2

В Китсе, столице Гипериона, было тепло и пасмурно. Дождь прекратился, но над городом медленно ползли тяжелые облака, наполняя воздух соленым дыханием океана, лежавшего в двадцати километрах к востоку. Под вечер, когда серый день выцвел и превратился в серые сумерки, громкий двойной удар потряс город, эхом отразившись от превращенного в гигантскую статую одинокого пика на юге. Облака запылали голубым огнем, и полминуты спустя из них вынырнул эбеново-черный космический корабль. Поддерживаемый столбом термоядерного пламени, он медленно опускался, помигивая красными и зелеными навигационными огнями.

На высоте тысячи метров зажглись посадочные огни корабля, и сразу же со стороны космопорта, расположенного к северу от столицы, навстречу ему поднялись три лазерных луча. Словно приветствуя корабль, они захватили его в рубиновый треножник. На высоте трехсот метров космолет перешел в планирующий режим, плавно, как пивная кружка по мокрой стойке, скользнул в сторону и невесомо погрузился в подготовленную для него посадочную шахту.

Струи воды под высоким давлением начали омывать шахту и основание корабля. Облака пара поднимались вверх и, смешиваясь с завесой редкого дождя, расползались по мощеной равнине космопорта. Когда выключили воду, наступила тишина, нарушаемая лишь шепотом дождя и потрескиванием остывающего корпуса корабля.

Через минуту в двадцати метрах над ограждением шахты из головного обтекателя выдвинулся небольшой балкон. На него вышли пятеро.

– Благодарю вас за приятное путешествие, сэр. – Полковник Кассад учтиво поклонился Консулу.

Тот кивнул в ответ и, облокотившись на перила, глубоко вдохнул свежий воздух. Бисеринки дождя тут же усыпали его плечи и брови.

Сол Вайнтрауб расстегнул свою сумку-люльку и взял ребенка на руки. Перемена давления или температуры, новые запахи, движение, шум или все это вместе – разбудило девочку, и она громко заплакала. Вайнтрауб принялся укачивать ее, но плач не прекращался.

– Подходящий комментарий по случаю нашего прибытия, – бросил Мартин Силен. Поэт был облачен в длинную пурпурную накидку и красный берет, сдвинутый к правому уху. Он захватил с собой стакан и уже успел к нему приложиться. – Клянусь распятием, здесь все переменилось.

Консул, который не был на Гиперионе всего восемь местных лет, только покачал головой. Когда он жил в Китсе, космопорт находился в девяти километрах от города, теперь же лачуги, палатки и грязные улицы окружали летное поле со всех сторон. В те дни маленький порт принимал не более одного корабля в неделю, сейчас Консул насчитал на поле не менее двадцати космолетов. На месте одноэтажного домика, в котором размещались портовое управление и таможня, высилось огромное, собранное из готовых блоков здание; на западе, там где поле сильно раздавалось вширь, появилось с дюжину новых вышек и шахта, а по периметру космопорта торчали десятки стандартных, защитного цвета модулей. Консул знал, что в них может размещаться все что угодно, от наземных станций управления до казарм. Из кучки таких же коробок на дальнем конце посадочной полосы тянулся к небу лес причудливых антенн.

– Прогресс, – пробормотал Консул.

– Война, – возразил полковник Кассад.

– Глядите, там люди. – Ламия Брон указала на юг, в сторону главных ворот, где за внешней оградой и фиолетовым защитным полем беззвучно бушевало тускло-коричневое море.

– Боже мой, – Консул не мог сдержать удивления, – действительно!

Кассад включил бинокль, и они начали по очереди разглядывать многотысячную толпу, осаждавшую проволочные ограждения и защитное поле.

– Зачем они там стоят? – спросила Ламйя. – Что им надо?

Даже здесь, на расстоянии полукилометра, чувствовался угрожающий напор людской массы. Морские пехотинцы в темной форме несли караул на внутренней стороне периметра, из чего Консул заключил, что узкая полоска земли между проволокой, силовым полем и цепочкой морских пехотинцев почти наверняка заминирована или простреливается лучами смерти. А может, и то и другое.

– Чего они хотят? – повторила Ламия.

– Убраться отсюда, только и всего, – невозмутимо ответил ей Кассад.

Еще до того, как полковник заговорил, Консул понял, что палаточный городок вокруг космопорта и толпа у ворот – явления неизбежные. Население Гипериона приготовилось покинуть планету. Должно быть, каждый раз, когда в порту садится корабль, у ворот возникает этот безмолвный прибой.

– Ну, один все-таки останется. – Мартин Силен указал на юг, где за рекой высился одинокий пик. – Его хнычущее величество, старина Уильям, упокой, Господи, его грешную душу. – В наступивших сумерках лицо Печального Короля едва проступало сквозь завесу дождя. – Я знал его, Горацио, – произнес пьяный поэт. – Человек бесконечно остроумный. Шутки, шутки… и хоть бы одна смешная. Самая настоящая ослиная задница, Горацио.

Прикрыв дочку от моросящего дождя, Сол Вайнтрауб отошел в сторону, чтобы ее плач не мешал беседе.

– Смотрите, едут, – неожиданно сказал он и мотнул головой.

По мокрой бетонке к кораблю катил автомобиль наземной службы, покрытый камуфляжной полимерной пленкой, за которым следовал армейский ТМП – транспортер на магнитной подушке, оснащенный для передвижения в слабом магнитном поле Гипериона вспомогательными турбонагнетателями.

Мартин Силен, все это время созерцавший мрачный лик Печального Короля Билли, продекламировал тихим, едва слышным голосом:

На балкон, сжимая голову руками, вышел отец Хойт. Широко открытые глаза и отсутствующий взгляд делали его похожим на разбуженного ребенка.

– Мы прибыли? – спросил он.

– А как же, блин! – вскричал Мартин Силен, возвращая бинокль полковнику. – Давайте же спустимся и поприветствуем жандармов!

Молоденький лейтенант морской пехоты внимательно просмотрел диск с разрешением на посадку, который Хет Мастин получил от командира эскадры, но надменное выражение так и не сошло с его лица. Оставив паломников мокнуть под дождем, он принялся неторопливо сканировать чипы с их визами, время от времени бросая замечания лениво-заносчивым тоном – типичная мелкая сошка, дорвав-

шаяся до власти. Однако, взяв чип Федмана Кассада, он тут же поднял глаза, сразу сделавшись похожим на удивленного зверька:

– Полковник Кассад?

– Полковник в отставке, – уточнил Кассад.

– Извините… сэр, – заикаясь, пробормотал лейтенант и стал торопливо совать паломникам их чипы. – Я не знал, что вы в этой группе, сэр. То есть… капитан только сказал… я имею в виду… мой дядя был с вами на Брешии, сэр. Я хочу извиниться… все, что в наших силах… я и мои люди…

– Вольно, лейтенант, – сказал Кассад. – Лучше скажи, можно отсюда как-нибудь добраться до города?

– Ну… в общем, сэр… – Молодой морской пехотинец попытался потереть подбородок, но вовремя вспомнил про шлем. – Да, сэр! Но проблема в том, что на вас может накинуться толпа и… К тому же эти проклятые ТМП ни хрена не пашут на этой… ой, простите, сэр. Понимаете, наземный транспорт возит только грузы, а все скиммеры заняты до двадцати двух ноль-ноль, но я был бы счастлив предоставить в ваше распоряжение…

– Минутку, – прервал его Консул.

Метрах в десяти от них приземлился потрепанный пассажирский скиммер, вдоль кожуха которого тянулась золотистая геодезическая линия – эмблема Гегемонии. Из кабины неловко выбрался высокий тощий мужчина.

– Тео! – закричал Консул и бросился навстречу прилетевшему. Они протянули было друг другу руки, но потом, передумав, крепко обнялись. – Черт возьми, – Консул улыбнулся, – ты хорошо выглядишь, Тео!

В самом деле, хотя разница в возрасте между Консулом и бывшим его помощником сократилась на шесть лет, внешне тот почти не изменился: то же худое лицо, мальчишеская улыбка и густая рыжая шевелюра, привлекавшая внимание всех незамужних (а также некоторых замужних) сотрудниц консульства. От своей ставшей притчей во языцех застенчивости Тео Лейн тоже не избавился – вот и сейчас он то и дело без всякой нужды поправлял старомодные очки в роговой оправе. Впрочем, молодой дипломат больше никак не проявлял свои чувства.

– Хорошо, что вы вернулись, – сказал Тео.

Консул повернулся и начал представлять своего друга паломникам, но затем вдруг остановился.

– Боже мой, – сказал он, – ты ведь теперь консул. Извини, Тео, я не подумал об этом.

Тео Лейн улыбнулся и снова поправил очки.

– Не беспокойтесь, сэр, – сказал он. – Теперь я уже не консул. Последние несколько месяцев я выполняю обязанности генерал-губернатора. Комитет местного самоуправления в конце концов потребовал – и получил – формальный статус колонии. Приветствую вас в новом мире Гегемонии.

На мгновение Консул опешил, потом снова бросился обнимать бывшего протеже:

– Поздравляю, Ваше Превосходительство!

Тео заулыбался и взглянул на небо:

– Похоже, скоро начнется настоящий ливень. Господа, прошу вас ко мне в скиммер. Я отвезу вас в город. – Новый генерал-губернатор улыбнулся морскому пехотинцу: – Лейтенант?

– Да, сэр. – Офицер замер по стойке смирно.

– Не могли бы вы дать нам своих людей погрузить багаж? Мы хотели бы улететь побыстрее – дождь вот-вот разойдется…

Скиммер летел на юг вдоль шоссе, строго выдерживая шестидесятиметровую высоту. Консул сидел на переднем пассажирском сиденье, остальные паломники удобно расположились позади, в откидных пластиковых креслах. Мартин Силен и отец Хойт спали. Дочка Вайнтрауба перестала плакать и самозабвенно сосала синтетическое материнское молоко из мягкой бутылочки.

– Как все изменилось, – сказал Консул. Он прижался щекой к усеянному дождевыми каплями куполу кабины и посмотрел вниз.

Там царил настоящий хаос. На протяжении всего трехкилометрового пути до городских предместий склоны холмов и оврагов были облеплены тысячами лачуг и навесов. Под мокрыми брезентовыми крышами зажигались огни, освещая сновавшие между грязными лачугами столь же грязные человеческие фигуры. Вдоль старого шоссе Китс-Космопорт построили высокий забор, а саму дорогу расширили и заменили на ней покрытие. Сейчас по ней тянулись навстречу друг другу два потока автомобилей и грузовиков на воздушной подушке, выкрашенных в защитный цвет или покрытых полимерным камуфляжем. Впереди сверкали огни Китса. Казалось, их стало больше, и горели они там, где их прежде не было, – в речной долине и на холмах.

– Три миллиона, – сказал Тео, словно читая мысли своего бывшего шефа. – По меньшей мере три миллиона. И с каждым днем их все больше.

Консул взглянул на него:

– Когда я уезжал, на планете насчитывалось не больше четырех с половиной миллионов жителей.

– Сейчас, наверное, столько же, – сказал новый генерал-губернатор. – Но все стремятся в Китс. Все хотят, пока не поздно, попасть на корабль и унести отсюда ноги. Некоторые ждут, когда построят портал, но большинство не верит, что мы управимся вовремя. Боятся.

– Кого? Бродяг?

– Их тоже, – ответил Тео. – Но еще больше – Шрайка.

Консул отодвинулся от холодного стекла.

– Стало быть, это уже перевалило через Уздечку?

Тео невесело рассмеялся:

– ЭТО везде. Точнее говоря, не ЭТО, а ЭТИ. Люди уверены, что этих тварей несколько десятков или даже сотен. Сообщения о жертвах Шрайка идут со всех трех континентов. Спокойно только в столице, в больших городах – в Эндимионе, например, и на отдельных участках побережья вдоль Гривы.

– И сколько человек погибло? – спросил Консул, хотя ответ его не интересовал.

– По меньшей мере тысяч двадцать, включая сюда и пропавших без вести. Много раненых, но тут уж Шрайк ни при чем, не так ли? – Тео вновь усмехнулся. – Шрайк всегда доводит дело до конца. Люди случайно стреляют друг в друга, падают с лестниц, от страха прыгают из окон или давят друг друга в толпе. Хрен знает что.

За те одиннадцать лет, что Консул проработал вместе с Тео Лейном, он не слышал от него ни одного грубого слова.

– А что же ВКС? Есть от них какой-нибудь толк? – спросил Консул. – Могут они остановить Шрайка хотя бы на подступах к большим городам?

Тео покачал головой.

– Армия не может ни черта. Конечно, толпу она успокаивает. Люди видят: морские пехотинцы на месте, значит, космопорт открыт, а гавань в Порт-Романтике пока в безопасности. Но армия даже не пытается задержать Шрайка. Они ждут нападения Бродяг.

– А что же ССО? – спросил Консул, догадываясь, что от почти необученных сил самообороны толку мало.

Тео фыркнул:

– Из двадцати тысяч убитых, по крайней мере восемь – ополченцы ССО. Генерал Брэкстон повел свою «Третью Боевую» вверх по Речной Дороге, чтобы, как он выразился, «разбить Шрайка в его логове». И с тех пор о нем ничего не слышно.

– Ты шутишь, – произнес Консул, но одного взгляда на лицо друга было достаточно, чтобы понять: тому вовсе не до шуток. – Тео, – спросил он, – как тебе удалось выкроить время, чтобы встретить нас в космопорте?

– Я его не выкраивал. – Генерал-губернатор оглянулся. Одни паломники спали, другие устало смотрели в окна. – Просто я хотел поговорить с вами. Не ходите туда!

Консул покачал головой, но Тео с силой сжал его руку.

– Послушайте, что я вам скажу. Я знаю, как трудно вам было вернуться сюда после… Но нельзя же вот так, ни с того ни с сего, бросать все к чертовой матери… Короче говоря, выкиньте из головы саму мысль об этом дурацком паломничестве. Оставайтесь в Китсе.

– Но не могу же я… – начал было Консул.

– Послушайте, что я вам скажу, – настойчиво повторил Тео. – Причина первая. Вы – самый блестящий дипломат Гегемонии, лучший специалист по кризисным ситуациям из всех, кого я знал, а нам нужны профессионалы.

– Но это еще не…

– Помолчите. Причина вторая. Ни вы, ни ваши спутники не смогут подобраться к Гробницам Времени ближе, чем на двести километров. Это в добрые старые времена чертовы самоубийцы без труда проникали к самым Гробницам и могли даже посидеть там с недельку, а потом передумать и вернуться домой. Теперь ситуация изменилась. Шрайк наступает. Это как чума.

– Понимаю. Но тем не менее…

– Причина третья. Вы нужны мне. Я связывался с Тау Кита, просил Центр прислать мне кого-нибудь в помощь. Когда я узнал, что вы прилетаете… ну, черт возьми, последние два года я только об этом и думаю.

Консул покачал головой, еще не вполне понимая, в чем дело.

Скиммер повернул к центру города, затормозил и неподвижно завис в воздухе. Оторвав взгляд от приборной доски, Тео посмотрел Консулу прямо в глаза.

– Я хочу, чтобы вы приняли на себя полномочия генерал-губернатора. Сенаторы возражать не станут. За исключением разве что госпожи Гладстон. Но пока она поймет, в чем дело, будет уже поздно.

Консула словно ударили под дых. Он отвел взгляд и уставился вниз, на лабиринт узких улочек и покосившихся домишек Джектауна, Старого города. Наконец он выдавил из себя:

– Я не могу, Тео.

– Послушайте, если вы…

– Нет, не могу. Ничего хорошего из твоей затеи не выйдет, но дело даже не в этом. Я просто-напросто не могу. Я должен совершить паломничество.

Тео поправил очки и отвернулся.

– Видишь ли, Тео, из всех профессиональных дипломатов, с которыми мне приходилось работать, ты – самый знающий и толковый. А я уже восемь лет как отошел от дел. Я думаю…

Тео быстро кивнул и прервал его:

– Вы хотите попасть в Святилище Шрайка?

– Да.

Скиммер немного покружил в воздухе и сел. Погруженный в свои мысли, Консул понял это, только когда боковые двери сложились вдвое и откинулись вверх.

– Слава Богу, добрались, – сказал Сол Вайнтрауб.

Паломники выбрались из машины и застыли, пораженные: груды камней и обгоревшие развалины – вот и все, что осталось от Святилища Шрайка. С тех пор как примерно двадцать пять местных лет тому назад Гробницы Времени снова стали опасными и были закрыты для посещения, самым популярным местом у туристов, прилетающих на Гиперион, сделалось Святилище. Занимавший целых три городских квартала главный храм Церкви Шрайка был увенчан заостренным стопятидесятиметровым шпилем и являл собой некое жутковатое подобие кафедрального сбора. В его каркасе из сверхпрочного сплава, в стремительных, будто текущих линиях каменных контрфорсов, угадывалась пародия на готику, изобилие архитектурных трюков, основанных на обмане зрения, – ложные перспективы, «невозможные» углы – придавало ему сходство с гравюрами Эшера, а потайные комнаты, крытые и внутренние дворики вызывали в памяти кошмарные видения Босха. Но еще сильнее Святилище напоминало о прошлом Гипериона. Оно само было прошлым Гипериона.

А теперь его не стало. Лишь груды почерневших камней напоминали о величественном здании, некогда высившемся на этом месте. Оплавленные фермы поднимались над развалинами, словно ребра скелета какого-то гигантского чудовища. Подвалы и подземные ходы, проложенные триста лет назад, были погребены под обломками. Консул подошел к краю ближайшей ямы и задумался. Легенда гласила, что подземелье Святилища соединяется с лабиринтом…

– Здесь, похоже, прошлись «адской плетью». – Мартин Силен ввернул древнее название лазерного оружия большой мощности. Сейчас, стоя рядом с Консулом у края ямы, поэт, казалось, внезапно протрезвел. – Когда-то здесь было только Святилище и часть Старого города. Но после катастрофы у Гробниц Времени Билли решил перенести Джектаун сюда, поближе к Святилищу. И вот его нет. Боже мой…

– Ерунда.

Все посмотрели на Кассада.

– Ерунда. – Внимательно рассматривавший камни полковник поднялся на ноги. – Адская плеть тут ни при чем. Били плазменными кумулятивными снарядами. И не один раз.

– Вы и теперь хотите отправиться в это бессмысленное паломничество? – спросил Тео. – Давайте вернемся в консульство. – Он обращался к Консулу, но его приглашение было адресовано всем паломникам.

Консул отвернулся от ямы и впервые заговорил со своим бывшим помощником как с генерал-губернатором осажденной планеты Гегемонии:

– Мы не можем, Ваше Превосходительство. По крайней мере я. Другие пусть решают сами.

Все отрицательно покачали головами. Силен и Кассад начали выгружать багаж. Дождь превратился в легкую изморось, падающую откуда-то сверху из темноты. В эту секунду Консул заметил, что над крышами соседних домов висят два армейских боевых скиммера. Темнота и «кожа хамелеона» – полимерное покрытие, способное менять цвет, – делали машины почти невидимыми, и лишь слабый блеск водяных капель выдавал их присутствие. «Конечно, – подумал Консул, – генерал-губернатору не полагается путешествовать без эскорта».

– А жрецам удалось бежать? Кто-нибудь остался в живых после того, как разрушили Святилище? – спросила Ламия Брон.

– Да, – ответил Тео. Властитель пяти миллионов обреченных душ снял очки и протер их о рубашку. – Все жрецы и служки бежали через подземные ходы. Толпа осаждала Святилище несколько месяцев. Ее предводительница, женщина по имени Каммон (родом откуда-то с востока, с той стороны Травяного моря), много раз предупреждала осажденных, что против них будет применено оружие. Только после этого по Святилищу открыли огонь из DL-20.

– Куда же смотрела полиция? – спросил Консул. – ССО? Армия, наконец?

Тео Лэйн улыбнулся, и на мгновение Консулу показалось, что перед ним тот юноша, которого он когда-то знал, а не человек на несколько десятков лет старше.

– Пока вы летели, прошло три года, – сказал он. – Вселенная изменилась. Адептов культа Шрайка травят по всей Сети. Можете себе представить, как к ним относятся здесь. А у полиции Китса и без того полно забот. Ей надо поддерживать военное положение, которое я ввел четырнадцать месяцев назад. Когда толпа поджигала Святилище, полицейские и ополченцы стояли в сторонке и наблюдали. Я тоже. В ту ночь здесь собралось до полумиллиона человек.

Сол Вайнтрауб подошел ближе.

– Они знают о нас? Об этом последнем паломничестве?

– Едва ли, – ответил Тео. – Иначе вас уже не было бы в живых. Вы, наверное, думаете, что они будут рады любому, кто попытается умиротворить Шрайка, но толпа видит только одно: вас выбрала Церковь Шрайка. Мне пришлось даже отменить решение собственного Консультативного Совета, который требовал уничтожить ваш корабль, прежде чем он войдет в атмосферу.

– Но почему? – спросил Консул. – Я хотел сказать: почему вы отменили их решение?

Тео вздохнул и поправил очки:

– Гегемония все еще нужна Гипериону, а госпожа Гладстон, даже если Сенат ее не во всем поддерживает, все еще сохраняет вотум доверия Альтинга. Кроме того, вы нужны мне.

Консул посмотрел на развалины Святилища Шрайка.

– Ваше паломничество закончилось, еще не начавшись, – сказал генерал-губернатор Тео Лейн. – Так вы согласны вернуться в консульство… по крайней мере в роли советника?

– Весьма сожалею, – ответил Консул, – но это невозможно.

Ни говоря ни слова, Тео повернулся, нырнул в скиммер и улетел.

Размытые пятна машин эскорта последовали за ним.

Дождь усилился. В наступающей темноте паломники придвинулись друг к другу. Вайнтрауб соорудил над Рахилью некое подобие капюшона, но стук дождевых капель по пластику, по-видимому, напугал девочку, и она снова раскричалась.

– Что будем делать? – Консул вглядывался в темные провалы узких улиц. Мокро поблескивали сваленные в кучу чемоданы. В воздухе стоял запах гари.

Мартин Силен усмехнулся:

– Я знаю тут неподалеку один бар.

Оказалось, Консул тоже знал его; за одиннадцать лет службы на Гиперионе ему не раз доводилось бывать в «Цицероне».

Большинство названий в Китсе, да и вообще на Гиперионе, восходили к литературным источникам эпохи до Хиджры. «Цицерон» составлял исключение. По слухам, бар был назван в честь одного из районов Мегаполиса Старой Земли: то ли Чикаго, то ли Калькутты. Но только Стен Левицкий, владелец и правнук основателя бара, точно знал, откуда взялось название, правда, секрет этот он держал при себе. Полтора века назад бар представлял собой просто-напросто забегаловку на верхнем этаже одного из тех покосившихся от старости домов, что стояли и до сих пор стоят вдоль реки Хулай. Теперь он занимал по девять этажей в каждом из четырех покосившихся от старости домов, стоявших вдоль реки. На протяжении десятилетий интерьер «Цицерона» менялся, но неизменными оставались низкие потолки, густой табачный дым и негромкий разговор за соседними столиками… Все это создавало ощущение уединенности среди всеобщей суеты.

Этой ночью, однако, уединиться было невозможно. Подойдя к бару со стороны Болотного переулка, Консул и его спутники втащили багаж… и остановились в растерянности.

– Черт побери, – пробормотал Мартин Силен.

«Цицерон» выглядел так, словно его захватили орды варваров. Все столы и кресла были заняты посетителями – в основном мужчинами. На полу в беспорядке валялись какие-то мешки, оружие, свернутые спальники, армейское снаряжение явно устаревшего образца, ящики с провиантом и прочий хлам. Впечателение было такое, что здесь обосновалась целая армия беженцев… точнее, бежавшая армия. Атмосфера «Цицерона», дышавшая некогда ароматами бифштексов, вина, стима, эля и табака, пропиталась едкой вонью – запахом немытых тел, мочи и безнадежности.

В этот момент, словно материализовавшись из темноты, на пороге возникла огромная фигура Стена Левицкого. Его ручищи сохранили былую силу, но лохматая черная шевелюра надо лбом отступила на несколько сантиметров назад, а вокруг темных глаз появились частые морщинки. Сейчас глаза хозяина бара были широко открыты: он изумленно смотрел на Консула.

– Привидение, – произнес он наконец.

– Нет.

– Так ты же умер!

– Нет.

– Вот черт! – закричал Стен Левицкий и, схватив Консула за бицепсы, легко, словно пятилетнего ребенка, поднял его в воздух. – Черт возьми! Жив! А что ты тут делаешь?

– Проверяю лицензии на торговлю спиртным, – улыбнулся Консул, – и до тебя добрался. Да отпусти же ты меня наконец!

Левицкий осторожно опустил Консула, похлопал его по плечу и расплылся в улыбке. Потом посмотрел на Мартина Силена, и улыбка сразу же сползла с его губ.

– Странное дело, – сказал он, нахмурившись. – В первый раз тебя вижу, а лицо твое мне будто знакомо.

– Я знал твоего прадеда, – сказал Силен. – В связи с чем позволю себе задать один вопрос: не осталось ли у тебя того самого эля, что варили еще до Хиджры? Горячего английского эля, отдающего лосиной мочой? Ни разу в жизни мне не удалось напиться его вдосталь!

– Ничего не осталось, – сказал Левицкий и вдруг взмахнул рукой: – Черт возьми, припоминаю. Сундучок прадедушки Джири… Старая голограмма… сатир на улицах древнего Джектауна… Быть не может! – Он уставился на Силена, потом перевел взгляд на Консула и поочередно дотронулся до них. – Два призрака.

– Нет. Просто шестеро усталых путников, – сказал Консул. Ребенок снова запищал. – Точнее, семеро. У тебя найдется где переночевать?

Левицкий повернулся на месте и развел руками:

– Везде то же самое. Свободных мест нет. Еды нет. Вина нет. – Он скосил глаза на Мартина Силена: – Эля нет. Мой бар превратился в гостиницу – правда, без кроватей. Эти ублюдки из ССО разместились здесь, как дома, ни черта не платят, пьют какую-то вонючую бурду собственного изготовления и ждут конца света. Я лично подозреваю, что это случится довольно скоро.

Место, где стояли сейчас паломники, в старые времена именовалось мезонином. Их багаж почти затерялся среди разбросанного по полу барахла. Повсюду, расталкивая плечами толпу, сновали какие-то личности сомнительного вида. Время от времени они оценивающе поглядывали на прибывших – в особенности на Ламию, но та стояла с невозмутимым видом и холодно парировала нахальные взгляды.

Стен Левицкий пристально посмотрел на Консула:

– Есть еще столик на балконе. Пятеро «командос» из Отряда Смертников паркуются там уже неделю. Сидят, понимаешь, разъясняют всем вокруг – и друг другу, – как они изничтожат легионы Бродяг голыми руками. Вам нужен столик, вот я и вышвырну этих молокососов.

– Что ж, попытайтесь, – сказал Консул.

Левицкий уже повернулся, собираясь уйти, как вдруг Ламия положила руку ему на плечо:

– Давайте я вам помогу.

Левицкий, усмехнувшись, пожал плечами:

– Ну, особой нужды в этом нет, но ваше общество доставит мне удовольствие. Пойдемте.

Они растворились в толпе.

На балконе четвертого этажа поместилось как раз шесть стульев да еще обшарпанный стол. Хотя на всех этажах, на лестницах и в проходах была дикая давка, никто не осмелился претендовать на освободившееся место, после того как Левицкий и Ламия побросали протестовавших «командос» через перила в реку, протекавшую под балконом. Потом Левицкий каким-то чудом добыл для них корзинку с хлебом и холодной говядиной, а также огромный кувшин пива.

Паломники ели молча. Голод после фуги был обычным явлением, но сейчас к нему примешивались усталость и подавленное настроение. Темноту на балконе рассеивали лишь тусклый свет из бара да фонари проплывавших по реке барж. Большинство домов, стоявших на берегу, уже погрузилось во тьму, но в других районах города еще горели огни, отражавшиеся в низко нависших облаках. Метрах в пятистах вверх по течению виднелись развалины Святилища Шрайка.

– И что же дальше? – спросил отец Хойт, пришедший в себя после двойной дозы ультраморфина. Сейчас он балансировал на грани между болью и покоем.

Ответа не последовало, а Консул прикрыл глаза. Ему не хотелось брать на себя роль руководителя. Сидя на балконе бара «Цицерон», так легко было впасть в ритм прежней жизни: всю ночь он будет пить, а ближе к утру, когда рассеются облака, – любоваться на предрассветный дождь метеоров. Потом, покачиваясь, он добредет до своей пустой квартиры у рынка. Часа через четыре, приняв душ и побрившись, он потащится в консульство. От безумной ночи останутся только красные прожилки в глазах и дикая головная боль. Он доверится Тео – такому спокойному, такому толковому трудяге Тео – и как-нибудь проживет это утро. А потом, доверившись судьбе, как-нибудь проживет день. Потом он вернется в «Цицерон» и, доверившись вину, как-нибудь проживет ночь. И так, доверившись сознанию своей незначительности, он проживет жизнь.

– Все ли готовы отправиться в паломничество?

Консул быстро открыл глаза. В дверном проеме стояла фигура в плаще с капюшоном; на мгновение Консулу показалось, что это Хет Мастин, однако вошедший был значительно ниже ростом и в его голосе отсутствовали характерные для тамплиеров металлические нотки.

– Если вы готовы, пора выходить, – произнесла тень.

– Кто вы? – спросила Ламия Брон.

Неизвестный, однако, на вопрос не ответил, а лишь повторил:

– Нужно выходить. Немедленно.

Стараясь не удариться головой о потолок, Федман Кассад поднялся, схватил закутанную в плащ фигуру за плечо и быстрым движением левой руки сбросил с ее головы капюшон.

Перед паломниками предстало существо с голубой кожей и такими же голубыми, почти незаметными на фоне лица глазами.

– Андроид! – воскликнул Ленар Хойт.

Консул удивился меньше остальных. Уже более ста лет в Гегемонии было запрещено иметь андроидов, и биотехническая промышленность перестала их выпускать, но на отдаленных, неосвоенных планетах, таких, как Гиперион, их продолжали держать для тяжелых работ. Церковь Шрайка использовала андроидов постоянно, ибо ее учение объявило их свободными от первородного греха. А коль скоро андроид духовно превосходит человека, он не подлежит жестокой и неотвратимой каре Шрайка.

– Поторопитесь, – прошептал андроид, натягивая на голову капюшон.

– Ты из Святилища? – спросила Ламия.

– Тише! – быстро ответил андроид. Он выглянул в холл, потом вернулся и кивнул головой. – Прошу вас следовать за мной. И побыстрее.

Все поднялись и затоптались на месте. Кассад небрежно расстегнул свою кожаную куртку. Консул заметил, что за поясом у полковника поблескивает нейродеструктор, или, как его еще называли, «жезл смерти». В обычной ситуации он почувствовал бы себя неуютно уже при одной мысли об этом предмете: достаточно малейшей ошибки – и у всех, кто окажется поблизости, синапсы превратятся в кашу. Но сейчас он испытал странное облегчение при виде смертоносного оружия.

– А как же багаж… – начал было Вайнтрауб.

– О нем позаботятся, – прошетал человек в капюшоне. – Нам нужно спешить.

Паломники, усталые, как вздох, спустились вслед за андроидом по лестнице и исчезли в ночи.

Консул спал долго. Через полчаса после того, как рассвело, солнечные лучи, проникшие в каюту сквозь щель между шторами, подползли к его подушке, и он, не просыпаясь, перевернулся на другой бок. Еще через час раздался громкий шум – меняли уставших мант, которые всю ночь тянули баржу, – но Консул и на сей раз не проснулся. Гвалт и топот за стенами его каюты становились все громче и назойливей, однако Консул проспал еще целый час, и только возле Карлы его разбудил протяжный гудок. Судно подходило к шлюзам.

Обычное после фуги похмелье еще не прошло, и Консул двигался медленно, словно одурманенный. Накачав ручным насосом воды, он кое-как умылся над тазиком, надел свободные хлопчатобумажные штаны, старую холщовую рубашку, туфли на пластиковой подошве и вышел на палубу.

Завтрак подавали за длинным буфетом, рядом с потемневшим от времени откидным столом. Сверху над палубой был натянут тент, пунцовые и золотистые фестоны которого трепетали на ветру. День был прекрасный – безоблачный, яркий. Крохотное солнце Гипериона припекало вовсю.

Доктор Вайнтрауб, Ламия, Кассад и Силен, вставшие раньше, уже позавтракали. Следом за Консулом на палубе появились заспанные Ленар Хойт и Хет Мастин.

Взяв поднос с печеной рыбой, фруктами и апельсиновым соком, Консул подошел к поручням. Река в этом месте была широкой – по меньшей мере километр от берега до берега, ее лазурно-зеленая гладь повторяла цвет небосвода. Консул долго разглядывал проплывавшие мимо берега, но так и не смог понять, где они находятся. На востоке уходили вдаль сверкавшие под лучами утреннего солнца полузатопленные плантации бобов-перископов, а там, где насыпи пересекались друг с другом, стояли угловатые хижины, построенные из золотистого падуба и побелевшего от времени плотинника. С запада всю пойму реки покрывали заросли низеньких кустиков гиссена, мангрового корня и огненно-красного папоротника (Консул так и не вспомнил, как он называется). Заросшие лагуны и болота тянулись примерно на километр, а дальше отвесной стеной поднимался берег, где вечноголубой кустарник цеплялся за каждый клочок земли между гранитными глыбами.

На секунду Консулу показалось, что он заблудился в этом мире, который до сих пор казался ему таким знакомым, но потом он вспомнил звук гудка, когда они проходили шлюзы, и сообразил, что возле Духоборских Вырубок баржа свернула на север, в боковой рукав реки Хулай. Суда здесь ходили очень редко, так что он действительно попал сюда впервые. Обычно он проплывал (или пролетал на скиммере) вдоль Королевского Канала, который лежал к западу от этих отвесных утесов. Консулу оставалось только гадать, какие помехи и опасности на основном пути к Травяному морю заставили их избрать этот обходной маршрут. Скорее всего сейчас они примерно в ста восьмидесяти километрах северо-западнее Китса.

– При свете дня все выглядит по-другому, не правда ли? – обратился к нему отец Хойт.

Консул снова оглядел берег, не понимая, о чем речь, но потом сообразил, что священник имеет в виду их баржу.

Сейчас прошедшая ночь казалась ему нереальной: прогулка под дождем в обществе посланца-андроида, лабиринт коридоров и выложенных мозаикой комнат, встреча с Хетом Мастином у руин Святилища, погрузка на старую баржу и, наконец, уплывающие за корму огни Китса.

Консул был настолько измучен, что едва ли воспринимал окружающее. Впрочем, остальные устали не меньше и тоже с трудом понимали, что происходит. Он смутно помнил, как удивила его команда баржи, состоявшая из одних андроидов. Но вот чувство облегчения, с которым он закрыл дверь каюты и забрался в постель, – его он помнил отлично.

– Сегодня утром я беседовал с А. Беттиком, – продолжал Вайнтрауб (доктор имел в виду проводника-андроида). – Между прочим, у этой старой калоши богатая история.

Мартин Силен подошел к буфету, налил себе немного томатного сока и, разбавив его какой-то жидкостью из собственной фляжки, сказал:

– Ясное дело, баржа видала виды. Взгляните на эти поручни, лоснящиеся от прикосновений бесчисленных рук, на эти выщербленные лестницы и потемневшие от сажи потолки. А эти просевшие койки – сколько поколений матросов валилось на них без задних ног. Барже, я полагаю, несколько веков. И резьба чертовски занятная. Стиль рококо. Кстати, заметили, что все запахи перебивает запах сандала? Его тут использовали для отделки. Не удивлюсь, если узнаю, что баржу доставили со Старой Земли.

– Именно так, – сказал Сол Вайнтрауб. Малютка Рахиль спала у него на руках, пуская во сне пузыри. – Корабль носит гордое имя «Бенарес». Он построен на Старой Земле в городе с тем же названием и поименован в его честь.

– Что-то не помню на Старой Земле такого города, – сказал Консул.

Ламия Брон оторвалась от завтрака:

– Бенарес, он же Варанаси, он же Гандипур, Свободный Штат Хинду. Вторая Азиатская Зона Процветания. Она образовалась после третьей японо-китайской войны. А во время локального ядерного конфликта между Индией и Исламской Советской Республикой город был уничтожен.

– Да, – подтвердил Вайнтрауб. – «Бенарес» построили еще до Большой Ошибки. Я полагаю, в середине XXII века. И, как сообщил мне А. Беттик, строился он как корабль-левитатор.

– А электромагнитные генераторы с него не сняли? – прервал его полковник Кассад.

– Видимо, нет, – ответил Вайнтрауб. – Они должны стоять на нижней палубе рядом с главным салоном. Пол там изготовлен из чистого лунного камня. А что, неплохо бы сейчас взлететь километра на два… хотя зачем?

– Бенарес, – задумчиво произнес Мартин Силен и любовно погладил потемневшие от времени перила. – Меня там однажды ограбили.

Ламия Брон поставила кофейную кружку на стол.

– Ты что же, хочешь сказать, что помнишь Старую Землю? Сколько же тебе лет, дедуля? Или ты за идиотов нас держишь?

– Дитя мое, – просиял Мартин Силен. – Я ничего не хочу сказать. Я только подумал, что эта история могла бы развлечь нас, так сказать, расширить кругозор… ведь в ней немало поучительного. При случае нам бы стоило поведать друг другу, где и как нас грабили… а равно и о том, где и как мы сами грабили других. А поскольку у тебя, дитя мое, есть преимущество – ты как-никак дочь сенатора, – я уверен, что твой список будет самым длинным и самым примечательным.

Ламия открыла было рот, но потом нахмурилась и промолчала.

– Интересно, как это судно попало на Гиперион? – пробормотал отец Хойт. – Какой смысл перевозить корабль-левитатор на планету, где электромагнитные генераторы не работают?

– Почему же не работают? – возразил полковник. – Небольшое магнитное поле у Гипериона есть. Другое дело, что надежной магнитной подушки здесь не получишь.

Отец Хойт поднял бровь – видимо, не мог сообразить, в чем разница.

– Слушайте! – вдруг завопил поэт, который все еще держался за поручни. – А ведь наша команда опять в сборе!

– Ну и что? – спросила Ламия Брон. Когда она обращалась к Силену, губы ее неизменно сжимались в тонкую линию.

– А то, что раз мы все в сборе, так давайте рассказывать истории.

– Господа, – произнес Хет Мастин, – мы же условились, что будем рассказывать после обеда.

Мартин Силен пожал плечами:

– Завтрак! Обед! Какого черта? Мы все в сборе. Сколько нам еще добираться до Гробниц Времени? Дней шесть-семь?

Консул прикинул. Не меньше двух дней по реке. Столько же – по Травяному морю, конечно, при попутном ветре. Перевалить через горы – еще день.

– Нет, – сказал он. – Меньше.

– Вот и ладушки, – сказал Силен. – Начнем сейчас же! Кроме того, нет никаких гарантий, что Шрайк не объявится раньше, чем мы сами постучим в дверь. Если мы все еще надеемся, что эти истории помогут нам выжить, каждому из нас стоит высказаться, пока ходячий кухонный автомат, к которому мы так стремимся, не превратил нас в кучу мясного фарша.

– Ты отвратителен, – поморщилась Ламия Брон.

– Ах, дорогая, – пропел Силен, – то же самое ты шептала мне этой ночью после второго оргазма.

Ламия отвернулась. Отец Хойт кашлянул:

– Так чья же сегодня очередь? Я имею в виду, чья очередь рассказывать?

Молчание затягивалось.

– Моя, – произнес наконец Федман Кассад. Он запустил руку в карман своей белой блузы и извлек оттуда клочок бумаги с большой цифрой «2».

– Если вы не возражаете, господа, начнем прямо сейчас, – предложил Сол Вайнтрауб.

На лице Кассада появилось подобие улыбки:

– Я с самого начала был против, но будь конец всему концом, все кончить могли б мы разом.

– Слушайте! – воскликнул Мартин Силен. – Он знает драматургов, которые жили еще до Хиджры.

– Вы имеете в виду Шекспира? – спросил отец Хойт.

– Нет, – ответил Силен. – Лернера. Потом этого, козла… Лоуи. Нейла Саймона, старого пидора… А еще, блин, Хамеля Постона…

– Полковник, – официальным тоном произнес Сол Вайнтрауб, – погода великолепная, ближайший час мы ничем не заняты. Мы будем вам весьма обязаны, если вы поделитесь с нами своей историей. Итак, что же подвигло вас отправиться на Гиперион в это последнее паломничество к Шрайку?

Кассад кивнул. Солнце припекало все сильнее. Хлопал под ветром тент. Поскрипывая палубой, левитационная баржа «Бенарес» неспешно поднималась вверх по течению – к горам, болотам и Шрайку.