Глава 19
– И раз! И раз!
Я, взлетая высоко вверх и дрыгая ногами, вопил:
– Осторожно! Не уроните, сволочи! Поставьте меня на место, а то всем плохо будет!
Но пацаны, одурев от вида старого друга, только ржали, не прекращая меня качать. Причем Гусев, гадский папа, невзирая на генеральский чин, участвовал в этом насилии наравне со всеми.
– И раз!
– Положите где взяли! Я больной, меня укачивает!
В конце концов более-менее чистенького Лисова, конечно, уронили. Повезло – не в грязь, а в остатки почерневшего снега. Потирая ушибленное, я ругался, только меня все равно продолжали тискать. Незнакомые бойцы, стоя в сторонке и наблюдая эту картину, скалили зубы, прикалываясь и показывая пальцами на впавший в детство комсостав. Хорошо еще, что эта попытка запуска коллеги на низкую орбиту продолжалась всего минут пять, после чего мы всей гурьбой пошли в дом.
А потом была средних размеров пьянка и знакомство с новыми членами спецгруппы. У нас появились штатный радист-ходок, сержант Иван Тельцов и подрывник, в пару к Марату – Максимилиан Шмидт. И если Иван был обычным «маркони», с подготовкой бойца терроргруппы и самой славянской физиономией, то Шмидт был самым настоящим фрицем! Причем не просто немцем, а бывшим офицером вермахта.
Кстати, до войны он никаким коммунистом или антифашистом не был и воевал столь прытко, что заслужил за Польшу Железный крест. Но в начале сорок второго он, с остатками своего саперного взвода, стал свидетелем расстрела жителей одной русской деревеньки. По этому поводу Макс имел наглость сделать замечание унтершарфюреру СС. Эсэсовский сержант охренел от такого наезда, послав лейтенанта далеко и надолго, да еще и пригрозив последующими разборками. Ну а Шмидт, находясь в состоянии полного расстройства от потерь, понесенных его взводом, да еще и увидев среди приготовленных к расстрелу людей маленькую девчонку, копию своей младшей сестры, слетел с катушек. Вставив ствол пистолета унтершарфюреру в ухо, он предложил прекратить веселье, в противном случае грозясь вышибить мозги командиру зондеркоманды. Его саперы, видя такое дело, своего лейтенанта не бросили и тоже было взялись за оружие. Не все правда, но поддержка от них была. Только черных оказалось больше, да и физически они были сильнее. Рядовым просто набили рожу, а вот Максимилиана скрутили и сдали в особый отдел, тем более что, пока шла разборка, жители деревни в основном успели разбежаться. Особый отдел был не армейский, а эсэсовский, поэтому Шмидту там пришлось совсем туго. Почти три месяца шло следствие, а потом неожиданно для всех его приговорили не к штрафной роте, а к расстрелу. Лейтенант от такого поворота обалдел окончательно (тем более что поначалу-то все шло к штрафняку) и высказал трибуналу, какие мысли он имеет о судьях в общем и о политике фюрера в частности. Договорить не успел, его заткнули, а трибунал, быстренько пересмотрев приговор, в виде последней каки решил заменить наглому командиру взвода расстрел повешением.
Так бы и вздернули невыдержанного фрица, но на Белянино, где он сидел, был совершен налет советской авиации. В общем, как в кино – от бомбы часть стены рухнула, и Макс, вместе с какими-то подозрительными личностями, тоже вырвавшимися на свободу, дал деру. Часть из этих личностей были уголовниками, а вот двое оказались подпольщиками, которые слышали про немецкого офицера, вступившегося за мирных жителей. Они-то и притащили Шмидта в партизанский отряд.
Поначалу он кобенился, не желая поднимать оружие против немцев – его даже чуть не пристрелили уже в отряде, но постепенно, глядя на зверства, творимые его земляками в России, Максимилиан стал сначала инструктором минно-взрывного дела, а потом и сам вошел в группу, совершающую диверсии. Единственно, что старался – обычных солдат не убивать, зато эсэсовцев рвал изобретательно и с огоньком. А про подрыв гестапо в Мамоново даже я слышал, только не знал, что это дело рук бывшего противника.
Потом партизанский отряд слился с наступающими частями Красной Армии, а Шмидт опять угодил в особый отдел. На этот раз – советский. Там долго чесали репу, соображая, что же делать с этим фрицем. В лагерь военно-пленных кавалера ордена Красной Звезды отправлять как-то неудобно, но с другой стороны – союзник он был не идейный, а вынужденный. Крутили и так и эдак, только в конце концов здравый смысл победил и его сунули инструктором в центр подготовки саперов. Хотели сначала к пропагандистам послать, но Макс, при всей накопившейся нелюбви к Гитлеру, гладко и красиво изъясняться не мог, будучи по натуре не звездуном, а технарем, поэтому и попал по специальности.
Почти год он готовил советских подрывников, успел выучить язык и даже организовать небольшой оркестр, пользующийся большой популярностью в городке, как вдруг на него опять вышло НКВД. Там решили – спецов-подрывников у нас и своих хватает, а вот человека, знающего Германию изнутри, надо бы еще поискать. Причем не всю Германию, а как раз то, что нужно – Восточную Пруссию. Шмидт был родом из Алленбурга и ту местность знал как свои пять пальцев.
Так он и попал к Гусеву. Серега несколько дней вел беседы с бывшим представителем вермахта и решил, что он нам подходит. А потом Макс как-то очень быстро скантовался с Шарафутдиновым, и эти два фаната минно-взрывного дела на пару начали пропадать в ближайшем карьере и пугать людей грохотом своих новых изобретений.
Обалдеть… Я, честно говоря, даже не предполагал, что в наше секретное подразделение могут немца запихнуть. Хотя его проверяли и перепроверяли по всем позициям, только что дым из ушей не шел. И еще одно – умению Гусева разбираться в людях я верю на все сто, да и просто проводник-консультант нам позарез нужен. Где еще найти человека, который всю эту Пруссию с закрытыми глазами пройти может? Так что будем считать, что нам крупно повезло заполучить себе такого человека.
На улице уже темнело, когда в разгар веселья я услышал рев двигателя за окном и надсаживающийся голос бойца, орущего:
– Ну куды?! Куды ты прешь?! Сдавай назад!
Выглянув наружу, увидел, как тяжелый самоход пытается развернуться на узкой улочке. В конце концов, снеся кормой забор, он крутанулся на брусчатке и, выпустив клуб едкого дыма, загрохотал траками в сторону выезда. Похоже, «мазута» опять заблудилась. Их полк за южной окраиной стоит, я стадо ИСУ-152 засек, когда сюда ехал, а эти балбесы, наверное, указатель не увидели…
Вообще танкисты меня сегодня напугали чуть не до усрачки. До сих пор вздрагиваю… А дело было так – когда мы отделились от основной колонны и поехали в сторону базы, то свернув за поворот, густо поросший по обочинам деревьями, я увидел четыре «пантеры», прущие прямо на нас. Откуда тут взялись эти фрицы, особо задумываться времени не было, тем более до них оставалось метров двести. И ведь главное – развернуться негде, да и не успеем. Поэтому, ткнув водителя в плечо, завопил:
– Немцы! Валим из машины!
А сам на ходу вывалился в заснеженный кювет, быстро отгребая за деревья и удивляясь, почему фрицы еще не стреляют. Краем глаза видел Миху, который, дав по тормозам так, что машину развернуло поперек дороги, убегал в посадки с другой стороны. Высунув нос из голых кустиков, наблюдал, как танки, не стреляя и не сбавляя хода, прут на наш новенький «УльЗиС». В голове еще мелькнуло, что у этих «пантер» силуэт странный и что «уазику», похоже, писец – в лепешку раздавят, но додумать не успел, потому что передний танк остановился возле нашего джипа и танкист, повернувшись в мою сторону, проорал:
– Эй, славяне, хватит по кустам ползать! Убирай свою таратайку с дороги!
И только тут я с удивлением увидел, что «коробочка», принятая мною за «Пантеру», на самом деле Т-44, совсем недавно принятый на вооружение. Но, блин, как же он похож на немецкую «кошку», особенно спереди…
М-да… Неудобно получилось. Под ржач «мазуты» я выбрался из кювета и с независимым видом уселся в машину. Мишка, не успевший далеко убежать, занял свое место через несколько секунд, и мы, стараясь не смотреть друг другу в глаза, поехали дальше. Потом, правда, несколько отошли и сначала начали подхихикивать, а потом и смеяться в голос, вспоминая свои прыжки и кульбиты.
…Горячая, спиртоводочная встреча однополчан закончилась ближе к полуночи. В ней участвовали только старики, поэтому я, не особо скрытничая, рассказал и о своих французских похождениях, и о переселении Лешкиных сестренок в столицу, и о том, как я себя ощущаю в роли лауреата и почти миллионера. Поведал и как познакомился с американцем, а потом вообще пришлось рассказывать обо всех, кого встречал на банкетах. Мужики в ответ просветили, как они жили-поживали без меня.
В конце концов Гусев, положив ладонь на стол, скомандовал:
– Так, баста – отбой! Завтра дел много, пора сворачиваться.
И все быстренько, без возражений свернулись. Было видно, что Серегу тут уважают не меньше Колычева, и за время своего командирства он держал очень правильную линию, не гоняя подчиненных зазря, но и не впадая в панибратство. М-да… Редко какой офицер может себе позволить совместную пьянку с подчиненными, не опасаясь потерять авторитет, а Гусев смог себя поставить так, что никому и в голову не приходит, что после таких посиделок к нему можно относиться не как к командиру. Я незаметно показал ему большой палец и кивнул. Сергей понял, к чему это показываю, и сделал морду типа – «ото ж»! А потом мы тихо-мирно отбились…
* * *
Зато начиная со следующего дня все как в жопу укушенные знакомились с предстоящим местом работы по картам и рассказам Шмидта. Голова пухла, но информация была жизненно необходима, поэтому доставали Макса по каждой мелочи, по каждому оврагу и озерцу.
Фронт к тому времени рывком продвинулся и встал на линии Тильзит – Гумбиннен – Голдап – Кистен – Иоханнисбург. Под Летценом шли страшнейшие бои. Фрицы цеплялись зубами за каждый фольварк и в конце концов сумели остановить наступление. Правда они так только за свою землю дрались, а в других местах откатывались достаточно резво. На юге наши взяли Белград и освободили уже практически всю Югославию. Очень сильно в этом помогли тамошние партизаны под руководством Тито. Так что в тех местах бои идут практически на границе Австрии и под Будапештом.
А вот на центральном направлении происходит что-то странное. Первый Украинский фронт вошел в Чехословакию и, долбая группу армий «Северная Украина», освободил Кошице, похоже, нацелившись на Будапешт с севера. Первый Белорусский фронт, дойдя до Люблина, почему-то остановился, и его терроргруппы занимаются полным беспределом на правом берегу Вислы. Второй Белорусский фронт, подойдя к Варшаве, встал и подтягивает тылы. Диверсанты этого фронта тоже не сидят без дела, доводя немцев до совершенного исступления. Фрицы даже опять дошли до того, что после долгого перерыва возобновили практику взятия заложников. Это чтобы местные жители при виде «невидимок» скачками бежали в гестапо, не дожидаясь проведения очередной диверсии. И вот тут ляхи показали себя с неожиданной стороны…
Как рассказывал Гусев, в Польше вообще творится черт знает что. У пшеков как крышу сорвало. Там происходят не только выступления против немцев, но еще и попутно идет уничтожение населением ребят из наших терроргрупп. Особенно усердствует образованная под патронажем Англии Армия Крайова. Те воюют на два фронта, поэтому советским диверсантам в Польше приходится особенно тяжело и потери на этом направлении превышают все разумные пределы. Кстати, в Кракове поляки подняли восстание, но жестоко обломились. Немцы их в блин раскатали, причем довольно быстро. А после того, как там поработали тяжелые орудия, Краков проще отстроить на новом месте.
Зато Варшавское восстание до сих пор притягивает к себе большие силы вермахта. В польской столице за оружие взялись не «герои-подпольщики», а доходяги из гетто. Но хитромудрые дети израилевы, в отличие от АКовцев, координировали свои действия не с англичанами, а с советским командованием, поэтому дела у них шли вполне успешно. Наши их исправно снабжали оружием, бое-припасами и жратвой. Причем, в отличие от англичан, которые то же самое скидывали в Кракове с четырехкилометровой высоты и на девяносто процентов в результате разброса все попадало к гитлеровцам, советская помощь была гораздо более адресной. ПО-2 с тридцати метров бросали тюки со снаряжением не просто на нужную улицу, а чуть ли не прямо в руки восставшим. Правда, немцы их все равно чуть не придавили, но когда в город была переброшена русская воздушно-десантная бригада, ситуация опять изменилась. При поддержке авиации десантники отбивались от гитлеровцев, попутно обучая гражданских тактике городского боя. Как мне Гусев рассказал, парни из десантуры были нацелены на выполнение именно этой задачи. Адресные тренировки у них начались после того, как три месяца назад к советскому командованию обратились люди из гетто с предложением скоординировать свои действия в данном мероприятии. Так что поддержка Варшавского восстания была не только чисто армейской операцией, а туда все руку приложили – и армия, и НКВД, и политики. Работа была проведена – будь здоров, но зато и результаты налицо. Армия Крайова – в полном дерьме и показала свою совершенную несостоятельность, зато силы, находящиеся под патронажем Союза, сумеют освободить и удержать Варшаву как раз к подходу наших войск.
А самое интересное – через несколько дней боев к нашим и евреям стали присоединяться поляки, живущие в Варшаве. И не просто поляки, а представители Армии Крайовой. Ясновельможные паны, поглядев, что к чему, и прикинув, что артиллерийская и авиационная поддержка, предоставляемая ненавистными москалями, гораздо более существенная помощь, чем восторженные передачи Лондонского радио, примкнули к восставшим. Примкнувших подвергли обструкции непримкнувшие, и таким макаром у АКовцев приключился раскол. Проанглийское правительство Миколайчика, видя такое дело, сильно задергалось и, поняв, что оно может просто потерять большую часть «боевых отрядов», резво переходящих на сторону русских, решило предпринять хитрые шаги. Через голову своих кормильцев Сикорский, по поручению Миколайчика, вышел на наше правительство с предложением о сотрудничестве напрямую. Тут уже задергались англичане, поняв, что продажные поляки их могут нагло «кинуть». В общем дела там закрутились нешуточные…
А вообще, исходя из направлений ударов, складывается такое впечатление, что в Польше хотят взять в котел большую часть группы армий «Центр» вместе с частью группы армий «Северная Украина» и поэтому остановились, подтягивая тылы и накапливая силы. А немцы, понимая это, занимаются ударным истреблением потенциально враждебного мирного населения. Интересно, после всего этого от Польши что-нибудь останется?
Хотя помня то, что гордые сыны Речи Посполитой творили перед войной да и во время войны, меня они совершенно не колышут. Особенно когда узнал от летунов, что поляки творили еще в начале войны с экипажами сбитых над территорией Польши самолетов. Нет, некоторым летчикам везло и им нормальные люди помогали, а вот другим… Если они попадали в руки «Союза вооруженной борьбы», как тогда назывались АКовцы, то живыми наших парней обычно не отпускали. Эти хмыри ненавидели русских ничуть не меньше, чем немцев, и относились соответственно крайне отрицательно и к тем, и к другим.
А второй польский корпус чего отчебучил? Я про эту так называемую армию Андерса раньше и не знал, а то бы обязательно рассказал про этих «помощников» в борьбе с немцами. В самое тяжелое время, еще летом сорок первого, когда фрицы перли как по бульвару, Англия и польское правительство в изгнании надавили на СССР с требованием отпустить всех военнопленных и арестованных поляков, создав из них воинское подразделение. Каждый солдат был на счету, поэтому Сталин пошел на это. Их кормили, обмундировывали, вооружали, отрывая от русских бойцов последнее, только армия получилась, как бы помягче сказать, – херовая. Настроения в ней были категорически антисоветские, и что характерно, поляки, куражась, отказывались идти на фронт до тех пор, пока армия не будет доведена до списочного стотысячного состава. То есть сформированные и готовые к бою дивизии просто сидели в тылу, подхихикивая над тупорылыми «Иванами», тысячами гибнущими на фронтах. А в конце концов, заявив, что их, дескать, плохо кормят, опять-таки при помощи Англии добились разрешения и умотали из Союза в полном составе. Cначала в Иран; а потом в Палестине, добрав людей, мирно влились в английскую армию. Там их, наверное, кормили лучше… Так что спрашивается – на фиг нам тот геморрой вообще нужен был? А зная, как они в мое время к нам относятся, то на Польшу и ее будущее мне вообще чихать с высокой башни, тем более что сейчас у моей группы и так забот полон рот.
* * *
Я еще в прошлой жизни и в Калининграде и в одноименной области бывал, поэтому насмотрелся на всякие там остатки укрепрайонов, которые сейчас пребывали в полном здравии и ждали наши наступающие части всеми фибрами своей железобетонной души. Тогда, глядя на руины, очень удивлялся, как их вообще можно было взять? А сейчас, похоже, на своей шкуре придется испытать, как именно…
Нет, нас в переднюю линию атаки, конечно, не сунут, но вот обычного пехотного Ваню жалко до невозможности. Ведь именно ему придется своим телом затыкать плюющиеся огнем амбразуры… Хотя генерал армии Черняховский – мужик очень толковый, и если в прошлый раз сумел этот орех расколоть, причем с достаточно небольшими потерями, то и в этот раз, думаю, не подкачает. Только вот с англичан я теперь за каждого нашего убитого парня спрошу. До икоты спрошу и кровавых слюней. Ведь если бы не эти сволочи, глядишь, и войне уже конец бы настал…
Хотя все эти разборки, я так думаю, будут потом, а сейчас наша личная головная боль заключалась даже не в укрепрайонах, а в просеках. Да-да, в самых обычных лесных вырубках. Оказывается, аккуратисты немцы уже в это время очень тщательно следили за природой, и все леса у них были расчерчены ровной линейкой проселочных дорог, проходящих по этим просекам. Квадратики такие – километр на километр. То есть прочесывать такие квадраты – одно удовольствие. Перебрасывай солдат на машинах по хорошим дорогам, оцепляй понравившийся участок и вперед… Ну не козлы?! Как в таких условиях работать – не представляю.
Одно хорошо – Макс говорит, что тамошние леса труднопроходимы. Наличествуют буераки, кусты и прочие прелести, в отличие от довольно просторных белорусских лесов, так что возможность спрятаться даже в таком маленьком «квартале» леса у разведгруппы будет. Кстати, попутно выяснилась еще одна штука – хищников в Восточной Пруссии нет вообще. Уничтожили, чтобы не было конкуренции охотникам, а потом даже памятник поставили последнему убитому волку. Вот балбесы…
Еще ко всем прочим неудобствам можно добавить крайне недружелюбное местное население. Хотя когда мы первый раз мотались в Тракенен – мелкий городишко к востоку от Гумбиннена, это самое население было дружелюбным до оскомины. Правда жители города в основном состояли из детей и баб со стариками. Мужиков призывного возраста я там практически не видел. Небось все сейчас на фронте. Тотальная мобилизация она потому и тотальная, что гребли и косых, и хромых, и кривых, невзирая на возраст, лишь бы оружие держать могли…
А я, пока ехал в джипе по узенькой брусчатой мостовой, с интересом оглядывался. Тракенен наши взяли с ходу, и уличных боев здесь не было, поэтому разрушенных зданий практически не видел. Зато физиономии всех встречных немцев были сильно похожи друг на друга.
Я сначала даже не понял, почему мне это так кажется, и только потом дошло – их всех объединяло выражение удивления и страха. Любимый фюрер ведь зуб давал, что на территорию рейха ни один вражеский солдат не ступит, вот ему сдуру и поверили. А теперь, глядя на наших бойцов, не верят своим глазам и ждут, когда же русские Иваны их резать начнут. Город уже неделю как наш, и фронт ушел чуть дальше на запад, а они все в ожидании резни пребывают…
Мы-то в этот Тракенен следом за квартирьерами приехали, посмотреть, что нам подобрали в качестве жилья. Поэтому возле центральной площади я вышел из машины и спросил у первого попавшегося старикана, который вместе с двумя молодухами тащил куда-то сетку от панцирной кровати, где здесь находится Линден-аллее? Так эта троица сетку моментально бросила, девки спрятались за старика, а тот, сдернув с головы суконную кепку, поклонился и дрожащим голосом пустился в объяснения. При этом все тряслись настолько, как будто по окончании объяснения я им голову откушу. Зрелище было довольно неприятное, поэтому, плюнув на заикающегося фрица, прошел чуть вперед по улице и узнал о местонахождении Липовой аллеи у нашего регулировщика. Дядька довольно толково объяснил, как туда добраться, и мы двинули дальше, в сторону усадьбы, которую нам определили под постой. В общем, в тот раз так и не вышло пообщаться с настоящими гражданскими немцами гитлеровского роз-лива.
Зато потом, когда мы переехали, наобщался – по самое «не могу». Пока мы ждали сведений от «тихонь», в свободное от изучения обстановки время прогуливались по городу. Так вот что хочу сказать – немцы откровенно лебезили. Вывесив из каждого окна по простыне, типа – сдаюсь, сдаюсь, они и на улице лишний раз старались не появляться. А те, кто осмеливался высунуть нос, старались прошмыгнуть как можно быстрее и незаметнее, а если к ним обратишься с каким-нибудь вопросом, обязательно снимали свои прикольные шапки с длинными козырьками, кланялись и только тогда отвечали.
В самой же усадьбе произошла неожиданная встреча. Этот здоровый дом стоял на окраине, в окружении каких-то хозяйственных построек. Мы подрулили к крыльцу и вместе с Пучковым вошли в наше будущее жилище. По сохранившейся обстановке было видно, что здесь жили люди далеко не бедные. Там даже настоящий рояль «Беккер» присутствовал и масса картин, развешанных по стенам. Картины были как на холстах, так и нарисованные внутри больших фарфоровых тарелок. Леха снял одну из них и, удивленно покрутив в руках, спросил:
– Слушай, Илья, а зачем они в тарелках рисуют? Или у фрицев посуды слишком много и девать ее просто некуда? Ведь уже в который раз вижу – висит суповая тарелка, а в ней картинка…
– Хрен его знает – традиция, наверное, а может, просто мода такая… Ладно, пойдем второй этаж проверим.
На втором этаже тоже никого не было и были видны только следы поспешных сборов. Всюду валялись какие-то тряпки, а из распоротой подушки, лежащей посреди длинного коридора, высыпалась целая куча пуха. Пока я оглядывался, прикидывая, где и как мы разместимся, Пучков, уже убежавший вниз, завопил:
– Илья! Смотри, что я нашел!
А нашел этот неисправимый желудок несколько банок с вареньем. Пока я добрел на его крик, он одну уже вскрыл и прицелился откушать:
– Во, гляди – вишневое, без косточек! Будешь?
Гек зачерпнул варенье, но больше ничего сделать не успел. Я отобрал и ложку и банку, возмущенно сказав:
– Лешка, ты что – сбрендил? Помнишь, что на инструктаже говорили? Фрицы специально продукты оставляют отравленные, а наши лохи и рады стараться халявой воспользоваться. В двести тридцать шестой дивизии два отделения так же компотику попило и все – никого не откачали… А взводного, который хоть сам и не пил, но это не пресек, – под трибунал…
Лешка, глядя на банки, только вздохнул и заметил:
– Надо будет их не выбрасывать, а на собаке испытать, вдруг неотравленное. Я там на улице пару шавок видел, вот их и покормим. Если не сдохнут – сами съедим. Он опять вздохнул, добавив: – Вишневое – это мое любимое…
– У, проглот! Только собак сам ловить будешь, я тебе в этом не помощник. Я собак живых люблю…
Уже выйдя на улицу и вдохнув свежего, несмотря на конец февраля, уже пахнущего весной воздуха, я унюхал какие-то посторонние запахи:
– Лешка, чуешь – вроде гуляшом пахнет?
Гек, покрутив носом, уверенно указал направление:
– Вон оттуда несет. Глянем, кто там?
– Конечно…
Мне самому стало интересно, кто это на территорию нашего будущего объекта вперся. И почему сидят не в доме, а в дальнем сарае, похожем на длинный свинарник. Взяв на всякий случай автоматы на изготовку, по большой дуге приблизились к строению. Узкие окошки проходили высоко, и глянуть в них не получилось, поэтому, подойдя к двери, я ее распахнул пинком и, сразу уйдя с линии возможного выстрела, гаркнул:
– Хальт! Хенде хох!
В полутьме строения что-то звякнуло, бумкнуло и задребезжало, а испуганный тонкий голос охнул:
– Ой, лышенько!
И все затихло. Кхм… похоже, что не немцы, но соваться все равно как-то стремно… По уму – гранату бы катнуть, только судя по голосу там или ребенок, или деваха. И когда испугались, то крикнули вовсе не – «о майн гот», значит – не немцы. Но с другой стороны, вдруг там и фрицы присутствуют? Поэтому, не суясь в проем и показав Геку, чтобы не расслаблялся, громко сказал, на этот раз по-русски:
– Кто там есть, выходи по одному, а то гранату кину!
Опять что-то звякнуло, и уже другой женский голос крикнул:
– Не надо гранату, мы свои!
Хе, похоже, действительно наши. Пригнувшись, я вошел в сарай и увидел, что там, возле перевернутого, исходящего паром котелка, стоят три замотанные в платки фигуры. Девчата, лет по двадцать. Одна из них, увидев мою форму, прерывисто выдохнула и сказала:
– Леська, Стешка, это точно наши. – И уже обращаясь ко мне: – Вы нас так напугали, мы сначала подумали – немцы опять вернулись…
Я с удивлением разглядывал девушек, а потом поинтересовался:
– Вы откуда здесь взялись? Или из угнанных? Тогда почему в комендатуру не пошли? Там бы вам помогли…
– А мы, товарищ командир, только вчера вечером из Буглайна сюда пришли. Там сейчас стреляют сильно, вот нам один дяденька солдат и посоветовал уходить на восток.
После упоминания про дяденьку солдата я пригляделся получше и скинул возраст девчонок года на три-четыре. Они просто грязные и измотанные, а так им лет по шестнадцать, не больше. Глядя, как они жмутся друг к другу, и преодолевая спазм, внезапно перехвативший горло, спросил:
– Девчата, а почему в сарае-то сидите? Почему в дом не пошли?
– Нам в господские дома запрещено заходить. За это убить могут.
Кхк… Я только глаза вытаращил, не находя, что сказать, поэтому вступил Пучков:
– Вы что, здесь же наши кругом, какие еще господские дома? Кто вас убьет?
Говорившая потупилась и тихо ответила:
– Это да, только мы за два года привыкли, что в усадьбу, пока не позовут, входить нельзя… Нам это накрепко вбили…
Твою мать! В этот момент у меня как-то резко пропало все сочувствие к гражданским немцам. Значит, лебезите, суки? Вот так теперь и будет! Ведь в этих девчонок не каратели и не эсэсовцы «вбивали» понятия про «господ-ские дома» и про то, как положено вести себя рабам с востока. Обычные законопослушные и чадолюбивые главы семей этим занимались. Чувствуя, что от этих мыслей меня начинает трясти внезапно нахлынувшей яростью, резко сказал:
– Слушай меня, девочки. Быстренько собирайтесь и пошли в дом.
Пока бывшие рабыни увязывали свои узелки, с сожалением поглядывая на опрокинутый котелок с каким-то варевом, Лешка тронул меня за руку:
– Командир, в «уазике» НЗ есть, я принесу?
– Само собой, мухой давай, мы в гостиной будем…
А потом мы кормили отощавших девчат разными вкусностями. То есть это для них обычные консервы – деликатесами казались. Стеша, самая младшая из подруг, похожая на маленького взъерошенного воробушка, в своей деревеньке, находящейся в Западной Белоруссии, такую штуку, как сгущенное молоко, пробовала один раз в жизни. В сороковом году ей отец из города подобное лакомство привозил. И теперь, глядя на эту пигалицу, которая тоненьким слоем мазала белую тягучую массу на галету, сначала умилился, а потом, не выдержав, сказал:
– Эй, ребенок, я ведь каждой по банке дал, чего ты ее размазываешь? Так и вкуса не почувствуется.
На что она ответила, серьезно глядя на меня:
– Нет, дяденька командир, очень даже чувствуется. Спасибо вам, храни вас Господь…
Я опять сглотнул комок и, погладив ее по голове, отвернулся… Пипец вам, фрицы, настал! За время войны разных зверств насмотрелся по уши. Но они творились солдатами вражеской армии, и чего-либо другого я от них и не ожидал. Только ведь здесь гражданские немцы были! А девчата рассказывали, что у них даже не хозяин был, а хозяйка. Причем у нее было трое детей. Двое мелких пацанов и дочка – ровесница пригнанным с Союза девчонкам. И вот эта муттер четвертую рабыню – тихую украинку с Полтавы насмерть кнутом забила за то, что она за свиньей не уследила и та простудилась.
– А Галя не виновата была. Она от голода совсем слабая стала, а свинья огромная, ее с ног сбила и убежала. Галя ее всю ночь искала, сама заболела, но нашла… А потом хозяйка про это узнала и избила Галю. Но когда свинья кашлять начала, то еще раз Галю кнутом так исхлестала, что у нее горячка началась, а через два дня она умерла…
Леха, который внимательно слушал девчонок, вдруг рывком встал с места и вышел из комнаты. Я, показав рукой, дескать – кушайте, кушайте, рванул за ним. Только далеко бегать не пришлось. Пучков стоял, упершись лбом в стекло, и, когда я подошел к нему, резко повернувшись, сказал:
– Командир, я их своими руками душить буду. Всех этих бюргеров, муттеров, фатеров, господ! Это не люди!
Я его в этом начинании поддерживал, но, задавив в себе все чувства, сказал:
– Отставить, Гек! И чем ты тогда от них отличаться будешь? Еще киндеров в свой список добавь – точно каратель получится! Да и немцы разные встречаются. Это баре у них так развлекаются, вот с них и спросим по полной. А обычный работяга, он ведь себя совершенно по-другому ведет, ты же сам видел… Да и сколько их здесь, этих «господ»?
– Все равно тошно мне, Илья… Чувствую – стервенею…
– Блин, думаешь, мне легче? Возьми себя в руки и хватит сопли распускать! Сейчас лучше пойдем, поможем – пусть девчата себе из оставшегося барахла одежду нормальную подберут, а потом их в комендатуру свозим для регистрации.
– Так репатриантов же еще не эвакуируют. Куда их комендант сейчас денет?
– Здесь будут жить, при нас, пока команда на эвакуацию не соберется. Я с Гусевым договорюсь!
Когда, оставив малолеток в усадьбе, мы вернулись на базу, c Серегой удалось договориться в пять секунд. Глядя на наши белые от злости физиономии и выслушав рассказ о судьбе девчат, он дал команду после проверки оставить их с нами, пока не начнут работать эвакокоманды.
Проверка подтвердила все сказанное девчонками, и они перешли под руку Грини. В суровом хохле неожиданно проснулся столь мощный родительский инстинкт, что мы диву давались. Он не только начал откармливать своих подопечных как на убой, но и еще, мотаясь по округе, постоянно привозил им подарки. Количество разнообразного барахла в конце концов превысило все разумные пределы, и Гусев его урезонил, напомнив о том, что отдельный вагон для шмоток девчатам никто предоставлять не будет. Подарков к тому времени и в самом деле набралось если не на вагон, то уж на грузовик – это точно. Правда старшина, выслушав приказ, совсем от презентов девчонкам не отказался, а только несколько сбавил напор.
Ну а у нас наконец стали появляться некоторые наметки по интересующим объектам. Наиболее перспективных насчитывалось два. Один – пункт Аненербе в Пиллау, а второй располагался в старинном замке Бальга. Причем тот, что в Бальге, был наиболее «вкусным». Именно там терлись «черные монахи» – так назывались консультанты с Тибета, и именно там гитлеровцы чего-то мутили по-крупному. Во всяком случае, по сведениям агентурной разведки, почти три тысячи наших военнопленных были переведены туда в последние полгода и пропали – как в воду канули. Причем никаких видимых строительных работ в тех местах не велось. Значит, там находится или что-то сильно замаскированное и скорее всего подземное, или я ничего в жизни не понимаю. Только вот все равно нам туда сейчас ход заказан. Фронт еще слишком далеко от тех мест находится, поэтому и соваться на разведку в ту же Бальгу – смысла нет. Ползая вокруг замка, ничего все равно не увидим, а взять его штурмом не получится – немецких войск вокруг слишком много. Даже если десантную бригаду скинуть – только людей зря положить, потому что помощи ждать будет неоткуда. Да плюс у нас сведения сильно расплывчатые. Знаем только, что там тусуются «черные монахи», какие-то физики и что туда проложена новая ЛЭП. То есть объект, возможно, ОЧЕНЬ перспективный, но пока мы сами к нему не готовы…
До предстоящего наступления оставалось еще недели три, если не месяц, так что спецгруппа сидела на месте и работала с наиболее интересными для нас пленными, предоставляемыми ребятами из армейской разведки.
Только вот толку от этих «языков» не было никакого. Они говорили много чего, но того, что нас интересует, просто не знали. Я уже начал маяться от безделья, как вдруг от одного из пленных узнал, что в Ангербурге – это город совсем недалеко от передовой – состоится эсэсовский парад. Так сказать, для поднятия духа населения. Причем эсэсманы были из двадцатой дивизии СС! Как раз те, кого я люблю особой и пламенной любовью, – эстонские фашисты! Их остатки после разгрома под Биржаем успели отойти в Восточную Пруссию, и теперь они небось собираются демонстрировать непоКОБЕЛимую дружбу нацистов всех стран. Парад должен состояться в воскресенье, после утренней молитвы, а сегодня день понедельника, так что если все срастется, вполне успеем использовать мою давнюю, но так и не выполненную задумку, изобретенную как раз для подобных мероприятий. Поэтому после вдумчивого допроса пленного я резвым козликом поскакал к Гусеву.
Серега, выслушав предложение, отказал, уложившись всего в четыре слова, включая предлоги. Но зато в этом отказе был и сам отказ как таковой, и сомнение в моих психических способностях, и заодно засылка вопрошающего в пеший эротический тур. И все это четырьмя словами! Порадовавшись за великий и могучий родной язык, я подошел к этой проблеме с другой стороны:
– Хорошо, командир, я тебя понял и даже разделяю такой настрой. Это дело, разумеется, совершенно не наше, и «невидимки» его выполнят не хуже. Но ты и меня пойми. Я ведь почти четыре месяца на асфальте пасся и из войны совсем выпал. Да и ребята месяца два за передок не ползали. А ведь здесь все по-другому будет. Здесь – Германия, с массой своих особенностей и нюансов. Если нас сразу на крупное дело кинуть – можем ведь и накосячить… А так, считай – сходим недалеко, заодно оботремся, освоимся и поймем, как себя вести.
– А что, сейчас не понимаете? Тренировки каждый день, карты заучили только что не наизусть. Да и дело это, как ты правильно заметил – не наше. Задача чисто для терроргруппы.
– Блин! Ты же сам по тылам ходил и знаешь, как важен психологический настрой! А тут – страна совсем другая! Люди другие, отношения другие! Те же продукты – где мы добывать будем? Это в Белоруссии хорошо – в любой деревне подкормят, а здесь? Каждый раз хутора вырезать, чтобы они по следу карателей не пустили? Так через два дня за нами не только каратели, но и все местные гоняться начнут, местью пылая.
– Хе! А ты думаешь, если вас просто увидят – не доложат?
– Кто-то, конечно, доложит, а кто-то сомневаться будет – все-таки жизнь-то у них вот-вот поменяется. Красная Армия на подходе, и у фрицев сейчас в мозгах смятение. Вот мы и посмотрим сейчас и здесь, кого больше всего опасаться, а к кому и подойти можно будет. И если что – до фронта рукой подать, всегда уйти сумеем. А на западе – куда мы денемся? Через всю Пруссию переть? Поэтому предлагаю – половиной группы провести разведку и ознакомление с будущим нюансами географических особенностей местности. Ты сам про леса-кварталы слышал, вот мы и посмотрим вживую, что это такое. Заодно посмотрим на поведение местного населения. Причем изнутри… После выполнения задания – эвакуация двумя Ш-2.
– Ладно, почти убедил… Про то, что окунуться в среду – согласен. Но вот проведение диверсии… Тут я тебя не понял совершенно – зачем это надо?
Я вздохнул, почесал стриженый затылок и честно ответил:
– Серега, это личное… Если бы ты знал, как я этих сволочей хотел к ногтю взять, когда они наши памятники крушили, а потом свои парады устраивали. И если сейчас такой момент упущу… Ну и согласись – план-то какой красивый?!
– Он скорее наглый, как раз в твоем духе… Кого думаешь брать?
Оп-па! Есть разрешение! Гусев просто так спрашивать не будет, поэтому торопливо ответил:
– Пучкова, Шарафутдинова, Шмидта. Леха идет за радиста, а Макс как знаток обычаев.
– Не опасаешься за немца – там ведь и гражданские будут? Как он себя поведет?
– Я с ним уже говорил – он согласен. Ангербург Максимилиан знает хорошо, и с Шарафом они ювелирно сработать могут, чтобы только СС покрошить. Конечно, все будет зависеть от того, по какой улице колонна пойдет, но там главная одна, так что вариантов немного и места для закладок можно найти нормальные.
– Что для этого нужно?
– Вот. – Я сунул Гусеву заранее приготовленный список и застыл, ожидая его дальнейшей реакции.
Но Серега, даже прочтя про радиовзрыватели, и бровью не повел, сказав:
– Добро. Значит – все получаешь и начинаешь готовиться. По окончании доложишь, я вас сам проверю. И еще – почему думаешь использовать Ш-2? Может, лучше «кукурузник»?
– Нет, снег уже сходит и вокруг слякоть. Сесть он может только в поле, а поля сейчас, как губка. Зато лед уже сошел, да и озера фрицы в чистоте держат – мало шансов на топленку наткнуться. Поэтому и считаю Ш-2 оптимальным вариантом.
– Угу… Понятно… Ладно, тогда иди, готовься!
– Есть!
А потом началась обычная предрейдовая беготня, но со всеми успели договориться и скоординировать дальнейшие действия точно в срок, так что в четверг вечером мы, нагруженные, как караван верблюдов, тяжелой походкой шли к «дугласу»…
