ИНТЕРЛЮДИЯ:
"СТАРАТЕЛЬСКИЙ ВАЛЬСОК»

Мы давно называемся взрослыми,
И не платим мальчишеству дань,
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в дальнюю даль…
Ни в пустыню, ни к Полюсу Холода,
Ни на катере к этакой матери…
Но, поскольку молчание — золото,
То и мы, безусловно — старатели!
Промолчи — попадешь в богачи…
Промолчи,
промолчи,
промолчи!
И, не веря ни сердцу, ни разуму,
Для надежности спрятав глаза,
Столько раз мы молчали по-разному!
(Но не «против», конечно, а "за"…)
Где теперь крикуны и печальники?
Отгорели и сгинули смолоду…
А молчальники вышли в начальники,
Потому что молчание — золото.
Промолчи — попадешь в первачи…
Промолчи — попадешь в первачи…
Промолчи,
промолчи,
промолчи!
И теперь, когда, стали мы первыми,
Нас заела речей маета!
Но под всеми словесными перлами
Проступает пятно — немота…
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода!
Мы-то знаем — доходней молчание,
Потому что молчание — золото!
Вот как просто попасть в богачи,
Вот как просто попасть в первачи,
Вот как просто попасть в… палачи.
Промолчи…
Промолчи.
Промолчи!
(Стихи А.Галича.)

* * *

Порция хорошей погоды оказалась до неприличия короткой. Северный ветер принес дождь — не холодный, но нудный, и затяжной, это видно было по тучам, обложившим небо и прочно заночевавшим на перевалах.

— А то еще Морана обдувает нас снежком угостить, — ворчал Гостимир — Чуете? То ее дыхание!

— Замолкни, — попросил Гоймир. Он уже давно всматривался куда-то вперед, где высились древние вязы. — Птицы, — пробормотал он. — С недавна не по нраву мне, одно вот так они… летают.

Олег молча с ним согласился. Слишком часто он за последнее время это видел — стаи трупоедов, взлетающих на деревья, когда приближаются люди… И как эти твари сипят с веток, дожидаясь ухода живых…

И то, с чего они взлетают.

— Пошли, — сказал Гоймир, и на этот раз ни у кого не возникло желания его поправить…

…До вязов оказалось неблизко. И чем больше шагали горцы по раскисшей земле, тем большее беспокойство ощущал Олег. Беспокойство навязчивое и тягучее, предчувствие большой беды. Он не мог разобраться, в чем эта беда, кому она грозит, но ощущение, прочно поселившееся в нем, томило мальчишку, как ломота в теле при высокой температуре.

Потом стала видна просека. Словно что-то тяжелое прилетело со стороны оставленной вчера утром Ольховатки и, снижаясь, в пахалось в гущу деревьев, ушло, ломая и раскидывая их, в чащу. "Самолет упал", — первое, что подумал Олег, но тут же вспомнил, что нет тут самолетов. И открыл рот, но услышал голос Йерикки:

— Вельбот упал. Садился на планере.

— Вельбот? — переспросил Гоймир. — То ли сплю я?

— Если так — ты украл мой сон, — пожал плечами Йерикка. — Вельбот упал, — повторил он. — Они садятся на планере, когда отказывает энергоприемник, а это бывает очень редко.

Олег не совсем понял, что говорил Йерикка. И, кстати, сообразил, что очень мало знает о том, как и почему летают вельботы данванов.

— И Кашей с ним, раз упал, — нервно сказал кто-то, — Нам каким местом припекло?

— Если он сел на планере — там могут быть живые, — напомнил Йерикка, и все, подобравшись, посмотрели в сторону Гоймира.

— Глянем, — решил тот, и, повинуясь его жесту, чета рассыпалась в цепь. — Кого вытропите — сводите. И — тихо, — добавил Гоймир и первым, как и положено князю, бесшумно зашагал в изуродованную чащу…

…Вельбот наверное сумел бы сесть — выпустив короткие широкие отростки-крылья, он планировал в чащу, как ножом, срезая даже не тоненькие деревья. Но навстречу попался невероятно могучий, кряжисты! дуб — и они лежали рядом: вывороченное из земли с корнями славянское дерево и наполовину сложенный в неразборчиво-уродливую гармошку данванский агрегат. Одно крыло разлаписто торчало вверх — лопнувшее до половины от удара. Второе крыло оторвалось и лежало чуть позади, как серебристый плавник невиданной рыбины.

— Одно так и мы в горах-то садились… — прошептал Яромир, и Гоймир яростно на него зыркнул — на взгляд Олега, зря.

Горцы неспешно окружили вельбот, не приближаясь к нему. Олег подошел тоже. Он не мог никак сообразить, что же такое кажется странным в этой машине… Размеры? Вельбот был больше транспортника… Нет, не размеры… Что же, что?..

— Вот странный цвет, — удивленно заметил Богдан, нагибаясь, чтобы рассмотреть брюхо. — Йой, а низом-то!

Серебристый сверху, внизу вельбот был ярко-алым. Крылья украшали две диагональные полосы — золотая и прерывистая зеленая… Да, вот оно! Что за цвет?! Олег повернулся к Йерикке:

— Они что, свихнулись — так красить машину?!

Йерикка не ответил. Он то морщил лоб, то оскаливал зубы — и стоял на месте, тогда как остальные горцы бродили вокруг машины, ища место, где можно попасть внутрь. Вид у рыжего горца был такой, словно он мучительно старается вспомнить что-то важное…

И, едва Олег успел об этом подумать, как его осенило. Он дернул Йерикку за рукав со словами:

— Гражданская…

— …машина, — потрясенно, словно сделал открытие, закончил Йерикка и посмотрел на Олега. — Это «андхейб» службы гражданских перевозок "Дильте ордсто", отец летал на таких… Боги, я их сто лет не видел!

— Если он гражданский, то что он тут делал? — непонимающе спросил Олег, удивляясь сам себе: с его глаз словно упала пелена. Ну конечно, вот такими пестрыми были и гражданские самолеты Земли, а он-то… Закоротило его этой войной!

— Это как раз понятно, — вздохнул Йерикка. — Рейс из столицы на Невзгляд идет через Северный Полюс, ведь там тоньше всего атмосфера и легче уйти в космос… Но неужели отказал энергоприемник?! Я про такое с гражданскими машинами и не слышал!

— Не повезло, — философски пожал плечами Олег. — А вот где данваны?

— Погибли, — предположил Йерикка. Тут как раз спереди крикнули, что лобовое стекло залито кровью — очевидно, экипаж изнутри шмякнуло при ударе.

Продолжить разговор или перейти к осмотру друзья однако не успели. Данок окликнул от опушки:

— Йой, Йерикка, то что тут?!

— Пошли глянем, — отпихнув локтем пулемет, Йерикка зашагал на голос.

Несколько мальчишек стояли возле связанной из веток треноги примерно по пояс человеку, разлаписто закрывшей собой участок вскопанной земли. На одной из сторон треноги старательно была прикручена металлическая квадратная пластинка — какая-то деталь обшивки вельбота — исчерканная зелеными строчками линейного алфавита. Венчал надпись сделанный этим же цветом рисунок Грифона Данвэ.

— Могила, — изумленно выдохнул Йерикка, останавливаясь, как вкопанный. — Я их ни разу не видел, только слышал, какие они… Парни, это данванская могила! — на его удивленный крик начали подтягиваться, бросив осмотр, остальные, а Йерикка, нагнувшись, словно плохо видел, прочел: — Ан Фарт йорд Кортен… ан Рунто йорд Лески… ан Рунто йорд Пенвик… лок Арвэ йорд Ритан… дэм Фарт й'Кассе… дэм Джиан й'Вэл… дэм Риан й'Вэл… вим Леи й'Ост… Тут лежат трое взрослых мужчин, взрослая женщина, три мальчика и девочка.

Ответом ему было удивленно-непонимающее молчание. Все переваривали информацию. Точнее, ее часть, заключавшуюся в том, что тут лежат… ДЕТИ ДАНВАНОВ. Но… разве у данванов могут быть ДЕТИ?! Разве злые духи любят, сходятся по любви, рожают, как люди?! Нет, каждый из мальчишек знал, что это так и есть, это должно так быть, ведь откуда-то берутся данваны… но сердце не могло принять того, что все понимали умом. И даже Йерикка молчал — он тоже НИКОГДА не видел данванских детей, они не жили даже в тех частях городов, что были взяты данванами под свои крепости.

— Экскурсия, — вдруг сказал Олег. Не Вольг, а именно Олег, в котором разом ожили дремавшие воспоминания о жизни на Земле. К нему повернулись удивленные лица, и мальчишка нетерпеливо объяснил: — Ну как вы не врубаетесь?! Это экскурсия, просто экскурсия! Какие-нибудь отличники или победители олиипиад, им устроили такую экскурсию. Может, они не из какого города и не летели, а просто облетали Мир, любовались сверху, а им читали лекцию или показывали достопримечательности… Обратите внимание, дети, внизу — Темная Гора, высочайшая вершина, континента…

— Харр Хамар, — поправил Йерикка НИКАКИМ голосом. Олег переспросил:

— А?

— Темная Гора на их картах — Харр Хамар…

Его слова будто обрушили плотину. Олег увидел, как раздуваются ноздри ребят, как они сжимают руки в кулаки. Как?! Не на отвоеванной земле, на все еще свободной славянской земле — данваны уже заготовили названия для рек и гор, для долин и озер?! Почему-то это подействовало на большинство горцев сильнее, чем сожженные веси и убитые друзья.

— Харр Хамар, так? — сдавленным голосом спросил Гоймир. — А и добро на том… То ли все погибли?

— Не все! — Резан махал от опушки образованной падением просеки — за вельботом. — Тропу пробили, что тебе секачи! Вот она!

Все бросились туда. Действительно, тропа вчерашней давности свидетельствовала о том, что сколько-то данванов ушли с места катастрофы своими ногами. Опытные глаза горцев определили, что шли они медленно, и было их десятка два-два с половиной.

— Там что у нас? — Гоймир сощурился. Йерикка ответил:

— Черная Пуща, весь такая. Версты три.

— Так и пойдем, — тоном приказа отрезал Гоймир. — Перевидимся, случай-то йой как редкостный!

И первым зарысил в чащу.

Олег задержался. И Йерикка задержался тоже, потому что понял, зачем задержался Олег.

— К чему это? — хмуро спросил землянин, глядя на поломанные деревья. — Дети и женщины….

— Дети и женщины? — спросил Йерикка недоуменно. — А Панково? Каменный Увал? Сосенкин Яр? Мне что, все перечислить?! Стрелково, город Каменных Котов! — Ты же сам говорил — их нужно убивать!.. И мы будем их убивать! Еще как будем! — глаза Йерикки горели, ноздри раздулись и отвердели. — Пусть не думают, что это — как ты сказал?! — экскурсия! Из их благополучного мира — уж не знаю, где он! — в наш, где война!

— Они не виноваты в войне, — тихо, но упрямо сказал Олег. — Это взрослые. Отцы и старшие братья…

— Скажи это, когда вешают, мучают и жгут наших, — посоветовал Йерикка ровным тоном. — Скажи ИХ отцам и старшим братьям, что НАШИ женщины, дети и старики не виноваты в том, что мы воюем. Скажи — и посмотри, остановятся ли они, — Йерикка говорил спокойно, но Олега отшатнуло от его глаз — физическим толчком. — Крикни, что наши родичи ни при чем! Думаешь, сражаются только те, кто держит оружие? Нет, воюют все. На любой стороне все и всегда воюют, ВСЕ ЛЮДИ. «Наши», "не наши"… а что скажешь ты о ребенке из лесной веси, который родился в ночь погрома и не был еще ни славянином, ни данваном, ни анласом — но был сожжен вместе с остальными… за компанию?!

— Ничего не скажу, — отчаянно выдохнул Олег. — Но это… НЕПРАВИЛЬНО! Нельзя делать добро грязными руками!

— Так делай его чистыми! — крикнул, не выдержав, Йерикка. — Не можешь — не мешай! Ты идешь?!

— Да! — огрызнулся Олег.

* * *

Войт Черной Пущи — высокий, седой старик — побледнев, медленно поднялся из-за стола, навстречу незваным гостям. Йерикка шагнул влево, держа пулемет на локоть. Олег — вправо, автомат висел поперек груди… Гоймир подошел к войту вплотную, их разделял лишь стол.

— Данванов приветил, седая голова? — тихо и страшно спросил он. — Что ж так оно? Прикинул — не придем? Прикинул — нет стать горцев?

— Не мог я им отказать, князь, — старик стоял прямо, только левое веко подергивалось. Молчали, сбившись в кучку в углу, его семейные.

— Не мог? — спросил Гоймир, не сводя с него глаз, — А то пулемет тебе в голову приперли? Дом палить злобились? Домашних твоих на огне жгли?

— Я не из страха их принял, — тихо ответил старик. — Там одни детишки, все больше вас моложе… поранение есть.

— Хватит, — оборвал его Гоймир, — слушать тоска… Сам их расселял? Не то разобрали… по доброте?

— Разобрали… Внучек, — умоляюще сказал войт, — не тронь их. Христом-богом прошу, матерью твоей заклинаю… Того ж и ваши боги не велят — беззащитных рубить… Маленькие там у них, в братья младшие тебе годятся…

— Родных братьев не было у меня, — ответил Гоймир. — А братана одного у меня спалили данваны — заживо.

— Они ж не винова…

Под столом Гоймир яростно ударил старика ногой в пах.

— Мх… — кашлянул старик, сгибаясь пополам. Поднял искажённое лицо: — Не тронь их, внучек… бога ради…

— Ты!.. — кулак Гоймира в краге взлетел, но рука Йерикки перехватила его над головой. Гоймир обернулся — с такими страшными глазами, что Олег поежился — окажись он на месте Йерикки, и лежать бы ему на полу с пулей в голове…

— Ты что творишь, князь! — гневно крикнул Йерикка. — Вот то и правда не дело! Ты что старого бьёшь?!

Гоймир без слов огрызнулся — рыкнул — и выскочил за дверь, только плащ обмел косяк. Олег сердито бросил дрожащим в углу:

— Не тряситесь, не тронем… Пошли, Эрик.

На душе у него было невыразимо гадко…

…Из двух домов, где отдыхали данваны, стреляли — не часто, но метко, и из того и из другого. Ракетные пули с треском взрывались в бревнах, крошили стены сараев и хлевов, за которыми скрывались горцы. Олег определил на слух — пара или тройка пистолетов, не больше… но подставляться глупо.

— Наружу! — надсаживался Гоймир, лежа у стены сарая с ППШ наперевес. — Все разом выходите! Живой ногой, не то подпалим, гадючье семя!

— Файле ан хоорз, славс слим! — отчаянно крикнул высокий мальчишеский голос, и пистолеты зачастили снова.

— Ну, про меня с конем он напраслину сказал… — пробормотал Гоймир и поднял руку, чтобы отдать приказ… но боковое стекло в ближнем доме с мелодичным звоном вылетело, наружу, перекатываясь, выпрыгнул гибкий, собранный в комок мускулов человек. Он не собирался бежать — встав не колено, открыл яростный огонь по залегшим горцам из пистолета, что-то крича. Олег видел искажённое юное лицо над воротником куртки — плотным, стоячим, широким — и дергающийся пистолет в голых руках, вылезших из размашистых рукавов, что-то, похожее не большие часы — на левом запястье… Рыжий, как и все виденные Олегов данваны, мальчишка стрелял снова и снова, магазин его пистолета казался бесконечным, еще два ствола поддерживали из окон — и Олег увидел, как из распахнувшихся дверей крайнего дома — дальнего от него, Олега, от Гоймира и Йерикки — выскочили, сбежали по крыльцу и бросились через улицу к огородам несколько девчонок, прижимавших к себе младших детей.

Три пистолета давали им призрачный шанс бежать.

Очень призрачный, развеявшийся тут же.

Чья-то кучная очередь угодила в грудь мальчишки, и его швырнуло на спину. Олег видел, как он встал на «мостик», выплевывая кровь изо рта и колотя каблуками в пыли… Его пистолет все еще продолжал стрелять… В бегущих девчонок тоже начали палить, и две упали; стрельбу прорезал истошный крик, его перекрыл озверелый рев:

— Кто дрягнется — пулю про-межь зенок! — и тут же взаимоисключающее: — Сюда, живой ногой!

— Скиван! — отчаянно кричали из дома. — Скиван, фрам! — и стонущее-отчаянное: — Фра-а-ам, йоооо…

— Сюда!!! — продолжал, опять кто-то, и Олег узнал Одрина: стоя на колене за углом сарая, он взмахивал стволом ППС, и девчонки, задержавшись около двух лежащих подруг, поплелись обратно, медленно и обреченно. А Гоймир кричал уже:

— Выходите! Разом выходите, не то часом кончим их! Ну!

— Най драган! — прокричал Йерикка. — Йов свистерин…

— Скунда! — огрызнулись из дома, и в пыль вылетел пистолет. Несколькими секундами позже из окна другого дома так же был выброшен второй.

— Выходят, — коротко бросил Йерикка. Гоймир кивнул, приказал Олегу:

— Вольг, дом по заду обойди, не ровен час — в лес потекут… Рван, а тот — твой!

— Иду, — кивнул Олег. Пригибаясь, перебежал к плетню, скользнул под ним, обогнул дом, держась за пристройками, потом — выбежал в сад, примыкавший к лесу почти вплотную, и взял на прицел окна.

И, едва он это сделал, как из окна ловко спрыгнула девчонка помладше его, в поблескивающих металлом брючках, каких-то сандалетах и просторной, явно мальчишеской куртке. Не оглядываясь, она протянула руки к окну:

— Скиван!.. — услышал Олег ее торопливый голос. — Ххах, о, слапр ценав!.. Скунда, скунда, най усфилма…

С подоконника ей в руки сполз пацан лет четырех — с огромными от страха и напряжения глазами, но не плачущий, он лишь пыхтел. Девчонка прижала его к себе и, обернувшись, увидела Олега, стоявшего у ближайшего дерева с автоматом наперевес.

Секунду они все трое смотрели друг на друга. Потом мальчишка зажмурился и хныкнул. Девчонка прижала его к боку обеими руками и выдохнула ненавидяще:

— Слим стиер… славс ратта… Най хавиан, айбеним, беним, бним, йланос!

Губы ее дрогнули и она плюнула в Олега, но не попала.

— Беги, — немногочисленные данванские слова вылетели из головы мальчишки разом. — Беги в лес. Прячься, беги! — и он махнул рукой, посторонившись.

Девчонка отступила назад, неверяще глядя на Олега. Потом стрельнула глазами за его спину и криво усмехнулась. Кивнула на автомат:

— Скиота ин артс? Лайс…

— Беги, застрелю! — выкрикнул Олег. И она метнулась отчаянным прыжком, таща за собой мальчишку, побежала среди кустов, пригибаясь и петляя… Олег отвернулся…

…Двое парней лет по 14–16 стояли впереди, словно закрывая собой остальных. У одного левое плечо было замотано оторванным рукавом куртки — небрежно, наспех. Олег обратил внимание, что материя не впитывает кровь, и та все никак не уймется. "Этих убить будет легче, — обмирая, подумал Олег, — а остальные?!"

А остальных было много. Пять девчонок того же возраста, что и парни. И полтора десятка мелкоты лет до десяти, не старше. Эти сбились кучкой, прижались к старшим девчонками, а те, словно наседки крыльями — цыплят, закрыли их руками. Словно это могло от чего-то спасти… Еще двое — мальчишка и девчонка лет по 12–13 — лежали на земле, как их вынесли из дома. Они получили переломы еще во время аварии.

Никто из данванов не плакал. Сухими, ненавидящими глазами они смотрели на стоящих перед ними горцев. А между двумя группами лежали — тоже в пыли — трупы двух девчонок, убитых во время бегства, застреленного мальчишки и еще двух маленьких девочек, которых пули достали в домах.

Все молчали, глядя друг на друга через оружие и трупы.

Рассеянно, низачем, Олег отмечал, что данваны похожи на его приятелей с Земли — нет, не внешне, а одеждой: довольно яркой, пестренькой, разнообразной… и вон у того в кармане сиди-плейер… Только — Олег подумал честно — едва ли его ровесники с Земли смогли вести себя так под дулами автоматов в руках врагов.

На руках у одного из маленьких мальчишек сидел смешной зверь, похожий на белку и хомяка одновременно. Он сидел беспечно, подергивая розово-фиолетовым носиком, и мальчишка, не сводя глаз с горцев, поглаживал зверя по затылку и что-то шептал: успокаивал, наверное…

Стоящий слева Одрин — Одрин, у которого погибли двое братьев — медленно потянул из ножен меч. Кто-то из девчонок ахнул, но раненый парень зло и громко прикрикнул и, дерзко улыбаясь, бросил в лицо Одрину:

— У итч мин свара, ир стим алла хайлс.

Его друг засмеялся и, хлопнув раненого по здоровому плечу, сплюнул под ноги Одрину.

Они не просили ни за себя, ни за младших, ни за девчонок.

— Он говорит, — механически перевел Йерикка, — чтобы ты начинал с него, потому что он тут самых опасный.

Одрин покосился на Йерикку безумными глазами и сделал еще шаг, отводя меч для потрошащего, беспощадно-убойного удара в живот. На улыбающемся лице данвана выступил пот, но он не пошевелился. А его сосед напрягся, и Олег понял, что сейчас тот бросится на Одрина…

Мальчишка лет восьми, выскочив из общей кучки, встал на широко расставленных ногах перед раненым старшим парнем, раскинув руки и крикнул звонко:

— Форвост беним им зоу, стод!

Олег слышал и видел все это словно бы со стороны, зная — сейчас и случится непоправимое, дикое, то, что обрушит мир, в который он начал уже верить…

Меч выпал из руки Одрина и, воткнувшись в мягкую землю, закачался, словно бы укоризненно кивал головой человек. Одрин и не посмотрел на него, но данваны проводили орудие удивленными взглядами и вновь вскинули глаза — непонимающие, искренне недоуменные. Младший отшагнул к раненому, и тот прижал его к животу здоровой рукой. Второй парень не делал попытки схватить оружие — он моргал светлыми ресницами, не сводя теперь глаз с Одрина — как будто силился понять что-то очень важное и необъяснимое совершенно.

— Боги, — выдохнул Одрин, но стояла такая тишь, что его услышали все, — а и что я часом делать хотел, кой дело-то?!. Кого рубить-то надумал, кто те думки мне нашептал?!. Ума я лишился, ума лишился, простите меня, боги, навьи, да вся Верья — простите! — он закрыл лицо руками и побрел куда-то, не разбирая дороги.

— Кто рубить-то станет? — хмуро спросил Гоймир. Ему ответил Резан — зло и быстро:

— Да кто станет — никто! Часом полюбовались на них, а и пусть живут!

И все облегченно задвигалась, заговорили, уже не обращая внимания на изумленно-неподвижных данванов. Но потом послышался смех.

Смеялся раненый. Нет, это была не истерика при мысли о том, что опасность миновала. Это звучал искренний и издевательский смех — юный данван заливался им и, кивая подбородком в сторону славян, что-то быстро и неразборчиво говорил своим.

И такой недобрый и презрительный был этот смех, что Олег почувствовал острое желание САМОМУ зарубить смеющегося.

Гоймир повернулся на смех, но не притронулся к оружию. Он смотрел на данвана… и тот перестал смеяться, но глаз не опустил, ответил своим — высокомерно-презрительным — взглядом.

— Переведи ему… — начал Гоймир, обращаясь к Йерикке, но данван перебил его:

— Не надо переведи. Я учу ваш язык. Интересный язык. Когда вы подохнете все, он останется, потому что его учить кое-кто у нас. Вам хорошо, у вас интересный язык.

— Добро, — кивнул Гоймир. — Тогда слушай.

— Что ты станешь говорить? — данван поморщился. — Ты дурак. Ты не убил врага. Мы вырастем. Ты будешь жалко… жалеть. Взрослого Сына Грифона убить трудно.

Олег сглотнул. Слова данвана очень напоминали то, что говорил Йерикка. Очень. Но Гоймир не обратил внимания на слова данвана:

— Да, мы вас не убили, — кивнул он. — Часом живите. Живите. Растите. И — как вырастете! — то убивайте нас. Когда сможете. Когда совесть позволит… Пошли отсюда Рыси. Нечего на них смотреть…

… Богдан догнал Олега, шагавшего в середине цепочка, уже когда они прошли версты три от веси. Радостно улыбаясь, он протянул старшему другу данванскую куртку зеленовато-серой расцветки:

— От то! Держи! Как по тебе, я прикинул, твоя-то уж и вовсе в ремки стала, а мертвому она без нужды…

— Уйди, — сквозь зубы процедил Оле г. И, оттолкнув Богдана, ускорил шаг.

* * *

Йерикка отыскал Олега почти сразу. Тот ушёл от лагеря вверх по скалам и сейчас стоял в нише на какой-то небольшой площадке, прислонившись лбом к граниту и упершись ладонями по обе стороны головы. Широко расставив ноги… Йерикка перешёл на шаг. Вольг казался ему человеком, которого вот-вот расстреляют. Сходство было до такой степени жутким, что Йерикка оглянулся, положив ладонь на пулемет.

Конечно, никого рядом не было. И Олег, услышав быстрые мягкие шаги, оттолкнулся ладонями, поворачиваясь;

— Это ты… — рыжий горец увидел отчужденное лицо, белые губы, темные круги под глазами:- Чего пришёл?

— Увидел, что ты убежал, — Йерикка пожал плечами, сел на камень. — Забеспокоился…

Олег вдруг искривил губы и, резко повернувшись всем телом, отрывисто и громко заговорил — это было так неожиданно, что Йерикка даже пошатнулся на камне:

— Хватит врать! Забеспокоился он! Как же! Разве мы умеем беспокоиться за кого-то? Жалеть умеем?! Мы только убивать умеем — правда, отлично… вот ты и заволновался: куда там делся лучший снайпер племени?!. Всё вранье! Все былины врут! Мы по шейку в крови идем, в своей, в чужой, вот и все дела! Мы захлёбываемся этой кровью, а впереди — только смерть! Я не боюсь умереть, но я не желаю умирать в грязи!

— Плохо тебе? — тихо спросил Йерикка. — Мне тоже гадко. Как вспомню, ЧТО я хотел делать… Только кровь не грязь, ты не путай.

— А! Да! Конечно! — Олег то ли засмеялся, то ли всхлипнул. — Давай, говори мне правильные слова, чтобы я построился в колонну по два и с песней замаршировал в атаку! Ты же умеешь красиво говорить! Ты там, около вельбота, так здорово пел! Что же молчишь-то, философ х…в?!

— Я'? — Иерикка не пошевелился. Ветерок ерошил его волосы. — Жду, что ты ещё скажешь. — Йо-мое! — от этих простых слов Олег затрясло. — Что ещё?! Ну на! Мы не люди! Мы перестали быть людьми!

Йерикка совершенно спокойно кивнул головой:

— Верно.

— Мы убийцы!

— Верно!

— Мы звери!

— Нет.

От этих размеренно падающих, похожих на. свинцовые шары серо-равнодушных слов Олег потерялся. Йерикка смотрел на него с интересом и без сочувствия. Молчание длилось почти минуту, и рыжий горец сказал:

— Я не услышал ничего нового. А будь мы зверями, никто из НИХ не ушел бы из веси. Тебя привели в такое возбуждение прописные истины войны?

— Ты!.. — Олег шагнул вперед, сжав кулаки. — Не смей усмехаться, слышишь!? Чертова ищейка, что, да как, да почему… Чего ты сюда приперся?! Я тебя звал?! Я тебя просил?!

— Я уже сказал, что беспокоился за тебя, — не меняя позы, пояснил Йерикка. — Убери руки, я не стану с тобой драться.

— Ну и… — Олег облизнул губы. — Тех двух девчонок застрелил не ты?.. Молчи, молчи, а я пойду. Ухожу я. И пошло оно все… И не пробуй меня задержать!

Йерикка покачал головой:

— Да нет, зачем… Иди. Ты нам ничего не должен. Дойдёшь, думаю… Только вот Рысье Логово обойди стороной.

— Угрожаешь?! — резко спросил Олег и напрягся, как большой и страшный хищный зверь. Йерикка усмехнулся углом жесткого, прямого рта:

— Зачем… Просто я не думаю, что тебе будет приятно смотреть в глаза Бранке. Хоть она и тоже девчонка. А впрочем — дикая славянка, что тебе до нее…

Казалось, что Олег все-таки бросится на горца. Но — удержался, только сузил глаза:

— Бранка… да что она знает о том, какая тут война, что может знать?!

И тогда Йерикка, отвернувшийся было в сторону, посмотрел в лицо Олега. И спросил с удивленным презрением:

— А ты хочешь, чтобы она что-то об этом знала?!. Мне-то казалось, что ты сюда пошел, чтобы защитить ее от этого знания!.. Да ты и впрямь струсил, Вольг. Я-то думал, что ты просто устал, как и я, а ты… — он помедлил, смерил побледневшего, опершегося на выступ скалы Олега долгим взглядом и закончил уже с откровенные презрением: — Ты струсил! И предаешь не только нашу землю — но и СВОЮ любовь!

Они стояли, глядя друг на друга. Потом Олег поднял ладони к лицу и отвернулся. Плечи его задрожали, и голос, и когда он вновь заговорил, прерывался:

— Мы все умрём… мы умрём… мы все будем лежать среди камней… а они будут ходить вокруг и смотреть, как мы гнием… мы не сможем победить.

"Мы уже победили", — хотел сказать Йерикка, потому что это была правда. Сказать — и уйти, потому, что с трусом не о чем разговаривать.

— Вольг, — вместо этого осторожно и мягко спросил он, — ты так боишься умереть?

— Дурак! — выкрикнул Олег, убирая руки от лица. — Ой, дурак, идиот! Я боюсь смерти! Ничего я не боюсь уже! Дурак, дурак, дурак! Мы же спим с этой смертью, мы трахаем ее! Дурак! Я- боюсь?!.

— Погоди. Не кричи. — Йерикка протянул руку, но Олег яростно отстранился. — Ладно, — примирительно сказал. Йерикка, — не буду тебя трогать. Чего ты завелся? Пошли в лагерь.

— Ты ничего не понимаешь! — Олег застонал, и Йерикка вздрогнул: так стонут раненые в живот люди. — Это жа… БЕССМЫСЛЕННО!

— Мы победим, — твердо сказал Йерикка. — Мы обязательно победим.

Олег засмеялся. Он смеялся и плакал — и более страшного зрелища, местное слово, Йерикке не доводилось видеть. Сквозь дикие звуки Олег выговорил:

— Ну и что? Ну и ЧТО? Ну и победим даже. А что дальше?! Кто мне вернет… МЕНЯ?

И тогда Йерикка понял. Понял и испугался еще больше. Он уже знал, что Олег сейчас скажет, знал так же хорошо, как свои собственные мысли. "Молчи, — попросил он немо, взглядом, — я тебя прошу, молчи. С тобой этого не могло случиться. Молчи, я ведь не знаю, что тебе возразить, молчи!.."

— Я запутался, Эрик, — в голосе Олега прозвучала такая тоска, что мир вокруг стал однотонно-серым, а дождь обрадованно зашуршал по камням. — Я больше не знаю, где добро, а где зло. Все смешалось вокруг… — он устало вздохнул и привалился к камню. — Я не трус…

— Я знаю! — Йерикка шагнул к нему. — Я сказал это со зла, слышишь, братишка, со зла, потому что там, у вельбота, ты один был прав, ты один говорил по Верье!

— И ничего я не боюсь, никакой смерти, никакой боли… Но ЗАЧЕМ? — спросил он, требовательно посмотрев в глаза Йерикке. — Раньше во всем этом был смысл. Я точно знаю, что был… А сейчас… — он прислонился щекой к камню. Белый профиль на красном граните за серой вуалью дождя. Йерикке вдруг показалось, что его друг сейчас умрет, что он УЖЕ умер… — Получается, что цена за нашу правду выше самой правды.

— Ничего не может быть выше правды, — возразил Йерикка.

— Чьей? — задал Олег страшный вопрос. — Я смотрел в глаза этих ребят и девчонок — в них тоже правда. Их правда, наша правда, чья-то правда… А где та, настоящая, ради которой стоит жить?

Йерикка больше не искал слов. Он сражался за друга, сражался за любимого смелого, отчаянного, непреклонно-честного младшего братишку, сражался со всей войной, с огромной мерзкой тварью, которая хотела сожрать Олега… а в поединке тело отвечает на выпады врага раньше, чем сообразит неповоротливый мозг.

— Ты показал нам, где эта правда. МНЕ показал, — ответил рыжий горец. — Ты показал, что беззащитных и бессильных не убивают. Что даже у самой страшной войны есть честь и совесть. Тебя смутило, что ОНИ храбры и решительны? Это так. Но вспомни слова этого храброго и решительного убийцы. И если ты не поймешь, ГДЕ правда — тебе и точно лучше уйти. Никто из НИХ не задумался бы убить раненых и безоружных детей. А мы — не убили. Нам стало СТЫДНО уже от того, что мы схватились за мечи — вот правда! Так о каком же "все равно" ты говоришь?! Что вообще ты сравниваешь?! В чем запутался — в трех соснах?! Добро и зло он разучился различать, спасите его от сложной философии, а то дурные сны будут тревожить!

Йерикка схватил Олега за плечи и с ненаигранной злостью тряхнул. Потом как-то сразу остыл и смущенно улыбнулся, переводя дух:

— Довел ты меня…

Олег шмыгал носом. Потом тихо попросил:

— Прости… я просто…

Что-то, очень похожее на нежность, мелькнуло в глазах горца. Он обнял землянина одной рукой и накинул на него край плаща:

— На ветер в своем рванье убежал, дурак… — тоном папаши сказал он, притянув Олега ближе. — Пошли, умоешься.

— Угу, — благодарно хрюкнул Олег. Вдвоем они зашагали к ручью, текшему у подножья скал. Олег угрюмо сказал:

— Я как с ума сошел… понимаешь, они похожи на наших, очень…

— Бывает, — Йерикка пожал ему плечо. — Ты прости, я там наорал на тебя разного…

— Ничего, в таких случаях надо пинать в копчик изо всей силы. В целях элементарного прекращения паники…

Йерикка засмеялся и растрепал волосы Олега. Тот отстранился, недовольно пробормотал:

— Ага, нашел младшего брата!

— А что — нет? — весело спросил Йерикка, подумав — Олег угадал его мысли. Олег махнул рукой:

— Черт с тобой, братишка. Только учти, брат — не отец, братья и дерутся…

— Ладно, резервирую за тобой право на физическое сопротивление, если вдруг решу воспитывать тебя не по делу.

— Скажи по-русски.

— Короче, можешь врезать мне по зубам, если, как ты говоришь, выступлю не по теме.

— Теперь — понял и ловлю на слове.

Они подошли к ручью. Олег опустился на колени, но умываться не стал. И спросил вдруг:

— Как ты думаешь, мы погибнем?

Иерикка долго не отвечал. Молчал и лишь слизывал с губ дождевые капли. Олег не торопил его. Он ждал…

И Йерикка прочел:

— Пускай до последнего часа (1.)
расплаты,
До дня торжества — недалекого
дня
И мне не дожить… как и многим
ребятам,
Что были нисколько не хуже меня.
Я долю свою по-солдатски
приемлю,
Ведь если бы смерть выбирать нам,
друзья,
То лучше, чем смерть за родимую
землю,
И выбрать нельзя…
1. Стихи А.Твардовского.

* * *

Богдан обиженно сопел в плащ. Правда, уже не столь обиженно, как полчаса назад, когда Олег только-только подсел к нему — чтобы просить прошения за толчок и позже брошенную в лицо куртку. И сейчас, сидя рядом, повторял в сотый раз:

— Ну дурак я, дурак. Что тут еще сказать? Не обижайся, ну, честное слово, не хотел я… правда! — это прозвучало так жалобно, что даже смешно, и Олег осекся, а Богдан отчетливо хихикнул и вдруг сел. Но лицо его было серьезным, когда он спросил:

— Часом не держишь зла?

— Это я должен спросить, — неловко ответил Олег.

— Добро… — Богдан снова засмеялся: — Поцеловал бы тебя, да ты прыгаешь от того, что горный козел. Вот, подобрал я ее одно, — он рывком придвинул крошно и достал аккуратно свернутую куртку. — Держи, я думал-то… — он смутился и умолк.

— Спасибо, — искренне сказал Олег, снимая жилет и расстегивая свою ковбойку. Потянул рукав, снимая и ее, и рукав… остался в пальцах, оторвавшись у плеча. — Мда, очень вовремя! — констатировал он, отбрасывая бренные останки верой и правдой служившей ковбойки. — Упокой господи… ух, как холодно! — он нырнул в куртку и удивленно застыл, когда она вдруг мягко и удобно облегла тело хозяина. — Ого! Как влитая!

— Правда?! — Богдан просиял, но тут же обвернулся: — Ну и добро, — и засвистел сквозь зубы, но тут же оборвал себя ворчливо: — Одно у тебя подхватил.

Олег треснул его по затылку:

— Лови! Поймал?

— А то… — Богдан потер затылок.

— Поздравляю. Хороший вратарь.

— Кто?

Олег не ответил, и стало слышно, как Гоймир разговаривает с Резаном, а Гостимири? Резаном, а Госта" напевает неподалеку:

— …что спешит чужая рать -

волю отбирать, ребята…

Подошел Йерикка. Посмотрел сверху вниз, предложил:

— Пройдемся?

— Пошли, — Олег встал, с удовольствием ощущая, как здорово в куртке, но накидывая плащ. — Ложись дрыхнуть, Богдан.

— Станут красть — кричите криком, — мальчишка зевнул во весь рот и улегся, натянув на голову плащ. Не глядя, выпростал руку, нашарил и пристроил под головой крошно…

…Они отошли шагов на тридцать, к тому ручью, из которого умывался Олег. Йерикка помалкивал, но Олег хорошо понимал: сейчас он скажет что-нибудь такое, от чего останется лишь потереть лоб. А Йерикка молчал, подбирал камешки и булькал их в ручей. Олег уже собирался сам затеять разговор, но Йерикка булькнул еще один камешек, вздохнул и заговорил:

— Скоро нас прижмут.

— Ту думаешь? — встревожился Олег. Йерикка покачал головой:

— Не думаю. ЧУВСТВУЮ.

— Ясно, — коротко ответил Олег. — Гоймиру сказал?

— Он и сам чувствует, не беспокойся… Давай послушаем это, — вдруг прервал сам себя Йерикка… — Мне нравится эта былина…

Гостимир пел неподалеку:

Сердце, не грусти.
Птица, пролети,
Пуля, вдали просвисти.
Горе и беда
Сгинут навсегда
Плечи расправят года!
Много сотен дней
Только храп коней,
Ветер к ночи холодней…

— подошел Гоймир неслышно, встал рядом: — Завтра

уходим по утру. С полуночи обойдем Светлоозеро по Кровавым Горам, да и выйдем на Смеющуюся.

— Может, прямо сейчас? — спросил Йерикка, стегая былинкой по куту. — Я что-то…

— То ж и я, — не дал даже сказать Гоймир, — да все в лежку. Хоть малое время передыхом будем…

— Ладно, — кивнул Йерика. — Дайте дослушать.

Веку не солги,
Другу помоги
Трусить в бою не моги.
Мы живём сейчас,
Но, может быть, не раз
После расскажут про нас!
Песней станем мы,
Сказкой станем мы,
Будем, как правда, прямы!
Жили мы не зря,
Были — как заря,
В небе
победно
горя…

* * *

Снежные заряды шли один за другим, хлеща камни. Они приходили с моря, из его свинцовой дали, а в те моменты, когда, снег переставал, нижняя кромка туч садилась на скалы, окутывая их туманом.

— Живей, живей! — хрипел где-то в тумане Гоймир. Олег слышал, как надорванно дышат вокруг ребята, видел их фигуры, похожие на серых призраков. Рядом с ним держались только Йерикка и Холод. — Уйдем?

— Нет, — ответил Йерикка. Став на бегу на колено, прошил туман очередью, оттуда густо ответили. — Йой, и тут они… Гоймир! — рявкнул он. — Вверх, к побережью, хоть закрепимся, а то перебьют на бегу!

Гоймир и сам это понимал. С его стороны туман рявкнул командой:

— Вверх!

— Все, — Йерикка закинул пулемет на плечи. — Скорей, скорей, если и конец, то не сейчас. Я желаю видеть, как умру, а не подохнуть в этоу киселе…

— Стрелки! — крикнул Олег. Навстречу выскочили четверо.

— Нигде от вас… — не снимая с плеч «дегтярь», Йерикка сшиб одного прикладом, — …покоя нет!

Олег подставил меч под штык второго, Холод отбивался сразу от двоих, скользя по камням. Олег, изловчившись, ткнул своего противника в горло, Йерикка прикладом свалил третьего, Холод сделал ложный выпад и, рубанув последнего по боку, побежал вверх.

— За ним, скорее… — Йерикка локтем смахивал со лба пот.

Они пронеслись ещё сажен сто вверх, туман поредел, открыв панораму вокруг… и их — врагу. Мальчишки тут же шлепнулись на животы. И увидел, что слева и справа от них устраиваются, выскакивая из тумана, другие ребята четы.

— Мы здесь — как вошь на плеши, — тяжело дыша. Йерикка расставил сошки пулемета и, утвердив его, повел, прицеливаясь, стволом. — Щелкнуть по ней — и все дела. Залезли, кажется…

— Хоть бы облачность продержалась, — Олег с надеждой посмотрел на мокрые клочья облаков, висевшие на скалах над морем и скатывавшиеся по откосам. — Пока они так висят, вельботы на нас не пустят.

— Молись Сварогу-Стрибогу, чтоб не стало ветра, — посоветовал Холод, приподнимаясь и выглядывая своего брата.

Олег молча поднял к глазам бинокль. Горные стрелки быстренько обустраивались в версте от четы, громоздя валуны и какие-то мешки. Неподалеку в чьих-то умелых руках вызывающе засвиристел, прорезая туман, кувикл, ему откликнулся другой, и Олег услышал, как Холод мурлычет слова мелодии:

— Станем же смело, как встарь вставали

Предки, нам жизнь охранившие!

Станем же смело, не устрашившись

Зависти, злобы, сил вражьих…

"Да, — подумал Олег совершенно спокойно, — похоже, конец. А пистолет в другое кармане… Ну так и пусть. Что теперь?"…

…Их не накрыли на месте стоянки только потому, что Йерикка не находил себе места и поднял еще толком не успевших отдохнуть товарищей, едва они чуть заспали усталость. И оказался прав — местность буквально кишела вражескими войсками — и данванами, и хангарами, и славянами, и хобайнами. Судя по всему, они занимались спасением потерпевших аварию детей, но чете Гоймира от этого легче не было — она оказалась буквально в кольце и вырвалась лишь в горы, в последний момент, но преследователи с железным упорством гнались по пятам, то и дело угрожая окружением, пока не оттесняли чету на скалистое побережье. Всё. Дальше были Снежные Моря. Впереди, слева и справа. — враги…

…"Горская чета — не путать с суицидом, — подумал Олег. — Но спутать не трудно…"

Сквозь туман на звук кувиклов высоко прошли наугад выпущенные трассера. Противник явно считал, что никуда от него не денутся теперь шестнадцать наглых мальчишек, у которых почти нет еды и мало боеприпасов. В каком-то смысле он был прав, противник, — до моря, находившегося рядом, было полтораста сажен по вертикали, с фронта и правого фланга кишели враги, слева лежала вересковая пустошь, а перед ней — каменная осыпь… верная смерть для беглецов. Из всего оружия горцев достать позиции врага мог только — спасибо "Славяну"! — «утес». Оставалось петь песни и готовиться к смерти.

— То привид, либо морем вправду что-то ползет? — напряженно спросил Холод. Йерикка перевернулся на спину, вскинул к глазам бинокль и выругался.

— Не кажется тебе! Гляди, Вольг!

В паре верст от берега, параллельно ему шли три веретенообразных, страшных в своем неостановимом и упорном движении, хотя и не очень больших корабля. Первые суда данванов, виденные Олегом. Несколько секунд мальчишка рассматривал их, потом — засмеялся.

— Ты что, спятил? — поинтересовался Йерикка.

— Ведь смешно же, — ответил Олег. — Столько народу, да ещё корабли — против шестнадцати пацанов!

— Часом перепугали мы их, — сказал Холод.

— Ну да, только нам от этого не легче. Или перебьют всех, или голодом уморят, — предрек Йерикка. — Лучше бы — первое, пакостно это — от голода подыхать.

— Так вот же море, бросайся, — посоветовал Олег. Друг не принял шутки:

— Может, так и сделаю, если подопрет… А, в рукопашную бы сейчас!

— Йой, идут никак, — с некоторым удивлением вмешался Холод.

Мальчишки сразу же вскинули свои средства наблюдения, но в них, по правде говоря, уже не было нужды. Невооруженным глазом можно стало рассмотреть двух человек, открыто пробиравшихся по камням саженях в двухстах от импровизированной позиции горцев. Оба носили форму хобайнов, у одного в руке трепался белый флаг.

— На переговоры, — не без удивления ответил Йерикка. — Неужели они рассчитывают, что мы сдадимся?!

— Время тянут, чтоб с нами подальше в бою не перевидываться, — ответил Холод. Друзья изумленно взглянули на него, а потом, оценив шутку, захохотали.

Их веселье прервал приползший Мирослав. Он передал приказ Гоймира — Олегу шарахнуть под ноги идущим. Если не остановятся — валить обоих.

— Под белым флагом? — недовольно спросил Олег, целясь. Он выбрал серый валун, до которого хобайнам оставалось два шага, и плавно нажал спуск. Гранит брызнул искристым крошевом под ударом пули.

Хобайны замерли. Предупреждение было не менее явным, чем окрик "стой!" и все-таки парламентеры, помедлив, зашагали дальше.

— Блин, — процедил Олег, щелкая затвором. Он поймал в прицел грудь идущего впереди офицера, про себя решив: если тот, с флагом, побежит вниз — в спину стрелять не станет.

Винтовка ударила второй раз. Чудовищный удар бронебойной пули подбросил хобайна и опрокинул боком на камни. Пуля попала точно в сердце.

Олег перезарядил оружие, повел прицелом. Второй хобайн стоял, сжимая флаг и часто сглатывая.

— Поворачивай, дэбчик, — процедил Олег, — ну?!

Хобайн глубоко вдохнул и пошел вперед. Олег со свистом, словно обжёгшись, втянул воздух и выстрелил. Идущий свалился, как подкошенный — пуля попала ему в лоб.

Мальчишка поспешно отложил «мосинку», и люди с лицами превратились в два почти неразличимых предмета — серые на серых камнях. Олег посмотрел направо и налево. На ткнулся на понимающий взгляд Йерикки, спокойный и твердый, через силу улыбнулся:

— Всё уже нормально.

— Да нет, — тихонько возразил Йерикка и коснулся спины Олега, — но будет. Не волнуйся.

— Постараюсь, — Олег лёг на спину и уставился в низкое, драное в клочья небо.

Со стороны врага ударили сразу несколько скорострелок… Гремучие потоки осколочных пуль заплясали по камням, брызгая горячим крошевом. Мальчишки сползли ниже, вслушиваясь в посвист над головами — пули шли дальше и дальше над морем, постепенно теряя скорость. Особенно красиво это выглядело с трассерами.

— Часом бы одно в свои корыта влепили, — мечтательно заметил Холод.

— Слишком далеко, — равнодушно ответил Олег.

— Йой, а что б тебе те сморкалки из своей винтовки достать?!

— Теоретически — можно, а практически — я не до такой степени хорошо стреляю. Я не Карл Хичкок. (1.)

1. Американский снайпер времен войны во Вьетнаме. Однажды убил вражеского посыльного на расстоянии 2,5 км. — наверное, рекорд прицельного выстрела на дальность.

Холод не успел спросить, кто это. Не выдержали нервы одного из горцев — загрохотал «утес», но тут же заткнулся: наверное, Гоймир надавал ретивому пулеметчику по шеям. Однако, огонь со стороны врага неожиданно прекратился. Вместо этого из мощного усилителя понеслась отборная брань вперемешку с угрозами, посулами и пакостными обещаниями. Потом их сменили вежливые предложения о сдаче с намеками на массу благ в плену. Потом неожиданно зазвучали песни — на городском диалекте. Олег таких не слышал, но похожие ему уши прожужжали на Земле… Их смысл сводился к словам «любовь-морковь». Горцы слушали, критиковали и лениво спорили, записи у них, или энтузиастов находят. Кое-кто погорячее принялся было отругиваться, но плюнул — вопить долго на таком расстоянии не мог даже обладающий луженой глоткой.

К вечеру дела стали вовсе паршивыми. С севера подул холодный ветер. Облачность он не сдул — наоборот, тянул и тянул новые груды туч, громоздившиеся друг на друга — но температура упала до минусовой. Море в жутком здешнем приливе билось с громом о берега, и корабли в отдалении раскачивало на волне. Разводить костры было не из чего, да и опасно. Ветер, холод и невозможность согреться могли довести до исступления кого угодно. Несчастные мальчишки, забиваясь в малейшие выемки на своих постах, жались друг к другу и укутывались плащами. Кое-кто добрался до крепкого вина, прихваченного из Черной Пущи — этим вроде бы стало теплее, зато начало клонить в сон, и Гоймир с бранью метался между постами, рискуя подхватить пулю, тормошил, пинал, взывал к чести, воле, предкам и богам…

Около часа ночи, в темноте, Олег добрался до "командного пункта", находившегося под каменным козырьком. Несколько человек спали у дальней стены этого жалкого убежища, подобрав ноги и укрывшись плащами. Гостимир, сидя у обрыва с фонариком в руке, зажигал и гасил его, прикрыв глаза и чуть покачиваясь — слабая надежда, что, может быть, кто-то окажется в скалах, кто-то увидит, кто-то ответит, чем-то поможет…

Гоймир сидел на большом валуне и ел, пользуясь метательным ножом, холодные консервы из банки. Он обернулся на шаги, и Олег вздрогнул, увидев незнакомое лицо — всего за несколько часов князь похудел, щеки втянулись вокруг глаз легли черные круги. Краги Гоймир зажимал между колен, пальцы его были лиловыми от холода. Однако, теплоты не прибавилось и в нём самом:

— Случилось что? — спросил он сухо, жестом предлагая Олегу сесть.

— Ничего. Просто решил посмотреть, все ли тут у вас в порядке, — Олег как мог удобно устроился на указанном валуне.

Гоймир скривился, будто хватил кислого. Потом сказал негромко, но очень зло:

— Вяжешься — одно девка продажная на ярманке.

Олег не разозлился, хотя горец явно этого ожидал. Только грустно посмотрел на Гоймира, и тот вернулся к консервам, жестом предложив их Олегу. Тот помотал головой, встал и подошел к Гостимиру. Гостимир спал сидя, продолжая нажимать кнопку давно севшего фонарика.

— Проснись, телефонист.

Гоймир открыл глаза:

— То ли резать нас пришли?

— Горный юмор, — сказал Олег, услышав, как фыркнул Гоймир. — Будь здоров, — сказал он, не поворачиваясь и вновь обратился к Гостимиру:

— Фонарь у тебя не пашет.

— Все одно — не видит никто, — серым от усталости голосом ответил тот и протянул фонарь Олегу. Мальчишка несколько раз встряхнул цилиндрическую коробку, приговаривая:

— Вам ничего сложнее меча доверить вообще нельзя…

Гостимир немного взбодрился и даже начал что-то отвечать, а тут и Фонарь загорелся. Олег, возвращая его хозяину, признался вдруг:

— Мне все время в голову разная чушь лезет. Типа: "Умираем, но не сдаемся!"

— То добрые слова, — отозвался Гоймир. Гостимир уже вновь уснул, нажимая на кнопку, а Гоймир запулил банку консервов — пустую — по камням и повторил: — Добрые…

Кто-то из спавших зашевелился и поднялся, откинув плащ — это оказался Морок. Не открывая глаз, он отошел в сторону, сделал свои дела и вернулся на место. Без него там уже оккупировали прогретое пространство, но Морок поступил просто — свалился сверху, и его приятели, ворча, и не просыпаясь, вынуждены были раздвинуться. Еще несколько судорожных телодвижений — и все успокоилось.

Олег отвел свой взгляд от спящих и обнаружил, что и Гоймир смотрел туда же — бездумно-внимательно.

— А то и жалеешь, что повязал себя с нами? — опросил он с издевкой, переводя взгляд на Олега, Тот спокойно ответил:

— Не надо… Как говорил один мой знакомый — в бою на принятие решения даётся только три секунды. Всё, до чего додумаешься потом — лажа… Я свое решение принял очень быстро… Что собираешься делать?

— Молиться, — отозвался Гоймир. Олег вздохнул:

— На богов надейся, а сам не тормози… А все-таки?

— Умирать, — уже серьезно сказал Гоймир. — Куда ни кинь — всюду клин, и то плохо, и то не краше… Но, разом дел без выхода не бывает, так я вижу выход — достойная смерть.

— Мороку с Богданом не рано… даже если достойно? — спросил Олег. Он был едва на пару дет старше названных, но ощущал себя почти патриархом.

— Да и всем-то не время, — горько отозвался Гоймир. И отрезал: — Знали, на что шли… Хоть стать потеплеет впослед…

— С чего бы, зима на носу.

— И то…

Они замолчали. Олегу показалось, что, стоит еще что-то сказать, сделать один какой-то шаг — и у них все будет, как раньше… и стал судорожно искать этот шаг, но не нашел и поднялся:

— Ладно. Пойду.

— Иди, — равнодушно ответил Гоймир, запахивая плащ на груди…

…Вне укрытия ветер походил на ледяные ножи, полосовавшие тело даже через плащ и данванскую куртку. Только жилет защищал надежно, и Олег дотронулся до него, тепло подумав: "Бранка меня защищает…" Со стороны врага продолжался бесконечный тупой монолог, на душе было тоскливо, как посреди невывезенной помойки. Олег снял с пояса баклажку, поболтал в ней вино, налитое в веси. Мда, он много раз видел, как в кино солдаты проигрывающей армии прикладываются к бутылке. Сейчас он внезапно их понял. Это не от страха (Олег не боялся, хотя и осознавал, что едва ли они переживут еще одну ночь), а от безнадежности…

Оглядевшись, будто из-за скалы могли появиться отец или мать, он открыл баклажку и, задержав дыхание, глотнул.

Сперва ему показалось, что он обжегся. Горели рот и глотка, жжение быстро скатывалось в желудок. Олег втянул воздух задушенно, потом сплюнул — и обнаружил, что жжение улеглось, а вот в желудке стало теплее, и тепло оттуда разливалось по всему телу. Олег не долго думая приложился еще раз потом решительно заткнул и убрал баклажка

Потихоньку кружилась голова, а ветер словно бы потеплел. Тянуло прилечь; призывы врага почему-то начали смешить, словно они травили анекдоты, как мальчишки в школьном сортире, а не звали в плен, угрожая в случае сопротивления смертью. У Олега появилась мысль: а что если подобраться к ним поближе, да и заорать, чтобы перестали?

Слава богу, он сумел осознать, насколько бредова идея и удивился, как быстро и конкретно его разобрало. Впрочем, опьянение не прошло, разве что ветер на открытом пространстве слегка прочистил мозги. Почти бегом он добрался до места, где остались Йерикка и Холод.

Мальчишки расстелили надранный вереск в расщелине, на него бросили плащ, улеглись туда и укрылись сверху вторым, тесно прижавшись друг к другу. Йерикка не спал — то ли Олега ждал, то ли просто не спалось. Он молча подался в сторону, давая Олегу место рядом с собой.

Землянин улегся и накинул сверху свой плащ. Выл ветер, но здесь было тихо и почти тепло. Дышали товарищи — ровно и еле слышно — Холод, спокойно, но громче — Йерикка.

— Как там Гоймир? — спросил он наконец. Олег ответил:

— Нормально. Никак не успокоится из-за Бранки, завидует мне, что же еще!

Ответил — и испугался. Такие слове вовсе не подходили ему… и не походило это на него. Кажется, это винцо подало голос. И, очевидно, Йерикка почувствовал это, потому что неожиданно и очень спокойно поинтересовася:

— Приложился, Вольг?

Олег ощутил, что краснеет, как пацан перед взрослым, поймавшим его на чем-то недостойном.

— Немного, а что? — развязней, чем надо, ответил он. Йерикка вздохнул в темноте и миролюбиво ответил:

— Да ничего. Только знаешь, Вольг… больше не пей. Я понимаю, если выпить, то становится легче… но это только кажется, поверь мне.

Олегу вспомнилась ярмарка и слова, старого князя, потерявшего свое княжество — что выпивка ничего не облегчает, а ее ничто не оправдывает.

— Я больше не буду, — совершенно по-детски повинился Олег. — Да мне и не понравилось… А ты пил крепкое вино?

Слышно было, как Йерикка тихо рассмеялся:

— То, что ты налил в баклажку, не вино, а хлебная самогонка… Мне тринадцать было, когда я напился до свинского визга. На ярмарке. Дед выпорол меня плетью, когда я проспался, только я почти не ощутил — мне и без того казалось, что в череп забивают клин, а во рту ощенилась любимая сука…

Теперь уже и Олег хихикнул. Он ощутил, что рядом вздрагивает плечо друга… и не сразу понял, что тот не смеется, а плачет. Поняв это, он жутко перепугался и повернулся, едва не разбудив Холода — старался различить лицо Йерикки:

— Ты… ты что?! Тебе плохо?!

— Хочешь сказать, что тебе хорошо? — прерывисто спросил Йерикка. — Я знаю, это глупость… это слабость… Завтра я опять буду сильным. Но сейчас никто не видит, а ты — ты не расскажешь… Это так трудно — быть сильным все время. Я тебе никогда не говорил, а ведь у меня есть девчонка. Она сестра Вийдана из Орлов. Того, погибшего.

— Из племени кровников? — глупо спросил Олег. Йерикка вздохнул:

— Представь, что Бранка — тоже. Это остановило бы тебя?

— Нет, — честно ответил Олег, мысленно поблагодарив богов, что Бранка — своя. — Но как же вы?..

— Никто ничего не знал. Видишь, я даже тебе не говорил… Мы встретились на той самой ярмарке, где я напился, и дальше встречались тайно. Боюсь, что она узнает, я погиб — и уйдет тоже…

"А ведь и Бранка!.." — обожгла Олега мысль, но он задавил ее и вслушался в быстрый шепот Йерикки:

— Если ты любишь Бранку, то поймешь, как это страшно — знать, что скоро ничего не будет и любить ты уже не сможешь, понимаешь — НИКОГДА!

— Я не думал об этом, — сказал Олег, и его вновь пронизал, страх. — И не хочу. Не хватало сойти с ума…

— Я уже успокоился, — Йерикка вздохнул: — Дурацкая слабость… Знаешь, — он приподнялся на локте, натянув плащи, — а мне сегодня шестнадцать лет.

— А?!. - только и смог спросить Олег.

— Не до этого было, забыл, — ответил Йерикка.

— Ну… поздравляю, — неловко объявил Олег. — Подарок за мной.

— А как же, — согласился Йерикка, — в живот ранят — добъёшь… Обидно все-таки.

Олег отодвинул с лица перевесившиеся через повязку волосы. Непонятно усмехнувшись, оттянул ее: — Пригодилась, видишь.

— Она тебя любит, — убежденно оказал Йерикка.

— Теперь-то… — горло Олега сжалось, он переглотнул и добавил: — Только хуже. Гоймиру будет легче умирать, чем мне.

— Наверное, — согласился Йерикка. — Только это страшно — умирать с пустой душой… Ничего, что я болтаю? Ты, может, спать хочешь?

— Нет, пусть…

— Понимаешь, — извиняющимся тоном объяснил Йерикка, — если я остановлюсь, то начну думать, а это опасно, можно додуматься до самых разных вещей…

— А я все-таки думаю, — признался Олег. — Если меня не будет… я бы хотел, чтобы… ну… чтобы у Бранки родился сын. Раньше я думал, что это чушь. Да и лет мне… А сейчас мне хочется, чтобы был… Как ты думаешь, вот по Верье… я же не ваш… но всё-таки… может так случиться, что моя душа, или как там у вас — в него?

Йерикка, серьезно притихший было, вдруг приглушенно засмеялся и, задыхаясь от этого сдерживаемого смеха, навалился на Олега и начал тузить его под ребра, приговаривая:

— Ах ты… ах, сопляк нахальный!.. У него вон какие мысли!.. Он вон о чем думает!..

Олег отпихивался, почти рассердившись сперва, но потом и его разобрал смех:

— Сам-то… То-то слышно, в весях жалуются, что девки рыжих в подоле приносят, а он мне тут о своей большой и светлой любви рассказывает! Или на деда позавидовал? Позавидовал, да?!

Проснувшийся Холод вызверился:

— Да будет на вас угомон?! Кой кулачный бой в ночь-полночь?! По смерть выспаться не дают!

— Отоспишься! — завопил Олег, но Йерикка придержал его:

— Спим, спим уже.

— Спим, — передразнил Холод. — Теперь-то…

— Я Морока видел, — вспомнил Олег, — с ним все в порядке.

— И то добро, — Холод зевнул, утопив в этом зевке еще какие-то слова.

Они снова устроилась с головами под плащами, пошуршали уже примятым вереском и, успокоившись, начали в самом деле засыпать…

…Облачность к утру сгустилась, и пролился короткий холодный дождь. За позициями горных стрелков начали разворачиваться прибывшие наконец-то орудия. Невыспавшиеся и злые артиллеристы на чем свет стоит кляли. погоду, начальство, врага, службу, самих себя, как это часто делают люди на войне.

* * *

Холод поднялся первым. Это было вызвано просто-напросто непреодолимой необходимостью чисто физиологического свойства. Делать свои дела он начал в сторону врага….

…Потом Олег часто вспоминал, как это было. Раздался противный воющий звук. Олег посмотрел на Йерикку, силясь вспомнить, почему этот звук ему знаком… Йерикка побледнел, а потом — над камнями с треском встал черно-рыжий куст, и Холод, взмахнув руками, покатился по камням. Подальше встал еще один куст… послышался грохот… еще… еще…

Артиллерия противника начала обстрел.

— Холод! — заорал Йерикка, вскакивая. Они с Олегом подбежали к мальчишке, который сел на камнях. По лицу у него текла кровь — Холод разбил себе лоб, пока катился. Он слегка растерянно посмотрел на друзей, попытался подняться, сел снова, держась за живот. — Ты что?! — подбежавший Йерикка положил ладонь на плечо Холода. Тот удивленно сказал:

— Йерикка, лезут они. Наружу-то…

— Кто лезет, боги?! — сердито, но с облегчением спросил Йерикка.

А Олег уже понял, КТО, и почувствовал, как слабеют ноги, по спине струится мерзкий липкий пот, а во рту появляется отчетливый вкус медной ручки. Холод держал ладони у живота, а из-под них вылезали дымящиеся синевато-красные внутренности.

Йерикка тормошил Холода, а тот, извиняющеся улыбаясь, продолжал сидеть и придерживать живот. Пока Олег не сказал хрипло:

— Эрик, у него…

Йерикка все сразу понял. Отступив на шаг, он закусил губу:

— Йо-ойаа… — сказал он, словно это его ранили.

— То что?! — Холод вскочил, и внутренности ПЕРЕПЛЕСНУЛИСЬ через руки на камни. — Уух! — вскрикнул мальчик, падая на колени и… заталкивая внутренности обратно. — Братцы, — он поднял большие глаза на Йериккку и Олега, стоявших рядом, — в обрат-то они не лезут. Что они не лезут-то?

— Конец, — отчетливо сказал Йерикка.

— Нет, — неверяще и тихо ответил Холод, — не хочу я! — протестующе добавил он. — Что ж вы стоите?!

Снаряд разорвался неподалеку. Мальчишки упали, вдавились в камни, вздрагивая — их подбросило еще одним взрывом, совсем близким, щебень забарабанил по спинам. Олега обрызгало чем-то теплым, что-то со стуком упало рядом, покатилось… Не поднимаясь, Олег скосил глаза.

По камням, подскакивая, катилась голова Холода, показывая то русый затылок, то идеально ровный срез шеи — ало-белый, то оставшееся испуганно-удивленным лицо. Тело по-прежнему стояло на коленях, и из обрубка шеи невероятно красиво била кровь — буквально какие-то две секунды. Потом Холод… то, что было Холодом, упало. Олег лишь теперь сообразил, что его милосердно обезглавил снарядный осколок…

— Вставай скорее! — Йерикка рванул Олега за плечо.

— Что случилось? — Олег поднялся, еще ничего не понимая.

— Ты что, не понимаешь?! Они сейчас наступают за огнем, бежим!

— О! — до Олега дошел весь ужас ситуации. Он побежал за Йериккой, который на бегу схватил пулемет и, обдирая локти, грудь, колени и живот, грохнулся на камни, выдвигая вперед оружие.

Цепочки стрелков быстро перемещались по камням. До них оставалось шагов триста, не больше.

— Суки, — процедил Йерикка. Олег никогда еще не видел у него такого лица. — Ну, сейчас…

— Ого, их много! — Олег перехватил автомат, нажал на предохранитель, ставя его на автоматический огонь.

— Бей, не считай! — крикнул Йерикка и нажал спуск, словно душил врага своими руками. — Вот нам наша земля! Вот вам наша свобода! Вот вам наши города, вот вам наше небо, вот вам наши девчонки, вот, вот, вот! — он молниеносно сменял магазин, дернул рукоятку и продолжал стрелять. — Жрите бесплатно, вот вам пять хлебов, вот две рыбы, на всех хватит, да ещё и останется, стадо!

Олег присоединился к нему — расстояние было самое то для «калаша». Стрелки, рассыпавшись за камни продолжали двигаться, прикрывая друг друга огнем. Олег выпустил два осколочных тромблона, кто-то еще стрелял неподалеку, но врага это не останавливало уже, он рвался вперед…

Грохот «утёса» перекрыл пальбу обеих сторон. Видно было, как падают наступающие, бегут назад и тоже падают, как пули высекают искры и крошку из камней. Пулемёт бил, пока стрелки не оказались вне пределов досягаемости огня, оставив на камнях трупы.

— Я думал, не отобьёмся, — Олег не сразу попал направляющими тромблона в нарезы ствола и засмеялся: — Руки трясутся, прикинь?!

— У меня тоже мелькнула такая мыслишка, — нервно согласился Йерикка. — Вовремя проснулись пулеметчики!

Они разом вспомнили о Холоде и оглянулись. Его тело по-прежнему лежало на камнях.

— Что ж, повезло, — почти равнодушно сказал Йерикка. — От такой раны он бы не скоро умер, да еще и замучился бы…

— Морок сойдет с ума, — вздохнул Олег, — они ж душа в душу жили… Надо его отнести отсюда, пошли?

— Пошли, — Йерикка встал…

…В этом было что-то дико-сюрреалистическое. Йерикка и Олег несли под мышки и за ноги тело, на животе которого лежала голова, изумленно глядевшая на мир. Выглядело бы даже смешно… если бы не выглядело так страшно.

Следы обстрела были везде. В основном — выбитые в камне воронки, но в одном месте среди щебня, искрившегося свежеотбитыми краями, лежал невероятно обезображенный труп мальчишки — в дымящихся лохмотьях, разбитый. Олег смотреть не смог, а Йерикка подошел и сказал, что это Яромир. Взять его, конечно, было нельзя — оба решили, что вернутся позже или кого пришлют. В другом месте снаряд угодил в человека — от него остались ошметки мяса, костей и одежды, да клочья металла от оружия, но рядом стоял и плакал Резан, суровый и решительный Резан — становилось ясно, что убит был его брат Данок.

— Похоже, нам досталось, — сказал Йерикка. Олег только сопел — говорить не имело смысла, все и так на виду…

…Места, где располагался штаб, Олег не узнал. Каменного козырька не было. Он лежал грудой глыб и щебня. Святомир и Ревок возились там, на разостланном плаще лежал… ЛЕЖАЛО ЧТО-ТО, на что Олег один раз глянул и больше не захотел смотреть. Гоймир сидел на том самом камне, где Олег его оставил и держал на весу разбитые, окровавленные руки, которые бинтовал ему Хмур.

А Гостимир лежал рядом с расколотым фонариком. Видно было, что к нему даже не притрагивались, и это становилось понятно сразу. Осколок разворотил ему грудь вместе с кольчугой, другой снес юному певцу левую сторону головы.

"Вот так, — бухнуло в голову Олегу. — Ну и что я скажу Бранке?"

Они опустили труп Холода наземь. Йерикка спросил угрюмо:

— Где Морок? Тут его брат…

— Мороку-то уж поровну, — ответил Святомир, выпрямляясь. Скула у него была разодрана, висел чёрный лоскут снизанной кожи. И тут до Олега дошло, что раздавленное, лежащее на плаще — это и есть Морок. Против своей воли он повернулся туда. Под горло подкатило — смотреть оказалось трудно даже для повоевавшего человека. Очевидно, на Морока упал обломок скалы, раздавив ему грудную клетку и живот — внутренности вылезли через рот и лопнувший пах, обломки ребер пропороли грудь, глаза были выкачены и налиты кровью.

Олег сделал несколько шагов в сторону и одним судорожным позывом вывернул желудок — вода и желчь, он уже давно не ел.

— Под скалой стоял, — говорил тем временем Гоймир. — В нее и угадало. Меня-то швырнуло, что куклу соломенную… опамятовался — Гостимир мёртвый уж, от Морока-то одно ноги с-под валуна… Я — откатить… — он посмотрел на свои руки, как на чужие. — Помогли… А как часом перед матерью их буду — только и жила она светом в окошке, Холодом да Мороком… Так уж меня бы, мне-то все одно — жить, умереть…

— Что ты несёшь?! — Йерикка встряхнул двоюродного брата за плечи. — Язык-то прикуси, придурок! Тебе командовать еще!

— Про что? — спросил Гоймир, глядя на него. — Не встанут они в атаку больше. Не поднимем рук — то и будут бить в нас, пока всех не похоронят. И все…

Йерикка отпустил Гоймира. Против сказанного трудно было возразить…

…Убитых положили в ряд на камнях. Обезглавленный и выпотрошенный Холод. Раздавленный Морок. Разбитый, обожженный Яромир. Немногое, что осталось от Данока. Гостимир со стёсанным лицом и вскрытой грудью.

И — Одрин. С торчащим из груди осколком, похожим на нож. Осколком, попавшим точно в сердце последнего из трех братьев…

Шесть человек унес обстрел. Больше, чем потеряла чета за все прошедшее время, и самое ужасное, самое непереносимое — что погибли они от метала, обидной и нелепой смертью — не увидев врага… Из тех, кто остался жив, несколько были ранены — к счастью, никто — тяжело. Но тяжело было другое — стоять рядом с трупами товарищей.

Ветер трепал плащи, шевелил волосы над повязками. Мальчишки стояли, потупившись, держа мечи концами к земле. И мало кого тревожили свои раны. Бывает, что чужая боль сильнее — даже если это боль тех, кто уже не ощущает ее сам.

— Неладно, что схоронить вас честью не сможем, — послышался голос Гоймира. — Но кажется мне, что вам неплохо будет лежаться тут, над морем… — у него явно перехватило горло, и Гоймир несколько секунд молчал, только шевелился в забинтованной руке меч — словно цель отыскивал. — Вы все своих лет не пожили на свете белом. Но все вы за родную землю головы сложили — и не скажут о вас ни единого недоброго слова, пока жив хоть единый человек из племени Рыси… А вы к нам будьте опять. Ждем мы вас из вир-рая, не томите, станьте в племя снова, братья наши… — он повернулся к остальным и попросил:- Пойте уж, а я не сумею, горло…

Богдан шагнул вперед без раздумий. Конечно, далеко ему было до убитого Гостимира, но у него оказался звонкий светлый альт, и неплохо умел Богдан петь…

Хвала тебе, Дажьбог Сварожич,
Солнце пресветлое!
И тебе хвала, Перун Сварожич,
Гром Небесный!
И остальные подхватили:
— Хвала племени Сварогову:
И вам, навьи-предки.
И вам, люди-потомки,
И всей Верье славянской —
Хвала ныне и ввеки!
Славны преданья веками стояли!
Славная память славным героям.
Павшим за Верью. за веру славянства —
Славная память и ввеки, как часом!
Труд их и подвиг,
Вера, преданья
И нашему братству
Одно окреп и защита!
Станем же смело, как встарь вставали
Предки, нам жизнь сохранившие!
Станем же смело, не устрашившись
Зависти, злобы, ков вражьих!
Бури проходят — одно сияет
Щит Дажьбожий, солнце славянства!..

"А ведь это и правда так, — подумал Олег. И с удивлением понял, что плачет. Но это не были слёзы страха или горя… Это были слезы странной гневной радости, от которой кровь быстрее бежала по жилам и тяжелели кулаки. — Ну убили они этих ребят. Ну убьют и нас. Войну им все равно не выиграть. А умирать страшно, когда знаешь, что ничего после тебя не останется…"

А десять голосов взвились и загремели над морским прибоем:

Братья, знамя наше
Пусть разовьется над нами —
Жив дух славянский!

* * *

На этот раз Гоймир приказал не стрелять в парламентеров. Молодой хобайн-офицер поднялся к позициям горцев один, оставив сопровождавшего с белым флагом внизу, и стоял под дулами автоматов открыто, поигрывая веточкой вереска. Он был светло-русый, настоящий славянин, мало чем отличающийся от самих горцев, но заброшенный на ТУ сторону — непримиримый враг…

Гоймир вышел ему навстречу и, остановившись в нескольких шагах, спросил:

— Что сказать хочешь?

— То же, что хотели сказать те, кого вы убили, — спокойно ответил хобайн. Сдавайтесь, или никто из вас не увидит следующего утра.

— Клянусь Дажьбогом, — Гоймир вскинул руку, — и вереском, который ты держишь в руке, что никто из нас не сложит оружия. И пусть будет, как будет.

— Мы не пожалеем снарядов, — пообещал хобайн. Но лицо Гоймира уже стало скучающим, он повернулся и зашагал вверх по склону, к своим, больше не удостоив врага ни единым взглядом или словом…

…День тянулся, как похоронная мелодия. Ветер улегся, тучи висели над морем и скалами, как раньше. Изредка постреливали со стороны врага, но даже попасть не старались. Орудия пока молчали.

Олег искал Йерикку, а нашел Богдана. Сидя со скрещенными ногами под прикрытием камня, мальчишка что-то старательно малевал взятыми у Одрина маркёрами на куске плаща. Рисовальщик из Богдана был так себе, но Олег различил оскаленную морду рыси…

— Что рисуешь? — поинтересовался землянин. Богдан, увлекшийся своим занятием до полной глухоты, смущенно вскинулся, но тут же доверчиво ответил:

— Стяг наш рисую. А то в бою тоскливо уж очень, разом ничего над собой не взметнуть…

Олег постоял, посмотрел. А потом зашагал по камням дальше — и почти тут же обнаружил Йерикку на берегу звонкого ручейка, проложившего себе путь в гранитном основании скал. Рыжий горец сидел, прислонившись спиной к камням и обхватив колени руками. Он разулся, поставив куты рядом, тут же стоял пулемет.

— Привет, — сказал Олег, присаживаясь на уже привычным жестом подстеленную полу плаща. Достал наган, начал крутить на пальце, как ковбой в вестерне. Йерикка сидел совершенно неподвижно, глядя перед собой остановившимися глазами. И Олег вдруг заметил, что он слушает СиДи плеер. — Что там стоит? — поинтересовался мальчишка, с размаху бросая револьвер в кобуру.

— У Ревка взял, — Иерикка протянул наушники Олегу.

Ни музыка, ни слова Олегу знакомы не были. Молодой голос пел пол гитару и отделенный стук барабана — отчаянно и печально:

Это не игра.
Вспомни, как вчера
Этим мальчикам был неведом страх?
Автомат в руке,
След от пули на виске —
И последняя улыбка на губах…
Я не говорю,
Что бога нет,
Но кто же знает,
Для чего, смеясь жестоко,
Нами он играет?!
Я уверен
В том, что бог — шутник;
Когда меня он примет —
Я увижу,
Как смеется
Он над нами —
Он все видит!
Боже, дай ответ,
Для чего в пятнадцать лет
Ты назначил нам всех иллюзий крах?!
Что ты скажешь нам,
Когда завтра где-то там
Мы увидимся с тобой на небесах?!.

— Что это? — спросил Олег, снимая наушники. Странно-безжалостный ритм, контрастировавший со словами песни, все еще звучал в ушах; Олег чувствовал нечто вроде легкого опьянения и в то же время — готовность кинуться в любую, саму проигрышную схватку. — Классная вещь.

— "Уличный полк", — пояснил Йерикка, — музыкальная группа, запрещенная данванами. А диск я тоже взял у Ревка… Знаешь, почему я ее слушаю?

— Догадываюсь, — Олег протянул наушники другу. — Ты думаешь, что сегодня ночью мы умрем. Верно?

Йерикка потер ногу о ногу и улыбнулся углом рта:

— Да нет… Не исключено, что мы еще поживем.

— Ты что-то придумал? — после короткого молчания спросил Олег, играя камешком, подобранным у ног.

— Придумал, — согласился Йерикка, — хотя не исключено, что это просто более быстрый путь к смерти. Потому я и слушаю эту песню…

— Ну, тоже неплохо, — ответил Олег. Мальчишки посмотрели друг на друга и засмеялись невеселым смехом, но от души.

По склону защёлкали камешки. Точным прыжком Гоймир преодолел сажень с лишком отвесной скалы и встал, прислонившись к ней плечом.

— Говорил ты, что на ум тебе что-то пришло? — с ходу взял он быка за рога.

— Да, — Йерикка провел ладонью по щеке.

— Рассказывай, — Гоймир поставил к ноге меч и положил забинтованную ладонь на узорчатое яблоко рукояти. — Хоть я и не вижу, что тут можно придумать-то?

Йерикка внимательно посмотрел на Гоймира, на его суровое, неулыбчивое лицо:

— А ты очень изменился, — медленно сказал рыжий горец. Гоймир повел плечом:

— Про что ты?

— Раньше ты не смотрел на веши так серьезно. Может, потому и опасности не были такими серьезными, а?

— На мой вид ЭТО дело насквозь серьезное, как ни верти, — возразил Гоймир. — Часом мы и услышим, как Желя наша кричит…

— Она охрипнет, прежде чем до нас докричится, — кощунственно ответил Йерикка.

— Да что тут выдумать можно?! — Гоймир пристукнул мечом о камень. — Нет чести — под обстрелом лечь. По-ночь выйдем из убежищ, окружим врага, да и бросимся с боевым кличем. Одно убьют нас, да и мы с собой много кого прихватим.

— Неплохо, — одобрил Олег, — а главное очень красиво. И глупо до невозможности.

— А то ли сказал кто что? — не глядя в его сторону, осведомился Гоймир.

— Вообще-то — совершенную правду кто-то сказал, — невозмутимо подтвердил Йерикка. — Такие вести следует приберегать на крайний случай.

— То — не край? — изумился искренне Гоймир.

— Ты очень догадлив… — Йерикка устроился удобнее. — Самое для нас опасное — орудия. Может быть — единственно опасное. Если их выведем из строя — а достаточно снять замки — дадим себе еще сколько-то времени.

Гоймир задумался. Может, он и изменился, но медленней соображать не стал.

— Прокрасться тайком кладешь?

— Да. Причем не дожидаясь ночи. Сейчас, пока они отдыхают и готовятся!

— Ну и кто пойдёт? — спросил Гоймир. Йерикка промолчал — неподалеку послышался звук кувикла, и — показалось — голос Гостимира; лишь через несколько мгновений стало ясно, что поет Мирослав…

А как по скалам-то да по горам,
Да ущельями хмурыми, тропами тайными
Уходил на бой молодой боец.
Молодой боец, краса племени.
Дома ждали его девятнадцать дней,
Девятнадцать дней мать с невестою.
А в двадцатый день спозараночку
Возвратилась рать-дружина с победою.
Возвратилась с великой почестью.
Только им-то ждать было некого…
Как ним в дом пришли верные друзья,
Принесли друзья меч обломленный,
Принесли друзья весть погибельную,
Принесли рубаху кровавую…
Ой рыдает мать горше горького,
И невеста, упав, убивается,
Убивается да криком кричит,
Кричит-кличет она друга милого:
"Всем хорош ты был, всем удал да смел.
Среди прочих бойцов — краше красного!
А теперь лежишь во чужой земле,
Ты один лежишь, смертью прибранный!
Как ушел со двора — любовалась я,
Любовалась я, глаз невмочь отвесть!
Где ж теперь краса твоя писаная?
Не косить тебе сена на лугах,
Сына на руках не носить тебе!
Не присесть за стол в нашей горнице,
Дом не выстроить для своей семьи!
Твой сломился меч пополам в бою —
Так и наша жизнь переломана.
Не войти тебе под родимый кров,
Ну а мне — не жить уж без милого…

— Жребий покажет, — сказал наконец Йерикка.

* * *

Йерикка, Олег, Рван, Хмур и Святомир — вот кого выбрал жребий… хотя идти желали все. Было уже около трех дня, но еще оставалось разработать план действий.

— Наступать напрямик, конечно же, безумие, — Йерикка, щурясь, окинул взглядом каменистые откосы, поросшие вереском. — Глупо думать, что ОНИ будут изображать убитого хангара из былины… Как бы мы ни ползли — нас обязательно засекут — дальше, ближе, раньше, позже — неважно… Собственно, я вижу лишь один путь.

— Йой, нет, — выдохнул Хмур.

— Йой, да, — невозмутимо ответил Йерикка, подбрасывая камешек и ударом ладони отправляя его в море.

— Поясните, — потребовал Олег, — не все понимают ваш тайный язык, а мне все-таки тоже интересно, я, как-никак, в этом собираюсь участвовать?

— Да все проще пареной репы, — широко улыбнулся Йерикка. — Мы спускаемся туда, — он показал через плечо большие пальцем на обрыв к морю.

— Йой, нет, — повторил Олег слова Хмура, чувствуя, как у него сжимается желудок.

— А то! — жизнерадостно подтвердил Рван. — Йерикка, коли я часом понял — так мы им с потылья вылезем по скалам?!

— Именно, — Йерикка смотрел на всех так, словно разработал и защитил диплом в МГУ.

Олег подошел к краю и, заглянув вниз, покачал головой:

— Есть такой комикс. Вы люди культурные, поэтому его не читали. А я цивилизованный — и читал. Он называется "Человек-паук".

— Может, тебя заменить? — подойдя, тихо спросил Йерикка. — Ты не стесняйся, там, — он указал вниз, — любая задержка смертельна для всех. Сам погибнешь и нас погубить.

— Спокойно, — заявил Олег, — все, что можете вы, я могу не хуже. Йерикка легонько толкнул его в плечо:

— Не валяй дурака, лучше подумай еще раз. Не о гордости, а о деле. Сам же смеялся над Гоймиром!

— Со мной все будет в порядке, — отрезал Олег, хотя, если честно, не был в этом уверен. Он даже подумал на миг, что надо бы и впрямь отказаться — для пользы дела! — но тут же упрямо вздернул подбородок: черта с два! Он не струсит и не отступит, и пусть это на самом деле лишь гордость — это ЕГО гордость!

Йерикка, кажется, еще что-то хотел сказать, но смолчал…

…К счастью, горцы были привычны к лазанью по скалам так же, как и горные козлы.

— Даже человек не может создать совершенно гладких стен, — поучал Йерикка, — уж куда старой дуре Природе! Пройти версту по скалам, да еще в виду кораблей — дело нелегкое, но выполнимое… Ну, пошли!

И подал пример, соскользнув вниз сразу на десяток саженей.

Кое-какой опыт у Олега все-таки имелся, и не только здесь приобретенный, поэтому он сумел, соскальзывая, погасить скорость толчком ног. Качнувшись «маятником», он перелетел туда, куда указывал Йерикка — а вниз уже скользили другие.

Представьте себе, что вы прыгаете с камня на камень над морем на высоте тридцатиэтажного дома. Причем — без страховки, да еще там, где, случается, ногу можно поставить лишь ребром! Олег ощущал себя скованным и неловким по сравнению с остальными мальчишками, которые, используя чеканы как ледорубы и альпенштоки, скакали с камня на камень точными, рассчитанными и красивыми движениями. Однажды он едва не сорвался и чуть ли не минуту отдыхал, стиснув зубы, обливаясь потом и влипнув телом в скалу. Автомат тянул назад, винтовка — вбок, и казалось, что заставить себя сдвинуться с места будет попросту невозможно, но мальчишка пересилил себя — не возвращаться же назад? Да и вернись — что за польза?

В целом-то Йерикка был прав. Скалы, казавшиеся сверху отвесными, вблизи отнюдь не были неприступны: куда поставить ногу, куда сунуть пальцы и за что захлестнуть веревку — всегда найдется… но это имеет очень мало общего с удобством и безопасностью.

Тем не менее, человеку, не имеющему определенной закалки, скала показалась бы совершенно неприступной… да она таковой и была для многих. Не исключено, что именно поэтому враг не так чтобы тщательно и охранял обрыв. Собственно, достаточно было кому-нибудь взглянуть вниз — и план Йерикки рухнул бы вместе с его исполнителями. Но нормальному человеку не придет в голову смотреть в бурное море с высоты в полтораста сажен.

Что такое верста? Ее можно пройти, не очень спеша, за двадцать минут. Но что такое верста, если не идешь, а ползешь по скалам? Это не двадцать минут. Это даже не час. Это — ЧАСЫ.

И на протяжении этих часов ты ползешь, цепляясь за выступы, выбоины и кустики разбитыми пальцами. Ползешь молча, стараясь даже дыхание сдерживать.

Когда лезешь по скале — нельзя смотреть ни вверх, ни вниз — только перед собой, иначе сорвешься от головокружения. Но Олег нет-нет, да и посматривал вверх — просто не мог удержаться, страшно было подумать, что можно пропустить момент, когда на тебя посмотрят враги… Чуть выше его карабкался Хмур, сразу за ним — Йерикка с пулеметом за плечами. Именно потому, что посматривал Олег вверх, он и увидел то, что потом часто приходило в снах…

Хмур потерял равновесие.

Олег не понял, как это слоилось — то ли горец слишком далеко отклонился от спасительной скалы, то ли неудачно вцепился пальцами… Но только он начал страшно медленно клониться назад. Левая рука описала в воздухе круг, правая царапнула по скале, потом ударила по пальцам протянутой ладони Йерикки — с перекошенным лицом тот, извернувшись, тянулся к Хмуру. Тело мальчишки все дальше и дальше клонилось в пропасть; ноги оторвались от скалы.

Очевидно, даже в эту секунду Хмур не потерял самообладания. Он оттолкнулся изо всех сил — чтобы упасть не на скалы, а в воду. Тогда еще оставался шанс. Мизерный, но шанс.

Олег вжался в скалу, глядя через плечо и постанывая от ужаса. Хмур пролетел мимо молча — как камень, раскинув руки и ноги, волосы развеваются вокруг лица. Олег видел, как он начал переворачиваться, стремясь войти в воду отвесно…

…и головой ударился в скалу.

Его подбросило вверх, как не батуде. Только скала не была пружинистой сеткой. Хмур взлетел по дуге, мотнув руками и ногами, как манекен. Снова рухнул на скалы, уже ниже. Снова взлетел по дуге, но уже не так высоко. И с маху рухнул во вскипевшую волну, прямо в ее пенный гребень…

— Ы-ы-ы… — горлом, еле слышно прокричал Олег. И услышал хриплый шепот Йерикки:

— Молчи. Лезем дальше.

Олег понял, что не сможет оторваться от скалы, даже если от этого будут зависеть судьбы мира. И как раз когда он это осознал, до него вновь донеслись слова Йерикки — голос был сиплым от злости:

— Вольг, — Олег повернулся и увидел дуло «парабеллума» в сажени от своего лба, — или ты лезешь дальше, или я прострелю тебе голову и отправлю к Хмуру. По счету три. Раз…

Олега сдвинул с места не страх, а стыд. Стыд за то, что его другу приходится грозить ему пистолетом. Он кивнул и перебрался на другой уступ.

…Наверху послышались голоса. По камням стучали шаги. Горцы перебирались через "линию фронта", и над их головами были враги.

Олег еще никогда так никого не ненавидел, как тех, наверху. Смешались и разбившийся Хмур, и окровавленные пальцы, и пистолет Йерикки, и часы, проведенные в этих скалах, и то, что приходится прятаться…

…С коротким щелчком, похожие на выстрел, под ногой Олега обломился каменный уступ. В этот миг он даже не успел испугаться — тошнотворный, похожий на прокисшую кашу страх пришел лишь когда он висел, намертво вцепившись в камни обеими руками, а Йерикка протягивал ему перевязь меча.

— Что там такое? — послышался наверху ужасный безжизненный голос. — Посмотри.

Горцы вдавились в камни. Йерикка достал пистолет вновь — но теперь уже с явным намерением разнести череп любому, кто их заметит. Олег опустил голову — не от отрази, а чтобы его лицо, белое на фоне камня, не выдало их врагу.

Очевидно, тот, наверху, не имел никакой охоты смотреть в пропасть. Ход его мыслей был ясен — кто там может быть?! Он едва заглянул вниз — и конечно с высоты трехэтажки не различил горцев среди камней. Было слышно, как он докладывает данвану, что все спокойно… ну, в каком-то смысле все и впрямь было спокойно, ведь мальчишки не то что не двигались, но даже не дышали!

Казалось, века прошли, прежде чем Йерикка оттолкнулся от скалы и подал рукой знак: вперед и вверх. Пора было выбираться в тыл врага.

В месте подъема скала оказалась почти отвесной. То ли от страха, то ли еще как, но Олегу показалось, что она загибается наружу! Но вот Йерикка чуточку высунулся над краем обрыва… Вот — легким, пластичным движением вынес себя на край, развернулся на животе и протянул руку вниз, помогая выбраться Олегу.

Когда наверху оказались все, то еще несколько минут они просто лежали во мху, не двигаясь и закрыв глаза. И каждый старался не думать, что эту дорогу придется проходить снова. И что Хмур, наверное, уже погрузился на дно… а к вечеру, может быть, и они присоединятся к нему. Не то чтобы так уж пугала эта мысль — но и приятной не была, это точно.

Наконец Йерикка завозился и, перевернувшись на живот, внимательно осмотрелся. От позиций стрелков, находившейся за полсотни сажен всего, их отделял естественный вал, похожий на вздыбившуюся и окаменевшую волну. Почти от того места, где они залегли, начиналось главное понижение, кое-где росли одинокие сосны, окруженные подушками мха. В полуверсте стояли три орудия — длинноствольные, на разлапистых треногах-лафетах, колес Олег не видел. Двое часовых ходили контркурсами параллельно друг другу. Чуть дальше виднелись четыре палатки и вельбот, затянутый чехлом.

Олег, лежавший рядом, неловко молчал. Но Йерикка уже забыл о том эпизоде на скалах.

— Идем по одному через каждые десять счетов, — прошептал он. — Собираемся во-он у того валуна. Святомир, пошел, Вольг, считай.

Святомир побежал, скрываясь за камнями, насколько позволяла местность и держа у бедра РПК — РПК убитого Холода. Он был почти незаметен — скорее просто движущееся размытое пятно, не человек.

— Вольг, пошел, Рван, считай.

Ощущая себя совершенно беззащитным, Олег побежал. Почему-то он старался бежать именно по следу Святомира, будто это имело какое-то значение. А тот вдруг упал — словно в землю провалился — и Олег упал тоже, вжавшие в мох.

Оказалось — не напрасно. Чертовы камни, не поймешь, кто, когда, откуда

— появляется! Двое стрелков с закинутыми за плени винтовками шли рядом со стороны каменного гребня. На фоне неба их фигуры рисовались черными силуэтами. Это были, похоже, все-таки не стрелки, а артиллеристы. Они прошли так близко от Олега — между ним и Святомиром — что мальчишка различил их лица, услышал дыхание и разговор:

— Тысяч сорок скучковалось, куда! А какой наигрыш — упад!

— Придурь это, мне такое не прет…

— Да у тебя задвиги по наигрышу, все не как у людей…

По подошве щелкнули. Олег обернулся — это был Йерикка, лицо холодно-азартное. Он провел пальцем по горлу и показал на удаляющиеся спины. Потом дернул себя за плащ.

Олег кивнул, выставив большой палец — жест неизвестный тут, но понятный. Он понял — нужна форма. Йерикка подал сигнал Святомиру.

Олег вытащил камас и, мягко поднявшись, прыжками начал нагонять тех двоих. Они еще шли, разговаривали о чем-то своем, смеялись, спорили… Олег сделал два последних больших уже не шага, а прыжка — метнулся на спину тому, что справа, рванул за волосы на себя его голову и полоснул изгибом клинка по шее — вмах, слева направо. И вдавил лицо уже упавшего в мох, чувствуя, как содрогается умиравшее тело. Он не видел, как Святомир, выскочив буквально из-под ног второго артиллериста, зажал ему рот ладонью, толкнул голову от себя и вогнал камас под челюсть. Потом, уже опуская убитого на мох, выдернул окровавленное лезвие и встал на колено, оглядываясь…

…Переодевались Рван и Святомир. Длинные волосы пришлось оттянуть назад и убрать за воротники курток, оружие оставить. В целом ребята были довольно похожи на погибших артиллеристов — лицами, цветом волос и глаз, сложением… конечно, и на батарее все друг друга знают, маскировка может оказаться ненадежной, но лучше так, чем никак.

Рван и Святомир неспешно зашагали дальше. Олегу и Йерикке оставалось лишь ползти, проклиная все на свете. Часовые издалека взглянули на приближающихся людей и больше не смотрели — свои. А зря — свои-то лежали сейчас в вереске, и шли самые что ни на есть чужие.

"И чего я в это ввязался? — мрачно размышлял Олег, то и дело попадая коленками и локтями на камни. — Стреляю я неплохо, чего скромничать, но вот ползать мне как-то…"

Святомир и Рван поступили очень умно — подошли с таким расчетом, чтобы один из часовых находился к ним спиной, а второго отделяло орудие. Бросок — часовой рухнул с камасом в затылке. Рван, выждав момент, вывернулся из-за пушки лицо в лицо со вторым часовым и ударил его в горло.

Теперь Йерикка и Олег вскочили и, подбежав в рост, присели возле лафетов. Йерикка отдал команду:

— Рван, займись вельботом, Святомир — палатками, Вольг — снимай приделы.

Сам Йерикка, открывая затворы орудий, заталкивал туда обтянутые пленкой заряды пластита и выводил наружу детонационные шнуры. Олег прикладом «калаша» калечил прицелы — благо, их, как и всякую тонкую технику, легко было вывести из строя.

Артиллеристы спали, наломавшись за ночь. Святомир размещал у входов те же заряды взрывчатки, используя как инициаторы РГД на растяжках. Рван устроил два заряда под днищем вельбота. И все-таки слишком уж гладко все было. А подобная гладкость кончается плохо. Из крайней палатки, к которой как раз подобрался Святомир, зевая, вышел солдат. На самого Святомира, возившегося у входа, что самое интересное, артиллерист не обратил внимания — тот все еще был в форме — а вот Йерикку и Олега увидел. Широко раскрыл глаза и завопил:

— Партизаны-ы!!!

Йерикка, взвившись в прыжке, обеими руками обрушил меч на плечо крикуна, разрубив его до паха наискось. Олег побежал вдоль пушек, поджигая шнуры и с трудом подавляя желание оглянуться — позади вовсю гремели уже взрывы, пытавшиеся выскочить из палаток, гибли сами и убивали своих товарищей. Йерикка без размышлений полоснул огнем по единственной не заминированной палатке, свалив ее пулями — судя по тому, что под оливковой грудой никто не шевелился, пули достали всех.

Олег поспешно отбежал от орудий — вовремя, первый взрыв разорвал крайнему казенник. Махнув рукой Йерикке, Олег огляделся… и совершенно неожиданно увидел офицера. То, что это офицер, он понял сразу — хотя так и не научился до сих пор разбираться в званиях и знаках различий врагов — еще до того, как офицер начал поднимать пистолет… медленно, будто раздумывал, стрелять или нет, хотя — над чем тут можно было раздумывать? Олег врезал ему в пояс из автомата, яростно завопив:

— Откуда он выскочил?!

— Должно, задом выполз, — ответил Рван. Олег, перепрыгнув через остатки взорванной взрывом палатки, подскочил к офицеру.

Тот был еще жив. Правда, судя по всему, всей жизни ему оставалось несколько минут — он буквально плавал в своей крови, дымившейся на прохладном воздухе. Однако лицо офицера оставалось спокойным, а глаза — внимательными и чистыми.

Брезгливо-осторожным ударом ноги Олег отшвырнул подальше пистолет и опустился на колено.

— Молодцы, — негромко, но без предсмертной одышки оказал офицер. Олегу показалось, что он ослышался, но тот повторил со странным удовлетворением: — Молодцы, отлично сделано…

— Почему ты хвалишь нас? — спросил Олег, ощущая неожиданную робость и уважение: — Мы убили тебя, и ты должен нас ненавидеть.

Офицер застонал, но тут же улыбнулся:

— Я вас ненавижу… Вы не даете нашему народу умереть спокойно… пробуждаете ложные надежды и заставляете испытывать стыд… Но данванов я ненавижу еще больше — они отняли у нас разум… — он судорожно свел ладони на окровавленном животе, со свистом втянул воздух и продолжал: — А больше всего я ненавижу себя… за то, что сражался против вас… запомни, горец, нас надо перебить без жалости, мы — смертельно больны, мы — зараза… мы — вот наши враги, не… не данваны… кххха… — он выплюнул кровь.

— Мы никого не хотели убивать, — сказал Олег. Сказал правду… и ему почему-то стало очень горько, словно его незаслуженно и больно оскорбили. — И не хотим.

Но офицер уже не слышал. Его глаза покрывала пыль, оскал блестел алым,

Мальчишка, помедлив, закрыл ему глаза и вытер о мох испачканную в крови ладонь. Потом огляделся.

Остальные стояли за подорванными орудиями, внимательно глядя в сторону каменного гребня. Олег взглянул в другую сторону… и оказался лицом к лицу с солдатом.

В его глазах — огромных от ужаса — были слезы и животный страх. Артиллерист, стоя на четвереньках, смотрел из-под сорванного полотнища палатки. С виска капала кровь. Умоляющим медленным жестом он протянул руку с пляшущими пальцами к Олегу;

— Не стреляй… — послышался севший голос. — Пожалуйста, не стреляй… П-пожалуйста… не убивай меня… — он плакал, и рука, протянутая к Олегу, тряслась.

— Откуда ты такой взялся на мою голову… — проворчал Олег, убирая автомат. Оглянулся на горцев еще раз и указал рукой: — Мотай отсюда. Давай, бегом! — и слегка хлопнул по земле ладонью, словно спугивал животное.

Артиллерист выскочил из-под брезента и, вскочив на ноги, побежал, спотыкаясь, к соснам неподалеку. Однако, было ему суждено пробежать шагов полсотни, не больше. Загремел «дегтярев», и бедняга, кувыркнувшись через голову, скорчился в вереске.

— На х…?! — разъяренно обернулся Олег. Йерикка, спокойно поднимая ствол пулемета вверх, скользнул по другу отсутствующим взглядом и пояснил:

— Потому что ты повел себя, как дурак.

Конкретнее объяснить не успел — подскочил пышущий волнением Святомир:

— Йой, идут! Там!

В самом деле, с гребня спускались полдюжины стрелков, следом — еще столько же… Судя по рассыпному строю и тому, как они пригибались, враг понял — на батарее нелады.

Олег оглянулся на сосновый лес. До него было не больше ста сажен. Бросок — и ни один черт не найдет их в чаще. А дальше… дальше — свобода. Жизнь. Кто их осудит за это? Ведь иначе погибнут все… а так спасется хоть половина четы… Хоть половина!

"И ты", — услышал Олег беспощадный, хорошо знакомый ему голос, Голос совести; голос мертвого.

"Да, и я! Я вызвался добровольцем, я полез по этим скалам, я десять раз мог погибнуть — как Хмур, или в бою! Так неужели я не заслужил жизнь?! Мне и пятнадцати нет! Я хочу жить! Я хочу вернуться домой, я хочу Бранку обнять! Я…"

"Бранка плюнет тебе в лицо, если узнает, как ты спасся. А что до остального… выходит, ты на это пошел, спасая свою жизнь?"

"Да! И свою!"

"Вот именно — И."

Олег тихонько сплюнул. Йерикка покосился на него:

— Ты что?

— Ничего, — сердито ответил Олег. Йерикка тронул друга за плечо:

— Не сердись.

— Ерунда, — ответил Олег. — Что там у нас?

* * *

Стрелки обо всем догадались. Да и трудно было не догадаться — вельбот завалило взрывом, палатки лежали, Рысью они вернулись за гребень.

— Часом другим числом припожалуют, — тоскливо заметил Рван. Он сидел на лафете и тер икры. — То ли на скалы махнуть?

— Теперь догадаются, — Йерикка осматривался, — и снимут всех… Нашумели мы. Жаль, не знаю я здешних пещер.

— Так как станем? — Святомир, сам того, наверное, не замечая, провел языком по губам. Йерикка усмехнулся:

— Пока отдохнем. Ну а потом, — он потянулся и зевнул, ляскнув зубами, — потом мы, очевидно, умрем.

Назад: ИНТЕРЛЮДИЯ: "НАША ПРАВДА."

Дальше: ИНТЕРЛЮДИЯ: В ТЕМНОТЕ

ИНТЕРЛЮДИЯ: "СТАРАТЕЛЬСКИЙ ВАЛЬСОК»

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ:
"СТАРАТЕЛЬСКИЙ ВАЛЬСОК»