Инфекция, охватившая «Скайленд-4», носила певучее имя «фэл». Давно оторвавшись от латинского названия эриданской лимфатической лихорадки, эта аббревиатура была легко воспринята сообществом одиннадцати вышедших в космос разумных видов и вплелась в то тарабарское наречие, на котором эти одиннадцать общались без посредства лингвоука.

Четырём видам разумных острозаразный фэл грозил смертью в 20-35 процентах случаев; при этом бинджи, ньягонцы и яунджи были точно уверены, что фэл внесли в мир эйджи, то есть земляне — они осваивали Эридан и вытащили вирус с планеты.

Словечко прижилось ещё и потому, что мир одиннадцати стремился сокращать и упрощать слова до одного слога. В этом стремлении, как и во многом другом, лидировали имперские туанцы, создавшие параллельно своему музыкально красивому языку второй, так называемый «моторный», где слова напоминали икоту — «от», «шлок», «клик». Фэл вписался в семью жаргонных слов-обрубков как равный.

Вот только слушали и произносили его короткое имя со страхом. Когда станционная радиосеть сообщала: «На объекте фэл», настроение у всех падало до нуля, а связь станции с остальным миром раскалялась в дым. Отложенные (порой навсегда) встречи, упущенная из-за опоздания выгода, бешеные переговоры со страховой компанией, слёзы и успокоительные уверения, признания в любви (нередко последние) — всё звучало криком и навзрыд.

Потом боль в горле. Далее озноб и резкий подъём температуры. Боли в мышцах, раскалывающая головная боль. Если повезёт пережить лихорадку, следом набухают все лимфатические узлы и падает иммунитет — отсюда пневмонии и прочие страдания незащищённого организма. Выжившие месяцами не могут собрать мысли в кучу, минут пять несут ложку в рот и не в состоянии прочесть трёх строк, чтобы не заломило глаза.

Станция, где вспыхнул фэл, выбрасывает чёрный флаг и запирается от мира наглухо, допуская на борт лишь медицинские бригады. На кораблях повседневной одеждой становится скафандр. Боясь друг друга, малейшего чиха в свою сторону, люди начинают с уважением и надеждой относиться к роботам — неуязвимые для фэл, неутомимые, только они могут оказывать помощь круглые сутки и принять управление судном. Бывало, что корабль доходил до места назначения с экипажем мертвецов, и киборги холодно докладывали о произошедшем ситуационной комиссии, а затем скачивали расследователям память, полную ужасающих подробностей и невыносимых картин.

По документам Форт являлся артоном. Поэтому неделю назад, когда объявили карантин, он предложил администрации «Скайленд-4» свои услуги. Он обладал некоторыми навыками доврачебной помощи и вполне годился в волонтёры. Его предложение охотно приняли.

Сцены истерических припадков, буйства и неудержимого страха угнетали его. И странно было без опаски расхаживать по тому царству смерти, какое представлял собой импровизированный госпиталь. Болезнь царила в воздухе, пряталась в пыли; Форт бился с ней, обеззараживая помещения. Но это была чужая смерть; она липла к нему, проникала в воздуховоды — и отступала, встретив вместо податливых миндалин жёсткие кольца из углепластика.

Поздно вечером в среду 10 января (ох и скверные выдались на «Скайленде» рождественские каникулы!..) его пригласили в транспортную контору станции. Он немного удивился; обработался с ног до головы, промыл волосы тем, чем оттирают унитазы, подышал газом — словно красотка освежает рот перед свиданием — и пошёл, чистый и безвредный.

Можно было сразу догадаться, о чём пойдёт речь. Станция в жутком простое, по деньгам сплошной провал, сменные экипажи кукуют в изоляции, прислушиваясь к першению в горле. Корабли стоят, грузы не ходят. Одна заправка грузовиков на внешних узлах; это не бизнес, а мелкая торговля.

Агент, беседовавший с Фортом, сидел неловко, словно на гвозде; массивный респиратор с торчащими врозь глот-патронами делал его похожим на монстра из неведомого мира, а ярко-жёлтая наклейка «Я защищен от инфекций фирмой „ForarkoMedical"» ниже переносицы выглядела по-клоунски смешно. Но агенту было не до своего облика и не до шуток — в отличие от сидевшего напротив человека. Впрочем, человеком его визави можно было считать лишь по внешности, факту наличия разума и согласно Конвенции о правах лиц с искусственным телом.

— Пятнадцать тысяч, — повторил свою цену Форт.

— Девять, — предложил агент.

— Четырнадцать пятьсот, — сжалился Форт. — А может быть, у вас на примете есть ещё один артон с дипломом пилота? если да — тогда я за вас спокоен, и до свидания. Я ведь прибыл на «Скайленд» не затем, чтобы капитанить эскортную команду. Здесь можно дёшево купить орбитальный флаер за наличные...

Хороший аэрокосмический орбитальник стоил тысяч семьдесят; похоже, артон где-то неплохо подзаработал и теперь собирался открыть своё дело. Такой не запросит ниже десяти-двенадцати кусков.

На деле всё обстояло куда проще. Потрудившись два имперских года на грузовике туанцев (спросите Форта, он расскажет, как эти скользкие гуманоиды недоплачивают чужакам), он смог получить вид на жительство. Не на планете-империи, а на её орбитальном поясе КонТуа — выходцам из слаборазвитых миров и это за счастье, — и всего на восемь имперских месяцев, чтобы жизнь мёдом не казалась. Едва Форт нацелился перейти на корабль классом выше, как против него сработал закон: «На вакансию в первую очередь берут туанцев». Поэтому Форт относился к имперцам так, как они того заслуживали.

Вид заканчивался через сто десять суток, 1 мая, и до этого, хоть расшибись, необходимо было наскрести деньжат, чтобы купить унтийское гражданство. На Унте обитают орэ, жабы-людоеды — ну так что же? Удушливая влажность и жара на кораблях орэ Форта не пугали, их застывшие кукольные лица с громадными глазами — тоже. Платили бы правильно, а сжиться кое-как можно.

— Десять, — агент располагающе улыбнулся, но за респиратором этого не было видно. Форт слегка кивнул — давай-давай, накидывай; видишь, я добрею на глазах.

— Что-нибудь экстренное, да? — почти сочувственно спросил он, заставляя агента понервничать. Теперь респиратор оказался кстати — Форт не увидел замешательства на лице собеседника.

Корабль-руину зачем-то приняло на баланс правительство. Разумеется, и оно стремится поскорее сбыть его с рук — стоя у причала, корабль жрёт деньги за место на стыковочном узле, за поддержание систем в рабочем состоянии, за то, за сё. Но почему этим занимается служба безопасности? Зачем эти туаподобные совали ему в нос карту допуска и не настаивали, а прямо-таки приказывали уладить дело мигом, но без расточительства?..

— Двенадцать.

— Тринадцать пятьсот.

— Тринадцать. Мы договорились?

— Да, — Форт легко поднял с кресла своё искусственное тело. Он не был суеверен, но всё-таки число ему не понравилось. — Лихтер класса F, я так понял? Для эскорта в экипаж нужны ещё минимум два человека — штурман и бортинженер, — иначе там просто не справишься, даже с БЭМом.

— Этих я уже нашёл; они... ну, вы с ними познакомитесь.

Вместе со штурманом в комнату вторглась лавина звуков — журчание, попискивание, скулёж и мягкий скрежет; Форт, конечно, знал, что такие существа на свете есть, но близко с мирками не общался. Кряжистая серая громада в балахонистом комбезе на диво быстро, бесшумно и плавно прошагала на тяжёлых ногах от двери к стене, явственно и вразнобой шевеля при этом большими мясистыми ушами, присела на корточки и навела на Форта линзы прибора, свисавшего на глаза со лба большущей безволосой головы. Носа у штурмана не было — вместо него выше рта находился как бы второй рот, поменьше. И подбородка не было. Зато имелись какие-то дыхала между широкой шеей и плечами — они тоже двигали краями, словно собирались заговорить или плюнуть дуплетом.

— Ааааааа, — вступление напомнило Форту сирену, поющую басом, а агент незаметно поморщился; мирк убавил амплитуду своего звучания. — Это капитан?

— Фортунат Кермак, — назвался Форт, радуясь про себя, что не придётся общаться через лингвоук; он как-то не обзавёлся программой перевода с языка мирков.

— Атамерадон Импаулури Далангиак, — громом далёкого камнепада прозвучал мирк и под конец мило пискнул. — Я — женского рода. Коротко меня звать Далан. Без усилителя, — Далан потрогала толстыми пальцами прибор на голове, — я смотрю близко-близко, это не обижает. Если говорю громко-громко — надо мне сказать. Приятно познакомиться, спасибо.

— Ничего, терпимо, — жестом успокоил её Форт. — Я артон, так что мне твой голос не помеха.

— Ар-тон? — Глазастый прибор тоже задвигался, присматриваясь; одновременно Далан вывернула жёсткие губы, округлила уши чашками и издала пронзительно тонкий свист. — Значит, ты тоже не можешь болеть фэл.

— А ещё я не пью, не курю и не бегаю за девчонками, — дополнил Форт список своих достоинств.

— Ооооуууу... — протрубила Далан то ли от восторга, что капитан идеальный, то ли от разочарования. — А как ты получаешь удовольствие?

— Очень просто — испытываю экстаз во время азартных игр и зарабатываю кучи денег на эскортах.

— Пойдёмте, — пригласил агент. — Времени у нас мало, а нам надо взять на поруки бортинженера. Я не мог пригласить его сюда — он сидит под стражей. Должен вас предупредить, капитан Кермак — он тоже не эйджи...

— Да, и ксенофобией я не страдаю, — прибавил свежеиспечённый капитан.

«Лучше и быть не могло, — подумал Форт. — Команда чудовищ!» Но после смерти своего первого, живого тела он где только не бывал и чего только не видел, так что рутинный полёт в обществе двух нелюдей его вовсе не раздражал.

Эш чувствовала себя скверно. Ей вообще было худо уже без малого пять лет — с того дня, как на Аркадию высадились многовидовые миротворческие силы и началась гражданская война. Единственный космопорт Барбакан был наводнён военными, советниками и экспертами; вывоз наркотиков и ценных пород дерева — чем всегда славилась счастливая Аркадия — не то чтобы прекратился, но заметно сократился и попал под контроль иномирян и тех, кто к ним притёрся; эйджи-аркаджи резко потеснили ихэнов-аркаджей со всех постов и должностей. И уже привычно стало слышать, что ты (лично ты, вылупившаяся здесь!) захватила «нашу Аркадию» и принуждала «наших женщин» высиживать ихэнские яйца, что ты оккупант, холодная гадина с раздвоенным языком и жрёшь тухлятину. Отвечать, что без ихэнов Аркадия до скончания веков была бы грязным сырьевым захолустьем эйджинского мира, населённым тупой деревенщиной, было не просто бесполезно, но и опасно. Ихэнвилль из процветающей столицы превратился в гетто, а Эш, с воодушевлением выучившаяся на бортинженера космического транспорта — в безработную и лишнюю в семье середняшку. Все тотчас вспомнили, что она — средняя! посиди с ребёнком, нажуй ему кашки и так далее. Агенты службы репатриации с материнской планеты могли предложить лишь переучиться на медсестру или воспитательницу — ей, космотехнику с дипломом!.. Оставалась надежда на звёздный мир косменов, где, по горячим слухам, не очень присматривались к внешности и ценили профессионализм. Она уехала, но на эйджинской станции «Скайленд-4» опять услышала: «Тьфу, ихэнская вонючка», — и не сдержала быструю руку.

Когда она уже готовилась завыть в прозрачной клетке-одиночке, дверь полицейского отстойника открылась, и вошли трое — обнадёживший её агент, какой-то крепко сбитый эйджи с непроницаемым лицом (без респиратора!) и представитель высшей цивилизации мирков в наглазнике.

Лицо темноволосого храбреца-эйджи показалось Эш жестоким и надменным — возможно, потому, что его пристальные глаза цвета осеннего неба были слегка раскосы на туанский лад. Сжатые губы словно сдерживали презрительное слово.

Но эйджи шагнул к ней без всякой заносчивости и поднял руку в знак приветствия, как обычно салютуют друг другу космены:

— Я — капитан Кермак. Мы будем работать вместе.

По пути в станционное отделение охраны Форт успел просмотреть судовые документы и убедился, что любой навербованный методом поспешного тыка экипаж вряд ли окажется хуже этого корабля. «Сервитер Бонд», приписанный, как всякая негодная ржавь, к порту Ольдвин (Гемера), летал уже 189 лет и после трёх капремонтов даже на слом не годился — слишком устарел.

Раньше «Сервитер» принадлежал более чем сомнительной компании «Санрайз Интерфрахт». Деляги из «Санрайз», должно быть, захворали от жадности, каждую минуту чуя, как гроб класса F, истлевая на приколе, сосёт из них денежку. Жизнь без навара дельцам хуже смерти! И тут над бедняжками сжалилось щедрое федеральное правительство. Эту жирную свинью с грудями в две шеренги доят все, кому не лень. В «Санрайз», слупив с казны хоть сколько-то, обнимались и поднимали бокалы за здоровье государства, облегчающего бизнесменам тяготы расходов.

Сейчас «Сервитер Бонд» поспешно загружали разными отбросами, дабы не тратить энергии на их утилизацию в конверторах станции. Отправить всё оптом в один конец, туго набив в прогнившее ведро — прощайте, содержимое и тара! — пожалуй, единственный разумный выход. Где ещё примут корабль и груз с заразной станции, как не на кладбище?

Правда, для восьмисот пятидесяти регистровых килотонн «Сервитера» генеральный груз был жалкий — согласно каргоплану, он занимал лишь отсеки 10-20 по левому борту и 9-19 по правому. По сути, Форт нанялся руководить доставкой на планету-могильник Нортия системы GH15047 примерно 1,4 миллиона кубометров ничего в шестнадцати пустых отсеках, плюс дюжина отсеков разной грязи. На орбите Нортии экипажу надлежало сориентировать «Сервитер Бонд» на траекторию снижения и перейти на пристыкованный в носовой части челнок — а «Сервитер» пусть падает на нортийские скалы.

В судовой роли значилось всего трое — он, серая дамаслон и поджарое существо песочного цвета в змеиных разводьях. Последнее звалось Зук Эшархиль Тэрэх Шнга, но откликалось и на простое Эш. Пришлось расписаться, что он, как капитан, берёт бортинженера в рейс под свою полную ответственность. Залог за условное освобождение внесла контора. Интересно, как к этому Эш обращаться?..

Прежде чем сдать коносамент, Форт обратил внимание агента на одну бумагу:

— А это что? труп на борту?

— Согласно завещанию. При жизни этот господин письменно изъявил желание быть захороненным на Нортии вместе с дорогими его сердцу предметами.

— Не моё дело, конечно, но для похорон можно найти место покомфортнее, чем Нортия. Давление девяносто атмосфер и температурка пятьсот по Цельсию — это ад, где хорошо одним чертям.

— Такова была последняя воля завещателя.

— Ладно, как он хотел, так и будет. Только ставить ему памятник и рыть могилу я не подряжался. Надеюсь, что он обработан по церковному обряду. Неотпетый жмурик в трюме — неудобный груз.

— Я очень хочу поговорить с ним, — сказал Дорифору Сато, понаблюдав через видеосистему, как эскортный капитан «Сервитера» общается с агентом. — Пойдём сейчас.

— Но ты же знаешь, что его ждёт.

— Поэтому и хочу. Заглянуть ему в глаза... Это последняя возможность. Идём вместе; я так волнуюсь!

Дорифор с сомнением пожал плечами. Накатило на шефа, что поделаешь. Бывало, что дотошный безопасник испарялся из головы Сато, и душой и телом комиссара завладевал гадкий проказник, охочий до запретных удовольствий, порой лежащих далеко вне морали. Сейчас ему вздурилось попрощаться с обречённым. Пусть потешится.

Сато взял Дорифора под руку, как лучшего друга. Другие, видя это, ревновали, но Сато всегда говорил: «Не ссорьтесь, мальчики, я вас всех люблю».

Заверив документ своим росчерком, Форт сканером уловил движение слева, потом поглядел туда. Двое молодчиков — коротко стриженый чернявый и белогривый, разодетые и размалёванные — показались из дверей шлюзового отсека, откуда экипаж должен был проследовать в корабль.

Мало ли, что в космосе большие расстояния — места встреч и люди здесь всегда одни и те же. Парочка, вошедшая в отсек, расцепилась; к Форту как бы невзначай, с видом праздношатающегося приближался известный в этом углу Галактики господин Сато. Нетрудно догадаться, что это он и никто другой; по трассам говорили, что начальник «Скайленда-4» со своим замом по безопасности то ли в контрах, то ли в браке, и зам — беловолосый, до крайности помешанный на всём туанском.

Не было печали — так нате ж вам! выкатилось это чучело на колёсиках. Если тебя провожает в рейс безопасник — жди аварии; примета верная. И чего он заявился?.. Форт перевёл глаза на Эш; существо с чешуйчатой кожей выглядело напряжённо, настороженно. Ихэн, родом с Аркадии, там партизанская война. А если Эш — террорист? Вроде бы это создание повязали за хулиганство...

— Здравствуйте, капитан! — Сато лучезарно улыбнулся.

— Здравствуйте, комиссар, — равнодушно бросил Форт.

— Всё в порядке? никаких затруднений?

— Пока о'кей. Осталось проверить исправность систем корабля и челнока. Как по вашей части, замечаний нет?

— Нисколько. Вам не вручили одну из вещей умершего, чьё тело находится в отсеке 14, и я должен исправить эту оплошность. Пожалуйста, — Сато извлёк из складок своего пышного платья небольшую коробку и протянул Форту. Из коробки — слух артона позволял различить — доносилось мерное тиканье. — Я думаю, будет достаточно приклеить ее к гробу, прежде чем отправить корабль в падение. Покойный очень дорожил этой вещицей.

Зажав документы иод мышкой, Форт открыл коробку. Обложенный мягким волокнистым пластиком, внутри находился очень старомодный, если не антикварный механический будильник с ножками, наружным колокольчиком боя и фигурными стрелками. Форт взвесил коробку в руке, размышляя: «Почему Сато не носит респиратора? Или воображает, что раз он туа, то и фэл ему не грозит? Это не смелость, а рисковая игра».

— Приклеим, дело несложное. Вы, как я понял, проверяли часики на недозволенные вставки в механизм.

— Именно так. Внутри кадмиевая батарейка, она не опасна. Можете спокойно брать часы на борт.

— Спасибо. До свидания.

Однако Сато не спешил уйти.

— Вы не удивились, увидев меня. Почему? Я не замечаю на вашем лице никаких изменений. У вас нет мимических контракторов?

— Есть.

— Почему же вы не реагируете на мою внешность? Или во мне нет ничего необычного?

— Побелки много. А так всё нормально.

Сато принял первый мучительно-сладкий укол обиды. Ради этого он, собственно, и подошёл. В соответствующем настроении он изобретательно искал, на что ему обидеться, чтобы после излить душу в очистительных слезах. Он не мог ощутить свою избранность и неповторимое своеобразие без терний на челе. Свои обиды он старательно готовил, провоцировал обидчика и, заполучив желаемое оскорбление, бежал, уязвлённый в лучших чувствах, плакать в жилетку Дорифора со стонами: «Вот! Опять! Это невыносимо!.. » Дорифор жёстко спрашивал: «Кто?» — и шёл мстить за друга. Иногда они менялись ролями.

Но обвинения в избытке грима Сато показалось мало.

— Так одеваются на КонТуа. Вы приехали оттуда и наверняка это видели.

— Я думал, для того, чтобы разрешить вывоз мусора на свалку, собирать досье на экипаж не обязательно.

— Условия режима безопасности придуманы не мной. Я лишь исполнитель. Но вернёмся к вопросу о КонТуа...

— Вернёмся. Когда мне выписывали вид на жительство, я прослушал курс лекций о правильном поведении. Нас убеждали не носить одежду и не делать макияж по-туански. Они различают тысячи оттенков цвета, и эти оттенки для них говорящие — обозначают отвращение, любовь и прочее. Чтобы сдуру не задеть чувства туанцев своим маскарадом и не выглядеть ряженым приматом без мозгов, нам советовали надевать то, что обычно для эйджи, и вести себя без выкрутасов, реально. Если у вас больше нет вопросов, позвольте нам пройти на судно.

— Да. Я вполне удовлетворён. Прощайте, — сухо молвил Сато и направился к Дорифору. На ходу он поправил микрофончик, спрятанный в волосах.

— И этот такой же, как все, — горестно сказал комиссар первому помощнику. — А я-то надеялся!.. Ведь он работал с туа! Ты видишь, Дори, — всюду неприятие и злоба!..

— Не надо было заводить его на разговор. Летел бы он себе — и крышка.

— Ты его жалеешь? — со слезами в голосе спросил Сато.

— Да чтоб он сгинул. Очень он нужен с его откровениями, реалист храный. Главное, Сато, — то, кем мы себя чувствуем, и никто не смеет разрушать наш мир. Мало ли что он там видел своими зенками?! «Ряженый примат»... При другом раскладе за такие слова задушил бы своими руками. Есть вещи, которых не прощают!

— Да! — выдохнул Сато, пламенно глядя на Дорифора, изменившего своей обычной сдержанности. — Друг мой, не расстраивайся. Считай, что его уже нет.

Теперь отправка Фортуната Кермака в тартарары была морально оправдана, и на души друзей-безопасников снизошло светлое чувство. В самом деле, к жертве нельзя относиться безразлично — её надо ненавидеть.

— Аааааа, — прогудела Далан, — он кто был? Комиссар — это полиция?

— Безопаска, — ответил Форт.

— Говорил о внешности, — сдавленно трубила госпожа штурман, волоча по кишке внешнего переходника огромную мягкую сумку. — Он контуанец?

— Нет, это я контуанец.

— Никакого сходства.

— По документам, — пояснил капитан.

— Комиссар больше похож.

— Ему хочется туда, хочется быть туа. Это мечты. Он замечтался.

— Когда я была личинкой, — Далан одной лапой перенесла баул через порожек шлюзовой двери, — я хотела быть летающим животным. У нас большое тяготение, в отличие от вашего стандартного. У нас 2,6 g. Каким образом перенастроить гравитор ближе ко мне?

— Я не согласна, — возразила Эш. — Моя норма — 0,94 g. Я протестую. Мне будет тяжело передвигаться.

— А, значит, ты женщина.

— Я шнга, — Эш спрятала глаза в складках век.

— Переведи. Я не настолько умный, чтобы всё знать.

— Биологически средний пол, — гукнула за неё Далии. — Нянечная разновидность. Середнятчка.

— Середняшка, если вы картавая, — Эш на миг показала челюстные кромки. — Я бы попросила вас не называть меня так.

Пока штурман с бортинженером цапались, Форт осматривал шлюз. Полное дерьмо. Надо полагать, и в рубке управления всё так же плохо. Впрочем, отметка регистра Ллойда свидетельствовала, что корабль годен к полёту. Ладно, есть ещё полтора часа предстартовой подготовки, чтобы узнать, где трубопроводы не держат давление, а где искрит проводка. Было бы грустно узнать это на середине пути.

— Внимание всем постам.

Шипение Эш и клокотание Далан оборвались.

— Все знают свои обязанности. Занять места по штатному расписанию. Через час доложить о готовности к старту. Выполняйте.

Кажется, Эш и Далан были рады случаю разойтись в разные стороны. Возможно, они готовились к новой сваре из-за пустяков. Проводы безопасника, склочный экипаж, раздолбанный корабль с грузом отбросов и покойник на борту — всё намекало на то, что скучать не придётся.