Эпилог

На следующий день прибыла наконец королева Альенор. Она едва успела проститься с сыном — к вечеру, подтвердив все свои распоряжения, он испустил дух. Дик, присутствовавший при последних минутах отца, видел, как тело Ричарда, сотрясаемое агонией, на миг накрыло темное облачко, такое легкое, что его можно было и не заметить. Рыцарь-маг невольно отступил на шаг, прикрывая лицо рукой, а когда снова взглянул на Львиное Сердце, он уже был недвижим, а тень исчезла.

Распахнулась дверь, и дождавшийся наконец своей очереди Иоанн влетел в опочивальню брата, растолкал приближенных, словно базарная торговка своих товарок, и нагнулся над телом Ричарда. Сделав вид, что творит молитву, он тем временем нашарил на пальце брата королевский перстень и снял его. Надел и вызывающе оглядел присутствующих — никто не возражал.

Писец Ричарда, подойдя к принцу Иоанну, что-то прошептал ему на ухо, показал лист пергамента. Принц прочел, выражение его лица на миг изменилось, и он повел взглядом по приближенным покойного. Заметил Герефорда и сузил глаза. Взгляд его стал опасным. Дик сразу понял, что сейчас произойдет. Иоанн выдернул из пальцев писца документ, подписанный братом.

— Герефорд, не так ли? — притворно сладко спросил он.

Стоящие рядом с рыцарем-магом графы и герцоги, стараясь двигаться незаметно, попятились от бастарда Львиного Сердца, и корнуоллец в одно мгновение оказался в одиночестве, посреди пустого пространства — насколько позволяла теснота.

Иоанн насмешливо скривил губы, повертел пергаментом, а потом кинул его на уголья. Хорошо выделанная телячья кожа горит плохо. Вот и на этот раз лишь потемнела, затем скукожилась.

В первое мгновение Дик испытал облегчение. А потом заметил острый, словно прицеливающийся взгляд принца и понял, что пора уносить ноги. Когда Иоанн повернулся к писцу и начал, утверждая свою власть, отдавать приказы, что делать с телом брата, а что — с королевством, Герефорд выскользнул из покоев и бросился на конюшню. Серпиана ждала там — расчесывала гриву своему скакуну, — а Трагерна пришлось выдергивать из-за стола. Он, как всегда, принялся ворчать, помянул Дику недавнее издевательство, когда его, еще не окрепшего после смертельной раны, заставили колдовать, а теперь еще и доесть не дают…

— Если немедленно не оторвешь задницу от скамьи, вскоре вообще не сможешь есть, — оборвал его англичанин.

Сказано было так твердо, что Трагерн немедленно закрыл рот и последовал за ним в конюшню.

Из Шалюса они сбежали на ночь глядя. Услышав, что произошло, спутники Дика согласились, что никак иначе поступить было нельзя. Серпиана лишь осуждающе покачала головой:

— Думаю, твой отец хотел как лучше. Но разве он не понимал, в какое положение поставил тебя?

— Подозреваю, он не совсем понимал, что делает. Первое движение — и вот. Конечно, дурацкая была затея…

— Ты будешь бороться за трон? — спросил Трагерн. — Ты мог бы.

— Мог бы. Но мне это ни к чему. Я не хочу править в Британии. Лучше уж к тебе, Энн, под бочок. В твой родной мир.

— Я не возражаю, — кокетливо ответила она. — Даже Идилин только счастлив будет.

— Что же теперь? — поинтересовался молодойдруид. — Вернемся на Авалон?

— Нет. Задержимся вот в этом лесу. — Дик показал рукой и тут же повернул коня. — Чувствуешь?

Трагерн вытянул шею и даже принюхался.

— Не очень.

— А если внимательно?

— Э… Сид?

— Именно. Так что давай, веди, чуткий ты наш. Уж ты-то, друид, сумеешь найти вход под холм. А оттуда — в хрустальный грот. Понимаешь, о чем речь?

Трагерн кивнул и сосредоточился.

Принц Иоанн, который никогда не отличался чрезмерной доверчивостью, а равно и легкомыслием, конечно, от души посмеялся завещанию брата. Но любимчика-бастарда, который на денек получил право называться чуть ли не наследным принцем, решил на всякий случай прикончить и отправил за ним погоню с приказом — поймать и убить.

Погоня ни Герефорда, ни его спутников отыскать не сумела…

Снаружи сил был похож на невысокий холм, густо поросший лесом. Лес был заповедный, старый, пустивший корни в самые глубины земли. Лишь странная магия, окутывавшая это место, древняя, как северные скалы, могучая, как сама жизнь, указывала, что место это — необычное. Дик не следил, как Трагерн раскладывает на влажной земле камни, вынутые из поясного кошеля, засохшие стебельки и цепочку с шеи, похожую на вязь арабских письмен, — он смотрел на валуны, вросшие в землю почти по самую макушку, и думал о существах, которые жили в этих краях давным-давно. А потом земля слева от него дрогнула и медленно раскрыла темный зев, похожий на вход в пещеру.

В сиде Ричард не успел ничего разглядеть — там было темно, пахло пряностями и чистой кристальной влагой. Зато хрустальный грот он узнал сразу — те же друзы горного хрусталя, соляные столпы, словно отделанные резцом мастера, такие совершенные по форме, почти симметричный свод, где теснились плотно-плотно притиснутые друг к другу валуны, испещренные искрами… И неизвестно откуда льющийся дневной свет. Он наполнял собой грот, преломлялся в тысячах граней и, казалось, звучал, словно музыка арфы.

Пол без признаков пыли, ровный, будто отполированный, представлял собой что-то вроде естественной мозаики. Куски красного гранита соседствовали с белым мрамором, дальше лежал черный базальт с синей искрой, потом и вовсе агат, рисунок которого напоминал разноцветные следы, оставленные волнами на песке, и глыба кварца с вкраплениями ясного синего лазурита. Глубокие трещины разбегались в разные стороны от того места, где стоял Дик. А впереди золотились тонкие ниточки. Не одна и не две — оглядевшись, рыцарь-маг снова различил целую паутину таких нитей. Они бежали и по полу, и кое-где по стенам, так что оставалось лишь найти узелок.

И вскоре стало ясно, где он — именно там, где стоит девушка, облаченная в длинное белое одеяние с сияющей серебряной каймой. Вернее, не девушка, а лишь видение — колеблющееся, неверное, как вечерний туман. Она подняла голову, взглянула на Дика — и у того кровь заледенела в жилах. Девушка была прекрасна, но взгляд ее оказался подобен самой смерти — бесконечному и безнадежному пути в никуда.

— Здравствуй, путник, — сказала она, и Дик невольно отступил на шаг. — Зря ты сюда пришел.

Не зная, что делать, рыцарь-маг выдернул из-за пояса серпик. Белое золото полыхнуло лунным сиянием и погасло. Девушка холодно усмехнулась:

— И зря думаешь, что способен убить меня. Пусть даже и древней игрушкой, созданной против меня.

— Кто ты такая?

— Тебе не нужно этого знать. Я скажу только одно — тебе не снять печать, положенную нами.

— Кто вы такие?

— Хранители.

Дик сложил пальцы и ударил.

Магия прошла сквозь видение. Девушка растаяла, как клок тумана на утреннем ветру, и тут же появилась в другом уголке. Она рассмеялась, показав мелкие, как у хищного зверька, острые белые зубы. На том месте, где она стояла, стал виден узелок, в который спутались копчики золотых нитей. Он был покрыт, словно налетом, матовой полупрозрачной дымкой. Кинувшись к нему, Дик занес руку и попытался вцепиться в узел, но не смог его коснуться. Пальцы обожгло холодом — не обычным, как от снега или ледяной воды, а мертвенным, поселившим ужас в самой душе.

Призрачная девушка снова засмеялась. Она скользнула к рыцарю-магу — почувствовав опасность, он выхватил меч лорда Мейдаля. Серпиана, увидев в руке призрака меч, завопила дико и безнадежно, Трагерн зашарил по поясу, выискивая хоть что-нибудь подходящее, а Олхаур закрыл госпожу собой. Мгновенное наитие пронзило Дика, и он увернулся от удара, вместо того чтобы парировать его.

Мертвенно-белый клинок ударил в пол, разбросав бесцветные искры. Оттолкнувшись рукой, рыцарь-маг вскочил на ноги и тут же отпрыгнул от призрака девушки. Губы сами приоткрылись, выговаривая слова молитвы. Но против призрака «Pater Noster» не помог, как когда-то помог против Далхана Рэил.

Девица махала мечом не слишком умело, зато быстро. В какой-то момент Дик не успел увернуться и машинально заслонился клинком. Скользящий блок он не успел бы поставить ни при каких обстоятельствах, а потому защита вышла жесткая. Меч лорда Мейдаля, встретившись с призрачным клинком, налился ало-золотым светом, обжигая ладонь, его держащую, заколебался, как призрак, и исчез.

Но вместе с ним исчез и меч призрачной девушки. Она, ошеломленная, отшатнулась — и застыла в неподвижности, как изящная статуэтка.

Не тратя ни минуты, рыцарь-маг бросился к золотому узелку и полоснул по нему серпиком. Заскрипел, отламываясь, сапфир, вставленный в кончик.

Ему показалось, что он сидит на спине огромной змеи в золотой чешуе, каждая чешуйка которой была размером с добрую городскую площадь.

Он колотил друидической игрушкой, и бледный налет становился все бледнее. Но тончал и серпик.

— Ты силен, путник, — прозвучало сзади.

Дик понял, что говорит призрачная девица. Обернулся — но заметив, что она по-прежнему неподвижна, продолжил свое занятие.

— Ты силен. Что ж. Пусть будет так. Но знай: ты не сможешь самостоятельно снять наложенную нами защиту. Я вижу: ты серьезный противник. Поэтому я готова предложить тебе сделку.

— Что за сделка? — Дик прекратил колотить серпом.

— Я сниму дымку, — сказала она. — Если ты принесешь мне жертву.

— Какую жертву? — опешил рыцарь-маг.

— Человеческую. А если точнее, соответствующую жертву.

— То есть? Что значит «соответствующую»?

— Это значит, что ты должен закласть женщину. — Призрак покосился на сжавшуюся Серпиану. — Тем более что здесь как раз есть одна.

— С ума сошла? — вспыхнул Дик. И замолчал.

На кону стояла судьба мира. Судьба мириадов людей — и его счастье. Его любимая… Заметив его взгляд, девушка побелела.

— Дик, не надо, — прошептала она. — Дик, я жду ребенка…

Олхаур, оттолкнув Йерел, на этот раз закрыл госпожу собой от ее собственного мужа. Призрачная девушка чуть скривила губы.

Выражение лица призрака привело Дика в чувство. Он с ужасом понял, что мгновение назад был готов собственной рукой убить свою жену. И ради чего? Ради призрачной возможности кому-то сделать лучше? Он отвернулся от серого видения и продолжил колотить серпом. Он чувствовал, как под давлением чужой магии тает друидический артефакт, и в каждый удар со злобы на самого себя, посмевшего поддаться чьему-то влиянию, вкладывал частичку собственной души, которая наполняла движения сокрушающей силой. Вопрос теперь был лишь в том, что сдастся раньше — туманная защита, серпик или его собственный дух.

Когда дымка, лопнув, растаяла, от серпика осталась тонкая-тонкая игла белого золота с одним-единственыым сапфиром. Заревев от ненависти, Дик изо всех сил всадил ее в узелок — и понял, что сейчас умрет. Он больше ничего не мог сделать. За его спиной, закричав с тоской и болью, исчез призрак девушки, а потом рыцарь-маг упал лицом на золотой узелок, где уколом иглы оказалась рассечена пара нитей — и все…

Дик пришел в себя на мягкой травке. Его голова лежала на коленях Серпианы, а у губ была ее рука. Сверху, из поднебесья, из хрустально-голубого сияния сквозь ветви и листья, на него обрушивались птичьи трели, такие ликующие, словно крылатая братия присутствовала при рождении мира и самому Богу воссылала хвалы. Слабость, объявшая тело Герефорда, на миг заставила его задуматься о том, а способен ли он будет пошевелиться в будущем.

А потом над ним склонилось ее лицо.

— Энн… — горько прошептал он. — Энн.

— Не говори. Тебе нельзя, — сказала она и заплакала.

— Энн… я умираю?

— Нет, нет!… — Ее затрясло. — Ты будешь жить. И ходить тоже будешь. Потом. Просто, когда ты пробил эту… дымку… Грот начал рушиться. Мы едва успели выбраться оттуда. На тебя рухнуло несколько больших друз. Ты был ранен… Тебя вытащил Олхаур.

— Лучше бы… он тебя… вытаскивал…

— Он и меня вытащил. Но без тебя я бы не пошла.

— Энн… Я люблю… тебя.

Она снова залилась безмолвными слезами.

— Я тоже люблю тебя, Дик. Очень люблю. Ты прости меня…

— Нет. Ты прости… ты прости… что я… подумал…

— Прости, что я подумала, будто ты собираешься меня… — Она вздохнула. — Я же знаю, что показалось.

Он не стал бы спорить, даже если бы мог. Только прикрыл глаза и наслаждался прикосновениями ее рук, ласкавших его волосы. А Серпиана продолжала:

— И со мной все в порядке. И с Трагерном. После того, что случилось, нас нашел Гвальхир. Он сказал, что со мной и с малышом все нормально. Ты не волнуйся. А печать… Знаешь, ты почти наполовину снял ее. Гвальхир сказал, что этого хватит надолго. Ты слышишь меня? — Она ласково провела рукой по его лбу.

— Слышу, — выдохнул он. — Потом… Через годы… кто-нибудь… снимет ее… до конца…