ИНТЕРЛЮДИЯ:
КОСТЕР НА СНЕГУ
В краю, где пурга свистит,
Где ветер и снег,
Вдруг может на полпути
Уставь человек.
Начнет отступать, начнет
ругать пургу,
Но друг разведет
Костер на снегу.
Кто ночь раздвигал плечом
У скал Ангары,
Тот знает, они почем,
Такие костры.
Утихнет пурга, и жизнь
придет в тайгу,
И друга спасет
Костер на снегу.
Сейчас за окном цветы,
И в мире тепло…
Но если заметишь ты,
Что мне тяжело,
Что я отступить могу,
упасть могу —
Ты мне разведи
Костер на снегу.
Пускай не трещат дрова
В ладонях огня —
Скажи мне, что я права,
Что ты — за меня,
И будет назло беде
плясать в кругу
Костер на снегу.
Костер на снегу…
(Стихи А. Зацепина.)
* * *
Из учебной горницы доносился голос одного из бойров, рассказывавшего о Начале Беды. Звучал только он один — младшие ребята сидели молча, притихнув, и Йерикка представил себе их внимательные глаза и приоткрывшиеся рты. Он сам в их возрасте учился в другой школе, но то время вспоминать не хотелось.
Вытянув ноги под стол, он вздохнул и отключился от посторонних шумов, перебирая листки бумаги с записями порядка ухода. "Графики эвакуации, — подумал он. — Такое уже было когда-то, но в те времена уходящим не могли помешать данваны, а сейчас любой день, любая маленькая ошибка могут стать для них сигналом, указанием… И тогда они не пожалеют сил — просто уничтожат все горы… Так… Племя Рыси: травень…"
Он оторвался от бумаг и огляделся. Всего через два месяца?! Так скоро?! Уйти — и не будет больше ничего этого, только в снах увидится кремль и город, и яблони, оберегаемые каменными откосами от суровых зим…
"Отец! — отчаянно воззвал. Йерикка. — Помоги, подскажи, я запутался! Остаться, может быть?! Не страшно, страшно останься и погибнуть без смысла… Отец, отец…" Он спрятал лицо в руках и сидел так, пока не вошел Гоймир. Молча сел напротив, положил на стол руки. Улыбнулся левой стороной лица — правая, рассеченная тесаком, так и осталась неподвижной, как ни стирались лекари и сам Йерикка… Ну, шрам — это ерунда. Дважды за эти два месяцы уже намекали Гоймиру слы из других племен — неплохо бы молодому князю хозяйку в дом. Причем во второй раз — были это слы от Серых Медведей. Конец старой вражде… И с Орлами — конец, он, Йерикка, решил по весне играть свадьбу, не испытывать больше судьбу. В нем тоже княжеская кровь, а та, что ждала его, о которой рассказал он, готовясь погибнуть, Олегу, дочь князя, сестра княжичи… Старый боец живым вернулся с гор, а внук его погиб.
Бывает так… Нет, не уйти нельзя — как ЕЕ бросишь?
Но до каких пор?! Злость неожиданно вскипела в Йерикке. До каких пор будет позволено данванам уродовать людей и кривить пути целых народов?? До каких пор даже победа над ними будет оборачиваться поражением?!
— Недобрые мысли, — сказал Гоймир. В нем почти ничего не осталось от того мальчишки, каким должен был быть пятнадцатилетний. — Верно?
— Верно, — с трудом перевел дух Йерикка.
— А я перед походом нашим гадал, — вдруг вспомнил Гоймир. — Как сказано — конем гадал.
— А мне ничего не сказал? — удивился Йерикка. — Ну и куда он упал?
— То-то и оно, — странным голосом отозвался Гоймир. — Не оправо, не облево. На грудь он лёг, а чекан мой обломился. Вот и думай — к чему… Слышишь, Йерикка; не все уходить согласны.
— Я бы удивился, будь наоборот, — вздохнул Йерикка.
Хлопнула дверь, и вошел Олег — румяный с мороза, пушистая ушанка из песцового меха — в руке. Весело сказал:
— Чуть свет уж на ногах — и я у ваших ног! Привет.
— Здоров будь, — Гоймир встал, кивнул Йерикке: — Пойду.
— Погоди, — задержал его Олег. Положил руку на плечо. — Постой, князь. Уходить собираетесь, так?
— Сам ведаешь, — сдержанно ответил Гоймир, — так что спрашивать?
— А то, что Бранку с собой беру.
Что Гоймир — Йерикка поднялся из-за стола. Гоймир же просто побледнел — Олег не заметил, кажется, а Йерикка — заметил и горько подумал, что двоюродный брат еще надеялся: в ином мире, вдали от Олега, Бранка со временем снова будет его, Гоймира…
— И она согласна? — изумился Йерикка. Олег, не в силах сдержать счастливой улыбки, кивнул:
— Сама предложила, и надеяться не смел!
— Как же вы там, на Земле? — спросил еще Йерикка. Олег отмахнулся:
— Где один, там и двое. Предки не съедят, а если и съедят, так всё с ней на пару…
— Чего ж, — наклонил голову Гоймир, — то добро. По чести… Пойду я.
— Ну погоди, — Олег его удержал, заглядывая в лицо. — Ну пойми ты. Ну так получилось. Что ж теперь?!.
— Ладно, — Гоймир приобнял Олега, потом толкнул кончиками пальцев в лоб и вышел. Олег посмотрел ему вслед, вздохнул — но уже снова улыбался, когда повернулся к Йерикке. Рыжий горец все еще стоял за столом и спросил:
— Ума хватит — на юг ее везти?
— О том и пришел говорить, — Олег сел. Йерикка продолжал стоять. — Ты мне друг или портянка?
— Как посмотреть, — осторожно ответил Йерикка и засмеялся. — Так, что? Вы когда уходите?
— В мае.
— А за мной приедут в начале марта, так?
— Так…Ты что, хочешь до мая задержаться?
— Я бы задержался. С милой душой, — Олег потер висок. — Но понимаешь… себе самому противен становлюсь. Я тут ем, пью, сплю и веселюсь, а дома-то через три месяца по мне год справлять будут. Понимаешь?! Так что я с ней все обговорил. Я уеду в марте. А в мае, когда уходить вам — ты ее отправь Дорогой на Землю вместе с ребятами из «Славяна», там трое или четверо собираются возвращаться, Сашка тот… Адрес я дам, они ее и доставят. Четырнадцать лет друг без друга жили, два месяца потерпим!
— Сделаю, — Йерикка сел. Олег потянулся через стол, пожал ему плечо. Задумался и внезапно сказал грустно:
— Не так все кончается.
— Не так, — согласился Йерикка. — Ты об этом тоже думал?
— Думал, — отмахнулся Олег. — Победа, а вы спасаетесь, они вон города ваши жгут… И я тоже как-то не так… Мне ведь остаться надо, я понимаю.
— Ты и так уж столько сделал для нас… — Йерикка не договорил. Олег посмотрел на него:
— И с тобой больше не увидимся… Вот проклятая жизнь! — он стукнул кулаком по столу: — Ты, Богдан… Вы мне как родные стали! Ты говоришь — я там для вас что-то сделал… А сколько вы для меня сделали? Да нет, не то: это же вы меня СДЕЛАЛИ! И как мне теперь на Земле?! Я же знаю — там всем данваны заправляют! Что же — просто так жить, и все?!
— Разберешься, — ответил Йерикка. — Горожане наши тут остаются. Связи остаются… Если захочешь — найдешь и людей, и пути, и союзников отыщешь. Только поживи хоть лет пять нормально. Рано все это, Вольг, рано…
— Хоть скажи, куда уходите, — попросил Олег.
— Мы путь закроем, — нехотя объяснил Йерикка, — зачем говорить…
— Значит, совсем?
— Совсем… или лет на триста, пока не научимся летать меж звезд.
— Или пока данваны и там до вас не доберутся.
— Или пока не доберутся… Слушай, как ты говоришь — не капай на мозги?
— Хорошо, — покорно согласился Олег. И сказал: — Я еще просить хотел. Пойдешь ко мне в сваты? Хочу чтоб все по закону.
Йерикка открыл рот. Моргнул и, покачав головой, расхохотался, искренне и с каким-то облегчением…
… - День добрый тому дому!
Бранка, вскочив, закрыла лицо руками и привалилась в угол. Остальные домашние, окаменев, смотрели на ввалившуюся, с мороза троицу, дружно отряхавшую со спин и ушанок снег, пока Йерикка, тряхнув рыжими волосами, не развел руками:
— Шли тут краем, да припомнили разом — в доме-то девка живет, скоро час — перестарком стянет — брать никто не берет, женихи двор переулками обходят!
— Жаль нас взяла, — звонко поддержал Богдан, кланяясь поднявшемуся из-за стола наконец деду Бранки. — Дай, думаем, добро сделаем, жениха-то залучим. Подобрали первого встречного — благо, некалечного, не увечного.
— Вот, — Йерикка выпихнул вперед Олега, который, красный, как рак, уставился в пол, — в обочь дороги валялся — то и ноги его не держали, а так всем хорош, да и берет без придачи — ему-то в его разуме что коза, что девка — все равно.
— Ну то и гулять на сторону не станет, — «утешил» Богдан, хлопая Олега по спине, — ноги не понесут, не просыхает. Да и хуже женихов — не счесть. Наш еще из прилику — лицом да умом не задался, так уж спокойный, как остатний зальет…
Старый бойра поклонился в ответ и, поглаживая седые усы (левый закинут за ухо, правый спадает на грудь), заговорил в ответ:
— Благо вам, добрые люди, что про-за убогую мою озаботились. И впрямь — пора ей замуж-то, да вот не глянет на нее никто, а кто глянет — заикой станет. Девка-то не чтоб красива. Глаз правда большой — левый, правый-то помене станет. Руки работящие — как за столом с кашей воевать. А что ноги наплетаются — так и она гулять не будет, ну и заживут, дай Лада, душа в душу… — он протянул руку и за косу вытащил не отнимавшую рук от лица Бранку из угла: — Годна ли такая жениху — уж больно добра молодца сыскали, побрезгует разом!
— И такую возьму! — поднял глаза от пола Олег. — Мне ли чваниться? 3аслуг на мне особых нет, сам — приблудный, не отсюдный. Всего и чина-то — приёмыш, а что умений — так всех и есть, что драться могу, стрелять без промаха, да врага бить не больше одного раза. Да еще сгожусь — её любить по самую смерть, до гробовой доски. Станет ли моих богатств, славный бойра? Или еще что потребуешь?
— А и хватит, ножа дуй, — согласился старик, выпуская косу. — Бери, коли сама пойдет. А уж мы про тебя наслышаны, и не худые те слухи, Вольг Марыч…
— Куда ж уводит?!. - вскрикнула мать Бранки и, сорвав с головы венец, упала на стол, еще что-то выкрикивая, и по обычаю, и искренне… Но Олегу не было ее жаль — он раскинул руки навстречу приближающейся девушке, счастливо и неожиданно подумав, что лишь теперь, вот с этого мига, она и правда — ЕГО.
В тот момент ему не было нужно больше ничего.
* * *
— Уважаемые пассажиры. Наш поезд въезжает на территорию протектората. Просим приготовить необходимые документы.
Сопровождающий Олега со спокойным лицом полез в барсетку, одновременно глазами показал Олегу: "Сиди спокойно!" Мальчишка кивнул и вновь уставился за окно, за которым поплыл, крытый перрон, залитый электрическим светом
Временами ему казалось, что он УЖЕ вернулся домой. И это сходство наводило на грустные мысли.
Олег закрыл глаза. Лучше думать о недавнем прошлом…
…Бранка не поехала его провожать на Сохатый. Она хотела, но Олег
остановил ее на пороге, сказав:
— Не забудь привезти оружие. Главное — меч и наган. Хорошо? До скорого.
От этих просто и спокойно сказанных слов не находившая себе до того неделю места Бранка как-то сразу успокоилась. Может быть, окончательно поняла, что они — ВМЕСТЕ. Ну а что впереди два с лишним месяца разлуки — так разве не были они в разлуке и больше, и в какой: где грозили Олегу ежечасная гибель. Конечно, юг — не вир-рай, но люди ездят и туда, и оттуда и живут там…
Олегу нелегко дались те спокойные слова — будто и впрямь уезжал в обычную отлучку. Но он видел, как сразу легче стало Бранке. И не хотел для нее лишних мук. Правда ведь — скоро увидятся. Он даже не оглянулся, когда шел к коню и выезжал со двора.
Сейчас — жалел об этом. Неприятное предчувствие его беспокоило — из тех предчувствий, которым он научился доверять еще до того, как раскрылся его Голос Крови.
На Сохатый они ехали втроем — он, Йерикка и Богдан. На юге уже наступала весна, а тут, в горах, еще царствовала Морана. Кони рысили по узкому, но натоптанному тракту. Места хватало как раз чтобы ехать втроем колено в колено. Мальчишки молчали, хотя каждый понимал — вот еще конский шаг — и меньше времени остается… а вот еще и еще… Олег мучился: надо было говорить, а он не знал — что, и мелькнула поганая мысль — лучше бы он не находил Дорогу, тогда можно было бы утешать себя мыслью, что вернёшься когда-нибудь, и не прощаться, а говорить "до свиданья". Для прощаний навечно люди не выдумали слов, потому что не любят их и не верят, что такое прощанье хоть раз выпадает в жизни каждому.
— Богдан, — оказал Олег на рыси, — возьми себе мой камас. У меня дома есть дедов, а этот пусть будет тебе.
— Хорошо, — сипло ответил младший мальчишка и хлюпнул, но тут же пояснил: — В лицо бьет…
— А тебе я снова ничего не подарил, — повернулся Олег к Йерикке. — и на свадьбе твоей не гулять мне…
— Угу, — отозвался Йерикка и ожег коня зажатой в руке крагой.
Потом впереди за прогалиной — внизу — замаячили на светлом снегу сани и фигуры двух человек. Один из них поднял руку, Йерикка, осадив коня, ответил тем же и соскочил на твердый наст обочины.
— Давайте прощаться.
Богдан подошел первым. Облапил Олега, поцеловал в щеку и, сняв ушанку, отошел в сторону, уже открыто всхлипывая.
Йерикка остановился напротив. Давай не будем ничего говорить, услышал Олег и наклонил голову. Они обнялись тоже, и Олег пошел к саням. Не выдержал — оглянулся.
Йерикка стоял с поднятой рукой. Богдан — отвернувшись, в руке — поводья всех трёх коней…
… - Под утро будем в Хариане.
Олег нехотя оторвал взгляд от окна. Его проводник смотрел внимательно и понимающе — молодой мужчина, встретивший его на Сохатом и оттуда умело и добросовестно, как ценный груз, доставивший сперва, через линию хротов, на первую станцию в Трёх Дубах, а оттуда — уже сюда, в протекторат, на "вполне цивилизованную территорию". Но проводник был чужим. Все равно чужим.
— Я пойду пройдусь, — Олег поднялся. Проводник кивнул:
— Только недолго.
Вагон-монорельс мог показаться Олегу роскошным, но проводник объяснил, что это самое обычное средство передвижения… если есть деньги. И вообще — не ощущалось, что находишься на территории тоталитарного государства. Он бы и не поверил, скажи ему кто-нибудь, что в тех же Трех Дубах есть ничем не закамуфлированный, самый настоящий рынок рабов, и что данваны практикуют там казни на кольях…
За окном тронувшегося и набиравшего ход монорельса вдруг мелькнули развалины — свежие, закопченные, высвеченные прожекторами. "Вот тут были бои, — тихо сказал кто-то из стоявших, как и Олег, в коридоре. Тихо сказал, человек обычный не услышал бы, но Олег услышал, — два месяца они держались… — Молчи, — ответил женский голос, — мальчишка слушает, по-моему…"
Следы восстания. Олег прижался лбом к стеклу. Они праздновали победу, не вспоминая о тех, кто так помог им тогда — и для кого никакой победы не могло быть. Наверное, и его молчаливый спутник участвовал в восстании…
Теперь, когда уйдут горцы — символ славянской свободы — данваны добьют Сопротивление. Это только вопрос времени…
…В зеркале на двери Олег увидел себя. Джинсы остались прежними — тут носили такие, и Олеговы с честью вынесли все передряги. На белый свитер с толстым воротом-бубликом надета оранжевая тонкая куртка-ветровка с капюшоном и какой-то мультипликационной рожей слева, на груди. Короткие сапоги на липучках-захлестах, с искусственным мехом. Так вполне можно было показаться и здесь, и на улицах Тамбова. Разве что там в марте так будет холодновато. Из карманов ветровки — тоже по здешней моде — торчали перчатки-краги. Постригся Олег коротко — и почти с удовольствием, длинные волосы ему не очень нравились.
— Едем, — сказал Олег своему зеркальному двойнику и, украдкой оглядевшись, заставил дверь отъехать в сторону.
* * *
Первое, что Олег увидел в Хариане — огромную дыру в здании вокзала, какую оставляет бронебойный снаряд, выпущенный с близкого расстояния. Дыру заделывали рабочие в спецовках.
Вокзал и его окружение неприятно поразили мальчишку все тем же узнаванием. Шум, беготня, патрули "охраны правопорядка" с оружием в руках и не испорченными интеллектом физиономиями, какие-то личности в лохмотьях, кучкующиеся в темных углах, шумные компании молодежи, излишне громко и вызывающе заявляющие о себе; перед зданием — площадь, забитая транспортом (Олег узнал «шевроле», "саабы"!), поодаль, у ярко освещенных витрин — одиночками и группками прохаживаются или стоят вызывающе одетые обоеполые "ночные бабочки" и «мотыльки», из которых старшие годились Олегу в бабушки и дедушки, а младшие — в младшие же сестры и братья. На три стороны от вокзала тянулись людные, несмотря на раннее утро многоцветно освещенные улицы. В этой режущей глаз многоцветности не было ничего от врезавшегося в память сияния радуг — кислотные цвета вызывающе кричали в глаза, бежали, сменяли друг друга, смешивались, рождая противоестественные, болезненные какие-то сочетания. Олег поднял голову. Звезд не было. И даже неистребимое Око Ночи расцвечивали воздушные рекламы — лазерные и пиротехнические.
"Неужели я все это уже видел — и не замечал?" — подумал Олег, накидывая капюшон. Холодно не было, но дул сырой ветер с неприятным запахом каких-то то ли фруктов, то ли ароматизаторов воздуха…
— Поедем на машине? — спросил Олег. Его проводник покачал головой:
— Тут близко, а машины легко отслеживаются со спутников.
— А где данваны?
— Вон там, — проводник указал на ранее не бросавшуюся в глаза Крепость. Она висела в небе над далекими окраинами, кажущаяся даже отсюда огромной и грозной. Конечно, она не висела — Олег различил скалу, судя по всему — искусственную, на которой Крепость и возвели. — Сюда они редко спускаются… Идем, идем. Если все будет нормально — еще до рассвета будешь дома.
— Дома, — невольно повторил Олег. — Пошли.
Они пересекла площадь наискось и двинулись по одной из улиц — как раз в сторону крепости. Олег невольно рассматривал лица шедших навстречу людей — вроде бы самые обычные. Многие — да что там, большинство — внешне не отличались от горцев, но и у них в глазах была какая-то настороженность ко всему и всем на свете, особенно легко читавшаяся мальчишкой, потому что он привык к таким глазам у себя в мире. Но встречались отталкивающе-неприятные лица, чисто физически неприятные: какие-то пятнистые, узколобые, широкоротые, у некоторых людей с такими лицами пальцы на руках имели одинаковую длину. Олег без объяснений понял — подарок от матери-природы за помесь с хангарами, насильственную или добровольную. На хангаров были похожи и некоторые молодежные компании — но тут уж речь шла просто о прическе или элементах одежды. От таких чаще других Олег слышал брань и такие отличались особенно вызывающим поведением.
Прошли мимо роскошной церкви, возле которой сидело множество нищих. Из дверей густо пахло благовониями и слышалось величавое пение. — Олег краем глаза увидел ряды коленопреклоненных людей. Сразу за церковью два дома стояли в развалинах, там промелькнули две девчонки, одетых до ужаса знакомо: дутые куртки, лосины, сапоги на здоровенной подошве. Олег заметил, как одна из них подала подруге знак, и та быстрым движением положила на обрез стены букет живых цветов. Обе тут же спрыгнули куда-то вглубь развалин и пропали. Мальчишка даже спрашивать не стал, зачем это — конечно, цветы предназначались тем, кто погиб тут во время восстания, развалины были свежие…
Прошли под здоровеным красочным плакатом, специально подсвеченным прожектором. Улыбающийся мальчик лет 10–12 ясными глазами смотрел на улицу. Подпись глаголицей гласила:
ПРОГРАММА "ПЛАНИРОВАНИЕ СЕМЬИ": ВСЯ ЛАСКА — ЕМУ ОДНОМУ!
Сразу после этого попался на глаза второй плакат, рекламировавший контрацепцию. Это был умело составленный коллаж, изображавший попрошайничающих, роющихся в отбросах, истощенных, голодных детей. Алые буквы словно кровоточили:
ЗАЧЕМ ЭТО ИМ?!
Миновав целую цепочку магазинов, возле которых шныряли плохо одетые дети с блестящими глазами (как с плаката!), Олег и проводник перешли на другую сторону улицы и свернули в параллельную, такую же яркую и даже еще более людную. В одном из зданий Олег по неуловимым но ясным признакам узнал школу — наверное, у школ вообще какой-то особый запах и вид, может быть, даже одинаковый во всех частях Вселенной. Подъездную аллею тоже украшал плакат: парень обнимал девушку под надписью: "Позаботься о ней!" Ниже мельче было добавлено: "В вашем районе тоже есть пункт стерилизации — живи сегодня!"
Это была реальность мира Олега, доведенная до абсурда, почти смешная… но люди вокруг были живыми, настоящими, вынужденными жить в этой реальности!
— Сюда, — указал проводник на переулок, похожий на щель, над которой тоже распростерся плакат: весьма цивилизованного вида хангар любовно обнимал славянку (чуть ниже его ростом). Лозунг играл всеми красками оптимизма:
СЕГОДНЯ — ОДНА СЕМЬЯ!
ЗАВТРА — ОДИН НАРОД!
ПРОГРАММА "ДУШЕВНОЕ СОГЛАСИЕ"!!!
Сразу слева в переулке надпись над одной из дверей предлагала откровенно: "У нас горяченькое с малолетками! Хангарский секс: малолетки+животные! Круглосуточно."
— И вы это не сожжете? — не выдержал Олег. Проводник коротко ответил:
— Жжем, — и добавил. — На следующий день они открывают два.
Олег заткнулся.
Они спустились по крутой лестнице в новую улицу — с обеих сторон окруженную домами за заборами. Тут было почти тихо и пусто. В свете нескольких фонарей грязно поблескивал снег вдоль узкой проезжей части.
— Подожди тут, — проводник указал Олегу на черную стену кустов, казавшуюся сплошной, — за кустами. Через десять минут я вернусь. По возможности вообще не двигайся, понял?
— Понял, — перешагнув полосу снега, Олег встал за кусты и, повернувшись, обнаружил, что его проводник исчез.
За заборами светили огоньки и перебрехивались собаки — тут они были. Олег вспомнил, что рассказывал Йерикка — в обеспеченных семьях в моду все больше входят "электронные любимцы" вроде земных Тамагочи, только посложнее… Справа улица оканчивалась тупиком, а слева была видна перпендикулярная улица и что-то вроде остановки обществе иного транспорта. Олег ее скучливо разглядывал — С-образный павильончик из прозрачного пластика — когда услышал шум, выкрики и смех, приближавшиеся с той стороны, откуда привел его проводник.
Мальчишка успел повернуться и увидел компанию ребят — своих ровесников, человек шесть или около того — вывалившуюся из улицы. Казалось, что они водят хоровод вокруг неуверенно ступающего пожилого мужчины.
— Может, догонишь?!
— Угадай, кто?!
— Э, тебе очки не мешают?!
И прочие довольно плоские шуточки, вызывавшие, тем не менее, обвальные взрывы хохота.
По походке и длинной палке, а так же по очкам, нелепым ранним утром, Олег понял — человек слеп. Компания дуреющих от безделья балбесов не нашла ничего лучшего, как прицепиться к слепому!
Олег заставил себя сосчитать до десяти. Но не затем, чтобы успокоиться и не затем, чтобы собраться с духом. Просто нужно было оценить ситуацию. Оставаться посторонним наблюдателем он не собирался и, перешагнув все тот же снег, миролюбиво окликнул ребят:
— Парни! — и, когда они обернулись все разом, заговорил, подойдя ближе и не заботясь, чтоб его поняли: — Почему бы вам, таким суперменам, не убраться отсюда… — он с особенным наслаждением указал, куда, — и не поискать более достойных противников, чем слепой?
Со стороны казалось, что Олег улыбается — на самом деле он скалился, медленно оглядывая придурков одного за другим. Они — тоже медленно — переваривали сказанное, пытаясь понять, не комплимент ли это, и только через минуту примерно оценили это, как насмешку.
— Ты на кого скачешь? — процедил крепкий парнишка типично славянской внешности и с лицом вовсе не дегенеративным. Он сунул руку в карман расстегнутой куртки и пошевелил там пальцами…
— Уложи его!
— Ты кто такой, уродец?!
— Проломи ему башку, Вовка!
— Клади его!
Дебиловатое веселье сменилось злобой. Теперь перед ними был не слепой, над которым и в самом деле можно разве что похохотать. Этого дурачка следовало проучить — за то, что лезет не в свое дело, за наглость и за дурацкую смелость. И проучить жестоко. Впятером (а их было не шестеро) — недолго, безопасно и просто…
Только вот Олег был далеко не прежний. Прежний не полез бы в такую драку, это было безрассудно. Однако, эти пятеро ничего не знали и не могли знать о том, что он знал теперь — и Олег еще раз предупредил нападающих, искренне надеясь, что они его НЕ послушаются:
— Если не уберетесь отсюда ко всем чертям — через минуту не сможете даже об этом пожалеть.
Он ожидал, что ударит этот… Вовка. И едва не попался — ударил зашедший сбоку полухангаренок, ударил ногой в колено, и Олег понял, что его собираются если не убить, то крепко покалечить, чтоб больше не лез не в свои дела. И все-таки Олег успел — причем проделал все так, что атакующий оказался выключен из драки вообще. Погнув в сторону, Олег перехватил бьющую ногу, дернул на себя, повернул ступню и одновременно ударил по колену каблуком сверху, после чего отшвырнул нападающего под ноги его приятелям — и встретил ударом ноги в живот бросившегося на него справа, ощутив какой этот живот мягкий — ухнув, противник отлетел в сторону. Поставив блок левой под размашистый удар перескочившего через упавшего, правой — ребром ладони, без жалости — рубанул его сверху по ключице. Того перекосило, он завыл, садясь на дорогу.
Вовка ударил только теперь, мощно и точно — на пальцах поблескивала рамка кастета. Но еще да миг до удара Олег нырнул вперед, и Вовка, получив панч в солнечное, грохнулся на спину, разбросав руки; кастет слетел с пальцев.
Оставался еще один, и Олег, пружинисто распрямившись, увидел его. Он стоял шагах в шести, держа обеими руками пистолет. Невесть как попавший в руки дрожащего сопляка ТТ.
— Отойди, — голос мальчишки дрожал, как его колени, но прыгать на него за шесть шагов значило схлопотать пулю.
Олег окончательно забыл, где он и что с ним. Он был в бою, его взял на прицел враг… а еще один, постанывая, уже поднимался на ноги, держась за живот. В бою врага следовало уничтожать быстро и беспощадно.
Не сгибая ног, Олег прыгнул назад с перекатом. Треснул выстрел, пуля прошла где-то рядом, но в руку уже попал кастет. Мальчишка, стреляя, метнулся к Олегу, он мазал.
Олег метнул в него кастет. Метнул, целясь в переносицу.
Мальчишка закричал. Он сел наземь и кричал жалобно, не переставая, а Олег, вскочив, ощутил вдруг ужас. Что он наделал?! Это не война, это уличная драка, и что с того, что сопляк со страху выхватил пистолет, которым толком не умел пользоваться?! Олега ужаснула не мысль о том, что он убил мальчишку, а то, как механически, быстро и бездумно он бросил кастет — бросил, чтобы убить наверняка…
Мальчишка все еще кричал, и Олег с облегчением понял — с ним все в порядке. Нет, Олег не промахнулся — просто пистолетная отдача как раз подбросила руку, и кастет, скользнув по стволу, раздробил горе-стрелку указательный палец у основания.
Олег шагнул к тому, который вставал — и мальчишка сел от одного взгляда. Мутные от ужаса глаза смотрели на Олега беспомощно и обморочно.
Ногой отбросив пистолет, Олег сгреб парня за отвороты куртки и поднял его — обмякшего, как тряпичная кукла — к своему лицу. Отнял правую руку от ворота и вытер ее — парень заскулил от ужаса — о плечо побитого. Потом брезгливо оттолкнул его прочь, бросив:
— Не буду я о тебя мараться. Помоги своим дружкам — и убирайтесь отсюда!.. Ему сначала помоги, — Олег кивнул на мальчишку, который перестал кричать и просто сидел, баюкая руку и всхлипывая. Потом спросил резко: — Откуда у тебя пистолет?
— На… нашел, — пробормотал тот. — По… после боёв, честное сло… слово!
— Верю, — Олег убрал пистолет в карман ветровки, отбросил в кусты кастет и нагнулся к Вовке. Сперва показалось даже, что переборщил… но потом стало видно, как подрагивают ресницы лежащего и как затаенно он дышит.
— Можешь, не притворяться, — сказал Олег. — Только запомни — когда у тебя в следующий раз зачешется — найди равного себе по силам. И вспомни, как ты тут валялся, вонючий от страха, и даже глаз не осмеливался открыть, А теперь, — Олег пнул лежащего ногой в бок, — уползай отсюда, мразь! — и, повысив голос, обратился уже ко всем: — Слушайте? И запомните — самая большая на свете подлость — быть сильным за счет слабых. Запомните это так крепко, как только сможете. И у вас еще будет шанс стать людьми. Не большой, но будет — даже в этом мире! — Олег повернулся к неподвижно стоявшему неподалеку слепому: — Я вас провожу сейчас. Подождите немного, пожалуйста.
* * *
— А Йерикка был прав, за тобой нужен глаз да глаз, — заметил проводник, открывая самую обычную калитку. — Проходи, боец.
— Не сдержался, — признался Олег. Он ощущал удовлетворение после драки и даже нехорошие ощущения несколько отступили. Вместо них появилось немного нервное ожидание. — Послушайте, а куда выводит ваш канал связи?
— В город Тулу, — проводник поднялся на крыльцо, и дверь сама отворилась навстречу в темные теплые сени. Сильные руки бесцеремонно обшарили Олега, извлекли пистолет. Мужской голос настороженно спросил:
— Откуда?
— Трофей, — ответил проводник, — все нормально.
— Держи, — ТТ вернули, и Олег подумал, что подобрал пистолет просто уже из укоренившейся привычки быть при оружии… А вот правда чудно — в горах все ходят при оружии, но никто не лезет к соседу через забор с автоматом — разбираться по поводу похищенных для полевика петухов… (1.)
1. Чтобы задобрить духа поля, нужно было принести ему, в жертву петуха, причем обязательно: а)черного; б)безголосого; в)украденного у соседей; г)соседи непременно должны быть добрыми людьми и хорошими соседями.
— Сюда.
В небольшой комнате — вроде бы кухне — обставленной тоже очень привычно, почти по-земному, стоял на столе радиоприемник, возле него, опершись на стол одним локтем, сидел молодой парень в наушниках, он быстро повторял в микрофон группы цифр, замолкал, к чему-то прислушиваясь, кивал и говорил снова. Еще один — тот, что обыскивал Олега — войдя, встал у окна, закрытого плотными шторами. На бедре у него висел штатовский автомат «кольт». Проводник Олега сразу прошел куда-то в комнату, но тут же вернулся и подал Олегу несколько пятисотенных бумажек:
— Вот, ваши, настоящие… Погоди минуту, там сейчас ждут сигнала.
— Да не надо, — попытался отказаться от денег Олег, но проводник спросил.
— А разве этот город, Тула, от твоего близко?
— Верст полтораста, — признал Олег. — Я же паспорт дома оставил, а без паспорта мне все равно никто…
— Доберешься на автобусах или пригородных, — проводник проявил отличное знание реалий мира Олега, — на это еще и больше денег понадобится, чем на скорый… Бери, не валяй дурака. Там у вас тоже утро сейчас. Температура -8 С, ветер. Шапку найти?
— Я с капюшоном, — неловко ответил Олег. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что вот сейчас и правда вернется домой. Через девять месяцев. Целая жизнь… да нет, больше, чем жизнь.
— Правда, что горцы собираются куда-то переселяться? — спросил тот, с автоматом. Олег тут же ответил:
— Не знаю, не слышал… Да и куда им?
— Говорят, — качнул стволом неопределенно сопротивленец. Радист излишне громко подал голос:
— Все, скажите там, пусть вызов дают, ЭФ к приему готов.
— Сейчас, — проводник снова вышел в комнату. Олег почувствовал, что его потряхивает — все сильнее, сильнее… Даже зубы застучали сами собой, мальчишка бросил взгляд на автоматчика, но тот ободряюще кивнул:
— Все нормально. Не ты первый, не ты, боги дадут, последний…
Дверь распахнулась. Из соседней комнаты в кухню молча и быстро полезли люди в черной униформе, с короткими автоматами на петлях, только глаза посверкивали в овалах прорезей. Олег отскочил вбок — на столе взорвался приемник, радист ткнулся в его остатки залившимся кровью лицом.
— Лицом вниз! — крикнул тот, что ворвался в кухню первым. Вместо этого Олег выхватил ТТ — быстрым и точным, как часы-хронометр, движением. Двое в масках были убиты выстрелами в лицо на месте; как и все «спецназовцы», они не привыкли, чо их распоряжения не выполняются, были уверены в неотразимости униформы и диких воплей на пределе рассудка.
Только Олег видал и не этакое.
К сожалению, рефлексы подводят всех. В ТТ оставались всего два патрона — остальные расстрелял по Олегу безо всякого толка тот придурок на улице. И мальчишка еще в недоумении давил на спуск целую секунду — вместо того, чтоб действовать. Он тоже не привык — к пустому оружия.
Он успел удивиться, что не видит племени выстрелов — а вот тело почему-то отказывается повиноваться. Пол безболезненно ударил в спину, перед лицом затоптались высокие сапоги на ремнях, похожие не куты. Черная маска спросила:
— Неужели это он? Вот так удача!
Потом с невообразимой силой затошнило — и почти с облегчением Олег потерял сознание.
* * *
Два голоса твердили что-то на очень знакомом языке. Парень и девчонка. Бубнят, бубнят… Что за язык? Английский… французский… нет, не тот и не другой.
Данванский!!!
Олег чуть приоткрыл глаза, оставаясь неподвижным, хотя это и было невероятно трудно. В глазах плавала белизна. Он повел ими вправо-влево — все та же белизна. Не небесная, а какая-то больничная или вроде того. Он в комнате.
Он в плену, вот где он.
Вспомнилось все сразу. Страх, досада, разочарование и злость накатили так мощно, что он не выдержал и сел.
Куполовидное помещение. Слева от него — прямоугольный выступ в полу, покрытый зеленым матрасом, похожий на губку для ванной. Справа — унитаз, закрытый крышкой, над ним — щит откидного умывальника. Светло, но ламп не видно. Впереди — ничего нет, только желтоватый коридор и в нем стоят данванские — видно по одежде и лицам — мальчишка и девчонка его лет.
Олег прыгнул из сидячего положения. Он не собирался убивать или захватывать заложников, он хотел лишь выскочить в коридор, а там…
Его отбросило мощно и равнодушно, словно невидимой тугой сеткой. Олег перекувыркнулся от толчка и не сломал себе шею только потому, что извернулся и приземлился на корточки. Второй раз не бросился — хватило и этого унижения не глазах двух врагов, ведь так прыгают только что попавшие в клетку звери, еще не понимающие, что такое решетка и как это — отнять свободу. А он — не зверь. Значит надо спокойно…
Сидя на полу, Олег оглядел себя. Джинсы на нем остались, и легкая серая тишотка. Остальная одежда и обувь пропали, носки почему-то тоже. И пистолет, конечно. Заставив себя успокоиться, Олег поднял глаза, готовый сам улыбнуться в ответ на ухмылки данванов.
Но они не улыбались. Девчонка, сведя брови, смотрела с явным сочувствием. Парень — скорей равнодушно, но тоже без насмешки или злобы.
— Помнить мьеня? — девчонка шагнула вперед, к невидимой преграде. Указала себе в грудь: — Помнить? Ти? — она требовательно потыкала пальцем в Олега, сердито оглянулась на своего спутника: — Най драган, каусйан родйан!
— Най скивэн, — флегматично ответил парень, — скиван, траппа скиван, о'ан… Вирд вейтан драган вом герета хилмс…
— Айа! — девчонка топнула ногой. — Спейван герета, спейван вирд! Стап им биуд, хавиан! Родйан, хаусйен?!
— Я тебя помню, — сказал Олег. — Я тебя отпустил с братишкой, когда вы прятались в веси, там, в горах.
Он и правда помнил эту девчонку. И удивился, какие встречи способна подкидывать судьба. Мальчишка перевел его слова, и данванка закивала, заулыбалась, но тут же посерьезнела и тихо зашептала на ухо спутнику. Тот выслушал и без акцента, но излишне короткими фразами заговорил:
— Ты партизан. Это плохо. Еще ты с Земли. Так говорят. Нельзя оттуда быть. Только дети Данвэ могут — между звезд. Тебя станут мучить, чтоб сказал — как. Это правильно. Ты партизан. Но ей жалко. Ты ее жалел. Ей тоже жалко…
— Тебе, конечно, не жалко, — процедил Олег, усаживаясь по-турецки. Мальчишка пожал плечами:
— Она глупая. Девч… деву… они вообще глупые. Они живут тут, — он коснулся груди. — Мне она нравится. Она просила, я пришел. Ты — все равно мне…
Девчонка снова его перебила, начала что-то многословно доказывать. Парень скривился — малоподвижное лицо данвана стало спешным от этой гримасы. Отмахнулся. Девчонка снова, топнула ногой, и он повертелся к Олегу:
— Она — дочь Капитана. Вы так называете. Она будет просить, чтоб тебя отпустили. Глупо, — парень шевельнул бровью, — тут сидят только партизаны, их не отпускают. Их всех убивают.
Он сказал об этом спокойно и хладнокровно. Олег поднялся на ноги и подошел вплотную к невидимой преграде.
— Скажи ей, что она хорошая, — улыбнулся он. — Скажи ей, что я ей очень благодарен, но что за меня просить не надо.
Данван перевел не сразу. Он довольно долго мерил Олега взглядом с прищуром, потом, не отрывая от него взгляда, перевел. Девчонка затараторила, парень на нее прикрикнул и, взяв за руку, потащил прочь. Она не слишком упиралась, но, обернувшись, крикнула:
— Я просить! Оттец тьебя отпустит!
Олег поймал себя на том, что все еще улыбается. Интересно, мать Чужого не была похожа на эту девчонку? Может быть, она тоже когда-то пожалела взятого в плен славянина… Олег тряхнул головой. Не расслабляться! Никто его отсюда не отпустит и не вытащит. Похоже, это все. Олег отошел, к лежаку, повторил вслух:
— Все, — и помотал головой. Слово оказалось страшным, у него был вид бездонного колодца, из которого выползал Страх. Мальчишка с неожиданным отчаяньем огляделся. Что, неужели и правда — все?! Больше не будет ничего, совсем ничего: ни весны с зеленой травой, ни Бранки, которую он познакомит с родителями, ни лета, ни огромного количества других лет, которые у него были в запасе еще несколько часов назад?! — Не хочу, — сказал Олег. И подумал: отвечу на все вопросы, все скажу, о чем спросят, сам расскажу — мне же всего пятнадцать лет, я хочу жить! Просить буду, умолять — не могут же они не пожалеть?
Олег подошел к умывальнику, откинул его, пустил воду и под ее журчание тоскливо подумал: обманываю сам себя. Сказочками обманываю. Скоро (или нескоро, это не важно) придут. Отведут его куда-то и будут пытать. А он будет молчать, потому что НЕЛЬЗЯ рассказывать то, что он знает. И через несколько дней он умрет от пыток.
Ах, Бранка-Бранка, вот и погубила, нас с тобой наша любовь. Если бы я ушел раньше, не дожидаясь, когда за мной приедут, ушел через Дорогу! Но… что теперь.
Как говорил незабвенный Питер Пэн: "Может быть, смерть — это самое великое приключение." Олег запретил себе надеяться и стал ждать. Стоя возле работающего умывальника, все равно — чего. Еды, допроса — чего угодно. Он больше не боялся. Все-таки он немало умеет. Больше, чем они могут себе представить.
И пытать себя он не даст.
В коридоре все время было пусто, оттуда не доносилось звуков, словно во всей тюрьме и был один заключенный. Поэтому шаги Олег услышал издалека — и чутьем понял: за ним. Оторвался от стенки, закрыл воду, закинул на место умывальник. На миг мелькнула глупая надежда — любящий отец упросился… Но у входа возникли двое данванов — в полной форме, хорошо знакомой по войне. Отличали их только две вещи: золотые фигурки грифонов на шлемах и яркие, красные с черным и золотым, наплечники. Офицеры? Да нет, скорей уж — гвардейцы какие-нибудь. Один из них провёл ладонью в гофрированной краге слева от проема и указал стволом — выходи. Второй держался сбоку и сразу взял Олега на прицел, едва тот переступил порог камеры.
— Боитесь? — зло спросил мальчишка. Данваны не отреагировали, только тот, сзади, механически приказал:
— Выходи.
Открывавший дверь пошел справа и чуть впереди, указывая путь. Пол под ногами пружинил. Олег пытался разглядеть, что в других камерах — они тянулись по обе стороны коридора — но почему-то не получалось, как он ни сосредотачивался: глаза скользили мимо, а при попытках сфокусировать зрение все расплывалось в цветные пятна. Это было так неприятно, что в конце концов Олег оставил эти попытки.
Броситься на них? Это ничем не хуже…
Крутнувшись на пятке, Олег врезал правой ногой под дых тому, кто вышагивал сзади, перехватил руку с оружием у развернувшегося второго и в полуприсяде отправил через себя, навалился сверху, изо всех сил, в падении, гвозданув локтем по маске. Схватился за рукоять ножа на поясе, но немедленно выпустил — оказавшийся на ногах первый целил в лицо сапогом. Поймав ногу, Олег рванул ее вверх, подсек вторую, рубанул ребром ладони в промежность и еще раз добавил в маску лежащему. Еще год назад он и не подумал бы драться с двумя двухметровыми мужиками, сейчас — получалось, и неплохо. С обоих концов коридора бежали еще данваны. Олег вырвал нож из ножен, задержал на миг дыхание и ударил себя в грудь слева, меж ребер.
* * *
… - Неплохо тебя накачали. Ведь еще бы чуть — и зарезался.
Голос принадлежал человеку, стоящему у огромного панорамного окна, занимавшего две трети стены овального кабинета, чем-то похожего на рубку космического корабля из фантастического боевика. Сходство усиливал изогнутый латинской S стол, одну половину которого занижала плотно установленная разнообразная аппаратура, а возле другой стояла кресло с высокой мягкой спинкой. На уровне человеческого лица стену опоясывали висящие картины: эпизоды боев на разных планетах, парады, эскадры в космосе, портрет невероятно красивой женщины, осыпанной драгоценностями, словно искрами звездного света — ее голову венчала корона в виде головы и крыльев грифона. За панорамным окном плыли редкие облака и светило весеннее солнце.
— Тут хорошее солнце, — сказал огромного даже для данвана роста человек в красно-белом с черно-золотыми обшлагами и воротом мундире. Кроме нет и Олега больше никого в кабинете не было. — Когда я только начинал службу, меня послали на Торкаан. Великолепная планета. Вместо неба — постоянные облака. Духота. Жара. Влажность сто процентов, все постоянно мокрое, никакие поглотители не спасают. Кроме того, нас там любили так же, как и везде. Но это оказалась хорошая школа.
Олег только теперь сообразил — сознание работало с заминкой, от парализатора, что ли? — что он привязан к креслу. Запястья к поручням, щиколотки — к ножкам. Привязали его свободно, но плотно, и не веревками, а широкими пластмассовыми ремнями. Попробовав, мальчишка отчетливо понял — не порвать.
Человек повернулся. Олег впервые видел данванского офицера не в боевой, а в повседневной, форме — и признался себе, что это величественное зрелище. Чем-то данван напоминал английских офицеров с иллюстраций к книгам Киплинга. То ли очень правильным лицом, то ли холодными глазами, то ли выправкой. Интересно — предки данванов — не всякие там англы и саксы?
— Вы… — Олег заперхал, кашлянул громче и начал заново: — Вы Капитан крепости?
— Нет, хотя это его кабинет, — охотно поддержал разговор данван. Он говорил на чужом языке совершенно свободно и легко. — Я им пользуюсь по праву старшинства. Видишь ли, Олег Марычев, я — анОрмонд йорд Виардта по кличке "Палач".
* * *
Нельзя сказать, что Олег не удивился. Он поразился — но умело скрыл свои чувства. Очевидно, данванский главнокомандующий ожидал именно такой реакции, потому что одобрительно кивнул:
— Хорошо держишься. Твой дед был бы доволен.
— Тут и шагу нельзя ступить, чтоб не наткнуться на знакомых моего деда, — сказал Олег, пытаясь понять, что у чего за спиной? Есть там кто-нибудь? Там дверь? Или что?
— Почти так, — согласился йорд Виардта. — Во всяком случае, мы однажды имели длительную беседу. Он в основном спрашивал, но в конце мы сбились на отвлеченные темы. Потом он отдал приказ меня расстрелять… впрочем, я не держу на него зла. Попадись он мне в руки — я бы то же сделал лично.
— Однако — вы живы, — заметил Олег. Данван улыбнулся:
— Огорчу тебя… или обрадую? Не благодаря доброте твоего деда. Я самым вульгарным образом проломил голову одному конвоиру, его штыком заколол второго и бежал.
— Очень жаль, — с чувством добавил Олег.
— Конечно, — согласился данван. — Но жить очень хотелось, а со взятыми в плен детьми Данвэ ваши борцы за свободу не очень церемонились. Так что я действовал по обстоятельствам. Ты, кстати, тоже? Оба моих гвардейца на лечении. Я оценил то, что ты с ними сделал — голыми руками.
— Я вижу, что вы это оценили, — Олег пошевелил кистями рук. И неожиданно спросил — секунду назад ему самому этот вопрос и в голову не приходил: — Где находится ваша планета?
— Невзгляд?.. — данван поднял руку, указывая в окно, но Олег перебил его:
— К черту Невзгляд! Это ваша база, вроде Звезды Смерти… — йорд Виардта поднял руку и взялся за подбородок. Спросил:
— У вас все еще смотрят этот фильм? Про звездные войны?
— А вы его видели?! — не выдержал Олег. Данван кивнул:
— Я три года жил на Земле… в США и СССР… Кажется, мы удивляем друг друга. Я не жалею, что приказал не убивать тебя… Данвэ далеко. У вас нет названия ни для этих звезд, ни для этих созвездий — они не видны с Земли. Когда наши предки уходили по Дорогам, они отыскали хорошую планету, им повезло.
— И вы стали давить остальных, чтоб больше не повезло никому? — тихо спросил Олег. — И начали с Земли? С моей планеты?
— Ее мы нашли шестьдесят лет назад, — возразил йорд Виардта, — когда нам в Мире на голову свалялись эти безумцы из Германии. До этого мы даже не подозревали, что на Мире уже до них были русские и что они еще в начале XX века построили телепортаторы. Мы до сих пор бьемся над их секретом! Но, конечно, мы сделали все для того, чтобы блокировать твою планету и ее развитие.
Олег довольно долго молчал. Ему хотелось есть и пить. И он был уверен, что йорд Виардта предоставит и то и другое, стоит лишь попросить. Вот просить-то и не хотелось…
— Я не понимаю, — признался Олег. — У вас есть межпланетные корабли. И, наверное, не одна планета принадлежат вам. Зачем вам лезть в дела других? Космос огромен. Там тысячи планет, их хватит на всех!
— Не так их и много, — вздохнул данван, прохаживаясь по кабинету. Его сапоги поблескивали серебряной отделкой. — Мы нашли двадцать три, на которых могут жить люди. На трех из них уже были свои цивилизации, нечеловеческие. Одна из них даже вышла в космос. Теперь её нет больше… И на восьми — считая тут и Землю — живут потомки выходцев отсюда. Ваша Земля из них — самая высокоразвитая. Но мы не исключаем, что таких планет и правда немало еще…
— А как же зеленые человечки? — не удержался Олег. Данван не удивился:
— Бред… Как это у вас говорят — утка, которую мы и запустили, и откармливаем по сей день, чтобы люди опасались космоса.
— Ну так я и не понимаю, — вернулся к прежнему разговору Олег, — зачем вам захваты? Традиция? Вот тут, на Мире — вы же тратите вредя, деньги, вы же сами погибаете, в конце концов, вы же не бессмертны! Какова ваша цель?!
И вот тут Олег в самом деле получил — получил сокрушительный удар, от которого не сразу оправился:
— Мир, спокойствие, благополучие в едином цивилизационном пространстве и для всех, — спокойно ответил йорд Виардта, — без дурацкого развития народов, которое приводит к истребительным войнам, без границ, политых кровью с обеих сторон, без дикарских табу, усложняющих жизнь. Или… — йорд Виардта осекся, внимательно посмотрел на мальчика и неожиданно мягко улыбнулся, — или ты поверил, что мы такие упыри-кровососы, беспощадные завоеватели, только и мечтающие уничтожить на этой планете все народы? Так тебе нас живописали горцы? — он засмеялся. — Вот уж дикость несусветная! Зачем нам это? Ради полезных ископаемых? Полно незаселенных планет, где их можно добывать автоматами… Кстати, рабы нам не нужны по той же причине — у нас хорошо развита робототехника. И хлопот с ней меньше. Земля? Проблемы перенаселения у нас давно не существует…
— Тогда зачем? — с трудом выдавил Олег. Ему стало плохо при мысли, что он… нет, только не это!
— Затем же, зачем и ты, — дружелюбно ответил данван. — Из чувства жалости и желания помочь. Только ты — вы все — ничего об этой мире, не знаете и совершаете ошибки, все ставя с ног на голову. Мы потому и «придерживаем» Землю. Нам не нужны лишние заботы с вашими романтиками, которые ломятся в этот мир с автоматами — "освобождать порабощенных". А решают все просто: раз эти нам симпатичны, то они и правы. Примитивно, а главное — приносит такая установка массу бед всем вообще. Ваша помощь спихивает обратно в болото, в ди кость, грязь тех, кого мы оттуда тащим…
— Не верю я в ваше бескорыстие, — тихо сказал Олег, глядя в сторону.
— А в свое веришь? — с насмешкой спросил йорд Виардта. — Так почему отказываешь нам в праве на него? Хотя — ты прав. Государства — не люди, они не позволяют себе бескорыстия. Мы делаем это и ради себя. Пусть лучше цивилизации движутся вверх под нашим контролем, чем самостоятельно. У вас же была Германия — если бы не твоя страна, она бы развилась в такое… А у нас была Даггарда — правда, ее обитатели не были людьми, но хлопот они нам причинили множество. Я уже упоминал про неё. Я был еще мальчиком, когда мой отец и старший брат погибли в составе нашего посольства на этой планете — убитые вероломно и с поистине нечеловеческой жестокостью. Зачем нам такое снова? Вот появляетесь вы. Ты конкретно. Что ты видел, чтобы сделать выводы? Слишком усердные дикари на нашей службе. И горстка других дикарей, слишком упрямых, чтобы принять наш мир — отличный от привычного им. Не худший — всего лишь ОТЛИЧНЫЙ.
— Я видел и город. Этот, — возразил Олег.
— Он почти такой же, как и города твоей родины, — парировал йорд Виардта. — Не переоценивай наше влияние — там все-таки правим не мы. Но они похожи — Хариан и твой Тамбов. Иди Москва, или Нью-Йорк — похожи. И это ВЫ их такими сделали. Они — не в нашем протекторате.
Олег смотрел в пол. Йорд Виардта не бил словами, нет. Он не торжествовал, не доказывал, он просто говорил — негромко и чуть сожалеюще.
И возразить ему было нечего.
— А ты знаешь, что такое правда?
— Конечно, знаю.
— Что?
— Понимаешь, Вольг… если кто этого не понимает, не видит — ему не расскажешь, не объяснишь. Как слепому от рожденья рассказать про солнце? А зрячему выколи глаза, брось в поруб — он все одно знать будет, какое оно есть!…
— Знаешь, у нас говорят, что, если хочешь видеть правду и справедливость — надо смотреть сразу с обеих сторон.
— А глаза не разъедутся — с обеих сторон смотреть? Ты, Вольг, так не говори. Не думай даже так… Оглянуться не успеешь, как душу запродашь.
— Дьяволу?
— Данванам. Это ж их наука — мол, нету на свете ни добра, ни зла, а верней — нужны они друг другу, чтоб равновесие в мире было… А коли нужны — так и равны. А коли равны — так и равноценны. А коли равноценны — так одинаковы. А коли одинаковы — так зачем, статься, добро защищать?!)
…Быстро же он тебя окрутил, Вольг Марыч из племени Рыси!!!
— Я знаю ваш мир, — твердо сказал Олег, поднимая глаза. — Вы сказали правду — он похож на мой. Я вырос в таком… или почти таком.".Без границ и без табу", а на деле — без совести и памяти. Их вы называете атавизмами, да? И я достаточно умен, чтобы понять — не всякую землю выгодно превращать в протекторат. Проще и надёжней завоевывать души. И растлевать их — чтобы обезопасить себя от конкуренции. Вот это и есть ваша настоящая цель. Для тех, кто послабее — вельботы и ливневики, наемники и несчастные полуроботы. Для тех, кто посильнее — квадратная музычка, абстракционизм и сексуальная революция… Удивлены? Я начитанный мальчик. И то, что вы мне тут впаривали, я тоже читал. Даже когда-то любил. Детские сказки-модерн — юный герой попадает в другой мир и очертя голову ввязывается в борьбу за справедливость, как он ее понимает, а через какое-то время оказывается, что понимал он ее неправильно, что правы — или неправы! — обе стороны, что правд не одна, а две или даже больше, что нужно уметь понять и простить… Не по вашим ли заказам эти книжки кропаются?.. Хотя — ладно. Это не мой случай. Я свою правду не с пола подобрал. И я знаю, что она — ОДНА и есть, а все остальное — Кащеев морок, как дикари с гор говорят. Татуировку видите? И я такой же дикарь, потому что не нравится мне ваша цивилизация. Максималист я. Это типа подростковое, наверное, но пока я твердо знаю — ЕСТЬ абсолютное добро и абсолютное Зло. Я твердо знаю — я на стороне Добра. И когда я убивал одного из ваших — я не испытывал ничего, кроме самого искреннего наслаждения. Тех, кого вы обманули, я жалел. Или презирал, но все равно жалел. Вас я — НЕНАВИЖУ.
Олег умолк и услышал, как дышит — неровно, сорванно, будто готовясь заплакать. Но горло перехватили не слезы — ярость.
— Ты все сказал? — спросил йорд Виардта хладнокровно. Но Олег ЧУВСТВОВАЛ его сдерживаемое бешенство, как чайки чувствуют бурю. И, хотя понимал — ему это бешенство грозит жуткими вещами — все-таки улыбнулся и ответил:
— Не все. Вы знаете, что такое Верья? Вы, палач, убивший десятки тысяч людей знаете что-нибудь о них? Верья — это все. ВСЕ. Боги. Предки. Потомки. Земля, на которой живет мой народ. И я сам. И великое право строить жизнь так, чтобы не было стыдно перед собой, а значит — перед всем, что есть Я. Перед богами, предками, потомками и землей. И еще это значит, что я — БЕССМЕРТЕН. Постарайтесь это понять, хоть это и нелегко. А то, что проповедуете вы, я тоже знаю. Это право не СТРОИТЬ, а ПРИСТРОИТЬСЯ в жизни так, чтоб было сытно. И больше ни о чем не думать. Ни о каких табу и обычаях — на кой они, живем-то один раз и для себя! А самое поганое — что вы заставляете других жить так, а сами живете иначе. Совсем иначе. Дурачите других. Вы — честные, умные, храбрые, красивые — превращаете людей в подонков, глупцов, трусов и уродов. Страшнее этого и выдумать нельзя. Потому вы и подцепили на Земле христианство, потому оно у вас и шагает в ногу с наркотиками. Вам нужны люди, которые верят, что они не дети бога, а его стадо. Стадо, которое можно стричь и гнать, куда захочется. А держать лучше всего на коленях, чтоб ввысь не тянулись… Заражать радиацией, ставить опыты над детьми, культивировать тупость, как норму жизни…
— А ты веришь в богов? — спросил йорд Виардта. — В ТЕХ богов?
— Да, — ответил Олег. — Верю. И в совесть, которая голоса мертвых. И в то, что боги и совесть — это я. Поймите это, если можете — Я. И вам надо спешить, анОрмонд йорд Виардта. Вы можете опоздать навсегда.
— Где Радужная Дорога? — спросил Палач.
* * *
Олег понял, что переборщил, открылся перед противников, который владеет мечом гораздо лучше.
— Я не знаю, — ответил он. — Если б я это знал — я бы вернулся по ней домой.
— Логично, — сказал йорд Виардта. — Именно поэтому я тебе не верю. Мы сами… не очень любим логику — именно поэтому и летаем к звездам. У вас, славян, с нею тоже взаимная не приязнь. Думаю, — данван подошел вплотную и наклонился, — ты ЗНАЕШЬ, где Дорога. Может быть, ты сам ее и нашел.
Светлые глаза данвана затягивали, как омуты, как странное болото. И лишь в последний момент Олег сумел — уже почти инстинктивно! — вытолкнуть из своего разума цепкие пальцы. Йорд Виардта вскрикнул и отшатнулся — похоже, Олег сумел его "ударить".
— Вот оно что, — процедил Палач. — Во-от ты КТО. Это… этого не может быть… но это есть… Где Радужная Дорога, слим ценав?!
— Красть — плохо, — заставил себя улыбнуться Олег. — Святые — святы. Подонкам — бой.
— Жаль, — отрубил йорд Виардта. — Ты все равно будешь делать то, что я скажу и говорить то, что мне нужно. Только через боль и страх.
— Жаль, — повторил за ним Олег, — что я не увижу вашу планету. Было бы интересно. Не все же у вас такие… фашисты. Да и в космос вы, наверное, вышли просто потому, что мечтали о звездах…
Данван отошел к столу и что-то приказал негромко, нагнувшись к приборам. Олег заставил себя успокоиться, потому что понял — начинается. Ну что ж, он сам этого добивался. И знал, что это начнется…
…Мамочка, родная, как страшно!!!
Сбоку появился офицер — моложе йорд Виардты, в таком же мундире, с самым обычным дипломатом. В его глазах Олег с холодком прочел любопытство — как у ученого, в чьи руки попала редкая бабочка. Бабочкой был он. Олег Марычев, пятнадцати лет.
Данваны заговорили. Олег сидел, пробовал ремни и клял себя за то, что не попросил кого-нибудь из ребят позаниматься с ним как следует этим языком. Потом молодой офицер раскрыл на столе «дипломат» и повернулся к Олегу.
В правой руке у него был пятикубовый шприц. Смешно — земной, русский «Луер», дешевка. Смешно, смешно… вот и думать про смешно. Значит они не будут бить или жечь огнем. Какой-нибудь пентотал натрия или еще что. На подростков действует в ста случаях из ста, у них не устоялись жизненные мотивация и позиция, так Олег читал в одной книжке. Кажется — "Своя разведка"…
Страшно. Мне страшно.
Как же заставить себя умереть? Это было все, чего он хотел в тот миг, потому что изнанкой этого неумения оказалось невольное предательство своих. Племени. Бранки. Друзей. Деда. СВОИХ. Мысли о смерти были не такими страшными, как мысли о предательстве, которое он совершит.
Сто из ста. Сто. Не 99. Не 99,99. Сто.
Сто.
Хоть ты Зоя Космодемьянская, хоть Шура Кобер. Наркотик — это не гестаповцы с плетками, ему плевать на героев и трусов.
Сто. Из. Ста.
— Ардлоо — предупреждающим тоном сказал йорд Виардта, подбородком указывая не Олега. Второй данван кивнул и с силой положил ладонь на лоб Олега, прижав его голову к спинке кресла. Это он сделал напрасно. Олег не собирался сопротивляться, тратить силы на бесполезное. С отчаянной решимостью мальчишка готовился бороться с наркотиком. У взрослых, говорят, как-то получается. Что же там было написано?.. Нужно сосредоточить внимание на чем-то реальном — звуке или предмете… а если — когда? — захочется болтать, надо говорить любую чушь, не умолкать. Хоть стихи читать, хоть петь частушки или вспоминать школьные годы чудесные…
Он сжался от омерзения, когда игла вошла под правый глаз, но это оказалось почти совсем не больно. Данван ловко выдернул шприц, быстрым движением швырнул его куда-то в сторону, за спину Олега, и отошёл к Палачу, удовлетворенно ему что-то сказав. Оба офицера встали у стола, не сводя глаз с мальчишки, сидевшего в кресле.
Олег тоже ждал. Потом неожиданно для самого себя рыгнул… и еле успел вывернуть голову вбок — его стошнило так, что забрызгало даже стенку
— Зоу?! — раздраженно и нетерпеливо спросил йорд Виардта. — В'оу инка?! Деад им?
— Ви найс усфилма, — ответил офицер. — Каусйан унс, а?
Йорд Виардта сделал раздраженный жест…
…После шестого укола, когда пустой, выжатый желудок отозвался желчью, смешанной с кровью, и Олег косо повис в кресле, потеряв сознание, с закаченными глазами и нитями густой слюны, тянувшимися из углов губ, медик аккуратно закрыл дипломат и пожал плечами:
— Ничего не выйдет. Он буквально выблевывает все, что я в него закачиваю. Не могу это объяснить с медицинской точки зрения, но это факт. И кстати, далеко не первый подобный случай, как вы знаете.
АнОрмонд йорд Виардта пробежался по кабинету, сжимая и разжимая кулаки. Остановился возле портрета красивой женщины:
— Проклятье! Давно нужно было устроить охоту на волхвов, это их штучки! — он подошел широкими шагами к Олегу, ударил по щеке так, что голова мальчишки даже не качнулась, а отлетела на другое плечо: — Кто тебя обучал?! Сонмир?! Буеслав?! Радонег?! Кто?! — закричал он по-славянски.
— Ни… кто… — еле расклеивая губы и давясь, отозвался Олег.
— Врёшь!!! Говори, щенок!
— Рысенок… или волчонок… Щенков поищи… в других местах, придурок…
Кулак йорд Виардты врезался Олегу между глаз. Мальчишка булькнул, подавившись хлынувшей ртом и носом кровью, и обвис снова.
— Если вы его убьете, вам станет легче? — поинтересовался медик. Йорд Виардта, успокаиваясь, ответил:
— Вы решили сегодня все за него заступаться? Представляете, за него уже просили! Дочь йорд Зоу. Говорит, что этот мальчишка, ее когда-то спас.
— Не когда-то, — поправил медик, — а во время крушения экскурсионного вельбота. Помните, была недавно такая шумная история, глава "Дильте ордсто" покончил с собой…
— Так что, и вам эта упрямая скотина по душе?!
— Нет, но он мне любопытен… Из любой боли он, похоже, способен выскочить. медикаментозное воздействие отторгается организмом — это же просто чудо! Если бы удалось раскрыть этот секрет…
— Что нам делать с этим чудом?
— Ликвидировать, и поскорее, — равнодушно ответил медик. — Такие очень опасны.
— Он знает кое-что очень важное, — возразил йорд Виардта. — Я, пожалуй, отдам приказ воздействовать на него физически…
— Потеряете время, — позволил себе улыбку медик.
— У меня есть умельцы, против которых ему не поможет никакая блокада.
— Я не об этом… Неужели вы не ведите, что он ПРОСТО НИЧЕГО НЕ СКАЖЕТ? Любые ваши умельцы тут бессильны.
Йорд Виардта еще раз бросил пристальный взгляд на висящего в ремнях мальчишку. И понял правоту врача. Допросы будут потерянным временем, это так.
— Ну нет! — сузил он глаза. — Физические мучения ему не страшны — пусть. Но я его не убью! Я отдам его хангарам, и те продадут скотину на юге в рабство, где он еще раз сто проклянет свое упрямство и свою выносливость!
Медик наклонил голову. Он остался при своем мнении, но зачем заявлять об этом вслух? А из-за Хребта Змея и вправду еще никто не возвращался.
* * *
Бывают рабы, которых боятся хозяева.
Что его боятся, Олег понял еще на небольшом пограничном аэродроме (или как тут это называется?), когда его вместе с тремя десятками других подростков-горожан выпихнули на потрескавшийся горячий бетон. Тут было нестерпимо жарко, неистовое пекло лилось с неба, и бетон обжигал ноги.
Тут, у северного берега озера Хегаал, лежал другой мир. Казалось, время остановилось в раннем средневековье. Данванам было наплевать на своих рабов-хангаров глубоко и надолго, они не пытались их ничем и никак «облагодетельствовать» — может быть, потому, что ханагры и сами неплохо справлялись с этой задачей?
В этом Олег убедился еще в пути. До ближайшего города — Ырганды — было два дня пути по границе между степью и лесом, старой дорогой, вымощенной квадратными плитами. Вдоль дороги лежали скелеты, и их было много. Очень много.
Скованную за шеи партию по ночам не расковывали, а Олег оказался в ее середине, и его добавочно запихнули в колодку с отверстиями для шеи и рук — тяжелую и натиравшую плечи. Кроме того, в ней страшно неудобно было спать. Но его ни разу не ударили, хотя плечи и спины остальных мальчишек уже к первому полудню были исполосованы следами плетей. И даже когда набивали эту колодку — держались так, словно перед ними был опасный зверь, от которого вовремя нужно успеть отскочить, случись что. Он то и дело ловил на себе опасливые и злобные взгляды, замечал, как хангары часто касаются, проехав мимо него, оберегов, гроздьями висевших где только можно, слышал краем уха шепот «мулдус». Это значило «колдун». По-моему, новые хозяева и сами были не рады, что данваны навязали им Олега.
Он не обольщался относительно своего положения. Именно из страха его и убьют. Запугают себя настолько сильно, что зарежут или зарубят. Надо было бежать, но такой возможности не было. Железную цепь не порвешь. И Олег шел со всеми, ел, что дают и напряженно думал.
Ребята, скованные с ним, были в большинстве случаев элементарно похищены из дома. В товарищи по побегу или плену они не годились — на всех уже «отплясалась» вовсю данванская «цивилизация», каждый из них думал только о себе, охотно притаптывал соседа, если тот был послабее и до судорог боялся хангаров, которым этот страх доставлял невыразимое наслаждение. Трудно было поверить, что вокруг — тоже славяне. Впрочем, оно и понятно. Храброго и решительного не украдешь, как цыпленка. Да и не для рабства крадут такого — а просто чтобы убить будущего возможного лидера сопротивленцев (и вылавливают из реки, находят на пустыре обезображенные трупы, которые охрана правопорядка списывает на "маньяков"). Или — чтобы превратить такого в хобайна.
А сюда попадают те, кто уже готов к рабству. Кто уже раб в душе. Или те, кого сознательно хотели подвергнусь этакой "отсроченной смерти" — но таких, кроме Олега, тут не было…
… Что такое хангарский город? Он огромен. Над городом возносятся пышные храмы, в которых ревут гонги. Ырганда не более и не менее мерзок, чем любой другой хангарский город его пошиба и масштаба. Ночью он, как две капли воды, похож на "Город страшной ночи", так жутко и талантливо описанный Киплингом в одноименном рассказе — но ночь, по крайней мере, скрывает то, что люди неискушенные называют «колоритом», а те, кто поближе знает жизнь таких городов — адом.
Построенный в форме ромба с наискось стесанными острыми углами, Ырганда раскинулся вокруг холма. Одна стена опоясывает сам город, вторая — выше и не глинобитная, а каменная — дворец сюууджи — правителя, высяшийся рядом с храмом Чинги-Мэнгу, в центре, на холме, Население — более двухсот тысяч полузверей, столько же тощих собак и миллиарды мух, блох, крыс вшей и навозных червей, считающих — не без оснований! — город своей законной вотчиной.
Ырганда богател не только на работорговле — ей толчок дали данваны, начавшие поставлять через Змеевы Горы (Гаан-Шоог по здешнему) рабов. Древнее богатство его составлял озерный жемчуг с отмелей озера Хегаал. Но представьте себе, какая тошнотная вонь несется на город от свалок за стеной, где разлагаются выпотрошенные жемчужницы, где сотни нищих роются в этой гниющей массе, выискивая товар «посвежее», сражаясь с крысами и благословляя Чинги-Мэнгу за его доброту!
На людных площадях и широких улицах торгуют крикливо и навязчиво сотни лавок и лоточников. Проезжают бронированные отряды стражи; кое-где данваны несут над толпой свое холодное величие; вихрем проносятся конные гонцы, лупцуя плётками толпу и стаптывая неповоротливых, неловких, нерасторопных, увечных; рядами сидящие вдоль стен нищие выставляют напоказ раны и увечья такие ужасные, что не знаешь — вывернуть ли кошелек в подставленную чашку или бежать прочь, сломя голову, причем трудно понять — настоящие ли это увечья или искусная подделка для возбуждения жалости (а больше — любопытства, жалость редка среди ханваров); стайки "детей улицы" носятся в толпе, получая пинки, удары и проклятья, готовые украсть, попросить, отобрать; верблюды и лошади плывут над людскими головами вместе с хургами — неповоротливыми исполинами в костной броне, которых ловят и приручают на южном берегу залива Хурагэн — таща грузы, грузы, грузы… на рынке рабов у подножия второй стены можно найди все, что угодно: от дешевой и тупой рабочей силы до славянских мальчиков "для забав", от домашней прислуги до танцовщиц, годных ко двору хаанна. Над всем этим — непроницаемое облако вони и мух… В закоулках, где гниют отбросы и трупы, где с писком шарахаются из-под ног, разбрызгивая лужи помоев, громадные крысы, таятся до поры беспощадные, кошмарные болезни — чума, холера, тиф, проказа, язва, один вид больных которыми должен заставить людей отшатнуться от этого жуткого места. Между тем — и здесь живут люди!!! Они рожают детей!!! Они что-то едят!!!
Ни один из городов средневекового славянского мира даже в худшие свои времена не был так велик, богат, пышен, страшен, беспощаден и безжалостен, как Ырганда — далеко не худший город Ханна Гаар!
А теперь представьте себе, что вы в этом городе. И вы в нем не на время. Вы даже не его житель. Вас там… ПРОДАЮТ.
…Продавали с хрестоматийного помоста, чтобы все видели, какой товар выставлен на продажу. Славяне утонула в массе самих же хангаров — своими сородичами эти существа торговали с абсолютным хладнокровием и без каких-либо комплексов — но в первую очередь покупатели расхватали именно славян.
Однако, Олег остался сидеть на темных от времени досках. На чего косились. Кое-кто издавал завистливые звуки, похожие на посвистывание змеи, Но желающих купить не находилось — а все разговоры между конвоирами и потенциальными покупателями, похоже, сводились к взаимным оскорблениям и явному нежеланию покупать рослого мальчишку с полудесятком шрамов на худощавом мускулистом теле, жутковатой татуировкой на груди и вовсе не рабским взглядом.
Солнце пекло беспощадно. Хотелось пить, а еще больше — сломать колодку и проломить головы всем, до кого успеешь дотянуться. Этот вариант пока что был недоступен, но его Олег обдумывал с особым наслаждением. Время текло мимо равнодушной рекой. Временами Олег обводил толпу взглядом, надеясь увидеть хоть одно человеческое лицо — не хангара и не раба. Пусто. Никого. Подкатывали тоскливые мысли о том, что он был в одном шаге от дома. В одном шаге! И что будет с ним дальше? Неужели все-таки смерть, будь она неладна?!
Он сморгнул пот и еще подумал — если суждено вырваться, он не перестанет воевать. Со всем этим воевать НУЖНО. Это так же необходимо, как подметать полы в доме. Если горцы ушли — это еще не значит, что борьба окончена. Горы стоят и леса зеленеют — и тут, и на Земле. И он ЗНАЕТ людей, на которых можно положиться. И ЗНАЕТ, как обращаться с оружием. И ЗНАЕТ пути. А больше ничего и не надо.
Хангары вокруг неожиданно засуетились, залопотали громче, хотя и так гам от них стоял невыносимый. Впечатление создалось такое, что они стараются отхлынуть с середины проезжей части. Олег насторожился — и через миг понял, что слышит песню. Четыре или пять мальчишеских голосов слаженно выводили:
Амис ана прияс —
Вит айта, на фари,
Сам Вайу йати,
Басийа Вайу!
— а мужские голоса гортанно подхватывали:
— Аой! Аой!
— Уйаны, — подался назад, к своим, стоявший с краю помоста хангар, все тут же положили руки на рукояти сабель и стиснули их. А Олег увидел едущих анласов.
Три или четыре десятка их шагом ехали через толпу, которая раздавалась перед всадниками быстро и легко. Под анласами были могучие рыжие кони-гиганты, двигавшиеся тем не менее мягко и стремительно. Всадники сидели на конях без доспехов, в одной поддоспешной коже, штанах, жилетах-вестах и сапогах с завязками, подбитых сталью. Непривычно прямые ноги — вставлены в низко опущенные стремена, рыжие волосы — заплетены в косы, спускающиеся на грудь. Доспехи они, как видно, везли в сумах, но слева у седел висели треугольные щиты, на поясах — длинные мечи и большие ножи, за спинами — большие луки с натянутой тетивой и тулы со стрелами. В правой руке каждый держал пику с граненым наконечником, длинным и узким, как игла, уперев конец древка в носок ноги. Анласы блистали браслетами, ожерельями, обручами на волосах, посматривали вокруг презрительно, но добродушно, с усмешкой, и пели. Запевали едущие впереди несколько парней-ровесников Олега, а припев дружным хором подхватывали остальные.
Отряд поравнялся с помостом. Олег смотрел на всадников с тоской и неясной ему самому надеждой, понимая, что он им не нужен и не важен. Если бы он мог окликнуть их на анласском!..
Среди мальчишек крайним к помосту ехал анлас — не рыжий, как большинство остальных, а с волосами светлее, чем у Олега — практически белобрысый. Конь под ним так и ходил, вскидывая голову и задом напирая на оказывавшихся слишком близко хангаров. Успокаивая его одними коленями, анлас оказался рядом с помостом; его лицо, верхового — вровень с лицом сидящего на досках Олега.
Глаза анласа удивленно расширились. Но Олег опередил его, изумленно выдохнув:
— Ва… дим?!.