилась, поскольку он прекрасно помнил, как в американских фильмах изображают советских людей: среди кассет, которые приносил Сергей, обнаружились и «Москва на Гудзоне», и «Красный рассвет», – более глупых и тенденциозных фильмов Москаленко-младший в жизни своей не видел. Самые мрачные его подозрения оправдались в полной мере. Очень скоро на экране появились лохматые, бородатые и пьяные мужики в странной униформе с красными погонами на плечах и с красными звездами на ушанках – авторы фильма, видимо, не сомневались, что русский всегда ходит в ушанке, даже если на улице сорокоградусная жара. Эти страшные мужики, разумеется, всячески издевались над афганцами, пытали и расстреливали их, подбрасывали детям заминированные игрушки – в общем звери, а не люди. Уже к середине фильма Юра начал громко возмущаться, однако Сергей только посмеивался. Больше всего Юру разозлил отряд советских спецназовцев, который голливудские режиссеры явно снимали под впечатлением от сериала «Альфа», – по крайней мере, в фильме фигурировали знакомые псевдонимы: майор Черный, подполковник Серый и так далее. Только вот исказили голливудцы всё и вся до полной неузнаваемости – вместо поджарых сильных ловких бойцов братья увидели необъятных увальней с заплывшими от жира глазками, которые даже бегать толком не умели, а не то чтобы драться или кого-то побеждать. Понятно, что Сталлоне справился с таким спецназом одной левой и вытащил своих парашютистов из советского плена на радость афганским партизанам и Пентагону. Юра не выдержал, вскочил и выключил «видик», не дожидаясь финальных титров. Сергей расхохотался.

– Ты чего смеешься? – обиделся Юра. – Это же чушь полная!

– Это не чушь, – отозвался Сергей, он вдруг посерьезнел. – Тебе-то что, ты еще щегол, а я в Афган загремлю. И меня там убьют.

– Ты что, дурак? – изумился Юра. – Кто тебя в Афган пошлет? Совсем сдурел!

– Возьмут и пошлют, – огрызнулся Сергей. – Тебя не спросят. Никого не спросят…

Тема Афганистана всегда звучала зловеще. И чем дальше, тем больше. На политинформациях об этом не говорили, а пресса сообщала о том, что там происходит, очень сдержанно – будто бы никакой проблемы и вовсе не существует. Зато по Москве ходили мрачные слухи. Афганцы вместо того, чтобы смириться с присутствием ограниченного контингента советских войск, которые поддерживали в этой пустынной стране порядок, начали вооруженную борьбу. Западные разведки через Пакистан присылали партизанам оружие и военных инструкторов. Благодаря этой поддержке, партизаны собирались в воинские подразделения, устраивали засады на дорогах, похищали солдат, а затем подбрасывали к нашим частям их изуродованные и заминированные тела, научились даже сбивать низколетящие вертолеты. Всё это пугало, потому что это была самая настоящая война, без дураков. Рассказывали, будто бы из Афганистана везут «цинки», то есть цинковые гробы с убитыми восемнадцатилетними солдатами, и называется это «груз двести». Рассказывали, будто бы те родители, которые требовали вскрыть гроб, находили внутри какую-то человеческую требуху: одну руку и три ноги или, наоборот, два туловища без рук и без ног. Рассказывали, что эти самые «цинки» хоронили в обстановке особой торжественности, при большом скоплении народа и со всеми воинскими почестями, но похоронную процессию всегда сопровождали «люди в штатском», а представители Минобороны, генералы, советовали безутешным женам не впадать в истерику, иначе «возьмут на заметку и сделают выводы». Рассказывали, что в Москве уже появились объединения ветеранов с той далекой войны – ветеранам было по двадцать, но они прошли через ад, видели смерть друзей и воспринимали мирную жизнь не так, как раньше. Эти ветераны (их называли по-простому «афганцами» или более экзотически – «шурави») добавляли к мрачным рассказам об Афганистане еще более мрачные подробности, гасившие последнюю искорку надежды на скорое завершение военного конфликта. О ветеранах еще рассказывали, что война сильно поменяла их, они стали злее и нетерпимее, они очень болезненно воспринимают мелкие несправедливости, которые иногда допускаются в нашей жизни, и готовы бороться за наведение порядка, даже если их действия вступают в противоречие с законом. Ветераны уже попадали в неприятные истории, но пока на их выходки смотрели сквозь пальцы, учитывая заслуги перед Родиной. Впрочем, всякая снисходительность имеет пределы, и Венька Бейшан пророчил большие проблемы в случае, если милиция займется ветеранскими клубами всерьез.

Так или иначе, но ничего позитивного от этой темы никогда не исходило, и Юра вполне мог бы понять чувства Сергея, который через год заканчивал десятилетку, – ведь его призовут в армию и, возможно, пошлют в Афганистан. Однако Сергею не стоило выступать на стороне голливудских деятелей, изобразивших советских солдат (а особенно – спецподразделение «Альфа») в виде пьяных тупых уродов, получающих садистское удовольствие от издевательств над детьми и военнопленными. Даже если советская армия несет в Афганистане серьезные потери, даже если оттуда возвращаются ветераны, искалеченные физически и морально, нельзя вставать на позицию врага. Даже если тебе страшно и больно, даже если ты не уверен в себе, в своих родителях, в своей стране и в ее правительстве, даже тогда нельзя вставать на позицию врага. Потому что это предательство. А раз предав, невозможно остановиться – одно предательство потянет за собой другое. И самое отвратительное в этой отвратительной ситуации, что никто этого предательства не оценит, в том числе и враг: никто не любит предателей. Юра прочитал достаточно книг о Великой Отечественной войне, чтобы хорошо это понимать. А вот Сергей, похоже, из-за своего страха всё позабыл. Нужно ему напомнить.

– Ты дурак! – крикнул Юра. – Изменник дерьмовый! Они же наших убивают! А ты за шкуру трясешься!

Сергей встал и, скривившись, угрожающе замахнулся кулаком. Он был выше и сильнее Юры, но тот совсем не испугался. И Сергей отступил – опустил кулаки, вытащил кассету с Рэмбо из видеомагнитофона и ушел из дома. Вернулся он поздно вечером. Две недели братья не разговаривали…

В стране тем временем что-то подспудно вызревало.

Вдруг приняли поправки к Трудовому кодексу и разрешили создание небольших кооперативов в сфере услуг и общественного питания.

Как-то внезапно, словно за одну ночь, на каждом углу в Москве появились мини-пекарни, в которых продавался горячий, с пылу-жару, хлеб и огромные восхитительные «французские» булки. Мама теперь вставала пораньше и, несмотря на очереди, каждое утро приносила теплую, наполненную сладким духом, булку, чтобы порадовать сыновей на завтрак аппетитными бутербродами. Интересным новшеством в мини-пекарнях были анкеты, выдававшиеся вместе с покупками. В этих анкетах, которые можно было заполнить дома и бросить в специальный ящик при следующем посещении магазина, предлагалось указать, какой хлеб потребитель хотел бы видеть на прилавке мини-пекарни – таким образом дирекция кооператива хотела определить размеры спроса на хлебобулочные изделия в данном районе и приоритеты потенциальных покупателей. Это было так необычно – желание выявить спрос само по себе, – что семейство Москаленко (правда, без участия Сергея) как-то целый выходной день посвятило обсуждению своих вкусов и заполнению таких анкет, получив от сей процедуры странное и ни с чем не сравнимое удовольствие.

После мини-пекарен в городе появились кооперативные мастерские по мелкому ремонту бытовой техники. Работники этих мастерских занимались в основном самым востребованным в столице видом частной предпринимательской деятельности – подключением импортных «магов» и «видиков» к советским телевизорам, к колонкам и звукоусилителям. Мастерские скупали радиотехнический хлам, производили ремонт или собирали из нескольких старых магнитол одну, вполне работоспособную, после чего выставляли ее на продажу. Спрос на такие услуги был очень высок, и зарплаты, которые получали обычные работники в этих мастерских, были сопоставимы со ставкой профессора.

Юра узнал об этом от дяди Вали, который заходил к отцу на чашку чая и хвастался, что его «старший» устроился после техникума в одну такую мастерскую, пропадает на работе по двенадцать часов, но уже хорошо приоделся, купил подержанный мотоцикл с коляской и решил копить на свою собственную «тачку».

– Я его спрашиваю, – рассказывал дядя Валя с довольным смехом. – Где ты ее держать-то будешь? Гараж у нас один! А он мне так серьезно отвечает: свой куплю. А потом – куртку на плечи и на работу.

– Буржуй просто, – изумлялся Москаленко-старший, покачивая головой.

Дядя Валя вдруг обиделся за сына:

– Ничего он не буржуй. Вкалывает, как проклятый. Мы так никогда не вкалывали. Имеет право работать и зарабатывать.

– Я всячески за, – тут же отыграл назад отец. – Молодец! Что еще скажешь? Правильно, значит, решил себя поставить. Молодец!..

Потенциальные возможности нового вида кооперативных услуг Юра оценил осенью, когда у него сломался программируемый калькулятор «Электроника Б3-34» – еще один подарок отца, предмет зависти со стороны одноклассников. Юра кое-что понимал в современной электронике, изучал основы, зная, что в летной школе ему это пригодится, а потому очень хорошо представлял свои возможности по починке такого рода техники и сам под корпус не полез – предпочел доверить дело специалисту. Будучи юношей гордым, Юра понес свой калькулятор сначала в специализированное ремонтное ателье, хотя оно и находилось у черта на куличках. В ателье поломанную машинку приняли без энтузиазма и посоветовали зайти через месяц.

– Почему так долго? – недоумевал Москаленко-младший.

– Заказов много, – лениво отозвалась толстая приемщица. – Очередь большая.

Юре пришлось ей поверить на слово. Однако и через месяц «Электроника» еще не была готова. Только через два с половиной месяца разъяренный от бессмысленных ожиданий Москаленко-младший получил свое сокровище назад: за всё это время мастера ремонтного ателье сделали только одно – обмотали «Электронику» резинкой, под которую засунули серую бумажку. Из бумажки следовало, что сломанный калькулятор восстановлению не подлежит по причине отсутствия на складе необходимых деталей.

Умерив свою гордость, Юра пошел к «буржуям» – в ближайшую кооперативную мастерскую. На приемке там сидел парень лет двадцати в джинсовой спецовке и в футболке с надписью «МММ» на груди. Юру он встретил приветливо, повертел калькулятор в руках, потом быстро заполнил какой-то бланк и попросил клиента подождать в углу. Юра присел на диван, заметил на журнальном столике какие-то журналы – оказалось, что это свежие выпуски «Изобретателя и рационализатора» и «Радиотехники», – полистал их, нашел статью о радиолокаторах, используемых в воинских частях, и углубился в чтение…

Ремонтная мастерская располагалась в помещении на первом этаже обычной окраинной «хрущевки» – что здесь было до вселения кооператоров, Юра, может, и замечал, но забыл. «Буржуи» устроились со вкусом: отремонтировались, достали где-то хорошую польскую мебель, развесили по стенам внушительные производственные плакаты тридцатых годов – где только достали?

Не успел Юра дочитать статью о радарах, как приемщик вернулся и позвал его:

– Всё готово!

– Уже? – Москаленко-младший не поверил своим ушам.

– А чего тянуть? – приемщик подал Юре заполненный бланк через стол. – Здесь распишись. Гарантия на ремонт – год.

Форменная грабиловка, конечно! «Буржуи» содрали с Юры пять рублей – бешеные деньги за десять минут работы! Однако после двух с половиной месяцев мытарств и расчетов в столбик Москаленко-младший был готов выложить и червонец.

– А что такое «МММ»? – спросил Юра, расплачиваясь с приемщиком.

– Машины и механизмы Мавроди, – отозвался парень, пересчитывая мелочь. – Мастера и мастерские Мавроди. Каждый переводит по-своему. А на самом деле – просто МММ. Запоминается.

– А кто такой Мавроди? – не отставал любознательный Юра.

– О! – молодой приемщик закатил глаза. – Сергей Мавроди! Это великий человек! Когда-нибудь он станет первым советским миллиардером!

– Как Корейко? – не сдержался Юра, вспомнив фильм «Золотой теленок»; знаменитую книгу он в то время еще не прочитал.

– Ха! – приемщик нисколько не смутился и не обиделся. – Лучше! Много лучше! И я тоже когда-нибудь стану миллиардером!

Юра скептически хмыкнул, вспомнив исторический монолог отца, обращенный к сыновьям.

– С чего это вдруг? Если ваш Мавроди станет миллиардером, зачем ему с вами делится?

– Потому что я не просто работник! – с гордостью заявил приемщик. – Я – партнер!

Юра ушел из мастерской в задумчивости. А калькулятор, кстати, починили качественно – он проработал без замечаний еще три года, и Москаленко-младший забрал его с собой, когда уезжал поступать в Оренбургское авиационное училище.

Вообще вторая половина 1984-го и первая треть 1985 года запомнились как время необычайной суматохи. Кооператоры словно бы разворошили старый муравейник, и все сразу забегали, засуетились. Помимо мини-пекарен и ремонтных мастерских, возникли МЖК – Молодежные жилищные кооперативы.

Поначалу идея выглядела просто блестяще: молодой человек, мечтающий о своей собственной квартире, записывался в МЖК и в свободное от основной работы время участвовал в строительных и отделочных работах при возведении новых микрорайонов на окраине города. За эту работу (фактически – сверхурочную) он денег не получал, но зато через два-три года имел право на квартиру в этом микрорайоне. Идея казалась блестящей до тех пор, пока не выяснилось, что большинство добровольных строителей не слишком-то стремятся работать сверхурочно – наоборот, они стараются под тем или иным удобным предлогом покинуть рабочее место и потрудиться лишний час на стройке. Как говорится, своя квартира ближе к телу. Пришлось вводить административный контроль за бригадами МЖК, потом разрешили специальные недельные отпуска для особо нетерпеливых. А осенью 85-го ввели прямое трудоустройство по контракту на объекты жилищных кооперативов, позволив самым увлеченным и опытным «совместителям» участвовать в строительстве на правах привилегированных пайщиков, зарегистрировавших на себя две или три квартиры, – по окончании строительства избыток недвижимости можно было или подарить родственникам, или тупо продать, оформив сделку через агентство МЖК. Появилась возможность за три-четыре года хорошо заработать прямо в Москве, без командировок на Дальний Восток или на Крайний Север, и многие инициативные ребята, имеющие крепкую семью за спиной и желающие ударно потрудиться без квалификации, но с перспективой решения своих жилищных и финансовых проблем, записывались в очередь на участие в кооперативном строительстве. Московский опыт быстро переняли Ленинград, Свердловск, Новосибирск, Мурманск и республиканские столицы, и за год, как с гордостью докладывала программа «Время», объемы жилищного строительства выросли в четыре раза.

Другой приметой нового времени стали кооперативные пошивочные ателье. И раньше в Москве люди с достатком считали необходимым иметь своего знакомого портного, который следил за модой и обшивал целую семью. Однако позволить себе подобный сервис мог далеко не всякий москвич, а кроме того, помимо костюмов для «выхода в свет», требовалась и практичная одежда для повседневности – те же джинсы, например. Хорошие импортные штаны стоили дорого, а индийские или вьетнамские подделки хоть и казались прочными и носкими, но на самом деле не выдерживали на наших широтах и двух сезонов. Поэтому когда в Таллине появился крупный кооперативный трест «Народная мода», заключивший при поддержке государства контракты с ведущими европейскими кутюрье на разработку новой повседневной одежды и развернувший сеть своих ателье во всех крупных городах Советского Союза, это стало приятным сюрпризом. В 1984 году в моду входил спортивный стиль, и новая сеть поначалу занималась только этим, но потом ассортимент расширился и клиенты получили возможность не просто выбирать, но и делать индивидуальные заказы. Поскольку швейные машины и ткани поставлялись непосредственно из Европы, а все работники проходили обучение или переподготовку под руководством опытных западных мастеров, продукция «Народной моды» отличалась высоким качеством при сравнительно низкой цене и быстро завоевала сердца москвичей. Пижоны и фарца продолжали выкладывать уйму денег за «монтану», но нормальные пацаны просекли фишку, и с какого-то момента появиться на улице в джинсовом костюме или в кожаной куртке с лейблом «NM» стало чем-то само собой разумеющимся.

К концу года проснулись профсоюзы. Дядя Костя, который числился помощником профорга и получал за свой статус даже какую-то прибавку к зарплате, вдруг столкнулся с необходимостью реально отрабатывать эти небольшие деньги. Руководство профсоюза водителей общественного транспорта потребовало от него «ударников».

Кампания агитации за ударный труд началась практически одновременно с борьбой за дисциплину – потом борьба ушла в прошлое, а «ударная» кампания осталась: в программе «Время» постоянно рассказывали о новых трудовых рекордах, о донецких шахтерах и ивановских ткачихах, сумевших перевыполнить план добычи и производства в несколько раз, а потому получивших большие премиальные и прочие блага от дирекции. Постоянно вертелась одна и та же фраза: «Какой в забое уголек, такой и дома кошелек», однако ни Юра, ни его отец даже представить себе не могли, что какие-то ударники могут появиться в троллейбусном парке – работа на общественном транспорте подразумевала размеренность и экономию сил. К осени, когда кооператоры обрели нешуточный размах, пошел отток квалифицированных кадров во все эти мелкие ателье по ремонту и пошиву – даже в парке началось брожение, ведь кооператорам были нужны опытные водители, а зарплата, которую предлагала дирекция кооперативов, заметно превышала любые, самые высокие, заработные платы на государственных предприятиях. Агитация за ударный труд должна была вернуть интерес к работе на государственных предприятиях – ударники не только получали стабильный доход выше среднего и большие премиальные, но и награждались медалями, о них писали статьи и снимали телерепортажи, они получали квартиры вне очереди и избирались депутатами. Однако ударниками не рождаются, и уж тем более ударника невозможно родить по приказу, а значит, все, даже самые благие, пожелания по резкому увеличению их числа были обречены на провал.

По этому неутешительному поводу отцовские приятели из парка вновь собрались на 7 ноября, и дядя Костя громко и на плачущей ноте жаловался, что взять ему ударников неоткуда, а тот, кто спустил ему такое указание, наверное, сошел с ума. Отец и дядя Валя как могли уговаривали дядю Костю: мол, ничего страшного, напишите в профкоме план по повышенным обязательствам, отправьте наверх, про вас и забудут. А дядя Женя молчал-молчал, а потом выдал: надо на кооперацию парк переводить, тогда и ударники появятся. Это произвело ошеломляющее впечатление, и приятели на некоторое время замолчали. Такая простая идея почему-то не пришла им в голову.

– Ты соображаешь, чего сам сказал-то? – поинтересовался дядя Витя. – Да если у нас буржуев посадить, парк вообще встанет!

– Почему тогда ателье не встают? Вон у Валентина там сын работает – больше отца уже башляет. И нам надо включаться. Мужики мы или где?

– А ведь Виктор прав, – задумчиво сказал отец. – Одно дело штаны шить или там телевизоры ремонтировать, другое дело – парком управлять. Это ведь не два пальца. У нас объемы перевозок – ого-го! А сколько убыточных маршрутов считал кто-нибудь? А кооператоры сразу посчитают. И закроют сразу. Зачем им убыточные маршруты? И что тем, кто в этих районах живет, делать? Удавиться? Так что, лучше будет, если мухи отдельно, а котлеты отдельно. Пусть буржуи штаны шьют, а в серьезные дела не лезут!

Очевидно, к этой, достаточно здравой, мысли пришло со временем и правительство…

Вообще же экономические реформы и все сопутствующие разговоры мало занимали Юру. Уже тогда он начал «выпадать» из текущей жизни, занимаясь совершенно посторонними вещами. Он вступил в комсомол. Затем его приняли в группу начальной летной подготовки при Тушинском аэроклубе. Оказалось, что учеба в клубе посложнее, чем в обычной школе. На Москаленко-младшего тут же обрушились спецпредметы: от аэродинамики до материальной части самолетов. Он снова перестал высыпаться и даже немного захандрил – слишком тяжелым показалось ему тратить всё свободное время на обучение летному искусству. Но тяга к небу помогла превозмочь трудности, и очень скоро Юра впервые поднялся в небо с инструктором. Случилось это в марте, до самостоятельного полета было еще очень далеко (к таким полетам допускались только достигшие семнадцатилетнего возраста), но восторг, который испытал Москаленко-младший, поднявшись в небо в двухместной кабине новенького «Як-52», был столь велик, что искупал все нудные часы, затраченные на изучение формул аэродинамики.

Москаленко-старший был рад услышать гордый рассказ сына о его первом полете, и тут же предложил сходить в «Новый универсальный магазин», открывшийся в прошлое воскресенье, и прикупить там «чего-нибудь авиационного». Оказалось, за своими делами-заботами Юра чуть не пропустил главное событие последних дней – открытие кооперативного торгового комплекса, построенного на территории старого овощного склада. Оказалось, что чуть ли не все жители Новогиреева уже побывали там и теперь делились друг с другом восторгами по поводу сделанных покупок.

Юра, впрочем, был не в восторге от идеи посещения магазина – ему претили мещанские радости, да и большие торговые залы всегда отпугивали неумолчным гвалтом, бессмысленной толчеей у прилавков и большим наплывом иногородних, которые приезжали в столицу не для того, чтобы посмотреть памятники и посетить музеи, а чтобы прикупить московской колбасы. Можно подумать, колбаса в одной только Москве продается!

Но желание отца сделать подарок следовало уважить. Юра в пять минут собрался, и они поехали.

На это стоило посмотреть. На месте серых плоских коробок овощного склада высились модерновые серебристые павильоны, навевающие мысли о космических ангарах, в которых хранятся мощные ракеты-носители или даже межпланетные корабли. Высокие решетчатые ворота павильонов были открыты нараспашку, а у дверей толпились молодые ребята с повязками «Новый универсальный магазин» на рукавах. Всем входящим ребята раздавали рекламные листки с уже знакомой анкетой: какие товары вы хотели бы видеть в нашем ассортименте? Дальше уже толпились покупатели, а, пройдя вглубь павильона, Юра почувствовал, что у него кружится голова. Чего здесь только не было! Одежда любая, от самой престижной дорогой до дешевой ширпотребовской, электроника из кооперативных мастерских «МММ», сувениры московские и ленинградские, грампластинки и магнитофонные бобины с записями Высоцкого и рок-музыкантов, венгерские консервы и гэдээровские авиамодели, плакаты с голливудскими суперменами и девушками в купальниках, всевозможные мелочи для дома, для семьи и книги – огромные развалы дефицитных изданий!

Народу в павильоне было, конечно, не протолкнуться, однако Юра сразу заметил, что покупают у стоящих за прилавками кооператоров редко. Объяснение было простое: цены кусались. И очень больно кусались! Всё стоило раза в три-четыре выше, чем в магазинах. Однако в том-то и дело, что в государственных магазинах всего этого изобилия не увидишь, а если увидишь, то не факт, что тебе хоть что-нибудь достанется…

Сначала Юра думал, что книжные развалы вряд ли его удивят, – он предпочитал книги об авиации и космонавтике, а уж эти издания редкими или дефицитными назвать было трудно – новинки регулярно появлялись в московских магазинах, и что-то не видно было, чтобы профессиональные собиратели книг очень уж стремились их приобрести в свою библиотеку. Но потом Юра пригляделся и понял, что заблуждается. Здесь можно было найти знаменитую книгу Цихоша «Сверхзвуковые самолеты» и справочник «Военно-воздушные силы» за прошлый год, рядом лежали два тома Шаврова и роскошные немецкие альбомы о «МиГах», подшивка «Зарубежного военного обозрения» и новинка из новинок – совсем свеженькая «Энциклопедия космонавтики» в массивном красном коленкоровом переплете с серебряным теснением.

Отец всё тянул и тянул Юру к стойкам с одеждой – он выбрал ему кооперативную куртку, пошитую под малый размер, но по образцу настоящей пилотской куртки, – однако Москаленко-младший уперся и не хотел уходить от обнаруженных им сокровищ. В конце концов отцу пришлось уступить, и в качестве подарка Юра получил Цихоша и восхитительно пахнущую свежей краской «Космонавтику».

К хорошему быстро привыкаешь, а потому Юра довольно скоро перестал обращать внимание на кооперативные ателье и магазины, пользовался их услугами по мере необходимости и если были деньги. Семейный бюджет, конечно, затрещал, но тут отец пошел на повышение и стал получать зарплату, сопоставимую с заработками кооператоров. Главное – теперь не приходилось унижаться, доставать по связям дефицит. Пошел к кооператорам и всё купил…

Однако менялись не только правила торговли. Не прошло и полгода, как правительство всерьез взялось за армию.

Глобальная «чистка» армейских рядов началась летом, которое вошло в московский фольклор как «жаркое». Лето было действительно жаркое – как в прямом, так и в переносном смысле. Особенно жарко стало генералам.

О «чистке» Юра услышал краем уха в аэроклубе, а потом об этом открыто заговорили по телевизору.

Еще в мае «Юность» напечатала повесть известного писателя Юрия Полякова «Сто дней до приказа». Москаленко-младший эту повесть не читал, ему и без повестей хватало литературы, но Венька Бейшан рассказывал о ней всякие ужасы: типа в повести показана страшная «дедовщина», которая царит в нашей армии, показано, как там унижают и убивают новобранцев, а офицеры наживаются на солдатах, заставляя их строить дачи вместо боевой подготовки.

Юра, конечно, и раньше слышал о «дедовщине», но воспринимал ее как должное – опытные солдаты должны учить молодых, а слухи о страшных массовых избиениях и диких ритуалах «посвящения», о «дембельском поезде» преувеличены. Юра был уверен: в ВВС, где он собирался служить, такого нет и никогда не будет. И вдруг выясняется, что все слухи – правда.

Газеты как с цепи сорвались. «Комсомольская правда» посвятила проблеме целый разворот, дискуссионные материалы опубликовали и «Труд» с «Известиями». Кое-кто из участников дискуссии высказывался в том духе, что «Сто дней до приказа» – это поклеп на Советскую армию, а потому повесть надо запретить. Другие, наоборот, радовались, что тема «дедовщины» стала предметом обсуждения, потому что только через открытый разговор советское общество может решить эту проблему.

Позиция КПСС в этой дискуссии стала ясна после того, как издательство «Правда» выпустило повесть Полякова отдельным изданием и миллионным тиражом. Теперь ее можно было найти везде – даже в киосках «Союзпечати». Прочитал ее и Москаленко-старший, хотя почти не интересовался беллетристикой, отдавая предпочтение газетам. Удивился, сказал: «Странно, а в наши времена ничего похожего не было», и на этом дискуссия в семье Москаленко завершилась, не начавшись.

В июле в армии произошли аресты – об этом москвичи узнали из новой передачи «Час суда», появившейся в вечернем эфире второй программы. Передача была интересна тем, что в ней показывали реальные уголовные дела и то, как с ними работает суд. Задачей передачи было определено «юридическое просвещение советских граждан», и действительно многие выпуски были очень интересны, давая материал для живого обсуждения. И вот – таким материалом стала пресловутая «дедовщина».

Юра видел только один такой выпуск, но он потряс его. Перед судом предстали два сержанта, избивавшие новобранцев и в конце концов убившие одного из них, а также их командир – полковник, пытавшийся скрыть преступление. Показывали фрагменты судебного заседания, плачущих родителей убитого новобранца и хмурых солдат из подразделения, дававших показания. Приговор поразил своей необычайной жестокостью: сержанты получили по десять лет колонии строго режима, а полковник – высшую меру наказания!

Оказалось, что это не единственный приговор такого рода. Всего в то лето к разным срокам заключения за «неуставные взаимоотношения, приведшие к тяжким последствиям», были осуждены больше сотни «дембелей» и три десятка офицеров, потворствовавших беззаконию. Семеро из осужденных были приговорены к расстрелу.

Быстрота и беспощадность судебного преследования по фактам «дедовщины» произвела эффект. Много позже, уже будучи курсантом, Москаленко узнал от старших товарищей, служивших тем летом на срочной, что, во-первых, следствие было проведено грамотно: заподозренные в «разгуле дедовщины» части посетили с негласной инспекцией представители военной прокуратуры и Третьего Главного управления КГБ, были собраны неопровержимые доказательства, а потом выдвинуты обвинения, – а во-вторых, после открытых процессов над «дедами» и проштрафившимися командирами был выпущен циркуляр, в котором говорилось, что подобные инспекции будут проводиться и впредь. Старшие офицеры призадумались и решили не доводить дело до того, когда их поставят к стенке. В частях были приняты самые радикальные меры по пресечению «дедовщины» – за малейшее подозрение рядовых, сержантов и даже лейтенантов, командиров взводов, отправляли на гауптвахту. Прибывающих новобранцев поселяли отдельно, чтобы разрушить криминальную традицию. Усилили боевую подготовку, чтобы не было солдат, слоняющихся без дела. А командиры, не уверенные в своих подчиненных, дневали и ночевали в казармах.

Всё это наложилось на первые шаги по глубокому реформированию советских вооруженных сил. В Политбюро ЦК КПСС давно обсуждали вопросы реформирования и модернизации армии, а к лету 1985 года созрела вполне ясная программа. Аналитики из Генерального штаба указывали в своих докладах, что война XXI века будет «дистанционной» войной, когда противники не видят друг друга, а используют высокоточное оружие и боевые роботизированные системы. Танк и мотопехота в этих условиях становились малоэффективными – превращаясь в идеальную цель для летающих роботов, вооруженных ракетами. Таким образом таковые армии с мотопехотой в новых условиях могли выполнять свои функции только на оккупированных территориях. Изменение общей стратегии, направленной на укрепление обороны, требовало отказа от танковых армий – в течение трех лет было решено сократить их общую численность с шести тысяч машин до одной тысячи. Эту группировку предполагалось держать на западном направлении, поскольку использование бронетехники было бы оправдано только на европейском театре военных действий. Поскольку танки являются одним из инструментов поддержки мотопехоты, сокращению должны были подвергнуться и пехотные части. На первом этапе их предполагалось сократить на двести тысяч человек, однако в конечном итоге за десять лет они были сокращены на полмиллиона солдат и офицеров. За счет высвободившихся средств в Политбюро решили усилить ВВС, ВМФ и стратегические войска.

Время показало правоту лидеров Советского Союза, решившихся на трудоемкий процесс преобразования вооруженных сил. Когда началась война в Персидском заливе, СССР был готов отстоять свои интересы в этом регионе. И доказал свою готовность действием.

Серьезные изменения в структуре социалистической экономики раньше или позже должны были обрести силу закона через новую программу коммунистов.

25 февраля 1986 года начался XXVII съезд КПСС. Центральным выступлением на съезде, как и ожидалось, стал политический доклад Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова. Руководитель коммунистов читал его четыре часа, ни разу не сбившись. Вся страна, затаив дыхание, четыре часа слушала этот доклад.

Юра Москаленко наверняка пропустил бы выступление Андропова, ведь был обычный вторник – школьный день. Но учителя, которые хотели ознакомиться с докладом через прямой эфир, договорились с директором, перенесли три телевизора в актовый зал и пригласили туда всех школьников старших классов. В результате Юра и его одноклассники прослушали доклад от начала до конца.

В первую очередь Андропов дал характеристику предыдущему периоду развития страны, назвав семидесятые годы «эпохой застоя». Он доказал на примерах, что развитие Советского Союза на этом этапе замедлилось, наше государство начало отставать от передовых капиталистических держав прежде всего в плане повышения жизненного уровня средних граждан.

Среди причин торможения в развитии СССР Андропов назвал неадекватную экономическую политику. Строить экономику на продаже природных ресурсов, говорил он, означает, зависеть от цен на эти ресурсы в других, порой враждебных, странах. Таким образом можно «залатать дыры в бюджете», но при этом теряется стратегическое преимущество. Необходимо отказаться от продажи невосполнимых ресурсов – точнее, эти ресурсы нужно перенаправить в собственную экономику.

Попытки решить экономические проблемы за счет приобретения импортных товаров народного потребления также подверглись острой критике со стороны Генерального секретаря. Продавая ресурсы и приобретая готовые вещи, говорил Андропов, мы обедняем нашу экономику, отдавая всю добавочную стоимость капиталистическим странам. Именно их рабочие и капиталисты получают вознаграждение за квалифицированный труд, а мы, несмотря на высокое развитие науки и техники, выступаем на мировом рынке подобно слаборазвитым африканским странам. Тенденцию к скатыванию в состояние африканских экономик можно остановить только одним путем: отказаться от закупки готовых товаров, а закупать только станки, материалы, краски и так далее, развертывая производство уже здесь, в Советском Союзе, или в странах СЭВ.

Понятно, говорил Андропов, что крупные предприятия не способны гибко реагировать на изменение спроса – они выполняют трудоемкие государственные заказы. Поэтому мелкосерийное производство в легкой и пищевой промышленности необходимо доверить кооператорам, разрешив частную собственность на недвижимость и средства производства. Государство должно помочь кооператорам встать на ноги, однако во избежание возникновения в СССР класса капиталистов, необходимо четко регламентировать предпринимательскую деятельность частных лиц.

Необходимо искать новые решения, говорил Андропов. Необходимо отказаться от стереотипов, которые тянут нас в прошлое. В этом суть и смысл Политики экономических реформ, которую провозглашает Коммунистическая партия Советского Союза.

Развивая мысль о стереотипах, Андропов плавно перешел к вопросам идеологии. Радикальная модернизация экономики не может быть осуществлена без глубинной модернизации идеологии. Одной из главных ошибок Леонида Брежнева и других высокопоставленных коммунистов было непонимание того, что марксизм-ленинизм – это живое учение, которое развивается независимо от желания или нежелания отдельных людей. Мир меняется, и живое материалистическое учение должно меняться вместе с ним. А в эпоху застоя, говорил Андропов, марксистко-ленинское учение превратили в мемориал, которому следует поклоняться вопреки объективной реальности. Настоящие коммунисты никогда не согласятся с тем, чтобы их мировоззрение было возведено в догму, потому что именно их мировоззрение в полной мере соответствует происходящим процессам. Настоящие коммунисты никогда не станут прятать голову в песок, отрицая существование проблем, которые порождает быстро изменяющаяся реальность.

Современная реальность демонстрирует нам изменения в общественных отношениях, говорил Андропов. Во многих западных странах борьба профсоюзов за права трудящихся привела к тому, что средний уровень жизни пролетариата значительно вырос. Передовой отряд рабочего класса уже не хочет революций. Наоборот, он все чаще выступает на стороне реакционных империалистических кругов, обещающих еще большее повышение качества жизни. Мы не должны закрывать глаза на то, что Советский Союз перестает быть лидером в глазах мирового пролетариата. Мы должны вернуть утраченный авторитет. Сделать это можно только повысив качество жизни среднего советского человека. Если мы будет продолжать отказываться от благ цивилизации, от комфорта ради торжества мировой революции, мы проиграем битву двух политических систем. В этих условиях выполнение интернационального долга становится слишком обременительным для Советского Союза. Нам следует решительно отказаться от разбазаривания сил и средств, направив их на совершенствование советской общественной системы внутри страны. Мы должны стать примером для тех развивающихся стран, которые еще не решили, какой общественный строй им выбрать на пути в будущее. Никакая пропаганда, никакие финансовые вливания не заменят того простого наблюдения, что сегодня наш советский моряк выглядит в африканских портах менее богатым и благополучным, чем моряки развитых западных стран. Нам необходимо изменить идеологию в самом важном пункте – в отношении к советскому человеку!

Долгие годы руководство партии пренебрежительно относилось к советскому человеку, говорил Андропов. По мнению Сталина, Хрущева, Брежнева, гражданин Советского Союза выступал лишь пешкой в борьбе за мировую революцию. За это он должен был стать первым коммунистическим человеком. Однако коммунизм все откладывался, а советский человек продолжал бороться за него, отказывая себе в элементарных потребностях, в элементарном комфорте. Время отказов прошло. Мы должны признать, что условия изменились – в битве между социализмом и капитализмом победит та система, которая сделает обеспечение комфортабельной жизни для всех своих граждан сверхцелью. Мы, настоящие коммунисты, знаем, что советский человек не скатится к дикому бесконтрольному потреблению – ценности советского человека лежат в духовной сфере, в сфере самосовершенствования, в области познания и преобразования окружающего мира. Однако мы должны сделать всё, чтобы советский человек ни в чем не нуждался. Мы, настоящие коммунисты, должны признать, что советский человек – это наш единственный и верный союзник. Поэтому он заслуживает особого отношения и особого уважения. Фактически советский человек – это переходная стадия между революционным пролетариатом и человеком коммунистического будущего. Сохранив этого человека, мы построим коммунизм!

Проведение Политики экономических реформ в жизнь требует открытого, откровенного разговора с людьми, говорил Андропов. Мы не вправе скрывать от советских людей правду о том, что происходило и происходит в нашей стране. Советский человек сам разберется, что хорошо, а что плохо. Мы, настоящие коммунисты, должны доверять советскому человеку. Поэтому Политика экономических реформ должна сопровождаться гласностью. Мы расскажем всё о нашей истории и на основе этого рассказа сделаем выводы, чтобы избежать ошибок в будущем. Возродить откровенный разговор между Коммунистической партией и советским народом – вот наша задача!..

Половину из того, о чем говорил Андропов, Юра Москаленко просто не понял.

Генеральный секретарь использовал в своей речи некоторые очень сложные категории – политический доклад предназначался взрослым, а не школьникам, хотя бы и старших классов. Однако кое-что Юру зацепило: во-первых, он осознал (хотя и не поверил сразу), что в СССР вновь появится частная собственность, а во-вторых, ему стало совершенно ясно, что очень маленький и уютный мир, в котором он привык жить, вскоре будет разрушен, «точка возврата» пройдена, и следует готовиться к новым чудесам – к жестоким ли, к приятным, покажет время.

Полтора года назад Москаленко-младший уже испытывал похожее состояние, – это когда мужики из троллейбусного парка пугали друг друга репрессиями, – однако сегодня за предчувствием перемен пришла не депрессия, а спокойная уверенность, что так и должно быть, что всё устроится в лучшем виде, Андропов с правительством знают, что делать, и вытащат страну из того «болота», в которое она попала при Брежневе.

В возрасте пятнадцати лет нет повода для горьких размышлений в духе Экклезиаста, надежды переполняют, гормоны бурлят, и кажется, что вся Вселенная создана ради тебя и под тебя. А потому Юра мог только приветствовать реформы, о которых говорил Андропов, ведь любые новшества расширяли поле возможностей, а значит, давали надежду на осуществление самой сокровенной и самой необычной мечты. Однако в 1986 году Москаленко-младший даже представить себе не мог, куда на самом деле приведут его эти реформы…